книги / Экономическая социология переходной России. Люди и реформы

Правительстве, Администрации Президента, части Госу­ дарственной Думы), и сросшихся с ними “новых русских”

— банкиров, президентов крупных корпораций, фирм, фон­ дов и т.п.;

2) оппозиционной элиты, сконцентрированной в законо­ дательных органах власти.

Эти две силы олицетворяют две основные тенденции развития российского общества, две главные альтернативы: 1) движение к цивилизованному капитализму или 2) движе­ ние к начертанному еще Горбачевым “социалистическому выбору” с описанным мною выше “социалистическим рын­ ком”.

Выше я упоминала, что понятие “капитализм” ни в офи­ циальных документах, ни в прессе, ни в массовых опросах не используется. Но в каких терминах осмысливается ре­ формирование российской экономики? Чаще всего исполь­ зуется категория “западная модель”. Оппозиция, идеология которой “замешана” на “русской идее”, говорит о неприем­ лемости западной модели экономики для России. Вот, на­ пример, мнение С. Бабурина: “Особенностью России на протяжении веков была общинная экономика и общинная культура. Социализм — или коллективизм — уходит кор­ нями в нашу собственную историю. В чистом виде частная собственность как основа любого индивидуалистского об­ щества у нас невозможна. Может быть, это плохо и страш­ но, но это так” [20]. Под этим, безусловно, подписались бы многие известные политики как коммунистической ориен­ тации (Зюганов, Илюхин, Лукьянов и др.), так и национа­ листической (Жириновский и др.).

Итак, социальная ситуация в экономике такова: имеют­ ся две элитарные группы: прокапиталистическая, которая находится у власти, и антикапиталистическая, которая со­ ставляет оппозицию, но одновременно играет немалую роль в становлении новых экономических структур, зани­ мает в них ведущие позиции. Идущая между этими группа­ ми открытая и скрытая борьба создает благоприятную поч­ ву для развития различных форм “теневой экономики”. Возникающая новая система несет в себе двоякого рода черты — как советского социализма, так и некоего обоб­ щенного (вненационального) капитализма. Этот синтез двух противоположных систем породил обстановку “мут­ ной воды”, которая придала возникающему обществу кри­ минальный характер. В результате сегодня именно она за­ нимает “командные высоты”, подминая под себя и бывшие государственные, и новые частные предприятия.

Хотя всем ясно, что капитализация страны происходит, но оппозиция не признает этого (довольно очевидного) фа­ кта, продолжает обсуждать альтернативы развития страны, грозит свергнуть прокапиталистическую власть.

Конечно, новые перевороты обществу не нужны. Но на­ личие духовной оппозиции, критика ею политического и экономического курса Ельцина проясняют реальную ситуа­ цию. Это очень полезно, если учесть, что проводимый вла­ стями курс далек от открытости.

Итак, действительно ли Россия встала на путь капита­ лизма?

§ 29. Ситуация в начале рыночных реформ: уход от социализма — но куда?

Экономическая реформа началась и проводится в ситуации, когда Россия сбрасывает с себя общественную систему, ко­ торая была названа социализмом. Когда население вынуж­ дено “разрывать пуповину”, связывавшую его с СССР, для большинства населения этот разрыв проходит болезненно. Ведь у тех, кто родился в 30—40, 50—60 и 70-е годы, с

СССР связана вся или значительная часть их жизни. И да­ же самые молодые граждане, сегодняшние 18-летние, про­ вели свое детство при советском социализме. Так что все 148-миллионное население сегодняшней России впитало в себя историю СССР, его далекое и недавнее прошлое: идео­ логию, уклад жизни, политические установки, моральные устои, культуру, искусство — все, что имело это общество, чем оно было богато.

Столь сильной связи населения России с советской сис­ темой способствовали два обстоятельства.

