Учебный год 22-23 / Бисултанов - Признание долга и исковая давность (журнал Закон)

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

БИСУЛТАНОВ ЯКУБ ХАС-МАГОМЕДОВИЧ

студент бакалавриата юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

ДЕЙСТВИЯ, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩИЕ О ПРИЗНАНИИ ДОЛГА ПО СТ. 203 ГК: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КОНСТРУКЦИЯ И СООТНОШЕНИЕ С ПРИЗНАНИЕМ ДОЛГА ПО СТ. 206 ГК

Статья направлена на выявление законодательных мотивов, лежащих в основе правила ст. 203 ГК РФ о перерыве течения срока исковой давности совершением действий, свидетельствующих о признании долга. С опорой на выведенное автором обоснование правила ст. 203 ГК РФ даются ответы на вопросы о месте действий, свидетельствующих о признании долга, в системе юридических фактов, о применимости к ним правил о недействительности сделок, а также об обязательных юридических атрибутах таких действий. Отстаивается тезис о существовании между институтом действий, свидетельствующих о признании долга (ст. 203 ГК РФ), и письменным признанием долга после истечения срока исковой давности (ст. 206 ГК РФ) принципиальных различий, оправдывающих применение к ним различного правового режима.

Ключевые слова: исковая давность, признание долга, перерыв течения срока, юридический факт

I

Едва ли не самым распространенным среди всех правопорядков в части регулирования исковой давности является правило, в соответствии с которым течение срока давности начинается заново с момента получения кредитором до истечения срока давности признания долга со стороны должника1 (ст. 203 ГК РФ). Весьма про-

1Ссылки на соответствующие статьи зарубежных законодательств см.: Zimmermann R. Comparative foundations of a European law of set-off and prescription. Cambridge University Press, 2002. P. 127.

175

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» 2 ФЕВРАЛЬ 2018

YAKUB KH.-M.

BISULTANOV

LLB Student of the Law

Faculty of Lomonosov

Moscow State University

THEORY AND PRACTICE

ACKNOWLEDGMENT OF A DEBT UNDER ART. 203 OF RUSSIAN CIVIL CODE: ITS THEORETICAL FRAMEWORK AND COMPARISON WITH AN ACKNOWLEDGMENT OF A DEBT UNDER ART. 206

OF RUSSIAN CIVIL CODE

The paper examines ratio legis of the rule laid down in art. 203 of the Russian Civil Code according to which a limitation period begins to run afresh from the date of acknowledgment of a debt. Based on the explanation inferred, solutions are proposed to the following problems: what place does an acknowledgment of a debt hold in the system of juridical facts; are the rules of invalidity of transactions applicable to an acknowledgment of a debt; and what are essential characte­ ristics of an acknowledgment of a debt. The author demonstrates the fundamental difference between the two types of debt acknowledgment as outlined in art. 203 and art. 206 of the Russian Civil Code.

Keywords: limitation period, acknowledgment of a debt, renewal of limitation period, juridical fact

стое на первый взгляд правило на деле ставит перед правоприменителем целый ряд вопросов, лишь часть из которых разрешена в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ2 и охватывает в первую очередь во-

2См.: п. 50 Постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»; п. 8, 20–23, 25 Постановления Пленума ВС РФ от 29.09.2015 № 43 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федера-

просы квалификации в качестве признания долга тех или иных отдельных актов, допустимости совершения признания представителем, влияния признания на срок так называемой объективной 10-летней исковой давности, пределов правового эффекта признания.

ции об исковой давности»; п. 71 Постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств».

Не оспаривая практической важности данных высшим судом разъяснений, надлежит все же отметить ту робость, с которой ВС РФ подошел к определению своей роли в урегулировании института признания долга: в отличие от своих зарубежных коллег (см. часть III настоящей работы), Суд отказался разрешать фундаментальные вопросы, начав вместо этого, образно выражаясь, строительство дома с крыши. В качестве стержневых проблем признания долга, без решения которых различные практические разъяснения всегда будут носить паллиативный характер (и которым, соответственно, посвящена настоящая работа), мы рассматриваем вопросы, связанные:

—с установлением места признания долга в системе юридических фактов;

—выяснением применимости к признанию долга правил о гражданско-правовых сделках вообще и недействительности сделок в частности;

—определением круга обязательных атрибутов признания долга, прекрасным дополнением (но не более того) к которому и служил бы перечень конкретных примеров актов признания долга, предложенный в разъяснениях ВС РФ.

