Страхов Н.Н.. Об индюшках и о Гегеле

Объ индюшкахъ и о Гегел

(Письмо въ редакцiю "Времени")

"Время", No 9, 1861

Какiя крохотны коровки!

Есть право мен е булавочной головки! Крыловъ.

____

Съ изумленiемъ и радостью вижу, милостивый государь, что труды мои на пользу россiйской словесности вовсе не такъ ничтожны и

микроскопически-малы, какъ я полагалъ сперва по свойственной мн скромности. Я не предполагалъ, что мои незначительныя и робкiя наблюденiя характеризуютъ такiя обширныя сферы и затрогиваютъ такiя твердыя

уб жденiя, какъ это оказалось. Вижу теперь, что былъ справедливъ, не пренебрегая малымъ и трудясь надъ анализомъ явленiй, повидимому не

им ющихъ никакой важности. Черты, мною найденныя, оказываются вполн

в рными. Отрицанiе общихъ авторитетовъ защищается, самостоятельность мыслей, до которыхъ каждый собственнымъ умомъ дошолъ, признается за великое благо, соблазнительная ясность господствуетъ.

Лучшимъ доказательствомъ этому служитъ статья: По поводу журнальной

полемики -- Повальное недоразум нiе, пом щенная въ август Библiотеки для Чтенiя. Я счелъ бы непростительнымъ не воспользоваться этимъ яркимъ явленiемъ, какъ нельзя лучше подтверждающимъ мои слова.

Главное содержанiе этой статьи есть оц нка достоинствъ и заслугъ г.

Чернышевскаго. Такой обширный и важный предметъ мн не по силамъ, и я

осторожно оставлю его въ сторон . Я ограничусь только т сною задачею --

разобрать то, чтó сказано въ защиту мн нiй г. Чернышевскаго о паденiи Рима.

Изъ этого не будетъ сл довать общаго заключенiя, но все-таки будетъ

сл довать н которое заключенiе, по пословиц : вы узнаете ихъ по плодамъ ихъ.

Отчего погибъ Римъ? вотъ вопросъ, который вновь р шается въ стать "Библiотеки для Чтенiя". Поклонникъ г. Чернышевскаго, намъ кажется, не

вполн понялъ, противъ чего ратовалъ г. Чернышевскiй, утверждая, что Римъ погибъ только отъ варваровъ.

"Мы не должны, говоритъ поклонникъ, притворяться незнающими того, чтò именно оригинальнаго заключается въ словахъ г. Чернышевскаго: Римъ

погибъ отъ варваровъ. Прежде къ этимъ словамъ обыкновенно прибавляли

еще: отъ роскоши и разврата. Г. Чернышевскiй, всл дъ за двумя-тремя чрезвычайно авторитетными писателями, опустилъ эти слова: отъ роскоши и разврата."

Ну, это не совс мъ такъ. Не это отвергаетъ г. Чернышевскiй. Сейчасъ и

видно, что авторъ самъ еще очень близокъ къ т мъ учебникамъ, въ которыхъ

говорится о роскоши и разврат , при паденiи государствъ, наприм ръ къ

всеобщей исторiи Кайданова. Но мы не нам рены зд сь поправлять

поклонника, который не сум лъ понять р чей своего авторитета. Пусть будетъ

итакъ. Р чь такого рода, что Римъ погибъ отъ роскоши и разврата, положимъ не очень глубокая р чь, но все-таки не чужда челов ческаго смысла. Роскошь

иразвратъ, о которыхъ зд сь говорится, суть вещи дурныя, ненормальныя; съ этимъ согласится и самъ г. Чернышевскiй. Сл довательно есть н которое

в роподобiе, что общество, въ которомъ дурныя явленiя взяли перев съ надъ хорошими, можетъ погибнуть.

