новая папка 2 / 18973

собаке жадное внимание.

- Голоден, небось, бедный! - говорил матрос. - А ты потерпи...

Вот и нашел, на твое счастье! - прибавил он, вынимая наконец из штанов медную монетку.

Он зашел в мелочную лавочку и через минуту бросил собаке куски черного хлеба и обрезки рубцов, купленных им на свои непропитые еще две копейки.

Собака с алчностью бросилась на пищу, и в несколько секунд сожрала

все,

иснова вопросительно смотрела на. матроса.

-Ну, валим на конверт... Там тебя накормят до отвалу, коли ты

такой голодный... Матросы - добрые ребята... Не бойся! И переночуешь на конверте,

а то что за радость мокнуть на дожде... Идем, собака!

Он ласково свистнул. Собака двинулась за ним, и не без некоторого смущения вошла по сходням на корвет, и вслед за матросом очутилась на баке

среди толпы людей, испуганная и будто сконфуженная своим непривлекательным видом.

-Бродягу, братцы, нашел! - проговорил Кочнев, указывая на собаку.

Несчастный ее вид возбудил жалость в матросах. Ее стали гладить и повели вниз кормить. Скоро она, наевшись досыта, заснула недалеко от камбуза

(кухни) и, не веря своему счастью, часто тревожно просыпалась во сне. Наутро, разбуженная чисткой верхней палубы, собака испуганно

озиралась,	значительно успокоил		ее,	поставив перед		ней	чашку с
но Кочнев
жидкой
кашицей, которой завтракали матросы.				палуба была	вымыта,		Кочнев
Спустя несколько времени,			когда
вывел ее
наверх на бак и предложил матросам оставить ее на корвете.
- Пущай плавает с нами.			полным сочувствием.			Обратились к
Предложение было принято с
боцману с	испросить разрешение старшего офицера,				и,	когда	разрешение
просьбой
было
получено, на баке поднялся вопрос, какую дать этому псу кличку.
Все	посматривали на	весьма неказистую собаку,				которая, в
ответ на	взгляды, повиливала		обрубком хвоста		и	благодарно лизала
ласковые
руки
матросов, которые гладили ее.
- Окромя как Куцым никак его не назвать! - предложил кто-то.
Кличка понравилась.		И с той же минуты Куцый был принят в число
экипажа

"Могучего".

Первоначальным воспитанием его занялся Кочнев и выказал блестящие педагогические способности. Через неделю уже Куцый понял неприкосновенность

сверкавшей белизной палубы и строгость моряков относительно чистоты и

сделался	исправной собакой. В первую же трепку в Балтийском
море он

обнаружил и свои морские качества. Его нисколько не укачивало, он ел с таким же аппетитом, как и в тихую погоду, и не выказывал ни малейшего

малодушия при виде громадных волн, разбивающихся о бока корвета. Вскоре смышленый и

ласковый Куцый сделался общим любимцем и забавлял матросов своими штуками.

И такого-то славного пса грозили выкинуть за борт!

Весть об этом взволновала едва ли не более всех Кочнева, и он

решил принять все меры, чтобы этот "долговязый дьявол" не встречал Куцего. И в тот

же день, когда Куцый с веселым беззаботным видом выскочил наверх, как только что просвистали к водке, Кочнев отвел его вниз и, указав место в самом

темном уголке кубрика, проговорил:

- Сиди, Куцый, здесь смирно, а то беда! Ужо я принесу тебе пообедать!

IV

Прошел месяц.

За это время матросы достаточно присмотрелись к новому старшему

офицеру		Он, правда, до сих пор никого не наказал линьками,
и невзлюбили его.
никого	и вообще не		обнаруживал жестокости,				и	тем не	менее
не ударил
барона						за то, что он приставал,
ненавидели за его придирчивость, мелочность,
"как		провинившегося в			чем-нибудь	матроса без			конца и
смола", "зудил"
затем	самым	чувствительным образом: оставлял						виноватого без
наказывал
берега,
лишая таким образом матроса единственного удовольствия дальних
плаваний.	А
то ставил на ванты или посылал на "высидку" на нок и - что казалось
матросам
еще обиднее - оставлял без чарки водки, столь любимой моряками.
Барона ненавидели и			боялись и за эти наказания,					и за его
бессердечный		оставлявший		без	внимания	ни	малейшего
педантизм,	не
отступления	от
расписания судовой жизни. Все чувствовали над собой гнет какой-то
бездушной,		главное,		понимали, что в душе барон презирает
упрямой машины и,
матроса и