Сколько-нибудь сведущий в анализируемом автором настоящих строк институте читатель может заметить, что по двум из трех поставленных вопросов Пленум ВС РФ уже, казалось бы, выразил свою позицию, указав в п. 50 Постановления от 23.06.2015 № 25 на то, что для целей применения правил о недействительности сделок признание долга рассматривается в качестве сделки. Следует, однако, учесть, что:

а) указание на применение правил о недействительности сделок к признанию долга не разрешает всех проблем. Дело в том, что российскому правопорядку после вступления в силу Федерального закона от 08.03.2015 № 42-ФЗ стало известно два вида признания долга в широком смысле: действия, свидетельствующие о признании долга (ст. 203 ГК РФ), совершаемые лишь до истечения срока исковой давности и влекущие перерыв его течения, а также признание долга в письменной форме (п. 2 ст. 206 ГК РФ) после истечения срока исковой давности, влекущее возобновление его течения. В связи с этим возникают сомнения относительно пределов применения п. 50 указанного Постановления:

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 2 ФЕВРАЛЬ 2018

касаются ли нормы о недействительности категории действий, свидетельствующих о признании долга?

б) сделанная Пленумом привязка «сделочной» природы признания долга к целям применения правил о недействительности сделок заставляет задуматься о том, хотел ли ВС РФ в принципе распространить на признание долга общий гражданско-правовой режим сделок во всех его аспектах.

В сущности, анализа обозначенных нами фундаментальных вопросов признания долга избегает не только судебная практика, но и российская доктрина гражданского права, которая на данный момент ограничивается лишь рядом «научных тычков», едва ли сопровождающихся убедительным теоретическим обоснованием.

Так, по проблеме места признания долга как основания нового течения исковой давности в системе юридических фактов были высказаны следующие точки зрения:

—М.М. Агарков, обосновывая существование в системе юридических фактов юридического поступка, в качестве примера такового приводил признание долга3;

—этот взгляд критиковал С.С. Алексеев, рассматривавший признание долга в качестве односторонней сделки4;

—В.А. Рясенцев вовсе предложил дифференцированный подход: в качестве юридических поступков рассматривать те виды признания, которые сводятся к голому волеизъявлению (сообщению), тогда как признание долга посредством частичного исполнения считать сделкой, поскольку лишь такой вид признания влияет на правоотношения сторон, прекращая их в исполненной части5;

3Агарков М.М. Избранные труды по гражданскому праву: в 2 т. Т. 1: Социальная ценность частного права и отдельных институтов общей части гражданского права. М., 2012. С. 222–223.

4Алексеев С.С. Односторонние сделки в механизме правового регулирования // Теоретические проблемы гражданского права: сб. учен. тр. 1970. № 13. С. 51–52.

5Рясенцев В.А. Признание долга как основание перерыва течения срока исковой давности // Представительство и сделки в современном гражданском праве. М., 2006. С. 529.

ЖУРНАЛ «ЗАКОН»

№2 ФЕВРАЛЬ 2018

—Е.А. Крашенинников, описывая синтезированную в трудах немецких цивилистов категорию сделкоподобных действий, доселе довольствовавшуюся лишь единичными упоминаниями в русскоязычной литературе, в качестве примера привел «признание долга (абз. 1 ст. 203 ГК)»6.

Осуществить содержательный критический анализ рассуждений упомянутых авторов (за исключением отдельных точечных вопросов) по указанным выше причинам не представляется возможным.

Обозначив предмет настоящего исследования, скажем несколько слов о методе его изучения. На наш взгляд, трудно описать два основных методологических течения в науке гражданского права при работе с «загадочными институтами», с которыми законодатель не связывает «никакого определенного содержания», более удачно, чем это сделал Т.М. Яблочков в статье, посвященной понятию непреодолимой силы7:

первый метод: содержание исследуемого института определяется не снизу, не с учетом законодательных мотивов его возникновения, а искусственно выводится вне института и впоследствии навязывается ему. Применительно к тематике настоящей работы действительным предметом исследования при таком методе станет не сам институт признания долга как правовое явление, а объективные свойства круга действий, которые на практике влекут перерыв (возобновление) течения исковой давности. Наиболее ярко описанный метод прослеживается в рассуждениях В.А. Рясенцева, отправным пунктом которых является анализ природы актов (сообщения и частичного исполнения), которые обычно на практике квалифицируются в качестве признания долга. Другим примером является путь, избранный Ф.К. Савиньи, пришедшим к выводу о сделочной природе актов признания долга, пояснив при этом, что такое заключение было им «абстрагировано из… случаев прерывания, встречающихся в… источниках права»8;

6Гражданское право / под ред. А.П. Сергеева. М., 2010. Т. 1. С. 434 (автор соответствующего параграфа — Е.А. Крашенинников).