И такъ посмотримъ, чтò же возражаетъ на это авторъ статьи. Разв это

возможно? восклицаетъ онъ въ недоум нiи, и зат мъ продолжаетъ:

"Недоум нiе наше было бы гораздо значительн е, еслибы, наприм ръ, эксцентричные англичане предложили намъ за огромную премiю, доказать возможность погибели отъ разврата и роскоши не то что государства, а хоть

семейства индюшекъ, такъ чтобы при р шенiи этой задачи никакимъ образомъ

не допускалось предположенiе о в роятности быть перер занными этимъ индюшкамъ, за ихъ вкусное мясо, варварами-людьми, а также и о томъ, что

они могутъ опиться и объ сться. Это последн е предположенiе не должно

быть допущено потому, что в дь и Римъ не опился и не объ лся; при всемъ

нашемъ изумленiи къ чудовищнымъ сказкамъ о его несод янной роскоши, мы не только можемъ сообразить, но и положительно знаемъ, как-будто это

происходило у насъ на глазахъ, что развратничало и раскошничало въ Рим изумительно ничтожное меньшинство: остальное громадное большинство

населенiя страдало, напротивъ, отъ слишкомъ высокой степени доброд телей, противоположныхъ разврату и роскоши. Можно держать какое угодно пари, что предполагаемая премiя эксцентричныхъ англичанъ не была бы выиграна:

в роятность погибели семейства индюшекъ отъ роскоши не можетъ быть

доказана, не говоря уже о разврат , который, въ этомъ случа , способствовалъ

бы только къ размноженiю и процв танiю индюшечьей колонiи."

Предполагаю, милостивый государь, что эти драгоц нныя слова были вызваны у автора соблазномъ ясности. Не погонись онъ за ясностью, не

вздумай по прим ру г. Чернышевскаго объяснять д ло сравненiями, -- и мы не

им ли бы этого блистательнаго отрывка. Но въ то же время я прихожу въ величайшее изумленiе, видя, какъ эта ясность спутываетъ самыя простыя

понятiя и приводитъ къ непроходимой темнот .

В дь чтó мн приходится теперь подробно объяснять автору? То, что люди не индюшки, а индюшки не люди!

Древнiе Римляне и индюшки -- какое удивительное сравненiе!

Авторъ очевидно принимаетъ индюшекъ за людей; онъ не зам чаетъ того,

что роскошь и развратъ суть челов ческiя явленiя, явленiя, свойственныя

одному челов ческому обществу, и, какою-то неслыханною игрою воображенiя, придаютъ роскошь и развратъ -- семейству индюшекъ!

С другой стороны, авторъ д йствительно считаетъ римлянъ индюками;

потомучто единственное зло, которое, по его мн нiю, могло бы

воспосл довать для Рима отъ роскоши и разврата, состояло бы въ томъ, что

Римъ бы опился и объ лся. Помилуйте! Для индюшекъ это конечно единственное дурное сл дствiе индюшечьей роскоши и индюшечьяго

разврата; но зло челов ческой роскоши и челов ческаго разврата всего мен е

состоитъ въ томъ, что кто-нибудь обопьется или объ стся.

Авторъ предполагаетъ, что его индюшки образуютъ семейство; положимъ

такъ, хотя можетъ-быть еще можно спорить, д йствительно ли индюшечье

семейство тоже самое, что челов ческое семейство. Но мы сд лаемъ сл дующее тонкое зам чанiе: индюшки, никакъ не могутъ образовать

государства; поэтому намъ кажется несомн ннымъ, что если въ индюшечьемъ

мiр не можетъ быть римской имперiи, то въ этомъ мiр невозможно и паденiе Рима. Только мы, люди, и можемъ наслаждаться теперь статьями о паденiи

Рима, случившемся въ нашей исторiи; индюшки же въ своемъ мiр безъ

сомн нiя лишены этого удовольствiя.

Вообще зам тимъ, что для того, чтобы какъ-нибудь понимать исторiю,

прежде всего въ полномъ смысл слова, необходимо строго отличать людей отъ индюшекъ. Если мы станемъ принимать индюшекъ за людей, живущихъ

семейнымъ образомъ, то конечно отъ этихъ фантазiй б да еще небольшая. Г.

