О Мелком бесе

Только жизнь вне городского общества остаётся свободной от стыда, злословия и зависти. Одной лишь Надежде Адаменко удается избежать влияния города и городских сплетен и сохранить радушную добросердечность, ибо она живет в мире книг. Она благородно игнорирует дерзость брачного предложения Володина. Сёстры Рутиловы ведут себя мстительно в дионисическом смысле: они сносят отказ Передонова жениться на ком-либо из них и довольствуются насмешками, пока город не начинает угрожать их частной жизни. Тем не менее они участвуют в жизни города и частично разделяют его менталитет. Таким образом, их положение между двумя мирами становится все более безвыходным.

Наш вывод состоит в том, что через систему отсылок к языческой культуре (греческой, японской и русской) Сологуб делает мир Людмилы и Саши миром дионисически – аморальной красоты, произвола и творческого порыва, который противостоит извращённой, противоестественной мстительности и мелочности передоновского мира, но в конце концов оказывается ими разрушенным. Так же как и в «Вакханках», дионисический мир у Сологуба находится по ту сторону морали и культуры. Враждебность непосвященных приводит этот мир к всплеску агрессивности и произвола.

Саша и Людмила прибегают к обману и хитрости; безумные фантазии Людмилы едва не оканчиваются растерзанием Саши маскарадной толпой. Маскараду не удается примирить противоречия жизни или же объединить город в коллективном дионисическом действе, которое изменило бы модус его существования. Празднество не далось и забыто; память о нем затмевается безумным убийством, совершенным Передоновым. Подобно Еврипиду, Сологуб отказывается выносить приговор Людмилиному мифу об освобождении и красоте; мы только знаем, что мир Передонова остается к нему глухим.

Александр Блок

Из статьи «О реалистах».

…Рассказывать содержание, «сюжет» и т.д. невозможно и ненужно: роман Сологуба – прехитрая вязь, такая же тонкая и хитрая, как сама жизнь. Творчество же сделало единое, но самое великое дело: продело сквозь эту жизнь – красную нить. И по этой нити мы следим за рассказом /…/ о том, во что обращается человек под влиянием «недотыкомки», и о том, как легки души и тела тех, кто избежал её влияния. В зависимости от этого – главные герои романа – учитель Передонов, уездная барышня Людмила Рутилова и гимназист Саша Пыльников.

Вся мерзость Передонова и «Голгофа» и священная искренность творца этого образа – Сологуба – превосходно разобраны в критике, например, в статье А.Горн-фельда. Предполагая знакомство читателя с романом – одной из самых выдающихся вещей в русской литературе за последние годы, – я начну свою речь с тех положений, на которых остановился А.Горнфельд. «Для тех, кто знаком с литературными признаниями авторов, – пишет Горнфельд, – совершенно ясно, где Сологуб ощутил передоновщину всего больнее и страшнее: в себе самом… Для меня ясно: Фёдор Сологуб – это осложнённый мыслью и дарованием Передонов. Передонов – это Фёдор Сологуб, с болезненной страстностью и силой изображённый изобличителем того порочного и злого, что он чувствует в себе…» Это – первый и самый глубокиё вывод Горнфельд. Остаётся только развить его: Передонов – это каждый из нас, или, если угодно, скажу мягче: в каждом из нас есть передоновщина, и уездное захолустье, окружающее и пожирающее Передонова, есть нас всех окружающая действительность, наш мир, в котором мы бродим, как бродит Передонов вдоль пыльных заборов и в море крапивы. «Угаси» только «дух» (то есть утяжели плоть, а это последует немедленно за угашением духа), как сделан Передонов, и упадёшь в эту крапиву, как дубовая колода, и там разбухнешь. В этом – великое общественное значение «Мелкого беса». И была бы великая безысходность…в романе Сологуба, если бы не светлое место, не тонкая нить, не благоуханное соседство с Передоновым той пары – гимназиста с барышней…

«Один эпизод, – пишет Горнфельд, – мне кажется особенно любопытным и выразительным: это почти не связанный с историей Передонова протяжный и обстоятельный рассказ о том, как одна из барышень Рутиловых ведёт любовную игру с хорошеньким мальчуганом. Я говорил недавно о нашей эротической литературе, но должен признать, что её реалистические эксцессы – детская игра, наивная и невинная, в сравнении с чудовищным напряжением похоти, которое вложено здесь в рассказ о том, как молодая девушка развращает невинного мальчика. Оба остаются физически невинными – но тем более ошеломляет эта беспредельная извращённость». Таков вывод Горнфельда, гласящий о том, что Людмила и Саша – образцы «отвратительно исковерканной жизни». Я убеждён, что этот вывод не только неверен: он искажает смысл всего романа.

Эпизод, о котором я говорю, насколько мне известно, не имеет подобных себе во всей мировой литературе. Разве только в древней идиллии можно отыскать глубокие его корни. Но вся смелость, оригинальность и глубина Сологуба заключаются в том, что в обыденности, в мещанстве «как таковом» он открыл родник нескудеющей чистоты и прелести. (…) Когда читаешь о том, как веселятся и играют Саша и Людмила – оба молодые и красивые, как они душатся духами, как наряжаются, как смеются, как целуются, как над буднями уездной крапивы празднуют праздник лёгкой плоти, – когда читаешь, кажется, смотришь в весеннее окно. Вот она наконец, плоть, прозрачная, лёгкая и праздничная; здесь не уступлено пяди земли – и земля благоухает, как может и цветёт как умеет; и не убавлено ни капли духа, без которого утяжелились бы и одряхлели эти юные тела; нет только того духа, который разлагает, лишает цвета и запаха земную плоть. Ничего «интеллигентного», всё – «мещанское». Ни одной мысли, но совершенная мера. Потеряй только эту меру, рухнет юность, зароится похоть и нечисть, как роится она всюду кругом – Передонове, в уездной церкви, в чернозубых дамах, в городских развратниках, в канавах вдоль мостков. Но комната Людмилы – во втором этаже, а там празднуют свою красоту эти заоблачные мещане, небесные обыватели – подобные земным богам. Жаль только одного: того, что с таким малым духом может ужиться их благоухающая плоть. Но это – страшная эротика, где всё чисто, благоуханно и не боится солнечных лучей. (…)

1907 г.

А.Блок

Из статьи «Творчество Фёдора Сологуба».

«Яркое мгновение хаоса становится у Сологуба образом, залетевшим из мира преисподней, и наконец воплощается в какое-то полусущество. Перед Передоновым, грязным и глупым животным, «мелким бесом» – уже вертится в дорожной пыли воплощённый ужас, когда он едет на свою свадьбу. Это – и существо, и нет… если угодно – это ужас житейской пошлости и обыденщины, а если угодно - угрожающий знак страха, уныния, отчаянья, бессилия».