новая папка 2 / 17081

обыкновенно верх, и сиротка принималась снова бежать к старой рябине, осенявшей околицу села.

Тру но сказать, о чем могла умать тог а еревенская евочка, но ело, о нако, в том, что при постоянном о иночестве и самозабвении рассу ок ее не мог никоим образом оставаться в совершенном без ействии...

IV

Так и рвется уша Из гру и моло ой!

Хочет воли она, Хочет жизни ругой!

Кольцов

Муж Домны, являвшийся омой только по праз никам, неизвестно отчего оставил в руг миткалевую фабрику, на которой работал несколько лет сря у, и переселился с своим станом к жене на скотный вор.

Обстоятельство это сильно оза ачило Домну: она пре ви ела все хлопоты и заботы, которые упа ут на нее с такою переменою.

Карп начал с того, что потребовал себе помощницу; потом, волею-неволею, олжны были уступить ему чуть ли не половину избы, без того уже

загромож енную корчагами, лагунами, крынками, ка ками и лукошками; алее пре чувствия Домны также не обманули ее: Карп на сле ующий же ень натянулся сивухи, олжно быть, припасенной им заранее, и за ал таску всем, кто только попа ался ему на глаза; осталось и самой хозяйке ома. А отва ить бе у,

избежать всех этих неприятностей не было возможности, ибо, как выражалась сама скотница, Карп не терпел ни в чем супротивности. "Ла но, - говорила она бабам, упрекавшим ее в слабости, - по и-тка, сунься перечить ему, так, кажись, только и жил; закажу ругу-не ругу". Домна не упала, о нако, ухом; она как можно скорее, чтоб только уса ить мужа за работу, назначила ему помощницу. Такая зави ная

оля, разумеется, могла пасть не иначе как на Акулину, евку самую безответную, смирную и притом более ругих приученную к повиновению.

Карп был мужик крутой и несговорчивый. Некоторые барыши, получаемые им сверх оброка, и разгульная фабричная жизнь с елали из него, особенно в после нее время, горького пьяницу и еще более расположили к буйству. И трезвый-то никому обром не промолвит - лается, словно собака, а как почнет пить - так лучше беги из ому вон. Сам сознавался Карп, что бывал во хмелю ку а неугомонен. Уж чего ни

елали с ним: и знахаря-то призывали заговорить его против хмеля, и Кон ратьевна не раз изощряла свои знания в лекарском еле, и управляющий секал

Карпа, больно секал, - нет, встряхнет, бывало, Карп забубенною, непутною своей головушкой, ког а окончится экзекуция, а вымолвит: "Покорно благо арю, Ан рей Ан реевич, что урака учить изволите", и снова принимается за косушку. Ничто не помогало!

С первых же ней житья от него в оме не стало; захо ит ли кто из сосе ей или сосе ок в избу - по ымались брань, ссоры, нере ко кончавшиеся аже ракой, так что вскоре никто и не стал загля ывать к скотнице. Сама она, по верженная беспрерывно буйным выхо кам мужа, с елалась как-то еще сварливее, заносчивее

ис большим еще остервенением взъелась на все окружающее.

Тру но выразить отчаяние горемычной сиротки; новое назначение не только

лишало ее свобо ы, но аже неотлучно по чиняло Карпу, к которому еще сызмала чувствовала она особенный страх.

Вначале старалась она всеми силами угож ать ему; но усер ие ее оставалось решительно незамеченным. Иног а без всякой причины (и это случалось всего чаще) прихо илось терпеть; нитка ли порвется, защемит ли Карп челноком палец или просто случится повз орить ему с женою - колотит ее, благо она по рукою! Молча покорилась наконец бе ная евушка горькой своей участи. Прошло несколько месяцев, и Акулина, как бы накануне своего заточения, не переставала тосковать по прежней своей беззаботной о инокой жизни. С наступлением лета изба и ее жители становились сиротке еще нестерпимее. Все оживало вокруг нее, все как бу то ра овалось. Е ва заблистают первые лучи солнца в окнах избы, зазолотятся свежие, по ернутые росою поля и раз астся звонкое чиликанье воробьев на кровле, все, от мала о велика, спешили вырваться из ушной избы. Бабы шли в огоро ы, ребята и евки целыми ватагами отправлялись в только что опушившийся лес за первыми яго ами - о на она не смела шевельнуться с места и

олжна была си нем си еть за пряжею и шпулями. К вечеру или обе у вернутся веселые толпы на ом, натащат полную избу венков а моло ых ветвей; разольется по всей избе запах свежей зелени... Сколько грусти ложилось тог а на ушу сиротки, сколько тайных, никому не известных стра аний теснило ее, бе ную!..

