книги / Онтологический смысл понятия хронотопа

ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ ПОНЯТИЯ ХРОНОТОПА

и запечатленное различаются как внешнее (находящееся «в» «окружающем мире») и внутреннее (находящееся во внутреннем мире хронотопа). Изображенное отсылает только к запечатленному образу. Запечатленный образ, в свою очередь, отсылает к самому запечатанному в нем бытию: хронотоп есть вместилище, семантическое пространство, комната, замкнутая, закрытая, во внутреннем мире которой и внутренним миром которой выступает вечность изначального подлинного бытия как такового.

Различив изображение и запечатленный образ, созерцание устремляется дальше, вглубь. Изображение отсылает к образу. Созерцание самого запечатленного образа выступает феноменальным вхождением в хронотоп; «физическому» зрению сопутствует умозрение таким же образом, как эйдос проявляется в мирском сущем. Размыкая печать бытия, созерцание входит в хронотоп образа, несущий запечатленное

ввечности бытие; внутреннее пространство хронотопа и есть вмещающийся в нем эйдос. Хронотоп бытийного образа «вне» мира, окружающего созерцание. Созерцание уходит прочь от мира в хронотоп запечатленного. Хронотоп образа не «есть», не «находится» ни «вне», ни «внутри» мира. Хронотоп запечатленного образа выступает вечным хранилищем бытия, запечатанным печатью бытия. Созерцая запечатленный образ, созерцание размыкает печать бытия, охраняющую внутренний мир хронотопа. Вхождением в хронотоп образа созерцание обязано чистой изначальной феноменальности хронотопа, несущего и сохраняющего само изначальное бытие. Хронотоп выступает исходным бытийным феноменом. В его внутреннем мире, несущем в себе запечатленный образ, сохраняется первоначальное бытие. Хронотоп содержит

всебе смысловое поле образа, его семантическое единство. Запечатленный образ отсылает к своему внутреннему миру как к исходному основанию. Хронотоп запечатленного образа являет созерцанию само бытие, его отпечаток, сохра-

161

А.В. ПОЛИТОВ

ненный в вечности. Образ, хранимый внутренним миром, несет на себе этот бытийный отпечаток.

Запись как модус запечатления относится к сущему, но не первоисходна по отношению к бытию. Бытие не поддается «записи» и не служит для нее предметом. Но сущее подвержено записи и может быть записанным1. Запись отсылает к смысловому полю записанного сущего. В начале рассмотрения запись предстает как инструментальный феномен, направленный исключительно на сущее. Однако в своем истоке феномен записи отсылает к первоисходному феномену хронотопа. Не отсылая напрямую к бытийному истоку, запись, тем не менее, феноменально раскрывается при помощи хронотопной структуры, сохраняющей в себе смысл записанного. В своем исходном состоянии запись сущего сама предстает как сущее, приобретая инструментально-технологическую окраску. Запись имеет свое основание в качестве искусственного сущего. Это техническое сущее служит шасси для записи, помогает записи утвердиться в мире. На основе своего вещественного сущего запись в мире «есть» как сущее. Звук, голос подвержены записи. Записываются они как сущие, на вещественное шасси записи. Записанное записью сохранено в качестве сущего. Однако смысл, феноменально раскрывающийся в созерцании, не поддается «записи» как сущее и вообще не поддается никакой «записи». Запись инструментальна и технологична, обременена вещественностью своего основания. Запись записывает только сущее, и в силу этого запись как таковая не может создавать своего хронотопа, который мог бы выступать феноменальным хранилищем записанного. Запись «есть» или не «есть», поскольку она записывает исключительно сущее. Феномен невозможно «записать». Но запись так или иначе к феномену отсылает. В таком

1 Имеется в виду аудио, видео и текстовая запись. В тексте будет рассмотрена аудиозапись.

