новая папка 2 / 17085

довольны, вот как перед богом... много довольны...-- продолжал он, протягивая руки, чтоб обнять тезку, но потерял равновесие и рухнулся на пономаря.

--Эк его охоч до винца!-- произнес, смеясь, Кондратий Захарыч, прислоняя сотского к воротам.

--Куды те, -- заметил Савелий, -- другой выпьет, -- как платком утрет, а это словно огнем выжигает; ну, да господь с ним! Мы, Кондратий Захарыч, на улице-то затеряем его в народе; я его не звал, сам назвался ко мне,-- с ним только провозишься... Щеголев, пойдем с нами!-- крикнул Савелий, взяв сотского под руку.

Пономарь подхватил его под другую руку, все трое выбрались за ворота и вскоре замешались в толпе.

--А! Данило Левоныч, ты ли это? -- воскликнул пономарь, отступая перед высоким мужиком с желтою бородою, желтым лицом и желтыми волосами.

--Здорово, Кондратий Захарыч, -- отвечал староста, слегка приподымая шапку,-- чему ты дивуешься? не признал?

--Да кто тебя признает? вишь как переменился, что с тобой, хвораешь, что ли?

--Что станешь делать!-- отвечал староста, махнув рукою, -- такая-то беда стряслась на меня, -- бьет лихоманка окаянная, да и полно, -- вот, почитай, четыре месяца али пять,-- с самых святок... весь дом с ног сбила, всех даже ребят перебрала... а старуху мою так перевернула, что о сю пору ног не переведет!

--Поди ж ты! с чего бы быть такому?

--Тебе бы, Данило Левоныч, -- я говорил тогда, -- надыть поворожить на Васильев вечер, -- не упустить этого дела... вот хозяйка моя позвала Домну, велела ей смыть лихоманку, -- так ничего... помиловала.

--Была она и у нас, Домна-то, -- чтоб ее черти ели! да ничего не пособило; знать, уж так господь бог наслал за грехи наши, -- отвечал староста, зевнув и перекрестив рот.

--Ну, прощай, Данило Левоныч!

--Вы куда?..

--К твоему зятю, -- звал на новоселье.

--Ступайте,-- отвечал староста, поворачиваясь к ним спиною.

Немного погодя, Савелий и пономарь пробились сквозь толпу, вышли на другой конец улицы и завернули в узенький переулок, залитый светом заходящего солнца. Посреди переулка, между широким сараем и плетнем, из-за которого сквозь густые ветви рябины выглядывала верхушка скирды, -- подымалась высокая сосновая изба с крытым крылечком и белою трубою. Окна, ворота, убитые гвоздями с жестяными

головками, окраины крыши, вплоть до деревянного конька на макушке, были обшиты, словно полотенце, вычурными, резными поднизями, горевшими на солнце как вылитые из золота. Две-три тучные, темно-зеленые ветки рябины, усеянные красными гроздями дозревшего плода, высунулись несколько вперед и набрасывали косвенно густую, зубчатую тень на левый угол избы, заслоняя одно окно, но это служило только к выгоде другого окна, хвастливо выказывавшего свой ставень с ярко намалеванными цветами и все четыре стекла, в которых играли и дробились последние вспышки потухающего дня.

На ступенях крылечка сидела Василиса в синей поддевке из домотканой крашенины, в новом платке, повязанном врозь-концы; подле нее стоял Алексей в темном кафтане, небрежно висевшем на плечах, и в красной александрийской рубахе. Но непокорные глаза пономаря окончательно разбежались, когда он взглянул на Парашу, которая стояла, подпершись круглыми локтями на перила и опустив немного голову. И в самом деле, -- способствовала ли тому белая коленкоровая рубашка, обшитая на плечах красными городочками и ловко обхватывающая полную грудь, или алый платок, повитый вокруг смуглого ее личика, -- но только трудно было узнать в ней прежнюю девушку. Кондратий Захарыч не успел навести оба глаза на Савелия и сообщить ему свои замечания,-- как уже с крылечка заметили приближающихся гостей и спешили к ним навстречу.

--Кондратий Захарыч, Савелий Трофимыч, куда это вы запропастились?.. уж мы ждали вас, поджидали!..-- сказал Алексей, раскланиваясь перед каждым гостем.