7Яблочков Т.М. Понятие непреодолимой силы в гражданском праве // Юридические записки Демидовского лицея. 1911. С. 273 и след.

8Савиньи Ф.К. Система современного римского права: в 8 т. Т. III. М., 2013. С. 500.

второй метод: к изысканию понятия признания долга можно приступить, исходя из ratio legis этого института, отвечая на вопрос о том, почему (с какой целью) законодатель решил связать с признанием долга перерыв течения исковой давности. При таком подходе именно круг действий, подлежащих квалификации в качестве признания, зависит от содержания понятия признания долга, а не содержание признания определяется кругом действий.

Первый метод очевидно страдает тем же недостатком, какой приписывается общенаучному методу индукции: заключение, получаемое посредством индукции на основе посылок, обеспечивает лишь его бóльшую или меньшую достоверность, но не истинность. Тот факт, что те или иные действия должника с большей или меньшей частотой рассматриваются судами в качестве признания долга, не является достаточным основанием для того, чтобы формировать выводы, корректные для всего института признания долга.

Первичное изучение различных примеров актов признания долга также чревато ошибочным выведением дифференцированного подхода к определению юридической природы признания долга в различных случаях, как это было сделано В.А. Рясенцевым. Несостоятельность позиции ученого обнаруживается в том, что сделочная природа признания долга посредством частичного исполнения была им установлена в связи с направленностью этого акта на последствие в виде «прекращения обязательства в определенном объеме», тогда как юридико-фактическую природу признания долга надлежит устанавливать лишь по отношению к правовому последствию в виде перерыва течения исковой давности. Так, например, художник, молчаливо принявшийся за работу в ответ на предложение прохожего написать его портрет за плату, совершает, с одной стороны, сделку посредством конклюдентных действий (п. 2 ст. 158 ГК РФ), а с другой — юридический поступок, приобретая право авторства в отношении портрета. Это, однако, не означает, что последствие в виде приобретения права авторства может быть опрокинуто в связи с недействительностью сделки, в которую вступил художник.

Наконец, решение практического вопроса о распространении на тот или иной акт режима гражданскоправовых сделок должно осуществляться не иначе, как из соображений целесообразности, и в строгой

привязке к задачам изучаемого института. Пренебрежение этим обстоятельством на практике приводит к тому, что в науке начинают объяснять правовые институты с помощью (порой весьма причудливых) «авторских» теорий, призванных скорее продемонстрировать изобретательность и смекалку ученого, нежели отразить действительное содержание правового явления.

От указанных пороков вполне свободен второй метод, направленный на выявление телеологических основ института: это позволяет исследователю выйти за рамки существующего нормативного материала и судебной практики, выдвигая обоснованные предложения по урегулированию ситуаций, все еще не разрешенных в рамках правопорядка. Появляется возможность разрешить вопрос о применимости к актам признания долга положений о сделках и их недействительности исходя из соображений политико-право- вой обоснованности. Без понимания целей создания законодателем того или иного института невозможно эффективное и последовательное его применение и развитие. Именно этот метод будет использован в настоящей работе.

Изложение наших рассуждений будет осуществляться (за исключением части V работы) лишь применительно к действиям, свидетельствующим о признании долга, по ст. 203 ГК РФ. Связано это с тем, что поистине классическим является лишь правило о перерыве течения исковой давности при признании долга в пределах срока давности. Признанию долга по истечении срока давности далеко не везде и далеко не всегда придавали правовое значение. Решение законодателя связать с признанием долга после истечения срока давности возобновление его течения обусловлено больше причинами локального характера, чем осознанием неких универсальных начал института исковой давности и гражданского права вообще. Сказанное означает в том числе более высокую вероятность того, что сравнительно-правовое исследование законодательных мотивов института признания долга до истечения срока давности даст результаты, напрямую приложимые к современному российскому правопорядку.

