Столыпин, старообрядчество, Япония

Что касается хода этого процесса в России, то для его результативности решающее значение имел вопрос о судьбах черного волостного землевладения как той социально-экономической ячейки, которая в условиях продолжающейся крестьянской колонизации и укрепления Московской Руси непосредственно противостояла и феодальному землевладению, и крепостничеству и в недрах которой наиболее рано и наиболее отчетливо проявились черты зарождавшегося в русской деревне нового, раннебуржуазного уклада»³¹.

Именно в XV –XVI вв. в России происходил весьма значительный процесс перестройки аграрных отношений. По замечанию Н.Е. Носова, «охватившее в это время большинство районов страны – и особенно города – развитие товарно-денежных отношений не могло не оказывать прямого влияния и на судьбы черного крестьянства; а именно черное землевладение XV –XVI вв. в силу своей антисеньориальной природы и максимальной (по условиям того времени) свободы от феодальной зависимости было как раз той средой, в недрах которой наиболее рано и наиболее быстро развивается мелкотоварное крестьянское хозяйство»³² [курсив мой - Д.К.]. Для подтверждения этого важного вывода, Носов ссылается как на работы многих исследователей, так и на собственную монографию³³. При этом он отмечает, что «в области землевладения это [процесс развития мелкотоварного крестьянского хозяйства – Д.К.] находит свое выражение в появлении сельских крестьян-богатеев, которые в своей хозяйственной деятельности идут уже по новому пути. Они ведут широкую торговлю сельскохозяйственными товарами, а получаемые от этого капиталы вкладывают как в сельское хозяйство, так и в промыслы и торговлю, сравнительно широко используют в своем хозяйстве труд волостной бедноты, половников (= арендаторов-издольщиков) и наемных работников – «трудников» и «казаков». Социальная дифференциация в среде черносошных крестьян резко увеличивается. А многие крупные села XVI в., особенно связанные с солеварением, вообще превращаются в торгово-ремесленные поселения посадского типа.

Наиболее наглядную иллюстрацию этого процесса дает развитие черных волостей русского Поморья, являвшегося в XVI в. одной из наиболее развитых областей России, районом, превратившимся после ликвидации здесь новгородских боярщин в край почти сплошного черносошного землевладения. По занимаемой территории поморские земли охватывали почти половину России XVI в.»³⁴. Многие крестьяне русского Поморья, как показывают проведенное Носовым изучение истории хозяйственной деятельности их семей на протяжении почти двух столетий, становились в дальнейшем крупными купцами и промышленниками. «Достаточно сказать, что из среды именно таких двинских крестьян-богатеев конца XV в. вышли знаменитые русские промышленники и купцы Строгановы. Любопытно, что именно из этих двинских крестьян («торговых мужиков»), а отнюдь не из представителей столичного именитого купечества, была сформирована царем Иваном IV первая торговая делегация в Англию, которая отправилась туда в 1556г. вместе с капитаном Ричардом Ченслером.

История процесса обуржуазивания русского крестьянства, конечно, особый вопрос, требующий более широких опосредствований и доказательств, но важно констатировать сам факт, что начальным источником этого процесса и была частная собственность на землю, которая уже в XVI в. приобретала черты ранне-буржуазной собственности. Вряд ли можно сомневаться, что подобный процесс имел место, хотя может быть, и не в столь значительных размерах, и среди черносошного крестьянства центральных районов России»³⁵ [курсив мой - Д.К.].

Вопрос о двух тенденциях в развитии социально-экономического строя России XVI в был поставлен в дискуссионном порядке еще в 1967 г. в связи с изучением земельной реформы Ивана Грозного³⁶. И как на позитивный факт, Н.Е. Носов указал на то, что специальное изучение аграрной истории Северо-Западной России конца XV – XVI в., проведенное ленинградскими историками - аграрниками под руководством А.Л. Шапиро, в значительной степени подтвердило его предположения. Во всяком случае, авторы так сформулировали выводы I тома: «В конце XV в. явственно определились два пути развития феодального сельского хозяйства. Первый путь – путь без помещика (или частного вотчинника), без крепостного права, с нормой эксплуатации, оставлявщей возможности для некоторого накопления в богатых крестьянских хозяйствах. Этот путь способствовал развитию крестьянской хозяйственной инициативы, развитию денежности крестьянского хозяйства, развитию расслоения крестьян. В перспективе он несомненно должен был привести к более быстрому переходу к капитализму. Этот путь намечался на государевых оброчных землях. Здесь снизились после конфискации Ивана III размеры обложения и не было мелочной регламентации жизни и быта крестьян.