Чернышевскiй въ своемъ Антропологическомъ принцип подробно

объяснилъ, что въ сердц курицы таятся очень н жныя чувства и что собаки разсуждаютъ точь въ точь какъ люди. Несмотря на то, куры попрежнему не

пользуются особенно-глубокимъ нашимъ сочувствiемъ, и на мн нiя собакъ никто не обращаетъ большого вниманiя. Но если наоборотъ, мы людей будемъ

принимать за индюшекъ, тогда все пропало: тогда исторiя исчезаетъ

совершенно, Римъ погибаетъ только от варваровъ -- и такъ дал е, и такъ дал е,

безъ конца. Все будетъ такъ, какъ бываетъ въ индюшечьемъ мiр ; судьба

индюшки, какъ справедливо зам чаетъ цитуемый нами авторъ, вполн

зависитъ отъ варвавара, то-есть отъ повара; люди же, какъ изв стно, привыкли думать, что судьба ихъ немножко зависитъ и отъ нихъ самихъ.

Мн конечно жаль, что въ настоящее время подобныя, н сколько

элементарныя объясненiя стали необходимыми въ нашей литератур . Но меня

ут шила въ этомъ случа статья г. Антоновича въ август Современника: о Гегелевой философiи. К ней я предложилъ бы обратиться автору той статьи, о которой говорилъ выше. Первыя страницы статьи г. Антоновича принесли бы ему, по моему, великую пользу. Г. Антоновичъ, согласно со мною, возстаетъ

противъ увлеченiя соблазномъ ясности. Прим ромъ философовъ онъ

доказываетъ, что видимая темнота не есть еще д йствительная ерунда. Онъ

говоритъ, что на первый взглядъ смыслъ философскихъ р чей чрезвычайно страненъ. Неопытный читатель легко можетъ придти къ мысли,

"будто философы -- это какiе-то полупом шанные люди, по крайней м р съ разстроеннымъ воображенiемъ; а иначе какъ же объяснить то, что они

говорятъ нел пости ни съ ч мъ не сообразныя, порютъ дичь, въ которой н тъ и капли здраваго смысла, убиваются и ломаютъ голову надъ пустяками, о

которыхъ и толковать не стоитъ, которые всякому изв стны?"

Г. Антоновичъ считаетъ подобный наскоро составленный взглядъ

нев рнымъ и указываетъ на средства, которыми можно отъ него избавиться. Для этого, по его словамъ, нужно заниматься философiею, вчитаться въ философскiя книги, войти во вкусъ философiи; для этого нужно, чтобы въ

такихъ занятiяхъ прошло н сколько времени. Какiя прекрасныя и, признаюсь,

для меня неожиданныя р чи! Г. Антоновичъ не совс мъ опред ленно

говоритъ зд сь о времени; но какъ видно изъ дальн йшаго, онъ совершенно

согласенъ съ т мъ, что если только есть талантъ (conditio sine qua non), то

ч мъ больше времени вчитываться въ философовъ, т мъ лучше можно ихъ

понимать. Я осм ливаюсь распространить этотъ глубокiй взглядъ и на другiя

науки; он тоже во многихъ случаяхъ могутъ показаться дичью и нел постью;

но такому обольщенiю не должно в рить: нужно заниматься, нужно вчитаться,

-- и черезъ н сколько времени все покажется иначе.

Вотъ что говоритъ г. Антоновичъ о томъ, какъ черезъ н сколько времени кажутся читателями философы. По его словамъ, ихъ мысли оказываются

им ющими очень серьозный смыслъ и важное значенiе; сами философы

оказываются людьми съ большою энергiею и силою въ мыслительной

способности. Читатель уб ждается, что

"д йствительно, если посмотр ть на д ло такъ, какъ онъ (философъ) говоритъ, то естественно и даже необходимо придти къ его мыслямъ, къ его

образу воззр нiй на вещи. Вс вопросы, казавшiеся новичку, до знакомства

его съ философiей, неинтересными и не требующими р шенiя, теперь представляются ему во всей многосложной запутанности, представляющей

лишь слабую надежду на ихъ р шенiе, и ч мъ больше онъ занимается

философiей, т мъ ясн е понимаетъ трудность философствованiя, т мъ больше уваженiя онъ чувствуетъ къ философамъ, создавшимъ самостоятельныя

оригинальныя системы, и наконецъ окончательно уб ждается, что не всякая

голова, не всякiй умъ способны на это д ло".