162

ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ ПОНЯТИЯ ХРОНОТОПА

случае запись выступает инструментальным феноменом, таким, который только отсылает к смысловому полю, не имея своего хронотопа. При слушании записи происходит слушание записанного сущего; это слушание служит отправной точкой для феноменального вслушивания. При слушании происходит феноменальное вслушивание, запись раскрывается как феномен. Запись имеет определенный фон и происходит на определенном фоне. Фон записи также предстает как сущий. На фоне выступает звучащее. Вслушивание на основе звучащего отсылает к самому феномену. Хронотоп феномена не принадлежит к самой записи, но хранит в себе смысл и образ записанного сущего.

Слушание записи перерастает во вслушивание в то, что звучит в записи. Звучащее, говорящее, шумящее в записи служит отправной точкой для феноменального раскрытия смыслового образа, цельности звучащего как феномена. Образ звучащего, его смысловое содержание, его цельность отсылают к внутреннему миру звучащего в записи. Хронотоп того, что звучит в записи, хранит смысл звучащего. Хронотоп феноменально раскрывается в слушании. Запись может служить лишь инструментальным феноменом, не отсылая к внутреннему миру, но отсылая к звучащему в ней. Звучащее, в свою очередь, служит исходной точкой для раскрытия феноменального плана. Ни запись, ни звучащее в ней сами по себе феноменально не отсылают к бытийному истоку. Хронотоп, раскрывающийся на заключительном этапе вслушивания, хранит в своей вечности смысловой образ, к которому обращено слушание. Раскрытие хронотопа зависит от степени первоисходности смысла. Если смысл далек от бытийного истока, подвержен влиянию мирского, тяготит

ксвоей сущей основе, то внутреннему миру в таком случае «нечего хранить». Вещественная мирская основа притягивает

ксебе смысловой образ, навешивается на него, как ярмо, тянет вниз, к материальному основанию. Такой образ, погруженный

163

А.В. ПОЛИТОВ

всущее, оказывается не в силах создать свой хронотоп, поэтому его семантическим миром оказывается сам мир сущего,

вкоторый погружен образ. Феноменальное отсылание в этом случае невозможно, так как единственным условием проявления феномена и обращения к нему выступает хронотопная структура, в которой разворачивается эйдос. Только в семантическом мире хронотопа сущности возможно созерцание бытийного истока. Ослабленный мирским образ не отсылает к своему автономному семантическому миру. Тот образ, который противопоставляет себя окружающему миру, способен создать хронотоп. Смысловой образ «живет» в своем внутреннем мире, сохраняясь в его феноменальной чистоте, возвышаясь над миром сущего. Такой образ, возвышающийся над миром, подлинен, в своем внутреннем мире отсылает к самому бытию. Образ, погруженный в свой внутренний особый мир,бытиен.Бытийный образотсылаетотмира кбытию, в свой хронотоп, в котором обнаруживается чистый исток бытия.

Смысл записанного отсылает к своему хронотопу в том случае, если звучащее в записи обращено не к миру, но от мира к своему внутреннему миру как к родному дому, к месту обитания, месту успокоения, месту вечной жизни. Хронотоп – дом бытия, дом эйдоса. Значимость смысла и образа определяется его внутренним миром. Образ, имеющий только мирское содержание, отягощенный сущим, не в силах создать свой хронотоп; образ, старающийся максимально оторваться от мира, обретает свое успокоение во внутреннем мире: таким способом определяется значение записанного, того, что звучит

взаписи. Сам же феномен записи носит инструментальный характер. Не запись как таковая создает свой хронотоп, но то, что звучит в записи. Феноменально раскрывается не запись, а записанное, звучащее в записи, эйдос. Записанное отсылает к своему смыслу. Смысл, сообразно своей первоисходности по отношению к бытию, отсылает или не отсылает к внутреннему миру. Однако не все звучит в записи; фон записи не под-

164

ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ ПОНЯТИЯ ХРОНОТОПА

лежит. Фон невозможно записать, ибо сама запись имеет собственный фон, который уничтожает мирской фон, не дает ему записаться. Записанный фон мирского невозможно услышать, так как в записанном звучит только фон самой записи. Важно то, что говорится, что слышится в записи, то, что в ней услышано, проговорено, озвучено. Фон здесь не играет феноменальной роли; более того, шумящий фон сущего, сопровождающий запись, мешает вслушиванию в то, что звучит в записи. То, что звучит, отсылает к смыслу, феноменально открывающемуся в слушании. Записанное, сохраненное, запечатленное – то, что оставило след.