Другой путь означал укрепление и расширение поместного и вотчинного землевладения, постепенную ломку традиционных невысоких размеров обложения крестьян, увеличение уровня эксплуатации и связанного с ним закрепощения. Этот путь неминуемо приводил к сковыванию хозяйственной инициативы производителя, развитию барщины, задержке темпов экономического развития»³⁷ [курсив Н.Н.].

Все это говорит о том, что в России конца XV – XVI в., как и в ряде стран Западной Европы, были потенциальные возможности для развития крестьянского землевладения фермерского типа, имеющего уже буржуазные тенденции, но развитие поместной системы, особенно активизировавшееся в годы опричнины, когда почти все черные земли центра были розданы в поместья, подорвало этот процесс. Аграрное развитие России пошло по иному пути: товарно-денежные отношения на русской почве не превратили зажиточное крестьянство в фермеров-предпринимателей (слишком велико было противодействие господствующего феодального класса), а, наоборот, ускорило процесс консолидации и расширение базы феодального землевладения в виде поместной системы с барщиной и крепостным трудом. Но именно это крепостное поместье в силу своей внутренней хозяйственной организации, крайне слабо стимулирующей рост инициативы и эффективности крестьянского труда (а следовательно, и общее развитие производительных сил в деревне), очень скоро – примерно с середины XVII в. – становится тормозом экономического развития России и далеко не только в области ее аграрного развития. Резко затормозило закрепощение крестьянства и рост русской торговли, промышленности и городов³⁸.

Это привело к тому, что за почти три века господства крепостничества к началу XX столетия в психологии русского крестьянства произошли значительные изменения. Менталитет его был роковым и чудовищным образом искажен крепостническо-бюрократической системой абсолютистского государства. Многие крестьяне, в особенности те, предки которых относились к категории владельческих, давно свыклись с той уравнительной общинной системой, которая сформировалась за предыдущие несколько столетий. Именно эту навязанную им государством и помещиками искаженную систему они воспринимали естественной, едва ли не единственной формой существования. Возможно, именно это обстоятельство дало основание Столыпину считать, что общинный строй «вкоренился в понятие народа. Нельзя сказать, чтобы он его любил; он просто другого порядка не понимает и не считает возможным»³⁹.

В разных регионах России степень этого непонимания, возникшего и развившегося вследствие искажения крестьянского сознания абсолютистско-крепостнической системой, была неодинакова. Очевидно, в большей степени она проявилась там, где преобладало помещичье, монастырское и дворцовое землевладение, в меньшей – где черносошно-государственное.

Как бы то ни было, но к началу XX века в России существовали различные категории крестьянства, которые по-разному реагируя на ликвидацию общинно-уравнительной системы земледелия в ходе проведения столыпинской аграрной реформы, обнаруживали при этом и разную степень усвоения, привыкания и приверженности к этой системе, и соответственно, разную глубину искажения своего «культурного кода», выражающуюся в готовности вернуться к изначальной общинной традиции.

В наименьшей степени это искажение повлияло на крестьян - старообрядцев. Именно им легче всего было приспособиться к «новым» условиям столыпинской реформы, так как в «хозяйственной жизни старообрядческих поселений на российских окраинах, северных районах и Сибири община, [как система с уравнительными переделами земли – Д.К.], зачастую была очень слаба, а иногда и вовсе отсутствовала, и хозяйство велось на семейно-хуторской основе⁴⁰».

Очевидно, благодаря этому обстоятельству данная категория русского населения могла сравнительно широко и свободно пользоваться теми правами на приобретение земли, которые им предоставила столыпинская аграрная реформа. Впрочем, в данном случае можно говорить лишь о значительной активизации в старообрядческой среде этого процесса вовлечения земли в торговый оборот, так как он мог иметь естественное продолжение и дальнейшее развитие с предшествующей эпохи. Уже «крестьянская реформа 1861 года дала мощный толчок становлению крепких старообрядческих хозяйств. Крестьяне старообрядцы охотно покупали на личные средства землю. По данным Совета всероссийских съездов старообрядцев, рассчитанным по статистической сводке по 50 губерниям Европейской России в 1905 году, на старообрядческий двор приходилось 5,4 дес. купленной земли, а на каждый крестьянский двор лишь 1,1 дес.⁴¹.