Построение последовательного учения о признании долга после истечения срока давности вряд ли возможно без предварительного обстоятельного теоре-

тического исследования института признания долга в пределах срока. В части V настоящей работы на основе полученных в ней результатов будет проведено небольшое концептуальное сопоставление двух видов признания в российском праве, между которыми, как будет далее показано, существует принципиальное различие.

Автор осознает распространение института признания долга на правоотношения, выходящие за пределы одних лишь обязательственных. Тем не менее для удобства словоупотребления и во избежание излишней перегруженности предложений обязанное лицо, являющееся субъектом признания долга, будет обозначаться в настоящей статье словом «должник», тогда как управомоченное лицо — словом «кредитор».

II

Объяснение правила о перерыве исковой давности невозможно без удовлетворительного установления телеологических основ самого института исковой давности в целом. Наиболее благодатную, на первый взгляд, почву для объяснения правила о перерыве давности признанием долга формирует теория презюмируемого погашения долга. Согласно ей течение срока исковой давности подразумевает процесс постепенного становления презумпции того, что никакого долга у должника перед потенциальным истцом нет (раз уж последний не проявляет инициативы). Презумпция погашения долга по истечении срока давности получает значение для правопорядка не автоматически, а лишь при наличии возражения ответчика по давности, из чего следует, что презумпция устанавливается именно в интересах должника9.

Стало быть, если сам должник опровергает устанавливаемую в его пользу презумпцию признанием долга, то весь предыдущий процесс становления презумпции предается забвению и срок исковой давности начинает течь заново10.

9Описание теории презюмируемого погашения долга мы встречаем почти во всех классических трудах отечественных и зарубежных правоведов, более или менее целостно раскрывающих институт исковой давности. По этой причине воздержимся от ссылок на конкретные источники.

10См.: Победоносцев К.П. Курс гражданского права. СПб., 1896. Ч. 3. С. 211–213; Angell J.K. A Treatise on the Limitations

179

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 2 ФЕВРАЛЬ 2018

Изложенные соображения являются вполне достаточными для получения четких ориентиров в решении фундаментальных вопросов признания долга, обозначенных нами в части I:

а) стержнем описанной теории является мысль о том, что процесс становления презумпции погашения долга теряет смысл, если сам должник от нее отрекается. Причиной перерыва срока давности, таким образом, является само по себе действие должника, его осознанное решение. При таких обстоятельствах не представляется возможным игнорировать, к примеру, установленную решением суда в связи с психическим расстройством недееспособность должника на момент признания долга (ст. 171 ГК РФ), а также пребывание должника в состоянии существенного заблуждения (ст. 178 ГК РФ).

Это, в свою очередь, исключает возможность рассмотрения признания долга в качестве юридического поступка, поскольку на наступление правовых последствий последнего то же существенное заблуждение не оказывает никакого влияния. Появляются веские основания квалифицировать акт признания в качестве сделки, поскольку наличие пороков воли лишает возможности утверждать, что опровержение презумпции должником действительно было осуществлено;

б) для того чтобы то или иное действие должника по отношению к кредитору рассматривалось в качестве признания долга, достаточно, чтобы должник своими сознательными действиями подтверждал существование у него обязанности перед кредитором, а соответственно, и правомерность предъявляемых к нему последним требований. То есть содержание акта признания исчерпывается ясным подтверждением существования долга (важно усвоить это потому, что в рамках иных теорий самого по себе подтверждения долга для перерыва течения давности недостаточно).

Изложенная концепция при всей своей внешней стройности довольно рано стала подвергаться серьезной критике по причине своей отдаленности от правовой действительности. Так, еще Ф.К. Савиньи называл теорию погашения долга не более, чем легислативным мотивом введения института исковой давности,

of Actions at Law and Suits in Equity and Admiralty. Boston, Brown, and Company, 1869. P. 210–211.

«который даже в этом качестве обладает ограниченной правдоподобностью»11.

Наиболее очевидным изъяном теории презюмируемого погашения долга является ее неспособность объяснить основополагающее правило в рамках института исковой давности, которое на правовой карте мира встречало исключения лишь в непродолжительные периоды исторического развития отдельных правопорядков. Правило это состоит в том, что правопорядок, который согласно этой теории должен был бы исходить из презумпции отсутствия долга, не допускает истребования должником, уже использовавшим возражение по давности, имущества, переданного им кредитору в соответствии с обязательством, даже если исполнение это было учинено должником по ошибке.