Съ трудомъ вы можете себ представить, какъ отрадно мн было

встр тить эти строки въ "Современник "! Я очень желалъ бы, чтобы он

произвели все свое благод тельное влiянiе на его многочисленныхъ читателей,

чтобы они уб дили ихъ, что ч мъ больше занимаешься наукой, т мъ больше чувствуешь къ ней уваженiя!

Г. Антоновичъ очень хорошо указываетъ и на то, по какимъ причинамъ философiю и, прибавлю, многое другое, иногда принимаютъ за ерунду. Все

это, какъ онъ говоритъ, отъ недоразум нiй, отъ неум нья подняться на высоту

отвлеченiя. Все д ло въ томъ, что люди не ум ютъ или не хотятъ мыслить;

новая книга или новая наука -- в дь это значитъ новая мысль; а люди читаютъ эту книгу или эту науку, -- упорно оставаясь при своихъ старыхъ мысляхъ, при своемъ прежнемъ пониманiи. Чтоже мудренаго, что новое имъ кажется непонятнымъ, безсмысленнымъ, то-есть чушью, ерундою?

Такъ прекрасно объясняетъ это д ло г. Антоновичъ, поучая

любознательныхъ читателей журнала, въ которомъ онъ участвуетъ. И зат мъ уже, уже изложивши все свое уваженiе къ философамъ, онъ приступаетъ къ изложенiю системы Гегеля. Казалось бы, чего лучше? Но увы!

Н тъ ни въ чемъ намъ благодати...

На одной изъ сл дующихъ страницъ читатель встр чаетъ вотъ какое

обстоятельное изложенiе мн нiй Гегеля:

"Если кто-нибудь, движимый чувствомъ челов колюбiя, мысленно и

идеально положилъ въ карманъ б дняка сто руб. сер., то это значитъ, по

обыкновенному разум нiю, что онъ ровно ничего не положилъ, въ карман

ничего н тъ, онъ абсолютно пустъ; а по воззр нiю Гегеля выйдетъ, что въ

карман хоть и н тъ ста рублей матерьяльныхъ, но онъ и не пустой, -- въ него

положена мысль, которая и лежитъ тамъ, какъ лежали бы и д йствительные

сто руб., и изъ которой, при изв стныхъ условiяхъ, д йствительно могутъ развиться настоящiе матерiальные рубли. Гегелевы мысли и понятiя -- это

д йствительно предметы и вещи, которыя такъ сказать можно осязать и

ощупать; на стол стоитъ св чка, тутъ же подл нея стоитъ мысль о св чк ,

понятiе объ ней; понятiе, положимъ, всл дствiе своего развитiя загорится; въ

тоже самое время отъ этого загорится и св чка, то-есть понятiе о гор нiи -- реализуется".

Я согласенъ, что въ этомъ отрывк сильно проглядываетъ сочувствiе г.

Антоновича къ б дняку, который вм сто ста рублей им етъ въ карман

только мысль о ста рубляхъ. Но однакоже, если взять д ло чисто съ философской точки зр нiя, чтоже это такое? В дь если судить по

приведеннымъ словамъ г. Антоновича, то въ самомъ д л окажется, что

Гегель-то челов къ съ разстроеннымъ воображенiемъ, что онъ поретъ дичь, въ

которой н тъ и капли здраваго смысла. А кто такимъ образомъ понимаетъ и толкуетъ глубокомысленныхъ философовъ? Самъ же г. Антоновичъ сказалъ,

что такъ ихъ понимаютъ только люди несв дущiе, которые не занимались

философiею, не вчитались въ книги философовъ, не ум ют подняться на

высоту отвлеченiя. Чтоже отсюда сл дуетъ? По строгой логик мн кажется необходимо признать одно изъ двухъ: или что Гегель не стоитъ того, чтобы объ немъ писалъ г. Антоновичъ, или же наоборотъ, что г. Антоновичъ еще не

годится для того, чтобы писать о Гегел . К крайнему моему ужасу, я не нахожу выхода изъ этой дилеммы.