Иног а у авалось Акулине вырваться по каким-нибу ь пре логом на минуту из ому; не нара уется, бывало, своему счастью, не утерпит - выбежит за ворота, и

грусть как бы исчезнет, и тоска сой ет с сер ца.

И вправ у, хорош и упоителен божий ень в ве реное, теплое лето; какое ликование во всей приро е, во всем мире! Все трепещет жизнью, все проникнуто ею; каж ая травка, каж ое растение из ает какой-то шелест, сливающийся в стройную, нежную гармонию; все, на что устремляются взоры, наполняет ушу ра остным, непостижимо прекрасным чувством. С жа ностью в ыхала Акулина в расширявшуюся гру ь свою пахучие струи воз уха, приносимые с поля;

всматривалась она тог а в зеленеющий луг, забрызганный пестрыми цветами, в эту рощу, г е беззаботно, счастливо аже просиживала она ког а-то по целым ням, с красной утренней зари о минуты, ког а после ние бле ные лучи захо ящего солнца исчезали за сельским погостом. Но непро олжительны были такие минуты: как раз грубый голос Карпа возвращал ее к горькой ействительности. Скрепя сер це по хо ила она к воротам; а меж у тем в алеке, по улице, с веселыми песнями и кликами неслись купаться целые рои моло ых евок: все, кто только был моло из них по еревне, спешили присое иниться к веселой толпе, и о на только Акулина-сиротинка утирала слезу а спешила запереть за собою верь тесной, ушной лачуги...

Бывают случаи в жизни человека - к какому бы ни прина лежал он классу общества, - которые хотя и кажутся с первого взгля а ничтожными, не стоящими внимания, но со всем тем они часто решают су ьбу его или же произво ят в нем сильные перевороты нравственные. Иног а так нечувствительно бывает их

ействие, что само лицо, на которое они стряхиваются, не замечает его.

Раз как-то (это было в самую стра ную пору лета) б?ольшая часть жителей села Кузьминского отправилась в сосе нюю еревню праз новать, как во ится меж у сосе ями, прихо ский праз ник. На всем скотном воре осталась о на только Акулина. День был невыносимо зноен; ушно было ей си еть по навесами, и она вышла за ворота. Деревня словно вымерла, все было тихо, ниг е живой уши. Акулина перелезла через околицу и почти машинально своротила на проселок, огибавший бесконечное поле ржи, только что золотившейся от цвета. Солнце горело высоко и знойно. Пот гра ом катился по исху авшим щекам сиротки, а меж у тем она все шла а шла впере , влекомая каким-то странным чувством. В поле, в роще, в воз ухе царствовало безмолвие; ничто не шелыхалось, не отзывалось жизнию; кузнечик приутих и не трещал в тесной траве; аже гибкие

линные стебли икого чеснока с их тучною верхушкою стояли непо вижно на закраине ороги. Густой пар по ымался от земли и растений, и ушно было в переливающихся струях воз уха.

Акулина миновала поле и почти незаметно очутилась близ церкви, на погосте. Вырытая свежая яма, на которую она случайно набрела, вывела ее из раз умья. Дрожь пробежала по всем членам сиротки; ей стало страшно; безотчетное чувство, которого, впрочем, никак никог а не могла она побе ить в себе, об ало ее холо ом. Акулина бросилась бежать. Она уже была на самом почти конце

кла бища и в руг как вкопанная остановилась пере о ною заросшею могилкою, е ва выгля ывавшею из-за плетня, ограж авшего церковь. Акулина вспомнила, что

авно, много лет наза , на Фоминой не еле, во время поминок, кто-то сказал ей, что тут погребена ее мать.

Была ли она за олго еще пере тем по влиянием грустного чувства, тяготило ли ее, более чем ког а-нибу ь, о иночество или была ругая какая причина, но только вся жизнь, все горести, вся су ьба ее прояснились, пробу ились и разом отозвались в ее сер це; в эту минуту с мыслью о матери как бы впервые сознала она всю горечь тяжкой своей оли. Она олго стояла в каком-то оцепенении; слезы ручьями текли по бле ным щекам ее и капали на руки, на гру ь, на рубашку... Наконец горе Акулины разразилось и как бы сломило ее... болезненное ры ание вырвалось из гру и; она грохнулась гру ью на тощую могилку и, су орожно обхватив ее руками, осталась на ней без вижения...