смотрит на него исключительно как на рабочую силу. Никогда ни доброго слова, ни шутки! Всегда один и тот же ровный и спокойный скрипучий голос, в

котором	ухо слышало высокомерно-презрительную нотку.							Всегда	этот
чуткое
жесткий
взгляд голубых бесстрастных глаз!							На	баке,	этом
Не	пользовался он и		уважением как моряк.
матросском					находили, что он далеко не
клубе,	где даются меткие оценки офицерам,
орел,			а мокрая курица,			выказавшая трусость во
каким был Степан Степаныч,
время	прихватившего корвет по выходе из Сингапура.							И дело он, по
шторма,
мнению		понимал не	до тонкости,		хотя и		всюду совал свой
старых матросов,
нос. И		нем было немного,		а только		одно упрямство.			Одним
"башковатости" в
словом,		могли и	иначе не	звали,		как	"Чертовой Зудой".
барона терпеть не

Всякий опасался его наставлений, словно чумы.

Вначале барон вздумал было изменить порядки на корвете и вместо прежних недолгих ежедневных учений стал "закатывать" учения часа по три подряд,

утомляя матросов и без того утомленных шестичасовыми вахтами на ходу. Но, спасибо капитану, он скоро умерил усердие старшего офицера.

И об этом юркий капитанский вестовой Егорка рассказывал на баке

так:

- Призвал он этто, братцы, Чертову Зуду к себе и говорит: "Вы,

говорит,		порядки	заводите и людей	зря
Карла Фернандыч, напрасно новые
мучаете
учениями. Пусть, говорит, по-старому остается".
- Что ж на это Зуда?		вареный,	Зуда проклятая,	и в
- Покраснел весь,	словно рак
ответ:	но только я	полагал,	что как для пользы
"Слушаю-с, говорит,
службы..." -

"Извините, господин барон, - это ему капитан в перебой, - я, говорит, и без вас понимаю, какая, говорит, польза службы есть... И польза, говорит, службы

требовает, чтобы матросов зря не нудили.			Ему,	говорит,		матросу, и
без	вахту справлять,		и у нас,		говорит, матросы
ученьев есть дела много,
лихо		Так уж вы о пользе службы не извольте
работают, и молодцы, говорит...
очинно	говорит, я больше ничего не желаю вам
беспокоиться... а затем,
сказать..."	ушел	ошпаренный! -		заключил Егорка к
Так, черт долговязый, и
общему
удовольствию собравшихся матросов.				не	ко	двору со
Вообще барон фон дер	Беринг пришелся как-то
своими			В кают-компании нового
новыми порядками и взглядами на дисциплину.
старшего	особенно молодежь, вся пропитанная новыми
офицера тоже невзлюбили,
веяниями

шестидесятых годов и жаждавшая приложить их к делу гуманным обращением с матросами. Чем-то старым, архаическим веяло от взглядов барона, завзятого

крепостника и консерватора. Безусловно честный и убежденный, не скрывавший своих, как он говорил, священных принципов, всегда несколько напыщенный и

самолюбивый, прилизанный и до тошноты аккуратный, барон возбуждал неприязнь в веселых молодых офицерах, которые считали его ограниченным, тупым педантом

и сухим человеком, мнившим себя непогрешимым и глядевшим на всех с высоты своего курляндского баронства. Не нравился он и париям флотской службы:

штурману, артиллеристу и механику. И без того обидчивые и мнительные, они отлично чувствовали в его изысканно-вежливом обращении

снисходительное презрение завзятого барона, сознающего свое превосходство.

Не пришелся по вкусу новый старший офицер и капитану. Он не очень-то был благодарен адмиралу, наградившему его такой "немецкой колбасой",

ине

догадывался, конечно, что хитрый адмирал нарочно назначил барона старшим офицером именно к нему, на "Могучий", уверенный, что командир "Могучего"

скоро "сплавит" барона, и адмирал таким образом "умоет руки" и отошлет его с эскадры в Россию.

В кают-компании почти никто не разговаривал с бароном, исключая служебных дел, и он был каким-то чужим в дружной семье офицеров "Могучего".