--А вот... Савелий Трофимыч задержал; я бы к вам давно понаведался...-- отвечал пономарь, приподымая шляпу и делая тщетные усилия, чтобы оторвать левый глаз

сзапонки на груди Параши.

--Ну, кум, свалил на меня вину...-- произнес, самодовольно смеясь, Савелий, -- так и быть, беру грех на свою душу!.. авось не посерчают.

--Что ж вы стоите, гости дорогие?..-- сказала Василиса, низко кланяясь, -- войдите, милости просим, касатики...

--И то, и то...-- вымолвил Савелий, разглаживая бороду,-- ведь мы к вам на новоселье пришли...

--Милости просим, милости просим, рады вам!..-- заключили Алексей и Параша, сторонясь, чтобы дать им дорогу.

Кондратий Захарыч сделал неимоверное усилие -- оторвал оба глаза от запонки, устремил их на крылечко и, сопровождаемый Савелием и хозяевами, вошел в избу.

1851

КОММЕНТАРИИ

Тексты данного тома печатаются по изданию: Григорович Д. В. Полное собрание сочинений в 12-ти томах. Изд. 3-е. СПб., изд. А. Ф. Маркса, 1896. Для настоящего издания тексты были сверены с первыми публикациями и другими прижизненными изданиями.

ПРОХОЖИЙ

Впервые -- "Москвитянин", 1851, No 1.

Критики не учитывали, что рассказ, имея подзаголовок "святочный", строится почти по законам лубочной картины. Подзаголовок настраивает читателя на восприятие повествования в ключе народного "святочного" творчества: ряжения, колядок и т. д. Не приняв этого условия, невозможно в полной мере оценить рассказ. Такова несправедливая критика Де-Пуле: "Повесть "Прохожий" кишит эффектами и этнографическими картинами. В ночь под Новый год (повесть носит заглавие святочного рассказа), во время страшного холода, ветра и метели, идет какой-то прохожий. Вот он приходит в село, где, по случаю святок, происходили почти во всяком доме игры и празднества, просится переночевать Христовым именем, но никто его не только не пускает, но даже гонят от ворот. Бедному старику пришлось бы замерзнуть, если бы не сжалилась над ним одна бедная вдова Василиса и сын ее Алексей: они приютили нищего; но старик умер в ту же ночь, оставив своим благодетелям кубышку, зарытую где-то в земле. Не понимаем, что хотел сказать автор этим анекдотом, занимающим такое крошечное место в повести? Впрочем, главное в "Прохожем" не сам прохожий, выставленный для эффекта, а святочные картины, -- забавы молодежи, пирушки взрослых, -- картины, бойко написанные. Но мастерство представления этих картин отличается не творчеством, а близким знакомством с жизнию простого народа: отсюда в сцене пирушки у Савелия много сочиненного, фальшивого; грязь картины нисколько не очищена поэтической дистилляцией" (цит. по кн.: Дмитрий Васильевич Григорович. Его жизнь и сочинения, с. 71).

По-иному смотрит на рассказ В. Острогорский: "К числу бытовых народных картин, с тем же идиллическим семейным характером, относятся два небольших рассказа: "Прохожий" и "Светлое Христово воскресение". Первый -- анекдот о том, как бедняк-крестьянин, Алексей, пустил к себе ночевать какого-то больного старика, который, в награду за радушное гостеприимство, перед смертью завещал ему клад; второй -- народное поверье о каких-то таинственных чумаках, обогативших мужика посредством чудесных угольев. В том и другом рассказе изображается, собственно, не что иное, как избитое в детских повестях вознаграждение добродетели и честной бедности; но не на эту случайную, даже чудесную награду должно быть обращено внимание читателя. Оба рассказа представляют деревенские проводы главнейших годовых праздников: святок и

ночи на Светлое воскресенье, и кроме того, несколько симпатичных образов крестьян. Первый рассказ начинается ярким контрастом. В страшную метель, в Васильев вечер, бредет, приближаясь к деревне, одинокий прохожий, а между тем крестьяне весело готовятся к проводам праздника. Целый ряд народных обычаев: выбрасыванье хлебных зерен из рукава ребятишками, подбор этих зерен хозяйкой для будущего урожая, ряженье девок и парней, колядские песни под окном, обряд "смывания лихоманки", дающий повод представить тип знахарки, гаданье девицы под окном, шутки и проказы ряженой молодежи на улице и вечеринка у старосты. Все это дает много материала этнографического, за коим выступают резко очерченные народные характеры, особенно староста, старостиха, парни и бедняк Алексей, прогнанный из-за суеверного страха с вечеринки и возвращающийся домой к одинокой старушке-матери. Эти последние сцены, вместе с приходом и смертью прохожего, написаны искусно и тепло" (цит. по кн.: Дмитрий Васильевич Григорович. Его жизнь и сочинения, с. 75).