Вечерело. Домна вместе с ребятами и работниками возвратилась омой после сосе ней пирушки. Вхо я в избу, крайне у ивлены были они, не ви я Акулины, ибо ни на воре, ни по ле амбаров, ни аже по навесами ее также не встречали. Изба была пуста. Только куры, как ви но, уже влетевшие авно в растворенные настежь вери, бегали по столам и лавкам. Скотница и работницы начали шарить по всем углам избы, как в руг совершенно неожи анно услышали за печкою вз охи. Домна взгромоз илась на ушат и чуть не вскрикнула от изумления. Акулина, закутав голову овчинным тулупом и как-то сверхъестественно

скомкавшись, лежала навзничь в тесном, неуклюжем углу меж у печкою и стеною. Это обстоятельство тем более у ивило Домну, что никог а не случалось ей ви еть, чтоб с сироткою было что-нибу ь по обное.

Скотница по ошла ближе и стала толкать ее что есть мочи. Ее старания оставались, о нако, без всякого ействия. У ивление присутствующих возрастало с каж ою минутой. Домна, выве енная наконец из терпения, вытащила Акулину на сере ину пола, прислонила ее к скамье и раскутала ей голову.

- то буркалы-то выпучила? - сказала она, принимаясь снова тормошить евку. - Столбняк нашел, что ли? Ну, чего смотришь, как шальная какая?.. Встань, говорят тебе... эх-ма! Ишь как ревет, полоумная... словно махонькая какая... право-ну... Ах ты, ура, ура!.. Вишь, как рубашку вымочила слезами-то своими глупыми...

Пошла, просушись... скотина ты этакая... право-ну...

Акулина, очнувшись совершенно, вскочила с земли, закрыла лицо руками и как угорелая, качаясь из угла в угол, потащилась вон из избы.

Несколько ней спустя после этой сцены обыватели скотного вора заметили большую перемену в сиротке. " то с ней? Эка расторопная в руг стала! - говорили они. - Отколе прыть взялась? Словечка не вымолвит, а работает ку ы против прежнего - словно приохотилась к елу". Они е иногласно утверж али, что впрок пошли евке побои, что наконец-то обратили они ее на путь истинный. И

ействительно, что-то странное произошло во всем существе Акулины. Действия и вижения ее стали обозначать более сознания и об уманности,

нежели случайности; она как бы разом обрела и силу воли, и твер ость характера. Преимущества, которыми пользовались пере нею остальные жители избы и

которые преж е, можно сказать, были е инственным источником ее огорчений, перестали возмущать ее. Она, казалось, поняла настоящее свое положение.

Акулина заметнее стала от еляться от общего круга живших с нею лю ей, и о на из самых главных забот ее состояла уже в том, чтоб безукоризненным, точным исполнением работы и обязанностей отклонять от себя всякого ро а отношения, которые могли бы возникнуть меж у ними и ею в противных обстоятельствах.

Внутреннее отчуж ение, чувствуемое ею еще с етства к Домне, проявилось теперь сильнее, чем ког а-нибу ь: в этом, впрочем, она решительно не могла ать себе ясного отчета. Замечательны также были старания Акулины скрывать от окружавших впечатления, произво имые на нее их насмешками и оскорблениями. Ког а уже чересчур переполнялось сер це горем, она старалась всег а почти скрыться из ви а; затискается ку а-нибу ь по альше, в амбар или самую скрытную клеть, и там уже ает полную волю слезам своим. И в эти-то горькие минуты стала пре ставляться Акулине с некоторых пор возможность иной, лучшей жизни; пере нею являлся с раз ирающею сер це ясностью ро ной кров, ро ная семья и посре и всего этого мать, обрая мать, которую невыразимо сильно любила она... Грустны, грустны казались ей тог а сиротство и о иночество!

Мало-помалу бе ная евка решительно перестала принимать нравственно участие во всем том, что елалось вокруг нее; происхо ило ли то на скотном воре, в селе или сосе стве - ей было все равно.

V

Госпо ин что плотник - что захочет, то и вырубит.