Только мичмана подчас не отказывали себе в удовольствии поддразнить барона, громя крепостников и консерваторов, не понимающих значения великих реформ, и

расхваливая в присутствии барона Степана Степановича. "Вот-то приятно было с ним служить! Вот-то был знающий и дельный старший офицер и добрый товарищ! И

как его любили матросы, и как он сам понимал матроса и любил его! И как они для него старались".

- Его даже и Куцый любил! - восклицал курчавый белокурый мичман Кошутич, особенно любивший травить эту "немецкую аристократическую дубину".

- А Куцего что-то не видать нынче наверху, господа... Прячется, бедная собака. Что бы это значило, а? - прибавлял нарочно мичман, знавший об угрозе

старшего офицера.

Барон только надувался, словно индюк, не обращая, по-видимому, никакого внимания на все эти шпильки, и с тупым упрямством ограниченного

человека не изменял своего поведения и как будто игнорировал общую к себе нелюбовь.

В течение этого месяца Куцый действительно не показывался на

глаза старшего офицера, хоть сам и увидал его еще раз издали, причем Кочнев,

указавший на барона, проговорил: "Берегись его, Куцый!" и проговорил таким страшным голосом, что Куцый присел на задние лапы. Прежняя привольная жизнь

Куцего изменилась. По утрам, во время обычных обходов старшего офицера, Куцый скрывался где-нибудь в уголке трюма или кочегарной, указанном ему

Кочневым, который немало употреблял усилий, чтоб приучить собаку сидеть, не шелохнувшись, в темном уголке. И во время авралов уж Куцый не выбегал

наверх. Благодаря урокам своего наставника, довольно было проговорить:

"Зуда	чтобы Куцый, поджав свой обрубок, стремительно улепетывал
идет",
вниз	и
забивался куда-нибудь в самое сокровенное местечко, откуда выходил

только тогда, когда раздавался в люк успокоительный свист какого-нибудь матроса. На

верхнюю палубу Куцего выводили матросы в то						время,		когда барон
обедал или
спал,	и	в эти часы забавлялись по-прежнему забавными штуками умной
собаки.			-	успокаивали его матросы,			-	Зуды нет". И
"Не бойся, Куцый,
матросы,						когда Куцый,			бывало, давал
оберегая своего любимца, ставили часовых,
свои						особенно по			темным,
представления на баке. Только по ночам,
безлунным			выспавшийся за		день Куцый свободно разгуливал по
тропическим ночам,
баку и					но уже не дежурил с				Кочневым на
дружелюбно вертелся около матросов,
часах,			не лаял, как прежде,			при виде огонька. Кочнев
не смотрел вперед и
его не	с	собою, оберегая своего фаворита от				гнева Чертовой Зуды,
брал
которого
угрюмый матрос ненавидел, казалось, больше, чем другие.
Но,		несмотря на		все эти предосторожности,			над бедным Куцым в
скором

времени разразилась гроза.

V

Был знойный палящий день в Китайском море. На голубом небе

-ни

облачка, и на море стоял мертвый штиль. Еще с рассвета наступило безветрие, паруса лениво повисли, и капитан приказал развести пары. Скоро

загудели		"Могучий",	убрав паруса,	пошел	полным	ходом,	взявши
пары,	и
курс	на
Нагасаки.			особенно заботившийся о том,			чтобы "Могучий"
	Старший офицер,
пришел в		где адмирал назначил рандеву, в щегольском виде, уже в
Нагасаки,
третий раз
обходил сегодня корвет, придираясь ко всем и донимая всех своими
нотациями.
Он,	видимо, был не в духе, хотя все было, в идеальном порядке, все
наверху		сияло под	блестящими лучами		ослепительного,		жгучего
горело и
солнца,		словно раскаленный шар,		над заштилевшим морем. Барон
повисшего,
только что

имел	снова	не особенно		приятное		объяснение с		капитаном и			считал
себя			В гамом деле,			все его предположения,
несколько обиженным.
направления, как			к пользе		службы,		систематически			отвергались
он	был	уверен,
этим
"бесхарактерным человеком", как презрительно называл барон
капитана,		и							Вдобавок и эти
отношения их с каждым днем все делались суше и суше.
мичмана				всякие шпильки,			но	так, что		не	было
то и	дело подпускали ему
никакой		сделать	им	замечание.		И	барон,		озлобленный		и
возможности
надутый,			том,	как	трудно служить порядочному человеку с
высокомерно думал о
этими
глупыми русскими демократами, не понимающими настоящей дисциплины и
готовыми
подрывать престиж власти.				палубу и		занятый своими размышлениями, он
	Спустившись в		жилую

без обычного внимания заглядывал во все уголки, приближаясь к кубрику, как вдруг

мимо его ног стремглав пронесся Куцый и выбежал наверх.

