!!Экзамен зачет 2023 год / скловский_избр
.docПри обосновании этой позиции до недавних пор было принято ссылаться на классическую работу Б.Б. Черепахина2, которая исходила из известной нормы ст. 183 ГК РСФСР 1922 г.
После обновления законодательства эта работа при всей своей авторитетности, едва ли уступающей авторитету закона, все же не могла заменить выпавшую норму о приобретении собственности добросовестным приобретателем от неуправо-моченного продавца.
При подготовке другого известного исследования (это время совпало с переходом к новому Гражданскому кодексу РФ) Б.Б. Черепахин, не обнаружив преемственности нормы ст. 183 ГК РСФСР 1922 г., указал на ст. 28 Основ гражданского законодательства об ограничениях виндикации как на основание возникновения собственности у добросовестного приобретателя3.
С тех пор, как можно судить по юридической литературе, в особенности учитывая, например, воспроизведение этой позиции в комментарии ГК, включавшем главным образом общепринятые взглядьг*, мнение о наличии в нашем праве института приобретения собственности добросовестным приобретателем практически не подвергалось сомнению и обычно при этом нормативным основанием указывалось ограничение виндикации.
Нетрудно заметить, что проблема решена путем толкования, которое, и это главное, не находит прямых подтверждений в тексте закона, ведь норма ст. 183 ГК РСФСР 1922 г. не была воспринята в дальнейшем гражданским законодательством, в том числе и ныне действующим. Но и практически такой подход таит неразрешимые трудности. Например, если соб-
' См.: Иоффе О.С, Обязательственное право. М., 1975. С. 210, Статьи 151-152 ГК РСФСР соответствуют статьям 301-302 ГК РФ, кроме прсимушественмой защиты государственного имущества а виде неограниченной его виндикации.
3 См.: Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомочснного отчуждателя // Уч. зап. Свердловского юрид, ин-та. Т- 2. Свердловск, 1947.
3 См.: Череиахии Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву. М., 1962. С. 41.
4 "Смысл ст. 152 в том, что она закрепляет изъятия из общего принципа. установленного ст. 151 ГК РСФСР, предусматривая случаи, когда собственник не может истребовать свою вещь из чужого владения. Более того, при этих обстоятельствах право собственности прекращается у бывшего собственника и возникает у владельца" (Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР/Отв. ред. С.Н. Братусь, О.Н. Садиков. М.. 1982. С. 191).
249
ственник добился признания недействительности сделки по отчуждению своей вещи, но не прибегнул (или не получил удовлетворения) к виндикационному иску, непонятно, на каком основании приобретатель мог бы легально распорядиться вещью? Ведь единственное имеющееся у него основание — договор — аннулировано, а все известные и истории, и теории права способы доказывания собственности, полученной в обороте, в том числе и пресловутое "дьявольское доказательство", состоят в приведении неопороченных титулов предшественников.
Понятно, что особое производство длядгстановления в этом случае добросовестного приобретения, создававшего, согласно доктрине, право собственности, не применяется1. А признание его в исковом порядке не вытекало из смысла приведенных высказываний о возникновении собственности (даже не презумпции) в силу самого факта добросовестного приобретения веши отяесобственника, не подлежащей «индикации. Да и было бы в высшей мере странным увязывать возникновение собственности у приобретателя с предъявлением к нему виндикационного иска надлежащим собственником, который таким образом превращался бы в то дарующее лицо, от действий которого зависели и потеря им собственного права, и возникновение такого права у нарушителя, в каком качестве он и воспринимает ответчика. В то же время установление добросовестности, которая, конечно, является вопросом факта, помимо суда всегда оставляет сильный элемент неопределенности, недопустимый для отношений собственности. Здесь, кстати, обнаруживается смысл различия норм § 932 ГГУ и ст. 183 ГК РСФСР 1922 г. Если по ГГУ провозглашается собственность приобретателя, кроме случаев, когда он действовал недобросовестно (и, следовательно, бремя доказывания лежит на оспаривающей стороне), то согласно норме ст. 183 ГК РСФСР 1922,г. покупатель приобретает право собственности, поскольку собственник не вправе истребовать от него имущество. Такая формулировка сама по себе не подразумевает доб-
' Установление факта владения строением на праве собственности (п. 6 ст. 247 ГПК РСФСР) допускалось, например, если, во-первых, "никто не оспаривает прав заявителя на соответствующее строение", что совершенно естественно для особого производства, но едва ли выполнимо в данном случае, и, во-вторых, если речь идет о "факте наличия документов, подтвср-;ж,даюших принадлежность заявителю строения на праве собственности" (Гражданское процессуальное законодательство: Комментарий / Отв. ред. М.К. Юкон. М., 1991. С. 438). Как видим, установление добросовестности приобретения не было предметом доказывания,
250
росовестности приобретателя и, следовательно, :ухудшает его позиции при показывании, ; .