Русская простонародная пословица

Прошло три го а. В жизни еревенской, как известно, переворотов немного: все та же изба, то же поле из вух, много-много из трех нив; те же вечно неизменные заботы и суеты. На скотном воре точно так же не могло произойти никаких особенных перемен. Дни и месяцы протянулись обычным своим поря ком, не принося ни ра остей, ни горя, за исключением разве ре ких, незначительных потасовок, которыми награж ал Карп того или ругого, ког а нахо ила на него

урь рвать лишнюю косушку с сватом или кумом. Акулина просиживала по ле хозяина за станком с пряжею и мотками, а бабы по-прежнему не переставали

ивиться ее грусти и неотвязчивому раз умью. Конечно, этим только и ограничивалось их участие; каж ая готова была раз обаривать в оволь, меж у тем как ни о на не по ошла бы к сиротке, не сказала бы ей: что с тобою? о чем кручинишься? о чем тоскуешь?.. Впрочем, такое равно ушие относится собственно к работницам, лицам совершенно сторонним; что ж касается Домны - она, неве омо почему, с некоторых пор стала принимать необыкновенное участие в

су ьбе своей питомицы. Она беспрерывно повторяла сосе кам, что Акульку пора бы и замуж, хоть бы в ругое какое село от ать, что ли; что Акулька уже авно на возрасте, авно в поре и только сохнет, как порошинка.

Несмотря, о нако, на всю справе ливость по обных замечаний, свахи и не умали загля ывать на скотный вор, и если та или ругая кумушка, исправлявшая

на еревне такую олжность, завертывала в избу скотницы, то это случалось не иначе как в качестве простой гостьи или сосе ки. Никому на ум не прихо ила сиротка-невеста: ее как бу то не было, как бу то вовсе не существовала она на свете.

И протекла бы моло ость Акулины, протекла бы о конца печальная жизнь ее так же тихо, без треволнений и переворотов, если б в селе Кузьминском не случилось о ного обстоятельства, разом изменившего всю су ьбу ее.

Приехал барин.

Барин этот, отлучавшийся летом из Петербурга не иначе как ку а-нибу ь на во ы, за границу, конечно, и на этот раз пре почел бы чужие края скучной своей

еревне, если б управляющий, собравшись наконец с ухом, не решился	оложить
ему о плохом состоянии финансов и вообще о постепенном уменьшении	охо ов с
имений. Известие это, как сле ует, привело барина в глубокое огорчение.
Все обрушилось на управляющего. Считая окла ы его чистою ложью,

по озревая его в плутнях и мошенничестве (так во ится обыкновенно в по обных случаях), решился он сам объез ить многочисленные свои поместья, чтоб убе иться лично в их расстройстве.

Ему уже, прав а, авно прихо ила мысль заглянуть ту а хоть раз, посмотреть, все ли шло там олжным поря ком, а как-то все не у авалось: то, как назло, о олеют ревматизмы, и на о было покориться воле врача, пре писавшего непременную поез ку в Ба ен или Карлсба , а отту а в Париж, г е, по словам врача, только и можно было ожи ать окончательного выз оровления; то опять

являлись какие-нибу ь омашние обстоятельства: жена ро ила, или общество, в котором барин был о ним из любезнейших членов, переселялось почти на все лето в Петергоф или на Каменный остров, на ачи; или же просто не случалось в руг, ни с того ни с сего, енег у нашего барина. С кем не бывает по обных грехов в настоящее время?

Твер о решившись на этот раз пожертвовать вумя-тремя месяцами весны и лета, барин поспешил сообщить свой план моло ой супруге. Та, несмотря на трогательные филантропические цели, по пре логом которых супруг старался расположить ее к скучной поез ке, хотя несравненно более симпатизировала аче на Каменном острове, о нако после многих толков и нежных убеж ений кончила тем, что согласилась на пре ложение.

Так как поез ка эта все же некоторым образом была вынуж енною со стороны супругов, то положено было вознагра ить себя по крайней мере всем, что только могла оставить приятного сельская жизнь. На этом основании избрали они ля своего местопребывания село Кузьминское, как самое богатое, привольное, живописное и притом заключающее в себе овольно комфортабельный госпо ский

ом.

Хотя рассказчик этой повести чувствует неизъяснимое наслаж ение говорить о просвещенных, образованных и прина лежащих к высшему классу лю ях; хотя он вполне убеж ен, что сам читатель несравненно более интересуется ими, нежели грубыми, грязными и в обавок еще глупыми мужиками и бабами, о нако ж он перей ет скорее к после ним, как лицам, составляющим - увы - главный пре мет его повествования.

Он, к глубочайшему своему прискорбию, не имеет з есь остаточно времени и места, чтоб войти в по робности касательно приез а помещика, первых его

ействий и распоряжений; ни слова не скажет о омашнем его быте, а прямо перескочит на то место, г е помещик выступает уже как ействующее лицо рассказа.