-Мерзкая собака! - проговорил барон, несколько испуганный неожиданным появлением Куцего, и, остановившись, невольно взглянул на место, по которому тот пробежал.

Ив то же мгновение взгляд барона впился в одну точку палубы,

как раз под люком трапа, ведущего на бак, и на лице его появилась брезгливая гримаса.

-Боцмана послать! - крикнул барон.

Через несколько секунд явился боцман Гордеев.

-Что это такое? - медленно процедил барон, указывая пальцем на

палубу.

Боцман взглянул по направлению длинного белого пальца с перстнем и смутился.

-Что это такое, спрашиваю я тебя, Гордеев?

-Сами извольте видеть, ваше благородие...

И боцман угрюмо назвал, что это такое. Барон выдержал паузу и сказал:

-Ты помнишь, что я тебе говорил?

-Помню, ваше благородие! - еще угрюмей отвечал боцман.

-Так чтобы через пять минут эта паршивая собака была за бортом!

- Осмелюсь доложить, ваше			благородие, - заговорил	боцман
самым		полным мольбы,	- что собака нездорова...	И
почтительным тоном,
фершал ее	говорит: брюхом больна, но только скоро на поправку
осматривал,
пойдет... В		виде Куцый никогда бы не осмелился, ваше
здоровом,	значит,
благородие!..

Простите, ваше благородие, Куцего! - промолвил боцман дрогнувшим голосом.

-Гордеев! Я не имею привычки повторять приказаний... Мало ли какого вы мне наврете вздора... Через пять минут явись ко мне и доложи, что приказание

мое исполнено... Да выскоблить здесь палубу! - прибавил барон.

Сэтими словами он повернулся и ушел.

-У, идол! - злобно прошептал вслед барону боцман. Он поднялся наверх и взволнованно проговорил, подходя к Кочневу, который поджидал Куцего, чтоб увести его вниз.

- Ну, брат,	беда... Сейчас Чертова Зуда увидал внизу, что
Куцый
нагадил, и...
Боцман не окончил и только угрюмо качнул головой.
Кочнев понял,	в чем дело, и внезапно изменился в лице. Мускулы
на нем

дрогнули. Несколько секунд он стоял в каком-то суровом, безмолвном отчаянии.

-Ничего не поделаешь с этим подлецом! А уж как жалко собаки! - прибавил боцман.

-Захарыч!.. Захарыч!.. - заговорил наконец матрос умоляющим, прерывающимся голосом. - Да ведь Куцый больной... Рази можно с больной

собаки требовать? Уж, значит, вовсе брюхо прихватило, ежели он решился на это... Он умный... Понимает... Никогда с им этого не было... И то сколько

раз выбегал сегодня наверх... Захарыч, будь отец родной!.. Доложи ты этому дьяволу!

-Нешто я ему не докладывал? Уж как просил за Куцего. Никакого внимания. Чтобы, говорит, через пять минут Куцый был за бортом!

-Захарыч!.. Сходи еще... попроси... Собака, мол, больна...

-Что ж, я пойду... Только вряд ли... Зверь!.. - промолвил боцман и пошел к старшему офицеру.

Вэто время Куцый, невеселый по случаю болезни, осунувшийся, с мутными глазами, со сконфуженным видом, словно чувствуя свою виновность, подошел к

Кочневу и лизнул ему руку. Тот с какою-то порывистою ласковостью гладил собаку, и угрюмое его лицо светилось необыкновенною нежностью.

Через минуту боцман вернулся. Мрачный его вид ясно говорил, что попытка его не увенчалась успехом.

-Разжаловать грозил!.. - промолвил сердито боцман.

-Братцы!.. - воскликнул тогда Кочнев, обращаясь к собравшимся на

баке матросам. - Слышали, что злодей выдумал? Какие его такие права, чтобы топить

конвертскую собаку? Где такое положение?

Лицо угрюмого матроса было возбуждено. Глаза его сверкали. Среди матросов поднялся ропот. Послышались голоса:

-Это он над нами куражится, Зуда проклятая!

-Не смеет, чума турецкая!

-За что топить животную!