Итак, ссылка нового приобретателя на оказавшийся недействительным прежний договор с несобственником уже невозь-можна, так как тогда этот новый приобретатель становится недобросовестным, а предъявление иного основания права собственности невозможно за отсутствием технических средств его получения. Следовательно, не тольюо по буквальному смыслу. закона, но и с .практической точки зрения возникновение собственности у добросовестного приобретателя вещи, не подлежащей виндикации, надо признать весьмдУсомнительным. Однако в условиях неразвитого, маргинального оборота эти трудности не могли ощущаться и потому устранение посредст-* вом доктринального допущения наиболее заметных пробелов фундаментального характера в системе позитивного права могло иметь оправдания, Серьезным аргументом в пользу возникновения у добросовестного приобретателя сразу собственности было существование этого положения в основных правовых системах мира, и сила этого аргумента отнюдь не умалялась тем, что он чаще подразумевался, чем произносился. Именно мировой опыт заставляет признать, что здесь необходимо прямое нормативное урегулирование, а в его отсутствие и даже в отсутствие прямо сформулированной законной презумпции добросовестности владения теория возникновения собственности у добросовестного приобретателя оставалсь весьма уяз--вимой.
Не может считаться достаточно убедительной и логика отождествления ограничения виндикации в пользу добросовестного приобретателя со смежным, но все же иным институтом — приобретением добросовестным приобретателем собственности на вещь от неуправомочемного отчуждателя даже сучетом формулировки той утраченной нормы ст. 183 ГК РСФСР 1922 г., которая постоянно имелась в виду в предшествующие годы. Кроме очевидной нетождественности названных двух норм достаточно познакомиться с иной системой права; которой они усвоены, например с германской, наиболее близкой нашему праву (ведь влияние ГГУ хорошо чувствуется в ряде положений ГК РСФСР 1922 г.). Ознакомившись с § 986 ГГУ (возражения владельца против виндикации), читатель, не знакомый с приведенной выше проблематикой, должен удивиться, не найдя вовсе никакой защиты, предоставляемой добросовестному владельцу против иска невладеющего собственника. Добросовестность учитывается лишь при расчетах, затрагивающих доходы и убытки, связанные с
251
виндицируемой вещью :(§ 587—994 и.сл.), но никак не при возврате веши. Вопрос, однако, легко разрешается, если обратиться к § 932 ГГУ, в силу которого любой приобретатель, кроме недобросовестного, становится собственником движимой вещи', приобретенной от несобственника.
Теперь ясно, что если добросовестный приобретатель стал собственником вещи в момент ее приобретения независимо .от наличия права на отчуждение у продавца, то виндикация к нему уже невозможна, так как он более не владелец, а собственник. Следовательно, наличие в законодательстве нормы об ограничении виндикации в пользу добросовестного приобретателя не подтверждает, а скорее опровергает допущение, что этот же приобретатель уже стал собственником.
Впрочем, даже при широком распространении этого допущения в нашем законодательстве того времени оставалось еще задавненное незаконное владение вещами, которые уже никак невозможно было ввести снова В оборот.
Нужда в приобретательной давности стала заметно возрастать с оживлением гражданского оборота, что объясняется решающим значением развития обмена для этого по всей видимости статичного института, содержание которого в наибольшей степени объясняется именно потребностями оборота.
Здесь нужно вернуться к вопросу о функциональном соотношении трех смежных и частично перекрывающихся институтов — ограничения виндикации, приобретения собственности от неуправомоченного продавца и приобретательной давности. В каждом из них центральное место занимает рожденная в обороте вопреки собственнику фигура добросовестного приобретателя. На почве только что показанного сопоставления § 932 и 986 ГГУ стала видна взаимозаменяемость приобретения собственности от неуправомоченного отчуждателя и ограничение виндикации. Именно то, что взаимозаменяемость означает И взаимоисключение, объясняет упразднение ограничения виндикации в пользу добросовестного приобретателя.
