« непререкаема – только поэзия». О творчестве И. Новикова (80
.pdfCopyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
М.В. Михайлова,
доктор филологических наук, чл.-корр. РАЕН
«… непререкаема - только поэзия»1
Замечательный прозаик, интересный драматург, до сего времени не оцененный по дос-
тоинству, поэт Иван Алексеевич Новиков (1877-1959) принадлежит к тому же типу художни-
ков, что Бунин и Набоков, которые одинаково свободно чувствовали себя, создавая и прозаиче-
ские, и стихотворные произведения. Вернее даже сказать, что поэзия для них была своего рода
«прародиной», становящейся истоком всех их свершений. Чем бы Новиков ни занимался, пер-
востепенным для него всегда были не сюжет, не действие, даже не характеры, а художествен-
ное мировидение и претворение материала в «иную», высшую, созданную воображением ре-
альность. Но «natura naturata» (природа сотворенная) у Новикова никогда не вступает в оппози-
цию к «natura naturans» (природе творящей), а всегда находится с нею в тесном взаимодействии,
вырастает из нее. И все же Новиков-повествователь, рассказывающий «истории», обычно отхо-
дит на второй план, уступая место поэту и живописцу. Поэтическую основу своей прозы осоз-
навал и сам писатель, напоминая о том, что «поэзия почиет и в сложно-уравновешенной посту-
пи прозы» и ее «можно и должно» отличать от «стиха»2 лишь в прямом смысле этого слова. А о стихах он писал, что они «сопутствовали всей его жизни, начиная с детских лет», в них просто более концентрировано воплощалось его «поэтическое восприятие природы и человеческих чувств, раздумья над жизнью и над творческим миром художника»3.
Но Новиков-поэт практически неизвестен сегодняшнему читателю – последняя его по-
этическая книга вышла 50 лет тому назад. И совсем неизвестны его первые стихи. Получить же представление о развитии поэтического таланта этого оригинального лирика можно, только по-
знакомившись с ранним периодом его творчества. Именно тогда оформились его художествен-
ные принципы, созрели многие замыслы, он осознал себя как религиозный мыслитель. И уже тогда возник сложный, богатый, полный аллюзий, подтекста и реминисценций самобытный по-
этический мир, родился поэт, чье идейное и эстетическое своеобразие расширяет наше пред-
1РГАЛИ. Ф.343. Оп.4. Ед.хр. 216. Л. 26 («Мысли о прозе»). С незначительными изменениями под заголовком «О прозе» статья была напечатана: Понедельник Власти народа. 1918. 25 февраля /12 марта.
2Там же.
3Цит. по: Маричева Л.М. Летопись жизни и творчества И.А.Новикова // И.А.Новиков в кругу писателейсовременников. Сб. научных статей, посвященный 125-летию со дня рождения И.А.Новикова. Орел-Мценск, С. 21.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
2
ставление о многосоставности и неисчислимом богатстве поэтического наследия Серебряного века.
В жизни Новикова можно выделить пики поэтической активности. Такое случалось, ко-
гда необходимость быть услышанным диктовала правила «бытия как творчества»4. Так сфор-
мулирует свой жизненный принцип поэт в 1906 году. Художник становился как бы зеркалом, в
котором отражаются все «другие», дружно заявляющие о своем желании явить миру собствен-
ную «формулу жизни». И «формула жизни» - своя и чужая - находила свое наиболее адекватное воплощение в поэзии, которая, по убеждению Новикова, «есть кратчайшее расстояние между сердцем поэта и сердцем читателя»5. Под знаком поэзии прошли дореволюционное десятиле-
тие, двадцатые годы (тогда он писал в основном для детей) и последние годы жизни писателя,
когда вышла его итоговая книга стихов «Под родным небом» (М., 1956).
Но в нее поэт включил лишь одно стихотворение из своих дореволюционных лириче-
ских сборников «Духу Святому» (М., 1908) и «Дыхание земли» (Киев, 1910) – пейзажную зари-
совку «Аю-Даг», действительно прекрасную по изобразительной наглядности и выразительно-
сти. Известно, что эта находящаяся в Крыму гора своими очертаниями напоминает приникшего к воде медведя. Новиков, отталкиваясь от названия – Медведь-гора, усиливает впечатление не-
поворотливой тяжести зверя, который:
… Мохнатой грудью в воду лег. Мечтал напиться – не напился, Хотел подняться – и не мог.