Во-первых, кровавое прошлое России, связанное с рево­ люцией, было в большой мере забыто, отодвинуто от жив­ ших поколений, закрыто мощными идеологическими барье­ рами: цензурой, мифами, официальными версиями истории

СССР и истории КПСС. В советской исторической науке было множество мифов, предназначенных для того, чтобы доказать трудящимся, что до 1917 г. Россия была дикой, отсталой страной, что все блага им дала только советская власть. Поэтому в социальной памяти сохранилась лишь советская история, причем в ее официальном варианте.

Во-вторых, сильная идейная связь населения с советской системой объясняется тотальной идеологизацией всей жиз­ ни в условиях СССР. Любовь к советской системе воспиты­ валась с детства. Коммунистическое воспитание было глав­

ной заботой партии и государства. Оно носило всесторон­ ний и последовательный характер. Поэтому оно давало свои плоды.

Однако начавшаяся в середине 80-х годов перестройка и последовавшие за ней экономические реформы привели к тому, что довольно однородное в прежние времена массо­ вое сознание начало ломаться.

Прежде всего подверглись сомнению те идеологические стереотипы, которые сформировались за годы советской власти, давно стали привычными и представляли собой жизненное кредо миллионов людей. Почти бесспорным для них казалось, что лучшая в мире экономическая система — социализм, что привлечение иностранного капитала анти­ патриотично, частная собственность недопустима. Очевид­ ным казалось, что богатство — это признак мещанства, пе­ рерождения, “вещизма”, что торговля землей — это раз­ грабление народного достояния, а свободная рыночная торговля — это спекуляция. Подавляющее большинство людей в СССР если и не идентифицировало себя с идеоло­ гией КПСС полностью и до конца, то, во всяком случае, свыклось с ней, приняло стереотипы сознания и поведения, необходимые для самосохранения. Известный экономист И. Бирман писал в 1983 г., что “большинство советского на­ селения или индифферентно, или поддерживает режим. Ибо... хоть и медленно, хоть и с очень низкого уровня, но жизненный уровень рос в течение всего послевоенного вре­ мени. При всем недовольстве текущим положением люди замечали, что сегодня они живут лучше, чем вчера. Они рассчитывали, что завтра будут жить еще немного получше, а послезавтра еще лучше” [21].

Таким образом, поддержка режима держалась не толь­ ко на вере в лучшую жизнь, но и на страхе потерять с тру­ дом нажитые жизненные блага. К тому же в условиях же­ сткой цензуры почти никакой информации о преступлени­ ях руководства КПСС и советского государства народ не имел. И при всем скептицизме и критичности по отноше­ нию к власти за почти 75-летний дореформенный период политики “кнута и пряника” народ не только смирился с этой политикой и с этой властью, но и сросся с ними.

Однако первые ростки гласности, а затем лавина инфор­ мации о масштабах жертв политики КПСС, об ущербе, на­ несенном населейию, природной среде, экономике, между­ народному престижу страны, вызвали ценностный шок. “Су­ хой остаток” пережитого шока — разочарование в полити­ ке КПСС и в ее идеологии. Социализм вдруг предстал в мас­ совом сознании как несостоявшаяся утопия. Из опроса,

МНЕНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ “СИБИРСКОЙ ГАЗЕТЫ” О ВОЗМОЖНОСТИ РЕАЛИЗОВАТЬ ЛОЗУНГИ СОЦИАЛИЗМА (в %)

Удастся ли реализовать лозунги	Да	Нет	Не знаю
“ Власть — Советам!”	19	73	8
“Фабрики — рабочим!”	17	76	7
“Земля — крестьянам!”	26	67	7
“Свободное самоопределение — нациям!”	24	69	7

проведенного нами в январе 1990 г. среди читателей “Сибир­ ской газеты” (табл. 29), видно, что в осуществление в СССР