Вместе с тем, наряду со стойким неприятием никоновских новшеств в религиозной сфере старообрядцы сохранили и стойкую приверженность древним демократическим традициям вольной самоуправляющейся общины, свободной от уравнительных переделов земли и не приемлющей закрепостительной политики помещичье-абсолютистского государства, являющегося в их глазах воплощением царства антихриста. Как пишет американский историк Дж. Вест: «В отличие от православного крестьянства, чья духовная и экономическая независимость была раздавлена тяжестью самодержавия, старообрядцы бодро и стойко удержались на том самом пути, по которому шла Древняя Русь. Они следовали традициям земского самоуправления и «соборной демократии», уже давно не существовавшими среди основной части населения. В них также воплотилось истинное трудолюбие народа, они были «тверже, энергичнее» других, им были свойственны «трудолюбие, трезвость и развитость» во всех начинаниях … Среди них нет классового деления, поскольку старообрядцев любого общественного строя объединяла работа, этическое и религиозное преклонение перед древним благочестием»⁴². Именно старообрядцы возродили русскую национальную традицию близости человека к труду, когда он становится внутренней потребностью, а отношение между работодателем и работниками, по обычаю родовой общины, принимает характер отношений главы большой семьи (рода) и членов этой семьи⁴³.

Данный вывод позволяет утверждать, что столыпинский аграрный курс во многом соответствовал тому пути, по которому следовали старообрядцы, сохранившие у себя древние принципы мирского общинного самоуправления и раздельного существования семейно-трудовых хозяйств. Владевшие землей на основе индивидуального права эти хозяйства объединялись в общины-братства, которые играли важную роль в социальной, культурной и религиозной жизни. «Среди старообрядцев не было столь сильного сословного расслоения как среди православных новообрядцев, так как из-за своих религиозных убеждений старообрядцы были практически отлучены от дворянства»⁴⁴.

При этом, семейные формы организации труда у старообрядцев существовали не только в сельском хозяйстве, но и в промысловой деятельности, а также фабрично-заводской промышленности. Наглядным примером такого рода организации жизнедеятельности являлись общины русских поморов, издавна жившие на Русском Севере и в частности в бассейне р. Выг. «По форме своей организации Выговское общежительство представляло собой братство, первоначально жившее собственным трудом. Однако, по мере роста его богатств, оно стало также использовать и наемную рабочую силу»⁴⁵. И в этом факте тоже не было ничего принципиально нового. Наемный труд в хозяйствах, составляющих вольную самоуправляющуюся общину – «мир», использовался черносошными крестьянами Поморья еще в XV веке⁴⁶. И это, очевидно, являлось естественным продолжением древней практики. Еще в Киевской Руси времен «Русской Правды» - своде русских законов, составленном в XI в. - «наемных работников именовали наймитами, рядовичами. С ними рядили (заключали договор), их труд оплачивался в денежной форме. В аграрной сфере использовался труд закупов, которые работали по контракту»⁴⁷. И если советский историк В.В. Мавродин, работавший в рамках формационного подхода говорил о феодальной зависимости, то Г.В. Вернадский, один из крупнейших и авторитетнейших историков русского зарубежья, над которым не довлели марксистские схемы, утверждал, что зависимость закупов от феодалов была не феодальной, а финансовой (капиталистической)⁴⁸. И в то время и позднее работники, заключавшие договор найма, находились в зажиточных крестьянских хозяйствах, где они работали, на положении младших родственников. «Характер связи между работодателем и работником в те времена значительно отличался от нынешнего. Он еще носил черты рода (большой семьи) и напоминал отношение отца (хозяина) к членам семьи. Термин _,,найм^,, означал денежную плату за труд»⁴⁹.