Стихотворение свидетельствует о необычайной зоркости, наблюдательности поэта, его умении схватить главное, найти образ, подобрать сравнение, «оживить» топонимику. Оно явля-
ется по сути «прототипичным» по отношению ко всей пейзажной лирике поэта, покоренного красотою и величественностью гор, скал, ущелий, бурных речных потоков, любящего запечат-
левать обвалы, горные разломы, в чем, несомненно, угадывается сходство с натурфилософской лирикой М.Волошина. Но неужели на взгляд автора оно одно заслуживало право представлять ранний период творчества?!
Чем же объясняется столь тщательный отбор? Высокой ли требовательностью художни-
ка, отбросившего почти все свои ранние работы как несовершенные? Или тем, что ранние сти-
хотворения не вписывались в книгу по цензурным соображениям. Слишком явно прочитыва-
лась в них религиозно-мистическая устремленность молодого поэта, в духе младосимволистов разрабатывавшего идеи философии Вл. Соловьева и других философов-идеалистов? Кроме то-
го, выверенное построение каждого из дореволюционных сборников требовало их полного вос-
4РГАЛИ. Ф.343. Оп.4. Ед.хр. 216. Л. 1 («Бытие как творчество»).
5Там же. Л. 26.
3
произведения (что и делается в настоящем издании), поскольку любая их часть точно согласо-
вана с другой и вычленение какого-либо одного стихотворения грозило разрушением важного структурного сверхединства. О том, сколь кропотливо велась работа над составом книг, свиде-
тельствует тот факт, что в сборниках «Духу Святому» и «Дыхание земли» было напечатано чуть более полутора десятков стихотворений из всех, опубликованных поэтом до революции.
С самых первых стихотворений Новиков заявил о себе как о символисте. Это подтвер-
ждает мифопоэтическая структура его поэзии, сложная многоуровневая композиция его книг,
устойчивая система символов. Показательно уже то, что сборник «Духу Святому» вышел в из-
дательстве «Гриф», том самом, где несколькими годами ранее были напечатаны «Стихи о Пре-
красной Даме» А. Блока и которое встало в оппозицию к декадентской лирике брюсовского толка. Появление книги в этом издательстве как нельзя более соответствовало его эмблеме.
Ведь «Гриф» в египетской символике - птица, теснейшим образом связанная с Матерью-
Природой и Смертью, свое существование поддерживающая тем, что питается падалью. А обе эти темы – жизнь и смерть – в первую очередь и определили звучание новиковского сборника.
Причем последняя нередко представала и в явно декадентском обличии.
Автор сознательно отвел своим «декадентским стихотворениям» отдельную часть, са-
мим заголовком - «Вне культа» - подчеркнув «выпадение» ее из общей структуры книги и «чу-
ждость» составляющих ее настроений главным религиозным мотивам сборника. В декадентских стихах он прокламирует уход от жизни в Нирвану, погружение в мир сновидений, в «сон небы-
тия», позволяющий человеку забыть о своей ничтожности и малости. Человек полностью отда-
ется мечте, которая способна расцветить мир «сказками-снами», творить не зависящее от окру-
жающих бытие, а в нем сам «мир становится поэтом» … без чьего-либо участия. Но такое со-
стояние опасно, оно граничит с растворением, безволием, исчезновением, оно не проявление духоносности, когда свет наполняет и пронизывает тело, делая его прозрачно-наполненным. И
все же это безволие и растворение так упоительны, что нет сил противиться им.