классических лозунгов советского социализма верили не более 1/4 опрошенных, не верили же 69—76%. Еще слабее оказалась надежда на выполнение программных обещаний КПСС. Ответы на вопрос, удастся ли КПСС и советскому государству обеспечить советским людям основные жизнен­ ные ценности, оказались весьма пессимистическими (табл. 30): в возможность получения от КПСС и государства обе­ щанных социальных благ верили лишь 9—13% опрошенных, тогда как не верили в это 75—88% [22]. Хотя масштабы это­ го опроса недостаточны для оценки мнения всего населения страны, но произошедшую к концу 80-х — началу 90-х го­ дов переоценку социалистических ценностей среди интелли­ генции он отражает. Кстати, о кризисе ценностей первым сказал М. Горбачев. Не случайно в эти годы он выдвинул казавшуюся тогда невероятной для советского режима идею общечеловеческих ценностей. Эта идея полностью расходи­ лась с идеологией КПСС, опрокидывала ее.

Вместе с верой в идеологию КПСС рухнуло множество идеологических принципов и правил поведения, десятиле­ тиями составлявших “плоть и кровь” советского человека. Главное — потеряло смысл строительство социализма. Пу­ стышкой оказался лозунг “Партия и народ едины”. Прев­ ратились в миф общенародная собственность, движение

Таблица 30

МНЕНИЕ О ВОЗМОЖНОСТИ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ОСНОВНЫХ ЖИЗНЕННЫХ ЦЕННОСТЕЙ СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА (в %)

Удастся ли...	Да	Нет	Не знаю
Достичь нормального уровня благосостояния	11	80	9
Создать нормальные жилищные условия	9	88	3
Обеспечить качественное медицинское обслужи­
вание	9	84	7
Уменьшить загрязнение окружающей среды	12	78	10
Обеспечить защиту личности и политических прав,
свободу слова и совести	13	75	12

страны к социальной однородности. Бессмысленными ста­ ли социалистическое соревнование, требование трудового героизма, подчинение личности воле коллектива, многие другие ценности КПСС и советского государства, внедрен­ ные в сознание миллионов людей. Люди оказались участ­ никами грандиозного эксперимента — попытки перехода от несостоявшейся утопии социализма к еще очень дале­ кой от их жизни и малопонятной реальности рынка и ка­ питализма [23].

К началу объявления курса на рыночную экономику миллионы простых советских людей не имели о ней ника­ кого понятия, а потому желания и возможности участво­ вать в этом процессе. Они не испытывали потребности иметь какую-либо собственность и тем более прилагать для этого какие-либо усилия. В опросах общественного мнения 1987—1988 гг. 60—70% людей (опрашивавшихся по доста­ точно представительным выборкам) предпочитали работать не в каких-либо новых, рыночных организациях — не в ко­ оперативах, не на частных, совместных или тем более ино­ странных предприятиях. Они откровенно признавались, что самое важное для них — получать те, пусть минимальные, гарантии, которые давало им государство: хотя бы неболь­ шую, но постоянную зарплату, очередь на жилье, путевки, места в детском садике, талоны на дефицитные товары [24]. Люди знали только одну форму использования их труда — государственную.

Правда, совсем другой была в это время номенклатура —те, кто работал в партийно-советском аппарате: партий­ ные работники разного уровня, ответственные работники министерств и ведомств, многочисленные работники глав­ ков, объединений, трестов, аппарата местной власти и т.д. В отличие от рядовых рабочих, служащих, колхозников они имели понятие о собственности, понимали ее ценность и раньше всех ощутили потребность и возможность при­ своить то, что можно. К началу рыночных реформ значи­ тельная часть государственной собственности уже была собственностью бывшей номенклатуры. “Золото партии” уже было спрятано за рубежом [25].

Все это не могло быть иначе, потому что два основных класса бывшего советского общества — правящая элита и народ — были воспитаны в разных традициях, приучены к разным стереотипам поведения: элита — распоряжаться государственным как своим, народ — не распоряжаться им как чужим, беспрекословно подчиняться распоряжениям начальства.