Между прочим, подобный порядок, когда отношения между работодателем – крестьянином и наемным работником принимали характер отношений главы большой семьи (или рода), и членов этой семьи, складывались не только у старообрядцев, но и, например, в такой стране как Япония. Как известно, в Японии, в этой самой отсталой и косной когда-то из стран Азии, никогда не пускавшей на свою территорию предприимчивых деловых иностранцев, процесс индустриализации начался лишь в конце XIX столетия. Начался бурно, но не с экспроприации крестьянства. Напротив, революция Мейдзи, освободив японских крестьян от феодальных пут, не ограбила их при этом, но утвердила курс на передачу всей земли крестьянству при сохранении и укреплении принципов общинного самоуправления. В 1868 году новое правительство Японии провозгласило в качестве официальной линии, что «вся земля деревни должна принадлежать крестьянам», а тремя годами позже крестьянам было предоставлено право обрабатывать суходол. Люди получили право продавать и покупать землю. При этом, прежние деревни продолжали функционировать как общины, ведающие взаимопомощью в сельском хозяйстве и другими бытовыми вопросами. Вопрос о праве пользования общинной землей, (не входившей в личное владение) и ирригацией, оставался в компетенции общины. Юридически владельцами земли являлись отдельные индивиды, но на деле земля принадлежала семейным хозяйствам и, как правило, допускалась лишь передача ее последующим поколениям.

Аналогичная ситуация складывалась и в русской общине в ходе столыпинских реформ. По указу 9 ноября 1906.г. каждый член общины («мира») имел право получить часть общинной земли в личную собственность. Крестьянину предоставлялась свобода распоряжаться надельной землей по своему усмотрению, правда сильно ограниченная тем, что передавать землю можно лишь лицам, приписанным к сельскому обществу, закладывать только в Крестьянском банке, и завешать по обычному праву ближайшим наследникам. Таким образом, продать землю не членам общины крестьянин не мог. Ликвидировав передел и передавая крестьянам землю на правах личной земельной собственности, закон, как можно заметить, не уничтожал общину – («мир»), которая продолжала выполнять свою социальную и демократическую роль как организация местного управления и взаимопомощи. «Заслуга» уничтожения общины принадлежит не Столыпину, а сталинской бюрократии.

Кстати, сами японцы говорят не революция Мейдзи, а «реставрация Мейдзи», потому, что там был найден вариант «сословного капитализма» с опорой на общинность и клановую солидарность, воспроизводящий тип межсословных договоров XI века. Тогда, в эпоху феодальной раздробленности и непрерывных войн сложился симбиоз трех сословий. Общины крестьян и цеха ремесленников брали на прокорм и обеспечивали дружины самураев, и те их охраняли. На Руси была схожая ситуация, когда русских князей с их дружинниками содержали русские свободные общинники – смерды, взамен за оборону от набегов других князей и кочевников.

В конце XIX века в Японии устроили промышленные корпорации самураев и ремесленников, которых император направил в Европу учиться на предпринимателей и инженеров, а крестьянские общины переводили на фабрику в качестве рабочих, сохранив при этом семейно-патерналистскую структуру общины. Владельцем фабрики и завода был не индивид, а «дом», рабочие, набираемые из числа бедного крестьянства, считались членами дома и ожидалось, что они будут работать старательно – во имя процветания своего дома. Такой же порядок, семейно-клановых хозяйственных отношений, как отмечалось выше, существовал и в России на старообрядческих предприятиях.

Идея патриархальной фабричной семьи, устроенной по типу деревенской общины, в короткий срок стала давать в Японии впечатляющие результаты. Исходя из этого, можно сказать, что, скорее всего, столыпинские преобразования в большей мере соответствовали не американской и не прусской, (вспомним ленинский тезис о двух путях аграрного развития России в начале XX века и дискуссии советских историков по этому вопросу), а японской модели. При этом, если подходить к этому вопросу более скрупулезно и тщательно, то очевидно, что не Столыпин своей аграрной реформой шел по японскому пути, а наоборот, японцы, по сути, осуществили российский вариант Столыпина, не реализованный у нас, потому что Столыпин своей реформой продолжал ту линию, которая была заложена Великой крестьянской реформой 1861 года, линию возвращавшую Россию на ее изначальный докрепостнический путь развития. Тогда как, японская «реставрация Мейдзи» произошла через 7 лет после нашей Великой освободительной реформы. И получается, что не Столыпин «двигал Россию по японскому пути». Он реализовывал наш, русский путь, но не успел это сделать, а японцы успели, и реализовали у себя идеи, аналогичные тем, что содержала Великая реформа 1861г.

Учитывая это, можно попытаться ответить на поставленный в заглавии статьи вопрос относительно того, что же происходило в крестьянской общине России в ходе проведения столыпинской аграрной политики, следующим образом: в ходе, проведения столыпинской аграрной политики в крестьянской общине России в начале XX в. происходила не модернизация с насаждением какой-то принципиально новой модели аграрного развития, и не реставрация прежних форм аграрного развития в неизменном виде, а модернизация путем реставрации - т.е. восстановление и утверждение древних форм общинной организации жизнедеятельности крестьян в новых исторических условиях.