В этом случае отпадают основания говорить о какомлибо опровержении презумпции со стороны должника (поскольку исполнение было ошибочным), что означало бы продолжение ее действия, а между тем практические правовые последствия ошибочного исполнения после использования возражения указывают на обратное — неосновательного обогащения на стороне кредитора не возникает.

Постепенное отвержение теории презюмируемого погашения долга весьма отчетливо прослеживается в судебной практике и доктрине англосаксонских правопорядков. Эта концепция служила опорой для английских судов длительное время12, но впоследствии стали обнаруживаться (помимо отмечавшейся

втрудах ученых ее явной и совершенно бесцельной фиктивности13) негативные практические последствия ее реализации: существенным образом занижались требования к акту, претендующему на квалификацию

вкачестве признания долга, что влекло значительное увеличение количества споров и подрывало тем самым определенность правоотношений, которую институт исковой давности так или иначе пытается обеспечить14. Согласно теории презюмируемого погаше-

11Савиньи Ф.К. Указ. соч. С. 473, 517.

12См.: Banning H.T. A Concise Treatise on the Statute Law of the Limitation of Actions. London, 1877. P. 39–40.

13См.: Avoiding Statute of Limitations by Acknowledgment of Debt // Harvard Law Review. 1903. Vol. 16. No. 7. P. 517–518.

14См.: Banning H.T. Op. cit. P. 40.

ния долга для перерыва течения срока давности было достаточно одного лишь подтверждения существования долга, тогда как впоследствии общепринятым на долгие годы стал подход, в соответствии с которым подтверждение долга должно сопровождаться прямо выраженным или подразумеваемым намерением погасить долг. Наиболее часто цитируемым решением, положившим конец существованию теории презюмируемого погашения долга в английской судебной практике, стало решение по делу Tanner v. Smart (6 B. & C. 603).

III

Не перебирая всю палитру во многом схожих концепций, вкладывавшихся учеными в институт исковой давности, отметим, что теория, в наибольшей степени соответствующая существу правового регулирования этого института как в современной России, так и в подавляющем большинстве зарубежных правопорядков, уже была предложена в науке и получила всеобщее признание15. Суть ее сводится к следующему: институт исковой давности нацелен на то, чтобы предоставить должнику эффективное средство защиты против необоснованного затягивания кредитором момента предъявления иска, поскольку должник со временем может утратить доказательства, которыми он смог бы воспользоваться против своевременно предъявленного требования16.

В свою очередь, на основе данной теории исковой давности разрабатываются различные объяснения правила о перерыве давности признанием долга.

Так, одна из наиболее распространенных в доктрине стран англосаксонской правовой семьи теорий исходит из того, что посредством признания долга до истечения срока давности должник совершает отказ от «зреющего» права на возражение (waiver), после чего

15См.: Попов Б.В. Какая теория давности проводится в нашем Гражданском кодексе? // Право и жизнь. 1925. Кн. 7–8. С. 11–17; Савиньи Ф.К. Указ. соч. С. 471–476; Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. I. Полутом 2: Введение и общая часть. М., 1950. С. 406 и след.; Angell J.K. Op. cit. P. 217; Zimmermann R. Comparative foundations of a European law of set-off and prescription. P. 63–64.

16Не вдаваясь в обсуждение отдельных юридических нюансов, мы можем в целом проследить в этой теории идею запрета злоупотребления правом.

течение давности возобновляется17. Соответственно, причиной перерыва давности, так же, как и в случае с теорией презюмируемого долга, является именно

сознательное действие должника. К той же теории презюмируемого долга отсылаем читателя и в вопросе юридических последствий принятия теории отказа от права.

Подобный подход даже в отсутствие привязки к конкретным правопорядкам страдает очевидным внутренним противоречием: совершенно непонятно, почему законодатель стал бы связывать с отказом должника от защиты, предоставляемой ему правилами об исковой давности, не отсутствие права на возражение, а начало процесса формирования нового возражения.

Далее, большие сомнения возникают по поводу совместимости теории отказа от права со ст. 198 ГК РФ, которая, формально сужая рамки своего регулирования до соглашений, тем не менее, по сути, провозглашает более общий принцип: основания приостановления и перерыва прямо фиксируются законом, и в этом смысле юридическое последствие в виде перерыва течения срока давности является всегда результатом прямого указания на то закона, а не продуктом волеизъявления лиц.