Однако при всех различиях “верхов” и “низов” все поко­ ления людей, попавшие в перестройку, были сформированы советской системой, их личностные черты в основном соот­ ветствовали ей. Поэтому им было трудно ломать привыч­ ные, сложившиеся и считавшиеся самыми передовыми со­ циальные традиции, стереотипы, отношения. Ведь общест­ венные отношения существуют не только вне людей, не только в виде учреждений, инструкций, законов, но и вну­ три людей, в ценностях и нормах поведения, которые при­ обрели для них силу привычки.

В 1982 — 1989 гг. мы изучали управленческие кадры сельского хозяйства СССР. Эти исследования показали, что адресное доведение и выполнение директивных заданий, директивное планирование, фондирование и прочие эле­ менты действовавшего хозяйственного механизма вошли в культуру специалистов и руководителей всех уровней, ста­ ли нормой их экономического поведения [26]. Исследова­ ния показали, что у функционировавших в конце 80-х го­ дов кадров — от министра до бригадира — были вырабо­ таны жесткие ориентиры на получение и выполнение дире­ ктивных указаний, плановых заданий, на сложившиеся спо­ собы отбора и обновления кадров, формы отчетности и контроля.

Все это сфокусировалось в социальной ситуации, сло­ жившейся в стране в связи с декларированием и попытка­ ми осуществления курса на рыночные отношения. Встала новая социальная проблема — противоречие между необ­ ходимостью быстрой рыночной переориентации экономики и типами работников, которые были унаследованы от со­ ветской власти за 3/4 века ее существования. Для перехода к рынку требовались компетентные самостоятельно дейст­ вующие субъекты — собственники, причем не единицы или сотни, а миллионы. И не “тянущие” богатство на себя, тем более не ворюги, а честные, ориентированные на благо ближнего, на благо общества. Но их не оказалось [27]. Для сознания народа была характерна скорее пассивность, чем желание что-то создавать, творить; стремление выжить, чем готовность к тем или иным новым акциям; боязнь бу­ дущего, нежели стремление работать на него; потребность найти “нишу”, обеспечить спокойствие и благополучие себе лично, нежели государству, обществу, народуМассовое экономическое сознание было еще далеко от такого, кото­ рое не только можно было бы считать рыночным, но хотя бы готовым к тому, чтобы стать таковым. Об этом свиде­ тельствуют рассказы руководителей первых кооперативов, акционерных предприятий, союзов предпринимателей, воз­

никавших в конце 80-х — начале 90-х годов. Создавая но­ вые организации, их лидеры непосредственно соприкаса­ лись с людьми, понимали их поведение. Вот, например, что в начале 1991 г. писал президент Российского союза част­ ных собственников В. Щекочихин: «Что хорошего можно ждать, если 100 членов кооператива начинают рассуждать или спорить до хрипоты, как им лучше “в рынок войти”, ко­ гда нужно грамотное решение, скажем, о вложении или пе­ реброске капитала принять в одночасье?» Автор сетует на то, что простые люди остаются пассивными, не идут на борьбу с государством, мешающим развитию рынка [28]. Но ведь и в государственном аппарате те же люди, с той же некомпетентностью и пассивностью.

С учетом всего этого ясно, почему начатая в конце 1991 г. — начале 1992 г. правительством Ельцина—Гайда­ ра рыночная реформа, предполагавшая ту или иную фор­ му возвращения к капиталистической экономике, ввергла общество в состояние шока. Причем шока двойного: и экономического (реакция на либерализацию цен), и идей­ ного (реакция на начало поворота, обратного революции 1917 г.: от социализма к капитализму).

Экономическая реформа в России пересеклась с ломкой политической системы и потому стала главной ареной по­ литической борьбы. Политические перемены в России ока­ зались весьма радикальными. Их главные звенья — распад

СССР, отказ от КПСС как руководящей и направляющей силы общества, развенчание коммунистической идеологии, отказ от однопартийной системы, возникновение в стране нескольких десятков новых политических партий и общест­ венных движений. Радикальность изменений в политике со­ стояла также в попытках создания в России государствен­ ного устройства по типу западных демократий, во внедре­ нии в общественное сознание таких идей, как легитимность власти, уважение к закону, свобода политического воле­ изъявления. Яркий показатель радикальности изменений — внедрение горбачевской “гласности”: отказ от цензуры, провозглашение свободы печати и других средств массовой информации.