Проведение исторической сравнительной параллели между японским опытом и российским опытом, осуществлявшимся П.А. Столыпиным, очень важно при проведении историографического анализа работ, посвященных его аграрной политике. Тогда становится очевидным несовершенство некоторых концепций и методологических подходов, применяемых в данной сфере исследований. Как в советское время, так во многом и сегодня многие ученые не без оснований восхищаются японским опытом, говорят и пишут о «японском экономическом чуде» и приводят его в исследованиях по социальным и экономическим наукам как образец и пример для подражания. При этом признается, что Япония совершила мощный рывок в развитии своих производительных сил, именно благодаря тому, что ее правящий слой силой государства навязал обществу производственные отношения, копирующие социальное устройство XI века. А когда Столыпин предложил и проводил по сути то же самое, хотя и в не столь жесткой и радикальной форме, в результате чего, началось наше «русское экономическое чудо», о котором писали европейские газеты в начале XX века, многие авторы до сих пор, работая в русле советской либерально-радикальной историографической традиции, пусть и значительно модифицированной, активно критикуют его аграрную политику и вообще всю реформаторскую деятельность.

В заключение данного анализа следует подчеркнуть, что если попытаться исследовать проблему на макроуровне, а именно так ее и нужно решать, рассматривая в гораздо более широкой, чем это принято, исторической ретроспективе, то нетрудно заметить, что своей реформой в области организации форм поселений и собственно земельных отношений Столыпин не вводил в русскую деревню ничего принципиально нового. Его «новое» - это хорошо забытое старое, поэтому мнение о том, что столыпинская реформа была явлением кабинетным, канцелярским, отвлеченно-доктринерским, чуждым русскому национальному духу и менталитету крестьян, является, на наш взгляд, поверхностным и ошибочным, противоречащим реальной исторической действительности. Столыпин разрушал не общину вообще, а общинную систему землевладения и землепользования, т.е. ту относительно позднюю закостеневшую форму общины, которая насильственно удерживала наиболее самостоятельных, трудоспособных, инициативных крестьян в полукрепостной зависимости через механизм круговой поруки. Иначе говоря, предполагалась не ликвидация общины, как типа социальной организации крестьянства, а ее видовое перерождение, т.е. радикальная трансформация с восстановлением древних форм жизнедеятельности, обусловленных традициями мирского (волостного) самоуправления индивидуальных хуторских хозяйств и других поселений аналогичного типа, получившими свое наиболее полное воплощение в период т.н. «золотого века» русской деревни (примерно с 1460-х до 1560-х гг.). Таким образом, благодаря столыпинской аграрной реформе Россия вновь обретала утраченную когда-то национальную основу и возвращалась на свой исконный исторический путь развития. При этом право крестьян на свою землю закреплялось на законодательном уровне и приобретало надежную гарантию защиты со стороны государства.

1 Зырянов П.Н. П.А. Столыпин: политический портрет. М. 1992. С.60, 123.

2 Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России. 1907-1914 гг.М. 1992. С. 139,254.

3 Полканов В.Д. Уроки столыпинской аграрной реформы // П.А. Столыпин и исторический опыт реформ в России. Омск. 1997. С. 87-90.

4 Шепелева В.Б. К вопросу о современной историографической ситуации относительно реформаторской деятельности П.А. Столыпина // П.А. Столыпин и исторический опыт реформ в России. Омск. 1997. С. 53.

5 Милов Л.В. О причинах возникновения крепостничества в России // История СССР. 1985. № 3. С. 178 -179.

6 Милов Л.В. Указ. соч. С. 179.

7 Дегтярев А.Я. Русская деревня в XV-XVI веках. Очерки истории сельского расселения. Л. 1980. С. 38,49, 103-107 и далее; Он же: Сельские поселения Северо-Запада России. / / Аграрная история Северо-Запада России XVI века. Л. Наука. Т. II. Раздел I I. Гл. 2. С. 145; См. также: Осьминский Т.И. Население новгородских пятин в конце XV в. / / Аграрная история Северо-Запада России (вторая половина XV – начало XVI в.). Л. Наука. 1971. Т. I. Раздел I I I. Гл. 1. С. 324.