Книга образует собственный хронотоп. В начале она предстает как предмет, существующий «в» мире; книга просто явлена как сущее. Книга как феномен в виде сущего не может быть раскрыта, потому что материальное сущее не способно создать подлинное целое. На «предметном» уровне цементируемая общность неминуемо распадается на отдельные предметные составляющие; в историко-философском дискурсе это было отражено в довольно известном споре о так называемом «пределе делимости материи». Книга

ввиде сущего может служить только отправной точкой, материальным основанием. Вхождение в хронотоп книги предполагает несколько этапов. Первым этапом вхождения служит раскрытие книги. Всем своим внешним видом, и как сущее, и как феномен, книга располагает к раскрытию. Книга

взакрытом виде говорит о раскрытии. Раскрыть книгу значит совершить первый шаг на пути в ее хронотоп. На этом этапе

всвоих правах находится созерцание. Но далее созерцание инструментально оказывается бесполезным. Книга не подлежит созерцанию, но подлежит чтению. Через феноменальное созерцание книга не раскрывается. Созерцание должно перейти в чтение, перейти на следующий этап раскрытия хронотопа книги. Книга и текст не выступают однопорядковыми феноменами. В контексте раскрытия хронотопа текст

165

А.В. ПОЛИТОВ

вторичен по отношению к книге (как «культурное явление», текст, несомненно, гораздо более значим и обширен, чем книга). Чтение читает книгу, но читает текст. Книга раскрывается чтению через текст. Текст выполняет инструментальную роль. Чтение текста книги служит следующим этапом вхождения в ее хронотоп. Чтение текста являет образ, распахивает смысловое поле книги. Чтение текста втягивает в его внутреннее поле, помещает «внутрь» книги. Помещенное внутрь, чтение оказывается в смысловом поле книги. Чтение переходит вновь на ступень созерцания, на данном этапе – созерцания внутреннего смыслового поля текста. Образы предстают перед феноменальным созерцанием при чтении текста. Видение напечатанных букв в виде текста ничего не дает созерцанию. Чтение текста служит инструментальным феноменом для представления образов в созерцании. Созерцание не замечает текста, чтение не читает образы. Но чтение читает текст, и это служит условием для проявления образов перед созерцанием. Процесс выстраивается двояко: чтение читает текст, перед созерцанием предстают образы, сопровождающие чтение; чтение служит предварительным условием появления образов. Последнее означает не только восстановление созерцания, но и получение им приоритета перед чтением. Чтение, будучи инструментальным феноменом, уступает созерцанию, входящему в свои права, входящему во внутреннее смысловое поле текста. Вначале смысловое поле развертывается на основе массива текста, «внутри» этого массива. Но потом перед созерцанием распахивается сам хронотоп книги. Смысловое поле, опирающееся на массив текста как на материальное основание, служит отправной точкой для раскрытия хронотопа книги. Раскрытие хронотопа означает раскрытие книги как таковое, значит восстановление эйдетического целого и горизонта понимания. Входя в хронотоп, созерцание оказывается «внутри» книги, в ее смысловом поле. Теперь, на заключительном этапе, созерцание полностью по-

166

ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ ПОНЯТИЯ ХРОНОТОПА

гружено в хронотоп книги, сохраняющий ее смысловое поле

всвоей вечности. Выход из хронотопа книги означается ее закрытием. Закрывая книгу, отрываясь, отвлекаясь от нее, созерцание отрешается от ее смыслового поля, попадая обратно

вмир. Отпадая от хронотопа обратно во «внешний» мир, созерцание сохраняет образы внутреннего мира прочитанного

впамяти. Помня о посещенном семантическом мире, созерцание стремится к нему, исходя от окружающего мира. Только через хронотоп созерцание может приблизиться к самому бытию, попав в замкнутую вечность хронотопа-эйдоса.