Глобальность взаимонепонимания, несоприкосновения людей, всеобщую глухоту как общий закон утверждает Новиков с опорой на лермонтовское «А душу ль можно рассказать?» в
стихотворении «К неизвестной». Преодоление этого отчуждения было бы возможным, «если бы души людские струились, как воздушные волны в полдень…», т.е. при разрушении преграды между миром природы и человеком. Но надежды на такой поворот событий призрачны: не дано людям «сиять божественным блеском» и «плескаться» в мировом пространстве. Увы, все это неосуществимо… Только в мечте позволено человеку соединить две величайшие ценности – свободу и любовь («Влажнорозовой зарею…»), а в реальной жизни человек обречен оставаться наедине с самим собой. Он, конечно, может удовлетвориться таким «соседством», не нуждаться
4
ни в чьем присутствии, тем более что птичка-душа, присевшая на плечо («Вдвоем: я и моя ду-
ша…»), помогает постижению Бога. И все же итог такого полнейшего отъединения - смерть.
И вот уже почти как Федор Сологуб Новиков приветствует смерть-избавительницу и утешительницу («Смерть – пробуждение»). Лирический герой стихотворения, проведя жизнь в
«земной долине», устав от суеты, уходит умирать в горы. Подъем наверх, конечно же, прочи-
тывается как последнее освобождение, как воспарение, как отказ от удручающих томлений, по-
сле чего можно, наконец, «отрадно» вздохнуть и ощутить начало новой жизни - вне тягот и тревог земного бытия.
Близка по настроениям опустошенности и отчаяния этому циклу и часть, озаглавленная
«В преддверии». Здесь Новиков предстает уже не просто отрешенным, а ропщущим, негодую-
щим, потерявшим веру в справедливость Божьих установлений. Его идеалом становится пад-
ший ангел, снизошедший до грешников, чьи души молили о прощении и которых он «полюбил
… любовью бесячьею». Стихотворение «В преддверии», из которого взяты приведенные стро-
ки, можно рассматривать как предвосхищение рассказа «Ангел на земле», написанного в начале
20-х годов, в котором ангел воспротивился решению Бога забрать душу болеющей женщины,
пожалев ее как мать только что родившихся близнецов.
Этот цикл написан Новиковым явно под влиянием «Пузырей земли» А.Блока. Так же,
как и Блок, он обращается к миру народной фантазии, в его стихах появляются бесенята, домо-
вые, «маленькие, темные, серо-земляные жители подземные», «лесные творения». Причем все они обрисованы с явной симпатией: чертенята резвятся как дети, «нечисть – верный друг», под-
земные обитатели - «предвестники ангелов ликующих». Они не просто «родные душе», а суще-
ства, вызывающие жалость и сострадание. «Вечерний гость» из одноименного стихотворения напоминает не злобного черта, а несчастное чудовище из «Аленького цветочка», тянущееся к людям, жаждущее общения: он, неловко примостившись «на жердочке перил», «жалобно» вздыхает, «робко» приникает к окну. Вечерний бес вообще плачет «тихою слезою». Все они не отвергнутые, не падшие, а находящиеся в преддверии «неясных откровений», «грядущих об-
новлений». Подобно Лейбницу, Новиков создает свои «Опыты Теодицеи о благости божьей,
свободе человека и начале зла». Таким является заключающее цикл стихотворение «Страдаю-
щему Злу» - в котором автор склонен даже оправдать Зло, приравнять его «страдания» к стра-
даниям Христа, поскольку видит его вечное изгойство и обреченность на нелюбовь. Так прояв-
ляется высочайшая гуманность автора сборника «Духу Святому», который выступает адвока-
том самой несовершенной и проклятой твари. За новиковским «оправданием» Зла стоит защита и греховного человека, в котором он ценит притязания индивидуального человеческого «я».
5
Такая разлитая, всепроникающая гуманность роднит поэта с Иннокентием Анненским, умев-
шим сострадать всему сущему в мире.
О возможности просветления и возрождения для отверженных («над ними пролетал не-
зримо чистый гений», их слезы сливаются с каплями дождя и «дрожат до небес») говорит и расположение этого цикла в книге: он предваряет возникновение сакрализованного мирового пространства, «расположенного» «У водоема» (такое название носит следующий раздел). Это пространство уже осенено Святым Духом, подчинено Высшим нетленным силам. Оно предва-
ряет будущее постижение сокровенных таинств. Напомним, что у Блока приход к Земле и появ-
ление «тварей весенних» обозначало трансформацию и уменьшение доли мистического в его художественном мире. У Новикова же сакральное и мистическое приобретают столь большую весомость, что перед всевластием этих божественных сил отступает даже Смерть. В стихотво-
рении «Избиение младенцев» появление на свет Святого Дитя вызывает слезы «нечаянной ра-
дости» у «бабушки-смерти», протягивающей к нему «неумело нежные» руки.