К тому моменту, когда пишется эта книга, от начала пе­ рестройки прошло более 12 лет. За эти годы страна смогла сбросить с себя немало политических институтов, на кото­ рых держалась класть КПСС и которые казались если не незыблемыми, то, по крайней мере, не поддающимися ра­ дикальным изменениям. В России начал формироваться но­ вый тип государства. На повестке дня оказались такие ис­ торически новые и конструктивные задачи, как установле­

ние нормальных взаимоотношений между Россией и Запа­ дом, Россией и новыми государствами, возникшими на ме­ сте бывших республик СССР, между центром и регионами, между законодательной и исполнительной властями, меж­ ду разными политическими партиями. Все это породило борьбу разных социальных сил, столкновение новой поли­ тической элиты со старой, борьбу за то или иное перерас­ пределение власти. Эта борьба проявилась в тех кровавых столкновениях, которые были в Москве 1 мая 1993 г. и 3 — 4 октября 1993 г. В этой остроконфликтной ситуации на­ чался и происходит переход к рынку.

Эта историческая ситуация весьма близка к той, которая была в России накануне революции 1917 г., когда активно обсуждался вопрос об ее культурной готовности к социа­ лизму. Как известно, тогда высказывались разные точки зрения. Меньшевики (Плеханов, Мартов, Суханов) были убеждены, что Россия не готова к социализму, что культур­ ных предпосылок для социализма в стране нет. Аналогич­ ную позицию отстаивали многие выдающиеся русские эко­ номисты, например М. Туган-Барановский [29], Б.Д. Бруцкус [30] и др.

В отличие от этих и многих других представителей рус­ ской интеллигенции той эпохи Ленин, соглашаясь с фактом культурной отсталости России, убеждал, что для преодоле­ ния этой отсталости и обеспечения экономического подъе­ ма необходимы иные общественный строй и политическая система, что в рамках царизма передовые страны не дог­ нать. И, следовательно, что для преодоления бескультурья России “большевики должны взять власть”. Этой проблеме (как части проблемы революции 1917 г.) посвящена огром­ ная советская литература, в том числе и периода пере­ стройки [31; 32; 33].

Через 75 лет на новом витке истории перед Россией встал тот же вопрос — перспектива коренного изменения всего уклада жизни. Ведь провозглашенный правительством Ельцина курс на рыночную экономику означает возвраще­ ние к частной собственности. А это элемент того самого капитализма, неразвитость которого, по мнению народни­ ков, меньшевиков, легальных марксистов и многих других деятелей начала XX в., делала Россию не готовой к социа­ лизму. Но готова ли она к капитализму сегодня, после 75летнего господства тоталитарной системы? Не ожидает ли нас с рынком такой же итог, какой мы пережили с социа­ лизмом? Не получится ли вместо “цивилизованного рынка” нечто еще более тяжелое для общества, чем рухнувший со­ циализм?