Особенным является хронотоп сна, замкнутый в себе. Хронотоп сна – его смысловое пространство, семантическое поле. Хронотоп сна ограждает себя от «внешнего» мира, выступая чуждым ему. Различие между миром сна и «внешним» миром достигает такой степени, что они различаются как «сон» и «явь». Сон и явь отмежевываются друг от друга. Явь заявляет свое монопольное право на действительность. Явь низводит сон в неясность. По сравнении с явью сон может быть смутен, загадочен, «нелогичен», страшен. Сон нужно истолковывать, озадачивается явь. Явь задается вопросом, что означает сон, что и почему «приснилось». Явь создает сонники, лаборатории, исследования, чтобы «понять» сон. Сон не самостоятелен, он всего лишь результат действия физических и психических механизмов, разъясняет явь. Сон лишь отражает метаморфозы, происходящие с человеком, сон есть лишь туманные образы, случайно возникающие и исчезающие без следа. «Жизнь» разделяется на сон и явь. Это две противоположности, которые проводят между собой пограничную линию. Эта противоположность не оставляет выбора: либо жизнь протекает во сне, либо наяву. Но право реальности явь оставляет только за собой. Явь приватизирует действительность себе. Сон изгоняется в область загадочного, неясного, непривычного. Сон нужно трактовать, истолковывать. Сон пугает. Явь связывает сон слоями техник: лече-

167

А.В. ПОЛИТОВ

ния от бессонницы, снотворным, толкованием, депривацией сна. Сон связан с чернотой, темнотой, ночным страхом, ночным «отдыхом». Для яви сон естественен своей утилитарностью – сон предназначен для «отдыха». Явь делает сон естественным с помощью объяснения сна как «времени для восстановления сил». Поэтому сон начинает оцениваться явью – в диапазоне от «хорошего» до «плохого». Все обыденные трактовки сна имеют под собой одну скрываемую цель – принизить сон, сделать его несамостоятельным. Сон забывается, изгоняется из памяти явью, светом дня, бытовой суетой, жизненными делами. Сну не место в действительности. Отсылание сна в глубинное – упрямо повторяемый жест. Явь производит разные жесты, имеющие одну цель – принижение, обмирщение сна. Сон забыт, низвержен в глубинное, во тьму ночи, в черноту ничто. Явь и сон не сойдутся, граница между ними непреодолима, возведена навечно. Сон обречен остаться в тени, во мраке ночи, во тьме неизвестности.

По силе образов хронотоп сна превосходит запечатленное. Хронотоп сна самостоятелен, особенен, вечно будет притягивать созерцание своей потусторонностью. Хронотоп сна радикально противоположен «внешнему» миру. Сон приходит из неизъяснимого откуда, которое загадочно и скрыто. Таинство сна и посмертное бытие не будут прояснены. Созерцание рвется ко сну, это рвение неиссякаемо. Вхождение в хронотоп сна так же загадочно, как и сам сон. Для созерцания вхождение в мир снов скрыто во мраке. Переход из яви в сон труден и таинственен. Созерцание желает войти в мир сна. Оно отрешается от мира, погружается в черноту ночи. Созерцание, чтобы начать вхождение в мир сна, решительно отказывается от мирских образов, погружая их во тьму. Созерцание старается очистить поле зрения, чтобы осталась только одна чернота. Это явленное ничто, сплошной темный фон, в который погружается созерцание. Но созерцание все еще остается в мире, наяву. Сон еще не