Прошли целых ва линныхлинных месяца. Барин и барыня авно соскучились и умали только, как бы поскорее вырваться из Кузьминского и уехать в Петербург.

Полные таких мыслей, си ели они о наж ы утром на балконе пере палиса ником. День был прекрасный; легкий ветерок колыхал полосатую

маркизу[4] балкона и навевал прохла у; палиса ник, облитый горячими лучами полу енного солнца, блистал всею своею красою.

Но помещик, которому пригля елись аже берега Рейна, Тироль и Италия, не обращал решительно никакого внимания на все это. Он машинально гля ел на скучную, сухую местность, расстилавшуюся за са ом.

- Посмотри, - сказал он, наконец, жене, указывая пальцем на пыльную орогу, - как ошибаемся мы, умая, что уж русский простолю ин непременно олжен быть южий и з оровый: взгляни хоть вон на эту евку... вон, вон, что и ет по ороге с

коромыслом, еле-еле в ней ушонка ержится... какая ху ая и желтая! - Знаешь ли, Jean, несмотря на то, она овольно интересна.

- Да, пожалуй, если хочешь... Но воля твоя... elle a 1'air bien bate'...[5] Постой, я по зову ее сю а...

-Ну, вот еще; бог с ней!

-Ничего; я ужасно люблю говорить с ними; ты не поверишь, ma bonne[6], как

лю и эти бывают иног а забавны! Эй, евка! Девка! - закричал барин. - По ой и сю а!

Девка о того была занята своими ве рами, что не только не слышала голоса барина, но, казалось, аже совсем позабыла, что шла мимо госпо ского ома.

- Эй, евка! Девка! - про олжал кричать помещик. Она по няла голову.

Первое вижение ее ясно обнаруживало намерение бросить тут же, на месте, ве ра и коромысло и пуститься в бегство; но, рассу ив, вероятно, что уже было

поз но, ибо всего оставалось несколько шагов о балкона, г е си ели госпо а, она поспешила отвесить низкий-пренизкий поклон.

- По ой и сю а, милая, не бойся.

Девушка по ошла с ви имым страхом и смущением.

-Ты чья? - спросил барин.

-Домнина... - е ва внятно прошептала она.

-Кто такая Домна?

-Скотница.

-то же, она тебе мать, что ли?

-Нет.

-А мать г е?

-Померла.

-Ну, а отец-то жив?

-Помер.

-Ты, значит, круглая сирота?

-Да...

-Не бойся, - про олжал барин, - ну, чего же ты испугалась? А сколько тебе лет?

-Не знаю.

-Как тебя звать?

-Акулиной.

-Ну что же, Акулина, тебе, чай, замуж пора? Небось замуж-то хочется? А? Акулина стояла как вкопанная и только переминала красными руками своими

пестря инную свою юбку.

-Ну, отвечай же, ког а спрашивают тебя госпо а... его боишься? Говори: замуж хочешь?

Акулина не прерывала молчания.

-Je vous avais bien dit, qu'elle ?utait stupide[7], - произнес барин, обращаясь к жене.

-Mais aussi vous lui faites des questions... Cette pauvre fille![8] - отвечала супруга.

- Ну, ступай, - сказал он, слегка улыбнувшись, - ступай, Акулина, бог с тобою...

Знаешь ли, ma bonne amie[9], - про олжал он, ког а сиротка скрылась из ви а, - с елаем оброе ело: пристроим бе ную эту евку к месту, вы а им ее замуж...

- Ах! И в самом еле! Мне авно хочется посмотреть на еревенскую сва ьбу; говорят, обря этот у них чрезвычайно оригинален...

- О, у ивительно! Я непременно оставлю тебе это у овольствие и завтра же прикажу старосте навести справки...

Но на ругой ень, как назло, приехало к ним несколько сосе ей, и барин, вместо того чтоб приказать старосте навести справки о еревенских женихах, отправил его в горо ля закупки разных съестных припасов, провизии и шампанского.

Несколько ней прошло в пирах и охоте. Сосе и наконец разъехались.

В скором времени сам вла етель села Кузьминского стал приготовляться в орогу. За всеми этими хлопотами он, конечно, не мог не забыть сиротки и, без

сомнения, вернулся бы в Петербург, не вспомнив аже о намерении пристроить бе ную сиротку, если б о ин совершенно неожи анный случай не навел его опять на прежнюю мысль. Доложили, что мужички пришли и просят позволения лично поговорить с его милостью. Барин отправился в прихожую, г е крестьяне в молчании ожи али его появления.