Преображение, таким образом, по Новикову, возможно. Однако сложен и тернист путь к нему. В цикле «У водоема» Новиков использует емкую символику воды, естественно рождаю-
щую аналогию с купелью. Как купель в церкви принимает проходящих обряд крещения, так и мировая купель готова принять страждущих. А пока они безостановочно свершают свой бег среди холода, «в пустыне меж небес» под мертвенным взором месяца. Но их обращение-
мольба: «Бог, направь ночной наш бег!» - залог скорого духовного пробуждения!
Но все же небытие, о котором часто пишет поэт и в котором до определенного времени пребывает душа, не всегда означает духовную гибель. Это как бы то состояние между жизнью и нежизнью, которое было знакомо Лермонтову. Это не «холодный сон могилы», а «полужизнь-
полусон», позволяющий присоединиться к Духу, летающему над Хаосом, увидеть радужные миры, оказаться в ранее неведомом астральном пространстве, узреть небесное жительство («За закрытыми глазами…»). Это новое измерение, где «полон чар подводный лес», где нет прошло-
го и будущего, а настоящее длится вечно… Но это парение над миром может быть истолковано и как аполлоническое погружение в бессознательное, совершенно необходимое для поэтиче-
ского откровения. Новиков просто-таки создает гимн «неясному», «обманному», «дремучему», «стихийному» Сну («Неясный Сон, обманный Сон…»), который под покровом ночи выводит наружу глубоко запрятанного в душе «Бога без лика и названья», т.е. все то же бессознательное,
безличное. Новиков прибегает к замечательному библейскому образу, сравнивая этот дивный Сон с Рыбаком – ловцом душ человеческих. Но его Сон-Рыбак одновременно является и лов-
цом в душах, «уловителем» поэтического настроя:
И сеть прозрачную, скользя, Он в озеро души роняет,
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
6
И не отдать ему нельзя Того, о чем душа мечтает.
Рыбак – он ворожит над ней …
Так возникает важнейшая тема сборника – тема Поэзии. Сборник «Духу Святому» - кни-
га стихов, посвященных рождению Поэта. Тема творчества – не всегда явно, чаще подспудно -
скрепляет все заключенные в ней циклы. Книга открывается молитвой-посвящением, в котором автор-поэт возносит благодарность всепроникающему Светлому началу, от которого ждет и защиты, и указания, и утешения («руковождения немощных, усовершенствования преуспеваю-
щих», как писал Святитель Василий Великий).
Не менее важным указанием на ракурс изображения мира являлась первая часть сборни-
ка - «Примитивы», где Новиков раскрывает сложную простоту детского сознания, которому да-
но постигать суть вещей. Именно сюда проникают образы действительной жизни, ее трагиче-
ские страницы, которые почти не допущены автором в остальные разделы книги, посвященной исключительно духовной жизни человека, его смятению и обретению покоя.
Существовало мнение, что даже такие мэтры в области сказочного, как автор «Лесных тайн» и «Колдуньи» Е.Н.Чириков, как «специалист» по сказу А.М.Ремизов, «бледнеют и вянут в своих нарочито детских вещах»6. Что же касается Новикова, то при прикосновении к миру ребенка он оживал и отдыхал душой. Если во взрослых его произведениях чувствуется подчас некоторое усилие, намерение творить обязательно в том или ином духе, желание примкнуть к тому или иному художественному направлению, то в детских вещах он наиболее естественен,
непосредственен, безыскусен. О том, что творчество его предназначалось именно для детей, а
не становилось воплощением детской темы для взрослых, свидетельствует его обращение к ма-
лышам, тем, для кого мир только еще открывается. И почти всегда их «открытия» звучат обви-
нительным актом взрослому существованию. Так, в стихотворении «Про Мишу» разгон и рас-
стрел демонстрации, увиденные глазами трехлетнего ребенка, которому все занятно, все любо-
пытно: и как «упали» тетя с дядей, и как «поскакали с лошадками», и как «нынче все … будто играют в прятки» - предстает как вопиющее преступление против самого беззащитного и доро-
гого. Новиков использует стоп-кадры, как бы воспроизводя поворот головы ребенка, в поле зрения которого попадает то одно, то другое, а мыслительный «процесс» при этом запаздывает.