Несомненно, российский правопорядок, как и подавляющее большинство иных зарубежных юрисдикций, не навязывает должнику свою защиту. Но отказ от такой защиты со стороны должника может заключаться лишь в воздействии на уже возникшее возражение (неиспользование его либо прямой отказ от него). Отказ должника от защиты, предоставляемой нормами об исковой давности, не может касаться процесса формирования возражения и не может заключаться в предотвращении появления у должника возражения. Примечательно, что даже правопорядки, исповедующие более лояльный подход к соглашениям об исковой давности, прямо запрещают должнику отказ от защиты, предоставляемой ему этим институтом, до момента истечения срока давности и появления у него

17См., напр.: Avoiding Statute of Limitations by Acknowledgment of Debt. P. 517–518; Dias R.W.M. Acknowledgment of StatuteBarred Debt. Waiver of Procedural Bar // The Cambridge Law Journal. 1962. Vol. 20. No. 2. P. 160–162; Written Acknowledgment Necessary to Waive the Statute of Limitations // Yale Law Journal. 1915. Vol. 24. P. 242.

181

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 2 ФЕВРАЛЬ 2018

соответствующего возражения (ст. 2250 Гражданского кодекса Франции, ст. 1502 Гражданского уложения Австрии, ст. 2937 Гражданского кодекса Италии, ст. 276 Гражданского кодекса Греции).

Еще больше сомнений в правильности теории отказа от права возникает при обращении к иным нормам действующего российского законодательства об исковой давности. В деле выявления ratio legis того или иного правила спартанская лаконичность релевантных законодательных формулировок зачастую может быть компенсирована внимательным системным толкованием норм законодательства, связанных с интересующим нас правилом.

Нами уже было указано на то, что институт исковой давности в современном российском праве призван препятствовать кредитору в получении преимуществ перед должником посредством

именно необоснованного затягивания момента предъявления иска. Соответственно, если непредъявление кредитором иска в силу тех или иных причин не подпадает под понятие необоснованного затягивания, то нормальное течение срока исковой давности перестает отвечать целям этого института и начинает встречать в законе те или иные препятствия.

В нашем законодательстве эта идея отчетливо отражена в следующих правилах:

1) срок исковой давности начинает течь с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении его права и о личности ответчика, т.е. с момента, когда у лица впервые появилась реальная возможность предъявления иска. Описанное правило было несколько скорректировано внедренным в наше законодательство18 10-летним сроком объективной исковой давности (п. 2 ст. 196 ГК РФ), начинающей течь с момента появления права на иск. Эта новая норма, однако, скорее служит целям сглаживания отдельных недостатков субъективной теории, нежели отражает суть регулирования исковой давности в российском праве;

18См.: Федеральный закон от 02.11.2013 № 302-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс».

2)течение давности приостанавливается по основаниям, перечисленным в ст. 202 ГК РФ. Не будем приводить их перечень, отметим лишь то ключевое обстоятельство, что все они могут быть объединены общим признаком: срок давности приостанавливает свое течение в тех случаях, когда от субъекта права иска в силу определенных длящихся во времени обстоятельств нельзя требовать немедленного предъявления иска;

3)срок исковой давности не течет со дня обращения в суд в установленном порядке за защитой нарушенного права на протяжении всего времени, пока осуществляется судебная защита нарушенного права (п. 1 ст. 204 ГК РФ). Субъектом права на иск уже предприняты действия к реализации принадлежащего ему права, в силу чего течение исковой давности в указанный период в его отношении теряет смысл;

4)гражданин по требованиям, не связанным с осуществлением им предпринимательской деятельности, может добиться восстановления срока исковой давности, если причина пропуска будет сочтена судом уважительной (ст. 205 ГК РФ). Уважительность причин пропуска срока давности также является свидетельством того, что оттягивание лицом момента предъявления иска не было безосновательным.

Вышесказанного, на наш взгляд, достаточно для выделения в современном российском законодательстве принципа следующего содержания: если нормальное течение исковой давности в законе начинает встречать препятствия, то связаны они с тем, что непредъявление кредитором иска, по мнению законодателя, становится обоснованным. Мы не находим решительно никаких оснований полагать, что еще один механизм воспрепятствования законом нормальному течению исковой давности — перерыв исковой давности — существует из каких-либо иных соображений.