168

ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ ПОНЯТИЯ ХРОНОТОПА

пришел. Сон никогда не приходит по зову, никогда не отвечает на стремление созерцания. Созерцание зовет сон, обращаясь в черноту ничто. Но сон не приходит. Созерцание мучается ожиданием. Сон приходит только сам по себе, из неведомой дали, из таинственного откуда, из неоткуда. Вхождение в сон скрыто для созерцания и для памяти. Сон оберегает свое появление, скрывает его во мраке ничто. Созерцание попадает в полосу ничто, в явленное отсутствие. В такой непостижимой внемирности сна, окружившего себя полосой ничто, созерцание усматривает особую притягательность сна. Тотальная антимирность сна заставляет относиться ко сну с трепетом. Поклоняясь сну, созерцание приносит в жертву мир, решительно погружаясь во тьму, готовясь ко сну. Созерцание всегда обнаруживает себя в мире сна внезапно, как бы пробуждаясь после полосы ничто. Созерцание вновь обрело актуальность; теперь для созерцания актуально пространство сна. Это «единственный» мир, актуально доступный созерцанию. Никакого «другого» мира после вхождения в мир сна для созерцания нет и быть не может. Созерцание добилось искомого – оно вошло в мир сна и актуально присутствует в нем. В стороне остается вопрос о «самостоятельности» или «несамостоятельности» сна, потому что в подобном вопрошании упускается сам сон как феномен.

Сон развертывается созерцанию как мировой феномен. Созерцание входит в сон, как в мир. Сон после актуализации является созерцанию в образе привычного для него «внешнего» мира, но не привычны образы, предстоящие созерцанию в мире снов. Созерцание захвачено сном, вовлечено им в действие. Сон разворачивается перед созерцанием. Созерцание с каждым сном проживает жизнь. Однако созерцание, идущее от мира, имеет и мирскую временность. Поэтому созерцание постигает катастрофическая участь: во вневременном внутреннем мире сна созерцание пребывает лишь временно. Созерцание пришло в мир, где нет мирского времени,

169

А.В. ПОЛИТОВ

лишь на время – парадоксальная судьба созерцания. Выход из хронотопа сна также покрывается туманом для созерцания. Однако выход не полностью совпадает с вхождением. Вхождение в мир сна сопровождается полосой ничто, отделяющей мир от хронотопа сна. Выход, в свою очередь, сравним образно с внезапным выпадением из сна обратно в мир. Мир призывает к себе, втягивая созерцание обратно. Мир возвращает созерцание, забирая его назад. Образ, созерцаемый во сне, бывает обрублен требующим возвращения миром. Созерцание опять переживает свою временность. Это переживание выражается в уходе созерцания в память: созерцание пытается вернуться в образ сна, хранимый в памяти. Но образ сна уходит, рассыпается. Явь задавливает память о сне, стирает его образ, многочисленные дела затмевают образ сна. Память оказывается бессильна. Сон стирается, уходит. В памяти остаются лишь осколки от образов сна, память не может синтезировать цельность образа, оставляя лишь смутные воспоминания. Воспоминания о сне связаны с запечатлением образа сна. Созерцание обращается к запечатленному, надеясь еще раз войти в хронотоп сна. Но цельность образа нарушена, невосстановима. Поэтому и созерцание, и память постигает печальная участь: не в силах восстановить цельность образа, они принуждены хранить его разрозненные фрагменты, искусственно их соединяя. Образы сна, хранимые в памяти, смутны, туманны, обрывочны, неясны. Образ сна обречен на забвение.

Созерцание запечатленного образа открывает путь в его внутреннее пространство, в котором запечатленное бытие хранится вечно. Хронотоп не просто хранит запечатленный образ, а выступает смысловым полем, феноменально отсылающим к бытию как таковому, первоисходной бытийной субстанции. Поскольку хронотоп-эйдос выступает вместилищем бытия, является первоосновной онтологической структурой, то значение его как бытийной матрицы универ-

170