Но и в наше время исследователи видят в "святочных" рассказах Григоровича только эскизы для будущих больших полотен:

"Описания колядок, заговоров, гаданий, хороводов и пирушек занимают большую часть текста и по сравнению с сюжетным повествованием являются пышной рамой, в которую вставлен маленький этюд.

<...> Этнографические зарисовки, воспроизведение деталей быта, насыщенность фольклором сближают "Прохожего" с рассказами Даля, в которых автор, придерживаясь жизненной правды в частностях, отказывается от обобщений, выводов. Тем не менее богатство фактических наблюдений в повести давало новый материал для познания народной жизни, служа своего рода эскизами перед написанием больших полотен -- романов "Рыбаки" и "Переселенцы" (Мещеряков В. П. Д. В. Григорович -- писатель и искусствовед. Л., Наука, 1985, с. 68).

"Святочные" рассказы в русской литературе -- особый жанр, и вовсе не случайный, не "подготовительный" этап к большим художественным полотнам, а проявление народных идиллических представлений как социальных утопий, в основе которых лежит народно-религиозная этика.

Стр. 408. Васильев вечер -- канун Нового года; щедрый вечер: посыпают хозяина житом, желая обилия.

Шишига -- бес, кикимора.

Стр. 409. Калека-перехожая (калика) -- увечный человек, кормящийся подаянием.

Стр. 410. Пришипиться -- притаиться или присмиреть.

Стр. 412. Олябышки -- круглые, вздутые пирожки из кислого (дрожжевого) теста.

Стр. 413. Коляда (коледа) -- так называют святки: от Рождества до Крещения, т. е. от 25 декабря до 7 января по ст. стилю; коледой зовут и песню, исполняемую во время обряда; коледованье -- обряд хождения по домам в Рождество и Новый год с поздравлением, песнями, со звездою или с житом для сбора денег и пищи.

Стр. 414. Чанны ворота -- т. е. ворота с калиткою, со столбами и крышей, украшенные резьбой.

Посконна борода -- похожая на паклю, из конопли (поскони).

Авсень.-- В. И. Даль объясняет возможное происхождение "авсень" от слова "овесень", -- так назывался первый весенний день (1 марта) нового года, когда с этого дня начинался у славян Новый год; затем название было перенесено на Васильев вечер и на Васильев день -- 1 января, когда на это время было перенесено начало Нового года.

Стр. 415. ...Осиновый тебе гроб. -- Осина -- проклятое дерево, как считали в народе.

Стр. 417. Шаламберничать (шалберничать) -- бить баклуши, шататься без дела.

Стр. 419. Четверговая соль. -- "Чистый четверг" на Страстной неделе перед Пасхой, по преданию, очищает и освящает продукты.

Иванов день (Ивана-Купала) -- 24 июня по ст. стилю; в этот день собирают лечебные и знахарские коренья и травы.

Чернобыльник -- крупный вид полыни.

Стр. 427. Охлестыш -- старый, обитый кнут или хлыст.

Стр. 432. ...Кутузов ... за услуги твои Смоленское... -- М. И. Кутузову в декабре

1812 г. был пожалован титул князя Смоленского.

...и Голенищева в придачу!-- Голенищев-Кутузов -- родовая фамилия М. И. Кутузова.

Стр. 434. Трафиться -- случаться, попадаться.

Стр. 439. Плетеница -- вереница, ватага.

Стр. 447. ... и талантливую дочку!.. -- т. е. богатую и приносящую прибыток и счастие в дом.

Стр. 451. Серенка (серянка) -- лучина, обмокнутая кончиком в растопленную серу.

Стр. 453. Зерно бурмицкое (бурмитское) -- крупная жемчужина.

Стр. 457. Александрийская рубаха -- из александрейки, красной бумажной ткани с прониткою другого цвета.