Дружинин А.В.. Греческие стихотворения Н. Щербины

замѣчательныхъ русскихъ поэтовъ и даемъ ему одно изъ первыхъ мѣстъ между тѣми изъ нихъ, которые еще пишутъ въ наше время. Уступая нѣкоторымъ изъ нихъ въ многосторонности, авторъ "Греческихъ Стихотвореній" далеко ихъ превосходитъ своимъ познаніемъ древней жизни и горячимъ, живымъ сочувствіемъ къ ея поэзіи. Что у нихъ носитъ печать одной начитанности и раздраженія гдѣ-то захваченной мысли, у г. Щербины становится элементомъ понятнымъ и существеннымъ. Его легко можно упрекнуть въ нѣкоторой неопредѣленности выраженій и мысли; но что вся эта неопредѣленность въ сравненіи съ чрезвычайною шаткостью и туманностью фантазіи во многихъ пьесахъ г. Фета, писателя съ замѣчательнымъ дарованіемъ. Авторъ "Невольной Вѣры" никогда не дойдетъ до такой степени причудливой слабости, чтобъ обращаться съ неогерманскими нѣжностями къ героинямъ Шекспира -- къ Офеліи, Дездемонѣ, и отпускать каждой изъ этихъ поэтическихъ страдалецъ цѣлый запасъ фразъ, не вяжущихся между собою. Поэтъ, сердцемъ понимающій Анакреона и Софокла, никогда не бросится въ галлюсинаціи, которыми такъ богато наше поколѣніе, вскормленное на скороспѣлой и дешевой эрудиціи.

Г. Щербина -- поэтъ замѣчательный; "мы много можемъ отъ него ожидать въ будущемъ", желательно было намъ прибавить; но не лучше ли будетъ воздержаться отъ такой стереотипной фразы? Мы привыкли въ критическихъ статьяхъ изъявлять надежды подобнаго рода, не думая о томъ, что рѣдкому писателю онѣ бываютъ пріятны. Во первыхъ, надежда въ будущемъ заставляетъ предполагать, что мы не совсѣмъ довольны настоящимъ, а мы протестуемъ противъ подобнаго предположенія; половиною "Греческихъ Стихотвореній" мы довольны вполнѣ, довольны окончательно. Во-вторыхъ, мы не желаемъ стѣснять поэта никакими ожиданіями; пусть онъ работаетъ, когда того захочется Аполлону, пусть онъ не стѣсняетъ себя временемъ и усиленнымъ трудомъ; если, черезъ нѣсколько лѣтъ, издастъ онъ десять томовъ въ родѣ нынѣ изданной книжки, мы будемъ чрезвычайно довольны; ежели черезъ десять лѣтъ онъ издастъ только десять стихотвореній, мы, можетъ быть, въ душѣ пожалѣемъ о лѣности поэта, но примемъ его трудъ съ благодарностью. Еслибъ можно было съ пользою подавать совѣты поэтамъ и литераторамъ, мы бы съ своей стороны не отказались сказать слова два автору "Греческихъ Стихотвореній", и имѣемъ слабость думать, что эти нѣсколько словъ не были-бъ лишними. А впрочемъ, отчегожь и не изъявить готовность по части совѣтовъ? Положимъ, что г. Щербина желаетъ знать наше откровенное и, такъ

сказать, частное мнѣніе о его талантѣ вообще, и о будущности этого таланта въ особенности: въ такомъ случаѣ мы сказали-бъ ему слѣдующее:

Изъ сорока почти стихотвореній, изданныхъ г. Щербиною, нѣкоторыя написаны въ 1843, другія въ 1847, остальныя въ промежутокъ между этими двумя годами. Самъ авторъ, выставляя число подъ каждою изъ пьесъ, облегчаетъ наши хронологическія соображенія. Лучшія вещи написаны въ 1846 и 4847 годахъ, но число ихъ невелико. Это обстоятельство заставляетъ насъ предполагать, что авторъ "Греческихъ Стихотвореній" пишетъ рѣдко и можетъ быть медленно. Съ другой стороны, всѣ пьесы въ книгѣ весьма коротки, въ общности ихъ нѣтъ строго обдуманной послѣдовательности, всѣ матеріяльные признаки показываютъ, что если г. Щербина безспорно заслуживаетъ названіе поэта талантливаго, зато онъ очень далекъ отъ того, чтобы быть трудолюбивымъ поэтомъ. Мы не понимаемъ слова трудолюбивый въ томъ безцвѣтномъ видѣ, какъ воображаютъ себѣ многіе; мы убѣждены всѣмъ сердцемъ, что любовь къ труду составляетъ одну изъ существенныхъ сторонъ всякаго замѣчательнаго писателя. Давно пора перестать намъ глумиться надъ идеею умственнаго труда и превозносить выше мѣры беззаботную, лѣнивую дѣятельность; можно бы намъ, кажется, помнить, что если праздная, вялая жизнь и порождала иногда хорошихъ поэтовъ, зато величайшіе изъ нихъ, какъ, напримѣръ, Гете, Данте, Шиллеръ, были трудолюбивѣйшими учоными до конца своей жизни. Грустное заблужденіе нашихъ свѣтскихъ людей и, что еще хуже, литераторовъ, по поводу важности науки и добросовѣстнаго труда въ дѣлѣ изящныхъ произведеній, заслуживаетъ ѣдкой сатиры, или трактата, или цѣлой статьи серьезнаго содержанія.