Правда, такую заменяемость не всегда можно называть взаимной. Ведь если добросовестный приобретатель, всегда превращаясь в собственника, делает ненужной защиту от виндикации, то обратная связь лишена этого автоматизма: Получивший за-
' Приобретение недвижимости, осуществляемое по ГГУ через запись в поземельных книгах, исключает передачу собственности путем традиции и тем самым юридическое значение владения, поэтому из оборота недвижимости исчезает техническое значение добросовестного или недобросовестного приобретения.
252
щиту от виндикации добросовестный приобретатель не становится собственником в отсутствие прямого указания закона, а продолжает владеть без титула, незаконно и, чтобы стать собственником, нуждается в приобретательной давйости. Теперь понятен характер связи приобретательной давности с иными способами "ограничения" (точнее, утраты) собственности в обороте. Приобретательная давность является последним средством вернуть в оборот вещи, выбывшие из него, и потому следует за виндикацией и приобретением вещи от неуправомоченного от-чуждателя (если эта норма имеется в позитивном законодательстве), как бы подбирая те вещи, кото^Ые не смогли попасть во власть собственника.
С принятием Основ гражданского законодательства 1991 г. Приобретательная давность впервые стала фактом гражданской кодификации в российском праве. Понятно, что пока мы не можем опереться на значительную практику, особенно если учесть, что сила самой нормы проявляется именно с истечением немалых сроков давности, завершающих юридический состав и дающих тем самым почву для права или спора о праве. Поэтому сегодня любой спор, в котором сделаны ссылки на приобретательную давность, становится предметом обсуждения.
Примером может служить дело, рассмотренное Ставропольским арбитражным судом в 1994 г. В феврале 1991 г. совхоз "Пер-вомайский^ передал кооперативу при агропромышленном комбинате "Минералводский" мельницу. В апреле того же года было заключено соглашение между комбинатом и кооперативом об аренде мельницы. 10 октября 1992 г, был составлен акт приема-передачи мельницы от кооператива вновь создаваемой ассоциации крестьянских и фермерских хозяйств "Орал" (АКХ "Орал")> Однако коллектив мельницы, входящий в состав кооператива, продолжал эксплуатировать мельницу. В 1993 г. этим коллективом было создано АОЗТ "Майдан", а в октябре 1993 г. между АОЗТ "Майдан" и правопреемниками реорганизованного совхоза "Первомайский" был заключен договор купли-продажи мельницы. В 1994 г. АКХ "Орал" предъявила иск АОЗТ "Майдан" об истребовании мельницы из владения ответчика.
Иск был судом удовлетворен по следующим основаниям. С подписанием 10 октября 1992 г. акта о передаче мельницы от
253
кооператива АКХ "Орал" стал открыто владеть спорной мельницей как своим собственным имуществом, т.е. истец на конец 1992 г. являлся "владельцем на себя". Последующий договор купли-продажи мельницы ответчику был судом отвергнут, так как "решение указанного вопроса без участия лица, на балансе которого находится мельница, противоречит ст. 50, 54' Основ гражданского законодательства"2.
Конечный вывод суда: "Истец является лицом, владеющим спорной мельницей как своим собственным имуществом, в то время как ответчик не имеет надлежащего права владения, собственности на указанное имущество, в свя^н с чем требования истца подлежат удовлетворению в соответствии с ч. 3 ст. 50 Основ гражданского законодательства".
Налицо одна из первых попыток применения норм о при-обретательной давности (сейчас вместо ст. 50 Основ гражданского законодательства действует ст. 234 ГК РФ), в соответствии с которой лицо, без законных оснований завладевшее имуществом, в том случае, если оно добросовестно, открыто и непрерывно будет владеть как своим собственным недвижимым имуществом в течение 15 лет, а движимым — 5 лет, приобретает право собственности на это имущество. До истечения приобретательной давности владелец вещи имеет определенную защиту своего владения.