Все остальное, чтò содержится въ стать , не выводитъ меня изъ этого

недоум нiя и не разгоняетъ сомн нiя, колеблющаго мой умъ.

Г. Антоновичъ говоритъ о Гегел по поводу книги Гайма: Гегель и его время, переведенной г. Соляниковымъ (Спб. 1861 г.). Нашъ критикъ

повидимому признаетъ Гайма за непреложный авторитетъ и вовсемъ сл дуетъ

этому ухищренному н мцу. Вотъ это меня и смущаетъ; г. Антоновичъ много

говоритъ о Гегел , а о Гайм какъ будто и не р шается судить. Между т мъ

д ло немаловажное. Въ конц концовъ оказывается, что Гаймъ опровергаетъ философiю Гегеля и разбиваетъ ее въ пухъ и прахъ. И чтоже? Мы принуждены

в рить этому на слово. Г. Антоновичъ долго разсуждаетъ о систем , объ

абсолютномъ, о дiалектик , какъ ихъ понимаетъ Гегель и даже вообще

философы; но какъ понимаетъ эти важныя матерiи Гаймъ, и сл довательно г.

Антоновичъ, -- остается скрытымъ для читателя. Мн странно, какимъ

образомъ наприм ръ Гаймъ можетъ отвергать и разбить въ пухъ ученiе Гегеля и вообще философовъ объ абсолютномъ, когда самъ Гаймъ, судя по изложенiю

г. Антоновича, не им етъ объ абсолютномъ никакого мн нiя.

Но не будемъ требовательны. Пов римъ на слово г. Антоновичу, что

Гаймъ во всемъ правъ -- какое прiятное уб жденiе! Книга вполн в рная, на

которую можно положиться безъ дальн йшихъ разсужденiй -- в дь это сокровище!

Теперь понятно, почему г. Антоновичъ съ такимъ высоком рiемъ и

поношенiемъ отзывается о зам чанiяхъ редакцiи "Журнала министерства

народнаго просв щенiя", которая осм лилась прибавить н сколько своихъ

строкъ къ переводу Гайма, первоначально пом щенному въ ея журнал . Къ

сожал нiю, возраженiе г. Антоновича такъ же темно, какъ поб да Гайма надъ

Гегелемъ. Г. Антоновичъ различаетъ то, чтó см шала редакцiя, именно какiе-

то два рода категорiй: одн , какъ онъ выражается, обыкновенныя, а другiя

в роятно необыкновенныя; одн у него категорiи въ смысл Канта, а другiя

оригинальныя гегелевскiя; посл днiя онъ называетъ мнимосамостоятельными,

такъ что первыя будутъ д йствительно самостоятельными. Очень, очень

любопытно. В дь это не шутка -- различить два рода категорiй! Конечно, г.

Антоновичъ полагается на дов рiе читателей къ своему авторитету, но намъ

очень жаль, что онъ не счелъ нужнымъ объясниться обстоятельн е.

Точно также, едва могу я добраться до того, чтó думаетъ г. Антоновичъ о

философiи вообще, хотя это для меня весьма любопытно, да в роятно очень

заинтересуетъ и другихъ читателей. Наприм ръ какъ вы думаете, милостивый государь, нужна философiя, или можно ее -- по боку? Согласитесь, что

вопросъ заманчивый, игривый. Вы в роятно поблагодарите меня, если я по

м р силъ объясню вамъ, какъ думаетъ объ этомъ г. Антоновичъ.