Старый кузнец Силантий, его жена, брат и старший сын, парень превзро ный, рыжий, как кумач, полинявший на солнце, вооруженные, как во ится, яйцами, ме ом, караваем и петухом, повалились на пол, е ва зави ели госпо ина.

-Встаньте, встаньте! - проговорил с остоинством помещик. - Вы знаете, я этого не люблю... встаньте, говорят вам...

Семейство кузнеца ме ленно и как бы нехотя припо нялось с пола.

О на жена Силантия противилась исполнить приказание и с заметным упрямством про олжала валяться по земле, так что барин вынуж ен был на нее наконец вскрикнуть.

-то вам на о? - спросил помещик.

-Вот, батюшка, - начал Силантий, - не побрезгай, отец ты наш... Вы, вы отцы

наши, мы ваши ети, прийми хлеб-соль.

- Какие вы глупые, право; сколько раз говорено было не носить ко мне ничего!.. Ну, ку а мне все это?

- Уж так во ится у нас, батюшка Иван Гаврилыч, не оби ь нас, кормилец...

- Ну, ну... от айте лю ям.

Вручив принесенное близ стоявшим лакеям, старый кузнец снова повалился наземь и, как бы почувствовав себя теперь облегченным от огромной тяжести, сказал гораз о развязнее и бойчее прежнего:

-К твоей милости пришли, Иван Гаврилыч.

-то такое?

-Заставь, батюшка, за себя вечно богу молить...

-Ну, ну, ну...

- Да вот, отец ты наш... парню-то моему не то ва цатый го ок пошел, не то более, так пришли просить твоей милости, не пожалуешь ли ему невесты?..

- Пускай, братец, парень твой выберет себе какую ему уго но невесту... из любка любую выбирает; я не прочь, отню ь не прочь.

- Дело-то, батюшка Иван Гаврилыч, такое приспело, что вот что хошь елай: нет на еревне у нас ни о ной евки, а и полно, и не знать, ку а это по евались они...

мы на тебя и на еялись, отец наш... Заставь вечно бога молить...

- Отку а же мне взять невесту, братец, ког а сам ты говоришь, что их нет у нас? - Дело знамое; оно, вестимо, так, батюшка... Да мы чаяли, бу е твоей милости

зауго но бу е... вот в сосе нем-то селе - Посыпкино... так ему кличка, - вот есть

евка, обрая, ку а какая... Летось еще, батюшка Иван Гаврилыч, смотрели мы ее и сваху засылали, а отец с матерью орого больно просят... а евка знатная, спорая... Вот, батюшка, мы на ту пору и пона еялись на тебя, чаяли, бу е госпо ь бог аст, пожалуешь ты к нам, а не бу ет ли твоей милости... не заплатишь ли выво ного за евку... а уж он, Иван Гаврилыч, ку а парень гораз ый, на всяко ело такой, что и!.. Батюшка! С елай божеску милость, не откажи нам...

- Постой, постой! - прервал барин. - Как же, братец, говоришь ты: нет у нас невест... постой... а я знаю о ну... Эй! Кликнуть старосту.

Староста, стоявший в это время за верью и, по обыкновению своему или, лучше сказать, по обыкновению всех старост, не пропустивший ни е иного слова из того, что говорилось меж у мужиками и барином, не заме лил явиться в пере нюю.

-то, Демьян, есть у нас в Кузьминском невеста?

-Есть, батюшка Иван Гаврилыч.

-Г е?.. В какой семье?

- Вот, су арь, примерно хошь на скотном воре у скотницы есть работница...

- Ах, а, а! Я и забыл... как бишь ее зовут-то?

-Акулиною, су арь...

-Да, Акулина, Акулина...

Кузнец и жена его заметно смутились; барин про олжал:

- Так что же ты врешь, Силантий, а? то ж ты прихо ишь меня беспокоить по пустякам!

- Помилуй, отец ты наш! - сказал Силантий; голос его рожал и понизился целою октавою, не то что вначале, г е он умал, что барин- е не смекает ничего в крестьянском еле и что, сле овательно, легко бу ет обмишурить, на уть такого барина. - Помилуй, - про олжал он, - не обижай ты нас, кормилец. Вы... вы ве ь отцы наши, мы ваши ети... батюшка Иван Гаврилыч; какая же то невеста?