Возражения против решения осложнены необходимостью дать оценку акту приема-передачи мельницы. Сам по себе этот акт не порождает перехода права собственности и какого-либо другого права на вещь. Не возникают права и из фактической передачи вещи. Эти действия порождают право, если они исполняются в силу договора (ст. 223 ГК РФ) или по иному основанию (например, по судебному решению). Предположим все же, что упомянутый акт был совершен в силу какого-то
' Ссылка на ст. 54 Основ (ст, 301 ГК) свидетельствует о не вполне четком понимании сути приобретательной давности. В ст. 54 Основ речь идет только о титульных (законных) владельцах. А в л. 3 ст. 50 Основ говорится о добросовестном незаконном владельце. Иными словами, налицо не дополнение, а противопоставление двух норм.
* На самом деле здесь есть, конечно; проблема, но суд не смог ее адекватно сформулировать: речь должна идти не столько о действительности купли-продажи (ведь даже ничтожность сделки не исключает защиты приобретателя), сколько о том, могла ли перейти собственность по' купле-продаже при отсутствии владения у продавца, а значит, о том, у кого было владение. Ссылка на ст. 50, 54 Основ здесь не проясняет ситуацию, если только не понимать ее в том смысле, что, указав на сторону в винднкационном процессе, мы находим тем самым владельца. Но ведь именно вопрос о владении и является предметом спора, а значит, такая ссылка не может быть сделана до разрешения дела.
254
основания (сделки и др.), исходящего от имени кооператива. Поскольку кооператив заведомо не был собственником, а вла-» дел мельницей на праве аренды (и если договор аренды сомнителен — такой мотив звучит в решении суда, — то владел без всякого основания), постольку любое такое основание не порождало права собственности приобретателя, а влекло лишь возникновение незаконного владения (в этом смысле суд верно среагировал на ситуацию, обратившись именно к п. 3 ст. 50 Основ (ст. 234 ГК РФ)).
Получается ли защита в таком случае? Ответ и тогда оказывается отрицательным. Во-первых, как уфе отмечалось, защита (в данном случае — истребование вещи) возможна лишь при наличии факта владения. А в нашем случае АКХ "Орал" никогда ранее не владела мельницей. Подписание акта без фактической передачи еще не создает владения. Преемство владения от кооператива могло возникнуть лишь в случае его преобразования, но ассоциация — это такое юридическое лицо, которое может возникнуть только путем объединения учредителей (крестьянских хозяйств). Во-вторых, защита по ст. 234 ГК возможна лишь против третьих лиц, но не допускается против собственника и законных владельцев. В данном случае ответчик ссылался на договор купли-продажи спорного имущества. Без аннулирования этого договора защита в порядке ст. 234 ГК против собственника невозможна.
Решением суда слабо затронуты иные важные реквизиты приобретательной давности — добросовестность завладения вещью и правомерность основания. Эти стороны приобретательной давности нужно обсудить более подробно, но предварительно есть смысл остановиться на общем значении института в сложившейся ситуации. Отмеченное еще А.В. Бенедиктовым отсутствие в нашем праве владельческой (посессорной) защиты, имеющейся, по словам И. Покровского, "во всяком культурном обществе"', едва ли можно считать большимуспехом, и в любом случае оно не может не накладывать отпечаток на функционирование вещных прав в целом.
Например, в описанной выше ситуации разделения владения и собственности вещью, возникшей вследствие утраты собственником возможности вернуть себе владение, владелец лишен легальных средств защиты своей позиции. В то же время собственник, добившись возврата вещи любым образом, в том числе и нелегальным, вплоть до насильственных действий,
Покровский И.А. История римского права. Пг., 1918. С. 266.
вполне восстанавливает всю полноту своих прав .без каких-либо частно-правовых последствий'.
После этого неудивительно, что и несобственник, добыв любым образом владение от незаконного владельца, также не подвержен воздействию любых частноправовых средств ответной защиты за неимением таковых. Трудно не признать, что такой порядок едва ли отвечает нуждам гражданского оборота, да и соображениям простой справедливости, которые в этом случае вполне согласны с не всегда моральным оборотом.
В создавшихся условиях защита владения, если признать все же ее уместность, может строиться лишьиа почве приобрета-тельной давности. Прямой аналогии с бонитарной собственностью все же не возникает (хотя параллели, конечно, напрашиваются): во-первых, нет нужды вводить фикцию истечения срока давности, а во-вторых, даже защищенное таким образом владение не становится правом.