Поэт чередует слова или жесты взрослых – и ответную наивно-детскую реакцию на них маль-
чика: «Сказала она (кухарка. – М.М.) так жалостно …/ Отчего – не знала: / Скажи, пожалуйста, / Какая глупая нынче стала», а потом «села на пол – заплакала…/ А Миша засмеялся». Откры-
тием Новикова стало почти младенческое сознание, и это соответствовало направлению поис-
ков поэзии Серебряного века, стремившейся в детском косноязычии уловить природно-
6 Детские альманахи «Творчество». Вып. 1 и 2 // Современный мир. 1917. № 2-3. С. 395.
7
бытийное, истинное, незамутненное издержками цивилизации проявление пробуждающегося
«я».
Ясным, доверчивым взглядом смотрит Новиков на мир. Вот лишь один пример:
Праздник радостный сегодня.
Вдень Крещения господня Через тын и городьбу Белых зайчиков гурьбу
Всад Пречистая послала: Надо в праздник покрывало Для продрогнувшей земли! Всюду зайцы залегли. Стало тихо. Бело. Чисто … Спинки мягки и пушисты У небесных у зайчат, Полонивших зимний сад.
Несомненная удача этого стихотворения заключена в использовании приема детской за-
гадки: когда предмет (в данном случае снег) описывается, но не называется. Кроме того, вели-
колепно выбрано сравнение – белизны зимней заячьей шкурки и пушистого снега. Но самое существенное – это ощущение заботы и тепла, исходящих от Божьей Матери. Поэтому посто-
янный атрибут снега – холод – неожиданно превращается в тепло: снежное покрывало должно
согреть озябшую землю!
Но Новиков-поэт не только наивно-прост, он и созерцательно-мудр, когда хочет пере-
дать мистическую символику Божественного. Попытку воплотить единство и многообразие бы-
тия, явленного в Единосущной и Нераздельной Троице заключает в себе стихотворение «Миф»,
открывающее одноименный цикл, в котором воссоединены православная традиция и элементы славянской мифологии. Внутреннее наполнение цикла «Миф» - весеннее пробуждение приро-
ды. Оно отсылает нас к многочисленным тютчевским стихотворениям о весне («Весенняя гро-
за», «Весенние воды», «Весна»), но постоянство образов: нежно-розовая заря, бледно-
синеватый туман, льдисто-прозрачный иней – напоминают нам уже о блоковской цветовой гамме.
Стихотворение «Миф» можно считать своеобразным ключом ко всему творчеству писа-
теля, подписывавшего свои первые произведения псевдонимом «Зеленоглазый» (в стихотворе-
нии он тоже смотрит на мир «зелеными глазами») и видящего человека порождением прежде всего природного мира. Лирический герой стихотворения ощущает себя слившимся с Деревом,
его ноги-корни упираются в землю, а руки-ветви, простирающиеся к небу, покрыты росой-
слезами. Он как бы осуществляет связь земли с небесной сферой, соединяет Небо-Отца с Зем-
лею-Матерью (отголоски этого космического образа модно увидеть в его повести, написанной в
8
начале 20-х годов, - «Адам»). Человек-дерево, утративший все личностные свойства, кажется,
способен почувствовать блаженство полного, безусловного, интимного единения с Ним, во-
площенным в Триедином. «Не Бог ли в нас, как мы – един / В своем дробленье беспредель-
ном?» - вопрошает автор. Высшее озарение снисходит на лирического героя:
О, миг овеществленных снов! О, несказанность обновленья! О, нераздельность всех основ! О, цепи всеединой звенья!