Сначала онъ какъ будто и признаетъ философовъ, даже съ большими

похвалами отзывается о Гегел ; но тайной своей мысли не высказываетъ. И

объ абсолютномъ, и о систем , и о дiалектик онъ говоритъ какъ будто о д л .

Только мимоходомъ вскользъ онъ бросаетъ зам чанiе, что есть-де философы,

которые и не составляли ц льныхъ системъ. Любопытно, очень любопытно,

но г. Антоновичъ ничего бол е не говоритъ объ этихъ философахъ.

Но, приложивъ вниманiе и терп нiе, вчитываясь и входя во вкусъ, можно

дойти и до истинныхъ мн нiй г. Антоновича. Въ конц статьи воздаются

великiя похвалы Гайму. Тутъ-то, прикрывшись Гаймомъ, какъ непроницаемымъ щитомъ, и чувствуя себя безопаснымъ, г. Антоновичъ можетъ-быть невольно высказалъ свои мысли. Посмотрите, говоритъ онъ среди своихъ похвалъ, Гаймъ нисколько не уважаетъ авторитетовъ, даже

авторитетъ самого Гегеля, великаго Гегеля для него нипочемъ! Но зд сь еще не все.

"И самъ же Гаймъ, -- хвалебно продолжаетъ критикъ, -- не выдумалъ

никакой философiи, не противопоставилъ систем Гегеля своей системы, да даже не считалъ этого и нужнымъ, говоря, что можно обойтись всегда и безъ философской системы".

Понимаемъ! значитъ и намъ нужно тó же д лать. Неопытный читатель пожалуй уже готовъ отказаться отъ всякой философiи; но я удержу его

зам чанiемъ, что сл дуетъ хорошенько вникнуть въ слова г. Антоновича. Г. Антоновичъ очень остороженъ; онъ сказалъ: безъ философской системы, а не просто безъ философiи; безъ системы онъ готовъ остаться, но остаться

совс мъ безъ философiи, онъ какъ-будто не р шается.

Перевертываю еще страницу -- и кажется д ло разъясняется: тамъ есть намеки, что будто бы въ Германiи колеблются и частные и общiе (слышите

ли? общiе!) авторитеты; основываясь на прим р Гайма, тамъ уже прямо говорится, что -- н мецкая литература, самая зр лая и развитая, дошла до

отрицанiя авторитетовъ, до опроверженiя ц лыхъ системъ и наукъ...

Какъ наукъ? Какихъ наукъ? В дь д ло шло только объ одной наук , о философiи? Значитъ вы намекаете, что Германiя дошла до отрицанiя

философiи? И даете понять, что и намъ нужно тó же д лать?

Да что же это такое? Какъ же можно намеками и обиняками говорить

такiя важныя вещи? Кто м шалъ изложить все это обстоятельн е? В дь это

ужасно любопытно -- узнать, какъ тамъ все это д лается въ Германiи!

Нечего д лать, -- чтобы удовлетворить своему любопытству, я р шился

самъ читать Гайма. Не можетъ быть, думалъ я, чтобы н мцы опровергали

ц лыя науки. Скор е же они натворятъ безъ числа всякихъ новыхъ наукъ,

ч мъ станутъ отвергать прежнiя!

Что же я нашолъ? Гаймъ предпринялъ чисто историческое изложенiе

системы Гегеля. Онъ не совс мъ ясно излагаетъ, чтò онъ разум етъ подъ

этимъ чисто историческимъ изложенiемъ; да впрочемъ намъ и н тъ нужды говорить объ этомъ. Пусть посредствомъ этого хитраго прiема онъ

опровергаетъ Гегеля; д ло въ томъ, не отрицаетъ ли онъ философiи? Едва ли! Вотъ что онъ пишетъ:

"Я согласенъ также и съ т мъ взглядомъ (и уже зд сь желалъ бы заявить

это), что и въ исторической критик нын шняго умозр нiя постоянно должны

уже находиться въ запас элементы, рано или поздно долженствующiе составить новое метафизическое зданiе".

