Sokolova_E_T_Psikhoterapia_Teoria_i_praktika

Е.Т.: Вы боитесь, вы избегаете своих чувств, когда говорите вот так? К.: Да. Я не хочу вообще этого.

Е. Т.: Это ваше желание - и здесь не проявлять чувства (с удивлением)?

К.: Ну, здесь... Ну, наверное, это идет.., сильного у меня нет разграничения - это там, а это здесь, поэтому это идет как по инерции вроде. У меня вроде образовалась какая-то стена, не только вот

перед вами, а вообще какая-то защитная стена, для того чтобы мне не чувствовать...

В дальнейшем К. обнаружит ту же защитную стену и во взаимоотношениях с дочерью, что первоначально предстает в ситуации психотерапии как «стена» между К. и терапевтом.

Так, К. говорит (сеанс второй): «Я вам не нужна, вы чувствуете что вы мне не нужны. А у меня то же самое с И-й, она тоже чувствует, что она мне совершенно не нужна и что она мне не доверяет, а на самом деле она мне сильно нужна, и я хочу с ней найти контакт и почему-то между мною и между вами, между мною и ею получается как будто стенка...»

Оказывается, что «стенка» для К. - это формы приличия, определенные рамки, в которых себя нужно удерживать, и что ею воспринимается и интерпретируется как формальность, фальшивость, неискренность себя и Другого. А вот когда К. плачет, эта «стенка» исчезает. Таким образом, за «стенкой» скрыты мощные примитивные аффективные импульсы; желание чувственного раскрепощения, раскованности, свободы в непосредственно действенном проявлении и исполнении желания в сильной интимной связи с терапевтом. Пробивается внутренний диалога «Хочу, чтоб меня любили, как мать любит свою дочь», на что мачеха внутри К. отвечает: «Просто так никто не любит, любят за что-то». Фактически К. говорит: «Хочу, чтобы меня любили без формальностей, условностей, а вы ведь, Е.Т., мне не мать». Заметна дыра, расщелина между вытесненным чувством и формальным, сугубо рациональным внешним поведением. И это первичное чувство подавляется голосом мачехи -голосом рассудка: «Никто тебя не будет любить, ты никому не нужна, поэтому нужно подстраиваться».

В конце этой же встречи после длительной работы и со «стенкой» между К. и терапевтом, и со «стенкой», которую К. обнаруживает в отношениях с дочерью, в ситуации прощания с терапевтом в конце встречи проявляется очень существенная оппозиция внутреннего диалога К. между чувством и рациональным его замещением. Здесь появляются первые, еще весьма робкие ростки другого голоса К. - более теплого, как бы оттаивающего, «своего», неформального.

К.: Ну, я думаю, Е.Т., вы это (откашливается), ну, спасибо вам большое.

Е. Т.: Это как слова послушной девочки-школьницы, которая говорит «большое спасибо»?

К.: Ну, нет, наверное (робко).

Е.Т.: А что на самом деле (с интересом)?

К.: Ну, я вам честно - благодарна очень (чуть торопясь). Мне хочется вам сказать спасибо (искренне, неуверенно). У меня нет тепла, наверное, в словах, да? Вот я вообще такая.

Е.Т.: Подождите, подождите, что вы себя опять оцениваете? Попробуйте сказать мне то, что вам хочется сказать.

К.: Ну, хочется спасибо вам сказать. Е.Т.: Ну, и говорите что хочется. К.: Что я вам благодарна очень (тепло). Е.Т.: Вот и голос теплеет. Слышите, голос-то другой (с тихой радостью).

Любовь и плата или проективная идентификация инграциации

Рассмотрим, как отношения, составляющие основу дезинтегрированного внутреннего диалога К., начинают жить в психотерапии а жизненная ситуация К.э на тот момент осложненная запутанными финансовыми отношениями с мужем и дочерью, воспроизводится в динамике психотерапевтического процесса. В конце одной из встреч (05.05.94) в качестве оплаты лечения К. предлагает психотерапевту взять золотые серьги, что категорически отвергается. Сам факт того, что К. стремится отдать личную вещь, призван продемонстрировать, насколько сильно К. хочет продолжать терапию (своим поступком она как бы говорит: «Я так хочу к вам на терапию, что снимаю с себя личные вещи и отдаю»); вместе с тем, это является и знаком признания К. психотерапевта, и неявным приглашением к более личным, интимным отношениям.

После отказа Е. Т. принять в залог эту вещь, К. с сильным чувством злости произносит: «Ну, ладно», за которым стоит опять-таки привычное для нее ощущение, что «никто ничего запросто так делать не будет», «люди расчетливы и рассудочны». Заметим, что сама ситуация отсутствия денег приводит К. к отказу от самостоятельности, к неявным просьбам о помощи «просто так», чтобы кто-то разрешил эту ситуацию за нее, «помог». На определенном этапе встречи психотерапевт решается обсудить эту проблему с пациенткой.

Е.Т.: К.,а как вам кажется, для вас самой что такое оплата моей работы (спокойно)?

К.: Как оплата за работу - так же, как я хожу и свою работу делаю, просто так же я не могу ходить, делать (настороженно).

Е.Т.: Ну, это вы разумно говорите, я просто помню фразу, которую вы как-то сказали, и я очень серьезно к ней отнеслась, вы сказали: «Ну, кто ж без денег любить будет?»