Ответа на этот вопрос Россия пока не имеет, срок еще мал. Нет ответа на вопрос, что даст начатый уход от про­ шлого, куда приведет рынок, как и на вопрос, необратимо ли движение к нему. Ответы на эти вопросы пока дают лишь наблюдения за ходом того процесса, который начал­ ся, за теми успехами и трудностями, которые на его пути возникают. Анализ хода этого процесса показывает: он на­ толкнулся на огромные трудности социального характера, связанные с жизнью и реакцией миллионов людей. Первым и главным, что определяло социальную ситуацию, было снижение жизненного уровня населения страны. По дан­ ным ВЦИОМа, к концу первых шести месяцев реформы, в июне 1992 г., доля жителей России, удовлетворенных сво­ им материальным положением, составляла 7%, доля неудо­ влетворенных (полностью или в основном) — 89% [16]. На­ селение болезненно реагировало на усилившееся социаль­ ное расслоение общества, на резкие различия в оплате тру­ да на государственных предприятиях и в новых, коммерче­ ских структурах. По состоянию на июнь 1992 г., уровень основной зарплаты в негосударственном секторе был в 1,5 раза выше, а степень ее дифференциации — на 20% выше, чем в госсекторе [16]. Правда, “первые ласточки” капита­ лизма — российские миллионеры — еще не были столь за­ метны, как сегодня, в середине 1997 г. Но то, что в стране появились бедные и очень бедные, что различия в положе­ нии бедных и богатых углубились, — это стало фактом.

Таким образом, начало рыночных реформ в России пе­ ресеклось с глубокой ломкой традиционных социалистиче­ ских ценностей — политических, идеологических, мораль­ ных. Эту ломку стимулировала перестройка. Курс на ры­ ночную экономику был как бы логическим продолжением ценностной переориентации, которую породила гласность. Политическая переориентация, в частности резкая критика административно-командной экономики [34], взорвала ее основы. Теперь каждый мог вести себя, как он хотел, — уй­ ти “на дно” или создать свою фирму, честно зарабатывать капитал или искать легкие пути наживы, работать только на себя или также и на общество, ориентироваться на ле­ гальные структуры или на преступные группировки. Свобо­ да экономического поведения стала фундаментальной чер­ той новой социально-экономической ситуации, которая сложилась в России.

Ситуация была действительно новой: политическая сис­ тема, идеология, отношение населения к власти, область его экономической свободы — все это резко отличалось от того, что было в СССР. И хотя за свободу населению при­

ходилось платить высокую цену, но все же тогда казалось, что Россия на верном пути — ухода от административнокомандной экономики и вхождения в рыночную. В начале реформы казалось, что путь этот более или менее прямой. Истинную длину этого пути общество сначала не ощущало. Тем более не ощущало того нового типа общества, которое придет на смену столь дружно разрушаемой администра­ тивной системе.

Такова была социально-экономическая ситуация в Рос­ сии в начале рыночных реформ. Эта ситуация лишь усили­ вала те трудности возникновения рынка, которые порожда­ лись более глубокой причиной — структурными особенно­ стями российской экономики, в частности ее отраслевой, производственной структурой: высокой долей оборонных предприятий в советской промышленности, большой долей и одновременно отсталостью сельскохозяйственного секто­ ра и др. Так что особенности и трудности возникновения рынка определялись двоякого рода факторами: как произ­ водственными, так и социальными. Далее будут охаракте­ ризованы особенности и трудности социального характера.

§ 30. Переход к рынку на фоне распада

Первая особенность состояла в том, что переход к рынку происходил на базе распада советской социально-экономи­ ческой системы: огосударствленной экономики и админист­ ративно-командной системы управления ею. Распаду этой системы способствовало всеобщее убеждение в необходи­ мости повысить эффективность советской экономики. Уже в 60-е, а тем более в 80-е годы было ясно, что экономика

СССР неспособна к поступательному развитию, что ей свойственны органические пороки — милитаристский и мо­ нополизированный характер, деградация отношений собственности, утрата нормальных хозяйственных мотиваций, уравнительное распределение, господство социального иж­ дивенчества и государственного патернализма. Отсюда — нарастающее снижение эффективности использования ре­ сурсов, инвестиций, разрушение природной среды. Отсюда же — расхищение рабочей силы, недоиспользование трудо­ вого потенциала работников.

Под влиянием этого убеждения М. Горбачев в середине 80-х годов объявил начало нового экономического курса, который звучал радикально: ускорение НТП, интенсифика­ ция экономики, перестройка управления и планирования, повышение организованности и дисциплины, улучшение стиля хозяйствования. Особо был выделен социальный ре