-то ж?

-Сирота, батюшка, без омная, и евка-то совсем хворая... Опричь того, батюшка, позволь слово молвить, больно ломлива, ку ы ломлива! Умаешься с нею... Ни на

какую работу не го на... рубахи состебать не сможет... А я-то стар стал, а и старуха моя тож... перестарились, батюшка... Вестимо, мы твои, Иван Гаврилыч, из воли твоей выступить не можем, а просим только твоей милости, не прочь ты ее моему парню.

- Ах ты, старый уралей! - сказал барин, сер ито топнув ногою. - Если уж сирота, так, по-твоему, ей и в евках оставаться, а ля олуха твоего сына искать невест у сосе ей... то ты мне белен рясы-то пришел плесть?.. А?.. Староста! Девка эта

урного пове ения, что ли?

- Кажись, ничего не слыхать про нее на еревне... евка хорошая. Нет сомнения, что староста жил не в ла у с кузнецом Силантием.

-Так что ж ты? А?..

-Не гневись...

-Молчать!.. Слушай, Силантий! Сейчас же, сию ж минуту сватай Акулину за твоего сына... слышишь ли?..

-Слушаю, батюшка Иван Гаврилыч...

- Отправляйся же на скотный вор... Смотри, брат... а чтоб сва ьбу сыграть у меня в нынешнее же воскресенье... Вот еще вз ор вы умал, если сирота, так и пренебрегать ею... а?..

Старуха Силантия не вы ержала. С плачем и воплем бросилась она обнимать ноги своего госпо ина.

- Батюшка! - вопила баба. - Отец ты наш! Не губи парня-то... Девка совсем него ная, кормилец; на всей еревне просвету нам с нею не а ут, кажинный

чураться нас станет; чем погрешили мы пере тобою, касатик ты наш?.. Весь свет осу у на нас положит за такую ахаверницу...

- то ты врешь, глупая баба? Встань, встань, говорят тебе... Пошла вон... А ты, Силантий, понял мой приказ? Ну, чтоб все было исполнено, а живо, слышишь ли?

-Слушаю, батюшка Иван Гаврилыч, - отвечал кузнец, кланяясь в пояс.

-Ну, ступай же! - про олжал барин. - Ах, а! Я и забыл... Силантий!.. Кузнец вернулся в пере нюю.

-Тебе говорил Петр Иванов осмотреть коляску? Там, кажется, шина лопнула.

-Сказывал, Иван Гаврилыч.

-Ну так распоря ись же как можно лучше; я е у во вторник на бу ущей не еле...

ступай!..

Ког а верь пере ней затворилась за кузнецом, Иван Гаврилович отправился во внутренние покои. Прохо я мимо большой залы, выхо ившей боковым фасом на улицу, он по ошел к окну. Ему пришла в руг совершенно бессознательно мысль взглянуть на мину, которую с елает Силантий, получив от него такое неожи анное приказание касательно сва ьбы сына.

Иван Гаврилович, к крайнему своему у ивлению, заметил, что все члены

семейства кузнеца шли, понуря голову и являя во всех своих вижениях признаки величайшего неу овольствия.

- то ты з есь елаешь, Jean? то тебя так занимает? - сказала барыня,

по кравшись к нему на цыпочках и повиснув совершенно неожи анно на шею своему мужу.

Иван Гаврилович молча указал ей на у алявшихся мужиков, покачал сначала головою и пожал плечами...

VI

то без ветра, что без вихоря Воротички отворилися.

Как въезжал на широкий вор Свет Григорий, госпо ин, Свет Силантич, су арь. Уви ела Акулинауша,

Закричала громким голосом: "Сберегите вы, матушки, меня!

Вот и ет погубитель мой!.."

Русская песня

Быстро летит время! Не успели мужички села Кузьминского и вух раз схо ить на барщину после описанной нами сцены, как гля ь - уж и воскресенье наступило. В этот ень, как вообще во все праз ничные ни, еревня заметно оживлялась.

Только что раз ались первые у ары благовеста, во всех концах улицы загремели щекол ы, заскрипели ворота и прикалитки, и жители забегали, засуетились.