Но воссоединение с природой не может продолжаться вечно, наступает прозренье-
отрезвленье, и «обреченный людям» человек, существо социальное, вынужден вновь вернуться в город. Конфликт природы и культуры очевиден и неразрешим. Но то, что у другого поэта обернулось бы трагедией – момент отторжения, разрыва с Высшим началом, то, что породило бы неизбывную тоску, у Новикова становится способом сбережения сокровенного, однажды прикоснувшись к которому, можно нести это радостное восприятие и дальше. Лирический ге-
рой «зеленой тайной обручен» и отныне способен хранить в своей душе, погрузившейся в «ска-
зочные сны», «весенний миф». Преобладание зеленого цвета в стихотворении напоминает чи-
тателю о праздновании Троицы, т.е. дне, когда христиане отмечают сошествие Святого Духа на апостолов, а по языческим верованиям начинается весна.
Переплетение языческой и православной символики обнаруживается и в других стихах сборника. До сошествия Святого Духа (стихотворение «До солнца», чье название имеет явную отсылку к «Ante Lucem» А.Блока) любая частица бытия обречена на гибель, ее полет бестеле-
сен, воздушен, как существование «птички-паутинки», «хрупкой льдинки». Непросветленность при встрече с «божественным женихом» приводит к смерти. Но в стихотворении проступают и контуры славянской мифологии: это едва ли не переложение сказки о Снегурочке, где Снегу-
рочка-льдинка, охваченная любовью, устремляется к источнику жизни – Солнцу и гибнет-тает в его лучах.
Все стихотворения сборника двуплановы. Под оттепелью подразумевается не только окончание зимы, но и неясное, смутное, почти неуловимое предчувствие «неземного рая», меч-
та о котором владеет лирическим героем. Воздушность, неуловимость состояния подчеркивает-
ся изобилием неопределенных местоимений и неопределенно-личных конструкций, которые призваны подчеркнуть призрачность ночных видений ночи за окном. Мир природы автором одновременно воспринимается как Божий храм во всем его благостном великолепии: «бледною молитвенною свечкой / На небе зажегся месяц золотой», под «отзвуки вечерен» засыпают по-
лураспустившиеся за день почки («Раннею весною»), сосны, «творят молитву», молитва уно-
сится в «простор голубой» («В теплые краски одета заря…»). Сами природные явления как бы
9
прислушиваются к одухотворенной тишине и пребывают в безмолвном молитвенном экстазе. И
одно только присутствие в этом мире придает силы уставшему и отчаявшемуся путнику. А об-
ретение душевных сил тем заметнее, чем ярче проявление признаков приближения «весны»,
сравниваемой поэтом с радующимся ребенком («бьет дитя-весна в ладошки», почки засыпают
«детским сном»).
Мир природы у Новикова в большинстве случаев не грозен и хаотичен, он ласково спо-
коен, подчас безмятежен. Природа у поэта безропотна и благостна: так «прильнувший к устав-
шим берегам» вечер врачует «лаской раны». Эту картину не может нарушить даже всходящий
«луны кровавый шар», потому что взор лирического героя устремлен не на него, а на белые ту-
маны, напоминающие стаи улетающих птиц. Если поэт рисует все же грозные природные явле-
ния – то они выступают не своими «негативными» сторонами (гроза, зной), а поражающими воображение мощью и великолепием. «Гений грозы» мчится по небу на колеснице, запряжен-
ной «сверкающими конями», создавая оглушительный шум («гремит в своих цепях»), неистов-
ствуя и тщась покорить небо и землю. Он - «гремящий вольнодумец» - способен к превраще-
ниям: то в гибкую пантеру, то в зверя, роющего подземные ходы. Но его уловки и происки бес-
полезны, а величие и успех – временны. «Обманутый безумец», он вынужден исчезнуть в безд-
не, оставив на земле все по-прежнему. Если в этом стихотворении напряжение обрисовано с помощью глаголов движения: рыщет, мечется, - то раскаленность дневного воздуха, напротив,
воспроизведена в стихотворении «В остро-тонкой сетке пыли …» статично, как дрожащее от
«нестерпимого пламени» марево. Оно пронизывается «сверкающими мечами», их обладатель -
«медно-красный, жгучий Зной» - «взором раскаленным» заколдовал и даль полей, и ветви де-
ревьев, и звенящих цикад.