А въ другомъ м ст :

"В роятно путь нашъ приведетъ насъ къ возможности новой спекулятивной продукцiи..."

Ну такъ и есть! Н мецъ, какъ н мецъ! Недовольный прежними

системами, онъ просто мечтаетъ о созданiи еще новой философiи. Д ло только въ томъ, что, какъ онъ самъ признаетъ, новая спекулятивная продукцiя еще не

удалась ему въ этой книг объ Гегел . Сл довательно тутъ онъ былъ на перепутьи между старымъ и новымъ. Ужели же онъ однакоже оставался безъ всякой философiи? Право не знаю; я лучше приведу вамъ его собственныя слова, которыми онъ старается описать свое состоянiе.

"Глубоко потрясающее чувство овлад ваетъ истиннымъ другомъ

философiи, когда онъ пробуждаетъ въ себ все челов ческое для того, чтобы

сл дить за бiенiемъ в чно живаго, за т мъ сопряженiемъ собственнаго духа съ

духомъ мiра, которое совершается въ одушевленiи изсл дованiя, то стремительнаго, то сосредоточивающагося, то снова устремляющагося".

А въ другомъ м ст :

"Истины и д йствительности божественныхъ идей я ищу ни въ чемъ

иномъ, какъ въ в чно живомъ процесс челов ческаго духа".

Не забудьте, что этими словами Гаймъ хочетъ обозначить все свое

направленiе, тотъ духъ, въ которомъ написана имъ книга. Громкiя р чи, не

правда ли? Мн все кажется, что громъ этихъ р чей, сказанныхъ немножко отрывочно, отзывается какими-то знакомыми понятiями, какою-то знакомою

философiею. Но, я не берусь р шить, чтó за взглядъ въ нихъ выражается.

Посл дователи Гайма в роятно его понимаютъ. Г. Антоновичъ, во всемъ

согласный съ Гаймомъ, в роятно вм ст съ нимъ любитъ искать истины и

д йствительности божественныхъ идей, и, сопрягаясь съ духомъ мiра, сл дить

за бiенiемъ в чно-живаго.

Но гд же отрицанiе философiи и опроверженiе ц лыхъ наукъ? Его н тъ и

сл да. Я не думаю, чтобы его можно было найти и въ сл дующихъ словахъ Гайма:

"Чтобы у насъ непрем нно была какая-нибудь система, какая-нибудь

философiя, -- въ этомъ конечно н тъ необходимости; между т мъ безусловно

необходимо им ть чувство истины, неподкупную сов стливость, свободу

духа, коренящуюся въ характер ".

Мн не совс мъ нравится образъ выраженiя этой мысли: слово необходимость, а особенно безусловная необходимость мн кажется зд сь

неум стно; но самая мысль хороша. Еслибы я сталъ писать на эту тему, то я сказалъ бы такъ:

Позволительно и не знать философiи; въ этомъ н тъ никакой вины; но никакъ не позволительно писать о философiи, когда ее не знаешь, хотя вина

зд сь и небольшая. Знанiе не обязательно, да оно и не вс мъ доступно; нельзя требовать, чтобы всякiй былъ философомъ. Но всякiй обязанъ быть честнымъ

и добрымъ челов комъ, и это вс мъ доступно. Не им я глубокихъ познанiй,

можно и должно им ть однакоже чувство истины, то-есть ум ть различать, чтó знаешь и чего не знаешь; можно и должно быть скромнымъ, то-есть не

бросать мен е св дущимъ пыли въ глаза мнимымъ глубокомыслiемъ и всегда

быть готовымъ учиться у другихъ, бол е св дущихъ. Знанiе и умъ не

составляютъ высшаго достоинства челов ка: въ челов к мы больше любимъ твердость характера и глубину сердца.

По моему мн нiю, это в рныя и хорошiя мысли. Н. КОС.

PS. М ста изъ Гайма не заимствованы мною изъ перевода г. Соляникова, а переведены мною самимъ.