Итакъ, намъ кажется, что талантъ г. Щербины можетъ усовершенствоваться и ярко развиться съ помощью труда. Мы не хотимъ вѣрить, чтобъ поэтъ съ его дарованіемъ не нашолъ себѣ новыхъ сюжетовъ и покой дѣятельности, чтобъ онъ не былъ способенъ довести свой стихъ до высшей степени правильности, красоты и въ особенности точности. Мы не знаемъ, составляетъ ли симпатія къ древнему міру самую сильную сторону въ дарованіи нашего автора и не можемъ сказать, удадутся ли ему попытки въ другомъ родѣ вдохновенія, но можемъ увѣрить его съ полнымъ сознаніемъ, что и этой стороны таланта довольно для дѣятельности всей его жизни. Пусть г. Щербина подаритъ насъ сотнею антологическихъ стихотвореній въ родѣ "Мига" или двумя стами такихъ прелестныхъ гимновъ, какъ "Невольная Вѣра", онъ можетъ быть увѣренъ, что не мы заговоримъ объ

однообразіи. Если поэтъ охладѣетъ къ такому роду произведеній, передъ нимъ все-таки широкое поле дѣятельности: на русскомъ языкѣ нѣтъ ни одной поэмы изъ древней греческой жизни, и нѣтъ ея, какъ кажется намъ, по весьма простой причинѣ -- по малой учоности многихъ нашихъ поэтовъ. Что-то намъ говоритъ даже, что Лермонтовъ, написавши прелестный отрывокъ изъ поэмы, гдѣ говоритъ въ началѣ о гоненіи христіянъ при "грозномъ Тиверіи", остановился единственно потому, что его малая начитанность, поверхностно-энциклопедическое, свѣтское образованіе положили неодолимую преграду полету его музы. Стихотворенія г. Щербины, его знакомство съ греческою словесностью показываютъ намъ, что ему нечего бояться, по видимому, прозаической, но въ сущности существенной преграды.

Но положимъ, что по той или другой причинѣ поэма не будетъ удачна. Тогда автору останется еще трудъ, за который всѣ русскіе читатели скажутъ ему истинную благодарность,-- трудъ, для котораго мало десяти людей, одаренныхъ огромнымъ талантомъ. Софоклъ и Еврипидъ, Пиндаръ и Ѳеокритъ, Сафо и Каллемахъ, Анакреонъ и поэты антологіи у насъ еще не переведены, или если переведены, то плохо и невѣрно. Латинскіе поэты, по направленію своему приближавшіеся къ геніямъ древней Эллады, у насъ почти неизвѣстны: ни Горацій, ни Катуллъ, ни Тибуллъ съ Проперціемъ, ни Виргилій не приманивали еще собой русскихъ поэтовъ. Наши поэты отчего-то любятъ съ равнодушіемъ проходить мимо оды Анакреона и эпиталамы Катулла: они предпочитаютъ останавливаться надъ самыми неудачными изъ пѣсенъ Гейне или надъ скучнѣйшею балладою Уланда. Но, скажетъ читатель, самъ г. Щербина признается въ своей книгѣ, что "никакой переводъ не въ состояніи передать красотъ греческаго подлинника". Въ этомъ позвольте намъ усомниться и привести въ свое оправданіе ту мысль, что всякій языкъ имѣетъ свои особенныя красоты, и что все дѣло состоитъ въ употребленіи этихъ красотъ кстати. Переводчикъ, который бы сталъ ломать русскій стихъ на греческій манеръ, конечно, не имѣлъ бы удачи въ своемъ трудѣ; но, соображаясь съ духомъ отечественнаго языка, есть еще возможность спять вѣрную копію. Что бы мы сказали о живописцѣ, который, снимая масляными красками превосходную картину, писанную на стеклѣ, сталъ класть на полотно тѣ-же яркія краски, которыя онъ видитъ въ своемъ оригиналѣ? Для живописи перомъ, карандашемъ, красками, водяными и масляными, есть своя особенная манера, а между тѣмъ одна и таже головка можетъ быть писана всѣми этими способами.

Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ своихъ стихотвореній, г. Щербина

возвышается до такой умѣренности словъ и образности выраженій, которыя даютъ чрезвычайно точную идею о манерѣ древнихъ. Возьмемъ, напримѣръ, хоть эти строки изъ пьесы "Древняя колонна":

Надъ теменемъ бѣлымъ утёса Горѣло вечернее солнце,

Ипадало свѣтомъ волшебнымъ На груды развалинъ, на море, На дальнія горы и рощи.

Вились надъ моею колонной Прозрачно-лазурныя тѣни,

Илучъ догоравшій струился

По мраморнымъ ребрамъ колонны...

Это полная картина, которой скорѣе недостаетъ рамки, чѣмъ какого нибудь дополнительнаго штриха. Тутъ нечего ни прибавить, ни убавить, и кто изъ людей со вкусомъ не скажетъ, что Ѳеокритова идилліи, еслибъ ее всю передать подобными стихами на русскій языкъ, будетъ достойна подлинника!

Книжка "Греческихъ Стихотвореній" издана лучше всѣхъ новыхъ петербургскихъ книгъ: шрифтъ и украшенія прекрасны, бумага замѣчательной бѣлизны и плотности. Это изданіе не стыдно держать на столѣ въ гостиной.

1850.