8 Милов Л.В.Указ. соч. С183.

9 Павлов–Сильванский Н.П. Феодализм в России. М.1988.С.208.

10 Алаев Л. Частная собственность на святой Руси. / / Новое время. 1991. № 10. С. 38; Раскин Д.И., Фраянов И.Я., Шапиро А.Л. О формах черного крестьянского землевладения XIV - XVII вв. / / Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л. 1972. С. 8.

11 Павлов-Сильванский Н.П. Указ.соч. С. 43-47.

12 Швейковская Е.Н. Нормы обычного права в земельно-распорядительных сделках крестьян Русского Севера первой половины XVII в. (По материалам Сольвычегорского уезда) // История СССР. 1985. №.2.С.96-111; Копанев А.И. Крестьянское землевладение Подвинья в XVI в. // Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л. 1972. С. 103-137.

13 Стариков Е. Община: от русской марки к уравнительным переделам // Знание-сила. 1994. №3. С. 18.

14 Шапиро А.Л. Черная волость. / / Аграрная история Северо-Запада России (вторая половина XV – начало XVI в.). Л. Наука. 1971. Т. I. Раздел II. Гл. 1. С. 54.

15 Копанев А.И. История землевладения Белозерского края XV – XVI вв. М. – Л. 1951. С. 90 и далее.

16 Копанев А.И. Крестьянское землевладение. / / Аграрная история Северо-Запада России XVI века.(Север, Псков. Общие итоги развития Северо-Запада). Л. Наука. Т. II. Раздел I. Гл. 1. С. 13.

17 Носов Н.Е. О двух тенденциях развития феодального землевладения в Северо-восточной Руси в XV - XVI вв. / / Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л. 1972. С. 65 – 67.

18 Лурье С. Российская государственность и русская община // Знание-сила. 1992. №10. С.4.

19 См. Сухотина Л.Г. Формы землепользования, земледельческие системы и орудия труда в сибирской деревне второй половины XIX в. // Вопросы истории Сибири. Вып. 3. Томск. 1967. С.58-70; Горюшкин Л.М. Сибирское крестьянство на рубеже двух веков (конец XIX – начало XX). Новосибирск. 1967. С. 235.

20 Павлов-Сильванский Н.П. Указ.соч. С.238.

21 Павлов-Сильванский Н.П. Указ.соч. С. 50.

22 Бородай Ю.П. Кому быть владельцем земли // Наш современник. 1990. № 3. С. 105.

23 Тюкавкин В.Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М. 2001. С. 126, 151 – 153.

24 Тюкавкин В.Г. Указ. соч. С.191, 198, 203.

25 Мацузато К. Столыпинская реформа и российская агротехнологическя революция // Отечественная история. 1992. № 6. С. 197; См. также Анфимов, А.М. Неоконченные споры. // Вопросы истории.1997. №6. С.55.

26 Бородай Ю.П. Кому быть владельцем земли / / Наш современник. 1990. № 3. С. 111.

27 Тюкавкин В.Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М. 2001. С. 178.

28 Тюкавкин В.Г. Указ. Соч. С. 179.

29 Раскин Д.И., Фраянов И.Я., Шапиро А.Л. О формах черного крестьянского землевладения XIV - XVII вв. / / Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л. 1972. С. 30; Александров Б.А. Возникновение сельской общины в Сибири [XVII век]. / / История СССР. 1987. № 1. С. 54 – 55.

30 Носов Н.Е. О двух тенденциях развития феодального землевладения в Северо-восточной Руси в XV - XVI вв. / / Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л. 1972. С. 57.

31 Носов Н.Е. Указ. соч. С. 51, 57.

32 Носов Н.Е. Указ. соч. С. 67 – 68.

33 Носов Н.Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Гл. III. Л. , 1969.

34 Носов Н.Е. О двух тенденциях… С. 68 – 69.

35 Носов Н.Е. Указ. соч. С. 69.

36 Носов Н.Е. Собор «примирения» 1549 г. и вопросы местного управления (на перепутье к земским реформам). / / Внутренняя политика царизма (Середина XVI -начало XX в.). Л. 1967. С. 5 – 7.

37 Аграрная история Северо-Запада России (вторая пол. XV – начало XVI в.). Л. 1971. Т. I. С. 372 – 373.

38 Носов Н.Е. О двух тенденциях развития феодального землевладения в Северо-восточной Руси в XV - XVI вв. / / Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л. 1972. С. 70.