Новиков создает фантастическую картину расплавленного мира, в котором все непод-
вижно, окаменело, застыло… Но его жгучий Зной – это не злое светило Сологуба – Солнце, -
которое угрожает всему живому, несет ему гибель. Нет, минута всевластия Зноя – это миг за-
стывшей Красоты, которой любуется художник. Отсюда столько прилагательных, вызывающих ассоциацию с блеском, сверканием, горением…
Но все же мотивы крайнего, предельного выражения природных явлений – редкость в поэтической системе Новикова. Его природа, как уже отмечалось, по преимуществу тиха, неж-
на и печальна. А краски, привлекающие автора, - это перламутр, лазурь, нежная зелень, хру-
стальная прозрачность, серо-седой отсвет. Это скорее отражения красок, их оттенки, чем сама цветовая гамма.
Наделение человеческими качествами природных явлений – постоянное свойство поэти-
ки Новикова, придающее живость, особую трепетность его стихам. «Переживания» берега,
10
знающего цену льстивым ласкам волн, одиночество зари, сходящей на землю, грусть «нежного и печального» вечера, присевшего «у ног седой скалы», - все это проявления панпсихизма, объ-
единяющего в общих настроениях и чувствах живую и неживую материю. Причем у Новикова панпсихизм переходит в панестезию, т.е. «всечувствительность» Универсума. И дабы подчерк-
нуть единство мира, бытие Космоса как единого организма, он сам превращается в лежащую на берегу гальку, говорит от ее «лица», чувствует на себе проносящиеся тысячелетия. Прежде, чем стать человеком, он пережил череду воплощений (тут явны отзвуки буддистских верований),
успел побывать и жемчугом, и медузой, и красным кораллом («На прибрежье»). Художник объ-
единяет первозданное, наипростейшее, примитивное существование неких субстанций и выс-
шее, сотворенное, наделенное разумом и волей существо. С одной стороны, он не желает ви-
деть различия между ними (границ нет, все это звенья одной цепи, когда некое «я» возникает вновь и вновь «в сочетаньях немых»), а с другой - с «безмятежным» и «немым» бытием отныне покончено: «разум мятежный / У моря пытается вырвать ответ». Бессознательное существова-
ние разлитого в мироздании духовного начала рано или поздно приводит к рождению сознания.
Человек – это уже не нечто неопределенно-безличное, чем владеют неведомые силы первобыт-
ного Хаоса, он взывает, волнуется, хочет познать тайну своего рождения, в основании которого положен «ритм тоскующей жизни». Но в то же время – он открыт другим, он одно целое с Все-
ленной, Космосом, Мировой Душой.
Если бы можно было допустить, что стихотворение «Звезды» написано нашим совре-
менником, то в нем различимо точное описание чувств астронавта, устремляющегося на своем звездном корабле в глубины Вселенной. Его переполняет неземной восторг, он упивается вели-
чественностью и гармонией мироздания. Но на самом деле нам явлено восхищение глубоко ре-
лигиозного человека Всесовершенным творцом, «Тем, кто тайны все постиг», Тем, кто властву-
ет и над пространством и над вечностью («сеет звезды ночью звездной, / Вечность льет в еди-
ный миг»). Новиковым точно воспроизведен удивительный параллелизм макро- и микрокосма,
возможный только тогда, когда «ткань души обнажена» и ей открыта Божья душа. Возникает чудо параллелей-отражений: люди на земле - то же, что звезды в небе, и те и другие – Божьи создания, и это скрепляет их воедино. Общность усилена тем, что небесный свод – чаша со звездным вином, и такие же чаши – людские души, до краев наполненные молитвами.
В таком восприятии поэтом мироздания просвечивает не только христианское мировос-
приятие, но и естественнонаучный подход. Это редкое сочетание, возможно, и составляет уни-
кальность Новикова-художника.
Космогония Новикова опирается и на тютчевскую традицию. Погружение в стихию ро-
дового Хаоса, дающего о себе знать «ропотом бездны изначальной», ощущение затерянности