Задача облегчается тем, что владельческая защита владения для давности от третьих лиц может не потребовать полного обоснования, если только спор не возник с собственником или законным владельцем. Ввиду практической важности этого момента уточним, о чем идет речь.
Предположим, что владелец без основания (например, получивший вещь от лица, не имевшего права ее отчуждать) столкнулся с посягательствами на вещь или утратил вещь, причем нарушитель его владения также не может сослаться на какой-либо титул. В этом случае владелец заявляет, что он владел для давности и на основании ст. 234 ГК требует защитить его владение или истребует вещь от третьего лица. Поскольку предметом спора не является признание права собственности в силу истечения приобретательной давности, истец должен доказывать не весь юридический состав, предусмотренный законом, а лишь факт владения и обстоятельства его нарушения. Прежде всего, конечно, не должна доказываться добросовестность, ведь если исходить из обратного, то придется признать необходимость доказывания всех обстоятельств приобретения, без вы-
' Ведь в нашем законодательстве отсутствуют владельческие средства зашиты, которые позволили В.М. Хвостову применительно к римскому праву заявить: "Лицо, самоуправно отнявшее свою вещь у владельца, теряет право собственности на эту вещь в пользу владельца" (Хвоснюв В.М. Указ, соч. С. 243). Впрочем, имеется а виду постклассическое право. Для классики точнее было бы сказать, что собственник, отобравший вещь у владельца, утрачивает эту вещь в пользу владельца, как только будет развернута преторская зашита посредством интердиктов.
256
яснения которых трудно судить о доброй совести, а это по сути дела приравнивает защиту к петиторной.
Между тем есть основания говорить, что доказывания добросовестности, поскольку речь идет о защите только владения, не требуется уже в силу общей презумпции добросовестности: ведь "недобросовестность никогда не предполагается"', это правило, конечно, соблюдается и для приобретательной давности: "наличность bona fides узукапиент не обязан доказывать особо; она предполагается, пока не будет доказано противное"2; "особого доказательства добросовестности не требуется, и, так как она в человеческом обо^рте составляет правило, она предполагается, пока не доказана недобросовестность"3.
Впрочем, применительно к виндикации по ГК РСФСР ВЛ. Дозорцев, отмечая, что "существует взгляд, в соответствии с которым действует презумпция добросовестности приобретателя вещи", не соглашался с этим подходом, так как "такая презумпция предполагает существование лица, на котором лежит бремя опровержения этой презумпции. Таким лицом может быть только истец, собственник веши, который зачастую не располагает и не может располагать никакими данными о способе и об условиях приобретения вещи ответчиком. Напротив, ответчик располагает необходимыми данными. Поэтому обстоятельствам рассматриваемого иска соответствует противоположная презумпция. Бремя доказывания своей добросовестности лежит на владельце, приобретателе вещи"4. Здесь можно заметить только процессуальное понимание презумпции, хотя она является скорее материально-правовой, а такие презумпции "не всегда напрямую связаны с распределением бремени доказывания*'5.
Не углубляясь далее в суть этой позиции6, заметим, что в нашу ситуацию она не вносит изменений, так как даже упразднение презумпции добросовестности владения против собственника, если его все же допустить, не исключает владельческой
' Шершеневич Г.Ф. Торговое право. С. 261.
I Хвостов В.М. Указ. соч. С. 254. Автор ссылается также на Виндшейда.
3 Дернбуре Г. Указ. соч. С. 135.
4 Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР. М„ 1982. С. 192. 3 Веденеев Е.Ю. Роль презумпций в гражданском праве, арбитражном и гражданском судопроизводстве // Государство и право. 1998- № 2. С. 44.
II Возражения могут состоять, а частности, в том, что обсуждение добросовестности на почве отсуждения вещи от покупателя (ведь купля-продажа — наиболее уместная гипотеза), который в силу ст. 462 ГК постарается привлечь в дело продавца, неизбежно приведет к тому, что главное бремя доказывания окажется именно на продавце, который не только является наиболее осведомленным лицом, но и несет наибольшую ответственность в случае эвикцин.