-Так вызволим, братцы, Куцего! Дойдем до капитана! Он добер, он рассудит! Он не дозволит! - взволнованно и страстно говорил угрюмый матрос,

не отпуская от себя Куцего, словно бы боясь с ним разлучиться.

-Дойдем! - раздались одобрительные голоса.

-Аким Захарыч! Станови нас во фрунт, всю команду.

Дело начало принимать серьезный оборот. Аким Захарыч озабоченно почесал затылок.

В эту минуту на баке показался молодой мичман Кошутич, любимец матросов. При появлении офицера матросы затихли. Боцман обрадовался.

- Вот, ваше благородие, - обратился он к мичману: - старший офицер приказал кинуть Куцего за борт, а команда этим очень обижается. За что

безвинно губить собаку? Пес он, как вам известно, справный, два года ходил с нами... И вся его вина, ваше благородие, что он брюхом заболел...

Боцман объяснил, из-за чего вышла вся эта дрязга, и прибавил:

-Уж вы не откажите, ваше благородие, заступитесь за Куцего...

Попросите, чтоб нам его оставили...

ИКуцый, точно понимая, что речь о нем, ласково смотрел на мичмана и тихо помахивал своим обрубком.

-Вон, ваше благородие, и Куцый вас просит.

Возмущенный до глубины души, мичман обещал заступиться за Куцего. На баке волнение улеглось. В лице Кочнева светилась надежда.

VI

- Барон, - взволнованно проговорил мичман, влетая в кают-компанию, - вся команда просит вас отменить приказание насчет Куцего и позволить ему

жить на свете... За что же, барон, лишать матросов собаки!.. Да и

какое она совершила преступление, барон?..

-Это не ваше дело, мичман Кошутич, - ответил барон. - И я прошу

вас не забываться и мнений своих мне не выражать. Собака будет за бортом!

-Вы думаете?

-Прошу вас замолчать! - проговорил барон и побледнел.

-Так вы хотите взбунтовать команду, что ли, своей жестокостью?! -

воскликнул мичман,	полный негодования. - Ну, это вам не удастся. Я
иду
сейчас к капитану.
И Кошутич бросился в капитанскую каюту.
Все, бывшие в	кают-компании,	взглянули на старшего офицера с
видимой	Барон, бледный,	с улыбкой на губах, нервно теребил
неприязненностью.
одну

бакенбарду.

Минуты через две капитанский вестовой доложил барону, что его просит к себе капитан.

-Что там за история с собакой, барон? - спросил капитан и как-то

кисло поморщился.

-Никакой истории нет. Я приказал ее выкинуть за борт, - холодно ответил барон.

-За что же?

-Я предупреждал, что если увижу, что она гадит, я прикажу ее выкинуть за борт. Я увидел, что она нагадила, и приказал ее выкинуть за борт. Смею

полагать, что приказание старшего офицера должно быть исполнено, если только дисциплина во флоте действительно существует!

"О, немецкая дубина!" - подумал капитан, и лицо его еще более сморщилось.

-А я попрошу вас, барон, немедленно отменить ваше распоряжение и впредь оставить собаку в покое. Она на корвете с моего разрешения...

Мне жаль, что приходится вам отменять свое же приказание, но нельзя же отдавать

подобные приказания и без всякого повода раздражать людей.

-В таком случае, господин капитан, я имею честь просить вас отменить самому мое приказание, а я считаю это для себя невозможным. И кроме того...

-Что еще? - сухо спросил капитан.

-Я болен и исполнять обязанностей старшего офицера не могу.

- Так подайте рапорт... И, быть может, вам	береговой климат
будет
полезнее.
Барон поклонился и вышел.	барон фон дер
На другой же день, после прихода в Нагасаки,

Беринг, к общему удовольствию, списался с корвета, и на "Могучий" был назначен другой

старший офицер. Матросы вздохнули.					снова	зажил	свободной		жизнью и
С	отъездом	барона		Куцый
стал		большим		расположением матросов,				так как благодаря
пользоваться еще
ему
корвет избавился от Чертовой Зуды.					берег вместе со			своим	другом
По-прежнему Куцый			съезжал на
Кочневым и				смотрел вперед и			забавлял		матросов
сторожил его; по-прежнему
разными	причем при		окрике "Зуда идет!"			стремительно улепетывал
штуками,

вниз, но тотчас же возвращался, понимая, что врага его уже нет.