Напротив, перерыв течения исковой давности является весьма логичным продолжением только что сформулированного нами принципа. Чем же обусловливается обоснованность непредъявления иска кредитором в течение определенного времени после получения признания долга? Дело в том, что при признании долга обязанным лицом совершаются действия, которые побуждают кредитора воздержаться

от немедленного предъявления иска, безвозвратно упуская время, предоставленное законом для принудительной реализации права19. Как весьма справедливо было указано в решении Федерального верховного суда Германии от 23.08.2012, поведение должника, признающего свой долг, создает в сознании кредитора уверенность в том, что должник не намерен при первой же возможности использовать против кредитора свое возражение по давности20, стало быть, в оперативном принудительном осуществлении кредитором своего права на иск нет надобности. В решениях американских судов встречаем тезис о том, что «признание ответчиком прав истца может служить достаточным основанием для откладывания истцом момента предъявления иска»21. В том же ключе по поводу признания долга до истечения срока давности высказывается и итальянская судебная практика, квалифицирующая в качестве признания поведение должника, которое убеждает кредитора в «отсутствии необходимости беспокоиться о течении исковой давности»22.

Итак, мы придерживаемся того взгляда, что

российский законодатель связывает перерыв исковой давности с признанием долга в пределах срока давности по той причине, что оттягивание кредитором момента предъявления иска в этом случае перестает быть необоснованным. Именно это, судя по всему, имел в виду Ф.К. Савиньи, указывая на то, что признанием долга «устраняется халатность правомочного лица»23.

Отстаиваемое нами объяснение смысла правила о перерыве течения давности при признании долга смещает акцент с фигуры должника на кредитора по сравнению с теориями презюмируемого погашения долга и отказа от права. Если согласно последним причиной перерыва течения давности, как нами было указано ранее, является действие должника, то причиной перерыва согласно поддерживаемой нами теории ста-

19См.: Zimmermann R. The New German Law of Obligations. Historical and Comparative Perspectives. Oxford, 2005. P. 144.

20BGH. Beschluss vom 23.08.2012 — VII ZR 155/10.

21Equity. Laches. Essentials of Bar. Doncourt v. Denton, 105 N. Y. Supp. 906 // The Yale Law Journal. 1908. Vol. 17. No. 4. P. 297.

22См.: Zimmermann R., Whittaker S. Good Faith in European Contract Law. Cambridge University Press, 2000. P. 499.

23Савиньи Ф.К. Указ. соч. С. 500.

новится не само действие должника, а то, как оно воспринято кредитором.

Соответственно, если в первом случае действие должно носить целенаправленный, волевой характер, то во втором воля и намерения должника в момент признания долга совершенно утрачивают для права интерес: важно лишь то, давал ли внешний облик действий должника кредитору основания воздержаться от немедленного предъявления иска.

Так, если признание долга было осуществлено должником, находившимся под влиянием существенного заблуждения, то оснований опрокидывать в связи с этим последствие в виде перерыва течения срока давности нет: от того, что должник в действительности не намеревался признавать долг, оттягивание кредитором момента предъявления иска не становится необоснованным, если внешне поведение должника давало кредитору для этого основания. К моменту оспаривания кредитор, положившийся на признание со стороны должника, мог уже упустить время на предъявление иска.

Весьма примечательна в этом смысле формулировка, которая была использована законодателем в ст. 203 ГК РФ для описания того, чем именно прерывается течение срока давности: «Течение срока исковой давности прерывается совершением обязанным лицом действий, свидетельствующих о признании долга (курсив наш. — Я.Б.)». Акт, которым, по мнению законодателя, должна прерываться давность, охарактеризован им с помощью одного лишь признака: внешний облик совершаемого действия должен быть способным создать у других лиц определенное представление, должен служить достаточным свидетельством. При этом совершенно не уделено внимания внутреннему содержанию указанных действий.

В пользу отстаиваемой нами концепции признания долга до истечения срока исковой давности говорит и то обстоятельство, что законодатель и правоприменитель никак не сковывают действия, свидетельствующие о признании долга, в части формы, в которой они могут иметь правовое значение. В этом также прослеживается идея о том, что акт признания долга интересует законодателя не сам по себе, а лишь в связи с тем, какое представление создают у кредитора действия должника.