Кто выхо ит из ома и, крестясь, остановился посре и улицы, на лужайке, против ба ьи, с намерением выж ать жену или свата; кто прямо шел к околице. Из окон беспрестанно зачали высовываться головы. "Эй! Тетка Феклуха! Пого и маненько! Пой ем вместе: ай управиться - ку а те несет!.." или: "Кума, а кума! Ав отья, а Ав отья! Выж и у коноплей... ишь, только заблаговестили..." Бабы, которые позажиточнее, в высоких "кичках", обшитых блестками и позументом, с низаными по затыльниками, в пестрых котах и ярких полосатых испо ницах или, кто побе нее, попросту повязав голову писаным алым платком, врозь концы, а

натянув на плечи мужнин серый жупан, потянулись в оль уса ьбы, блистая на солнце, как раззолоченные пряники и коврижки. Мерно и плавно выступали за ними мужья и парни. Толпы евчонок и мальчишек неслись, как стаи воробьев, то сбиваясь в кучку, то снова разбиваясь врассыпную, оглушая всю улицу своим визгом и криком. Пестрая ватага из женщин, мужиков и ребят тянулась за околицу

вижущеюся узорчатою каймою, огибала бесконечное поле ржи, исчезала потом за косогором, пропа ала вовсе и уже спустя немалое время появлялась, как сверкающее пятно, на белевшей в алеке церковной паперти.

Дорога к церкви мало-помалу пустела; кое-г е разве проезжала телега, наполненная прихо скими мужиками, или ковыляла, по пираясь клюкою, ряхлая старушонка, с тру ом поспевавшая за резвою внучкою, которой страх хотелось послушать вблизи звонкий благовест.

В селе уже авно во ворился покой. Воз заезжего купца-торгаша с красным товаром, запонками, намистьями, варежками, стеклярусом, тавлинками[10] со слю ою, свертками кумача, остановившийся у высокого коло ца, оживлял о ин опустевшую улицу.

Посре и вижения, произве енного в Кузьминском благовестом, оставались ве только избы, которых обыватели, казалось, не хотели принимать участия в общей суматохе. О на из таких изб прина лежала кузнецу Силантию, ругая скотнице Домне. Су я по некоторым наружным признакам, как в той, так и в ругой олжно было происхо ить что-нибу ь а особенное.

Невзирая на пору и время, труба в избе Силантия ымилась сильно, и в по нятых окнах блистала широким пламенем жарко топившаяся печь. Кроме того, на по оконниках появлялись беспрестанно оски, унизанные ватрушками,

гибанцами[11], пирогами, или выставлялись горшки и золоченые липовые чашки с киселем, саламатою[12], холо ничком и кашею.

Вторая изба хотя не пре ставляла ничего по обного, о нако тишина (как известно, весьма не свойственная мирному этому крову) могла служить ясным

оказательством, что и у Домны ело также шло не обычным поря ком.

И ействительно, то, что происхо ило в избе скотницы, отню ь не прина лежало к числу сцен обы енных.

Толпа баб, разных кумушек, теток, золовок и своячениц, окружала Акулину. Сиротка си ела на лавочке посере ь избы, с повязкою на голове, в новой белой рубашке, в новых котах, и разливалась-плакала. Собравшиеся вокруг бабы, казалось, истощили все свое красноречие, чтоб утешить ее.

- Не плачь, - говорила какая-то краснощекая старуха, - ну, о чем плакать-то? Слезами не поможешь... знать, уж госпо у богу так уго но... Да и то грех сказать: Григорий парень ловкий, о чем кручинишься? Девка ты обрая, обижать тебя ему незачем, а коли по случай горе прикатит, коли жустрить начнет... так и тут что?.. Бог ви ит, кто кого оби ит...

- Вестимо, бог о греха не опустит, - перебила Домна. - Полно тебе, Акулька, рюмить-то; приставь голову к плечам. И вправ у Савельевна слово молвила, за что, за какую на обу мужу есть тебя, коли ты по обру с ним жить станешь?.. Не люб он тебе? Не по сер цу пришелся небось?.. Да ве ь, глупая, неразумная евка! вспомни-ка, ве ь ни отца, ни матери-то нет у тебя, ве ь сирота ты без омная, и

обро еще барин вступился за тебя, а то бы весь век свой в евках промаячилась. Полно... полно же тебе...

- Эх, бабы, бабы! - по хватила третья, не прерывавшая еще ни разу молчания. - Ну, что вы ее словами-то заки ываете?.. Нешто она разве не знала замужнего житья? Хоть на тебя небось, Домна, было ей время нагля еться, а ты же еще и уговариваешь ее... Эх! Знамая песня: чужую бе у руками разве у, а к своей так ума не приложу... век с мужем-то изжить не поле перейти... она, чай, сама это ве ает...