9—3191 257
защиты против третьих лиц без доказывания добросовестности на почве ст. 234 ГК РФ именно потому, ;что она и> невозможна против собственника. Эта презумпция добросовестности, стало быть, презумпция оборота, а ее сила обнаруживается в отношении любого третьего лица,
Презумпция добросовестности приобретения тесно граничит с вырастающей из презумпции собственностью, что выражено известным положением французского права: "По отношению к движимостям владение равносильно правооснованию" (ст. 2279 ФГК)'. Находясь под влиянием этой идеи, русское право также склонялось к тому, что "селу движимость поступила от собственника в постороннее владение не вследствие кражи или иного преступления, то собственник, утративший владение, не вправе требовать отобрания вещи от владельца, не имеющего права собственности, если он приобрел ее добросовестно", а это приводите "презумпции права собственности в пользу владеющего, которая допускает и опровержение"2.
На этой почве значительно сглаживаются, особенно в практическом отношении, проблемы приобретения движимых вещей от несобственника добросовестным приобретателем. Одновременно намечается и путь законодательной эволюции приобретательной давности для движимостей в сторону ее сокращения, возможно и до одного мгновения, как это сделано в ГГУ3.
Возвращаясь к защите владения, когда оно не стало собственностью, отметим, что даже если впоследствии истец не сможет получить собственности на вещь, защита владения тем не менее возможна, поскольку норма п. 2 ст. 234 ГК, предоставляя защиту владельцу "до приобретения права собственности", не увязывает эту защиту с одновременным решением вопроса о собственности (например, путем введения условия: "при на-
' См.: Черепахи» £.£. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомочснного отчужаателя, С. 71.
2 Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 162—163. 1 Соответствуюшис нормы имеются в праве Франции, Англии, США (Гражданское и тортовое право капиталистических стран. 3-е изд. / Отв. ред. Е.А. Васильев. М., 1993. С. 322), Аналогично решен вопрос для добросовестного приобретения движимостей и шведским правом (см. Хостад Т. Право собственности на движимое имущество // Введение в шведское право / Отв. ред. Б.С. Крылов. М., 1986. С. 276). Наконец, норма сходного значения была закреплена в ст. 183 ГК РСФСР 1922 г.
258
личии оснований для приобретения права собствеишюсти..." — или иным. аналогичным способом). Соответственно .решение суда, давшего защиту такому владению, не имеет преюдициальной силы для возможного спора о собственности на вещы
Разумеется, возможно иное, более узкое толкование нормы п. 2 ст. 234 ГК, тем более что презумпция добросовестности с трудом признается на практике'. Но в этом случае окажется, что обширная сфера вещных отношений, связанных с владением без основания, окажется без частноправовой защиты и регулирования.
Кроме того, такое узкое понимание защиты вступает в противоречие с основаниями предоставления иска по ст. 234 ГК:
ведь если защищается лишь будущее право — а только такое основание тогда и остается, — то исчезает наличный, сегодняшний объект защиты. Но ведь защите подлежат только действительные, уже существующие ценности. Тогда также утрачиваются и игнорируются такие традиционные мотивы защиты владения, как гражданский мир, противодействие насилию, защита добросовестного приобретателя/хотя нет никаких оснований полагать, что законодатель намерен вытеснять такие правовые ценности, как противостояние насилию или защита оборота.
Напомним, что классическое право понимало владение независимо от его правомерности, "как подлежащую уважению со стороны всех граждан фактическую связь индивида с вещью", имеющую глубокое гуманистическое значение, оцениваемое И. Покровским как "кульминационный пункт идеи личности"2,
' См., напр.: Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1996. N» б, С. 64—65;
Верное по существу утверждение: "Участник гражданского правоотношения признается добросовестным, в доказывать его недобросовестность должен тот, кто с такими действиями связывает определенные юридические последствия. Это подтверждается и существующей судебной практикой" (см.: Веденеев Е.Ю. Роль презумпций в гражданском праве, арбитражном и гражданском судопроизводстве. С. 45) — не подлежит сомнению, кроме только уверенности автора в том, что презумпция добросовестности уже принята судами.
Иногда высказываемое суждение, что проблемы презумпции добросовестности приобретателя вообще нет, так как она закреплена законом (ч. 3 ст. Ю ГК РФ), к сожалению, не вполне корректно. Ведь эта норма буквально говорит о защите гражданских прав, а фактический владелец, в том числе и ведущий владение для давности, не имеет права гражданского; объектом защиты является именно незаконное владение. Соответственно ст. 10 ГК может применяться лишь как свидетельство общего подхода законодателя к добросовестности участников оборота, но не как норма прямого действия при защите незаконного владения.