К.: Ну, это не к вам относится. У меня какие к вам могут быть претензии, кто вы мне - родственник, мама или сестра, у меня к вам не может быть претензий. Я даже, наоборот, благодарна, что вы меня взяли-то вообще... Я, когда свою жизнь проанализировала (плачет), я поняла, что... из-за денег, конечно (плачет). Мне некому просто помочь, сколько я прошу там дома - ну, бесполезно вообще (плачет).

Е.Т.: Выслушайте меня. У меня возникает чувство, что я в ваших глазах невольно становлюсь таким же человеком, как «они», когда вы говорите» - они из вас вытаскивали, вы из-за них подыхали, и у меня такое ощущение, что где-то я из вас эти деньги тащу. Я понимаю, что это не так - головой. Но я понимаю также, что мое чувство неловкости есть, хотя это мое время, я работаю. Но я говорю про чувства, у меня возникает такое чувство, что я вас еще больше истощаю... (искренне).

К. прямо говорит, что она «подыхала из-за денег», «из-за денег» имеет для нее также смысл страха обесцененности, покинутости, остаться ни с чем. Обратим внимание и на манипулятивную провокацию терапевта к более «родственным», кровным отношениям и одновременно - разочарование («вы же мне не родственник», «мне некому помочь»), а также попытку шантажа: «Помогите мне, вы должны мне помочь, иначе я умру».

Терапевт высказывает чувства, которые, как она чувствует, индуцируются К., проговаривает и анализирует. Фактически чувства, о которых говорит психотерапевт (неловкости, определенного рода насильственности, сверхответственности, вины и т.д.), являются контрпереносными, они провоцируются двумя противоречивыми посланиями К.: «Я умру без вас, что я без вас буду делать, без вас я не могу, вы обязаны мне помочь - вы, Е.Т., не родной, не близкий мне человек». Приняв серьги, терапевт перейдет границы терапевтических отношений (на что пациентка втайне надеется), отказавшись - подтверждает враждебно-недоверчивые ожидания. Пользуясь языком теории «объектных отношений», терапевт ощущает непосредственную «втянутость» в интимные отношения, включенность в них помимо своей воли, вопреки разуму, чувствует «своей кожей». И в этом смысле можно сказать, что, «внушив» терапевту

чувство растерянности, сверхответственности и вины на данный момент, К. удалось одержать над терапевтом победу.

Между тем как однажды «проговорилась» К., именно она сама всю жизнь «подыхала из-за денег», и, опираясь на контрпереносные чувства, психотерапевт возвращает К. к этой теме.

Е.Т.: У меня ощущение, что именно на проблеме денег для вас завязаны человеческие отношения, и я чувствую себя в них ввязанной - вот в чем дело.

К.: Вы себя-то исключите, Е.Т., вы-то тут вообще не при чем. Почему это вы ввязаны (Усмешка.)?

Е.Т.: Может быть, вы и правы (задумчиво), что это моя часть проблемы, что я как-то начинаю думать о ваших деньгах. В принципе терапевт не должен об этом думать, в этом смысле вы правы. Может быть, я немножко излишне влезаю в вашу шкуру и, больше эмоций, что ли, вкладывая, сама дистанцию теряю. Вы мне сейчас указали на это, и я чувствую, что действительно здесь как-то... (в раздумье).

Итак, психотерапевт чувствует себя втянутой, «ввязанной» в жизненную ситуацию К., а сама «завязанность человеческих отношений К. на проблеме денег» становится явной в самой психотерапии, причем «любовь» ассоциируется с образом родной матери, с непосредственным чувством любви, а «деньги» - с образом мачехи.

В рамках этой встречи К. произносит: «Я переложила свои проблемы на вас, я в общем-то не хотела...»

Е.Т.: А, может быть, вам и хочется на меня-то переложить.

К.: Ну, хочется-то хочется, но вы же говорите, что это невозможно. (Пауза.)

К. (откашливается): Ну, как - я к вам как к близкому, что ли, обратилась (плачет)... Ну, я не знаю, вы же говорите, что это в общем-то невозможно... Поэтому мне тоже неудобно.

Е.Т.: Значит, вы ко мне обращаетесь как к близкому, а я - такая же, как ваши близкие, которые отказываются дать вам взаймы деньги... получается так... так для вас это звучит.

К,: Ну, не знаю, тут же, действительно, связано это...

Благодаря прояснению трансферентных и контртрансферентных чувств психотерапевт дает обобщающую интерпретацию, проясняющую как неосознаваемую мотивацию обращения за помощью, так и трудности образования рабочего альянса.

Е.Т.: Как я вас слышу, вам хотелось бы чувствовать во мне человека, которому не нужно платить, к которому можно прийти и переложить свои беды... Как если бы у вас была палочка волшебная в руках...

(К. плачет.) Мы сейчас говорим о ваших чувствах, о желаниях, необязательно это поступки.

К.: Так мне всегда в общем-то хотелось бы, чтобы такой человек был... Оно, видно, даже не хотелось, а подсознательно где-то... (плачет). (Длительная пауза.)

Е.Т.:Да.

Таким образом, обнажается структура модели привязанности, модели Я - значимый Другой, имеющиеся у пациентки, что вызывает наибольшую динамику терапевтического процесса. Пациентка «возвращается» в состояние беспомощности, вновь «оживает» чувство разрушенной связи со значимым Другим, что раскрывает наиболее генетически ранние пласты сознания пациентки. И в этом смысле терапевтический процесс углубляется до реконструкции дефицитарного паттерна базовых отношений привязанности - «реально», на материале отношений терапевта и пациента, «здесь и сейчас».