183

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 2 ФЕВРАЛЬ 2018

Приведенных рассуждений, на наш взгляд, достаточно для вывода о неприменимости к российскому правопорядку теорий презюмируемого погашения долга и отказа от права, а также, соответственно, вывода о несделочном характере актов признания долга до истечения срока исковой давности.

К такому же выводу вполне логично пришел и Федеральный верховный суд Германии, которым, как нами уже было отмечено, воспринята отстаиваемая в настоящей работе концепция актов признания долга до истечения срока давности. Суд, однако, не только отверг сделочную природу признания долга, но и указал его место в системе юридических фактов, назвав его сделкоподобным действием24. Этой позиции будет уделено внимание далее.

Пока же обратимся еще к одной теории признания долга до истечения срока давности, упоминание которой явно напрашивается исходя из приведенных нами доводов в пользу того, что причиной перерыва исковой давности является наличие у кредитора оснований полагаться на поведение должника. Речь идет о получившем не так давно отражение в нашем законодательстве исконно англосаксонском принципе запрета непротиворечивого поведения эстоппель (estoppel). В отечественной литературе он уже был использован для объяснения правила о перерыве срока давности:

«Феномен перерыва исковой давности может быть легко объяснен через призму доктрины непротиворечивого поведения (venire contra factum proprium), также именуемой в современной отечественной литературе принципом эстоппель (estoppel). Согласно этой доктрине, если лицо своим поведением создает у участников оборота видимость направленности своей воли, правопорядок должен обеспечить защиту разумно сформировавшихся под влиянием этой видимости ожиданий и не позволять данному лицу в дальнейшем игнорировать созданную видимость и действовать в противоречии с ней. Раз должник, признавая долг, своими действиями порождает у кредитора рациональное предположение последующего погашения имеющейся задолженности, полагаясь на которое кредитор может воздерживаться от предъявления иска к должнику, последний должен нести все последствия созданно-

24 BGH. Urteil vom 21.11.2013 — VII ZR 48/12.

го им предположения. Именно по этой причине после перерыва давность начинает течь заново, а кредитору вновь предоставляется полноценный срок для защиты нарушенного права»25.

При всей внешней схожести эстоппеля с той концепцией, которая была описана нами ранее на основе норм российского законодательства, между ними все же существует принципиальное различие. Эстоппель в английском праве представляет собой совокупность сформированных судебной практикой институтов (различных по набору обязательных юридических атрибутов), которые доктрина отказалась после ряда неудачных попыток сводить к какой-то общей конструкции26.

В то же время существует одна идея, которая так или иначе пронизывает все разновидности эстоппеля: «Обман не должен быть вознагражден»27. Общей платформой эстоппеля в этом смысле считается противоречивость поведения, недобросовестность (unconscionable conduct)28. Примечательно, что эта идея находит отражение и в нормах российского законодательства, в которых реализован анализируемый принцип. Так, п. 5 ст. 166 ГК РФ лишает правового значения заявления о недействительности сделки, если субъект права на оспаривание «действует недобросовестно (курсив наш. — Я.Б.), в частности если его поведение после заключения сделки давало основания другим лицам полагаться на действительность сделки». Аналогичным образом дело обстоит в п. 3 ст. 432 ГК РФ, отсылающем к понятию добросовестности.

Соответственно, необходимым условием применения эстоппеля является не только наличие у другой стороны оснований полагаться на действительность сделки, но и недобросовестное использование лицом доверия к внешнему облику его поведения. Если же, к примеру, действия этого лица, подтверждавшие

25Павлов А.А. Два вопроса о давности: о чем сказал и о чем умолчал Верховный Суд // Вестник экономического правосудия РФ. 2016. № 3. С. 81–95.

26См.: Wilken S., Ghaly K. The Law of Waiver, Variation, and Estoppel. N.Y., 2012. Р. 81–97.

27Chaplin M.E. Reviving Contract Claims Barred by the Statute of Limitations: An Examination of the Legal and Ethical Foundation for Revival // Notre Dame Law Review. 2000. Vol. 75. P. 1571.

28См.: Treitel G. The Law of Contract. London, 2003. P. 115; Halliwell M. Estoppel: unconscionability as a cause of action // Legal Studies. 1994. Vol. 14. P. 15–34.