Платон.Теэтет

Теэтет. Правда.

Сократ. Поэтому, не будем пока легкомысленно порицать человека, произнесшего рассматриваемое теперь определение знания, будто он ничего не сказал. Ведь может быть, говоря, он не это говорил, но, на вопрос о чем-либо отдельном, — что такое оно, — дал вопрошающему ответ (207) посредством стихий.

Теэтет. Как бы это, например, Сократ?

Сократ. Например, и Исиод говорит⁸⁸ о колеснице, что она построена из ста деревянных частей. Этих частей я не мог бы перечислить, да, полагаю, и ты тоже; однако ж, кто спросил бы нас, что такое колесница, мы довольны были бы своим ответом, если бы могли указать на колеса, на оси, на кузов, на парапеты, на ярмо.

Теэтет. Конечно.

Сократ. А тот-то, может быть, нашел бы нас смешными, что отвечаем посложно, как если бы отвечали на вопрос о твоем имени, хотя мы думаем и говорим, (В) что говорим, правильно, и почитаем себя грамотными, умея грамотно произносить слово, служащее Теэтету именем. Между тем ни о чем нельзя говорить с знанием, пока не будет ограничен предмет посредством стихий, при истинном мнении, о чем уже сказано было и прежде.

Теэтет. Да, сказано.

Сократ. Так-то и о колеснице мы имеем, конечно, правильное мнение; но кто может разложить ее сущность на (С) те сто частей, тот, взяв это и к истинному мнению присоединив умственность, вместо искусственного мнителя, по определении целого стихиями, становится знатоком относительно сущности колесницы.

Теэтет. II это, тебе кажется, хорошо, Сократ?

Сократ. Если кажется тебе, друг мой, и если умственность принимаешь ты, как путь стихии отдельного предмета; а о неумственности в слогах или еще в больших сочетаниях скажи мне, чтобы нам рассмотреть это.

Теэтет. Но я вполне принимаю.

Сократ. Почитаешь ли ты знатоком кого бы то ни было, когда ему кажется, что то же относится иногда к тому же, иногда к другому, — или, когда тому же, по его мнению, принадлежит иногда одно, иногда другое?

Теэтет. Нет, не почитаю, клянусь Зевсом.

Сократ. Так ты не помнишь, что, при начальном изучении грамоты, делали то же и ты и другие?

Теэтет. Не на то ли указываешь ты, что стихиею того же (Е) слога мы почитали иногда одну, иногда другую букву, и ту же стихии полагали относящеюся иногда к одному, иногда к другому слогу?

Сократ. На это самое.

Теэтет. Клянусь Зевсом, не помню, да и не думаю, что такие знают.

Сократ. Так что же? Когда в то время пишет кто-нибудь θεαίτητος и, полагая, что надобно писать Θ и Ε, так и (208) будет писать, а намереваясь написать Θεόδωρος, думает, что надобно писать Т и Е, да так и напишет — скажем ли, что он знает первый слог ваших имен?

Теэтет. Но мы сейчас согласились, что такой еще не знает.

Сократ. А препятствует ли ему что быть таким относительно и второго, и третьего, и четвертого слога?

Теэтет. Ничто не препятствует.

Сократ. Не тогда ли будет писать он имя θεαίτητος с правильным мнением, соответственно употребление стихии, когда будет писать по порядку?

Теэтет. Это-то явно. (В)

Сократ. Значит, еще не имея познания, а имея, как говорим, правильное мнение?

Теэтет. Да.

Сократ. С правильным мнением показывая тоже и умственность; потому что писал, держась пути стихии, а это признали мы умственностию?

Теэтет. Правда.

Сократ. Стало быть, есть, друг мой, правильное мнение с умственностию, которого еще не следует называть знанием.

Теэтет. Должно быть.

Сократ. Так мы были богаты, как видно, во сне, когда думали, что имеем самое верное понятие о знании. Или не будем еще обвинять себя. Может быть, иной не так определит его, но из трех видов возьмет остальной, из которых один какой-то, говорили, брал он в (С) расчет, определяя знание, как правильное мнение с умом.

Теэтет. Ты правильно вспомнил; в самом деле, остается еще одно. Первое было как бы изображением мысли в голосе; второе, высказанное сейчас, — путем стихии к целому; а под третьим что разумеешь ты?

Сократ. Что будут разуметь и многие: то есть, показание какого-нибудь признака, которым отличается от всего то, о чем спрашивается.

Теэтет. Каким и от чего взятым объяснишь ты мне это примером?

Сократ. Для примера, если хочешь, я нахожу достаточным (D) указать тебе на солнце, именно с той стороны, что оно есть самое светозарное из небесных тел, движущихся вокруг земли,

Теэтет. Конечно.

Сократ. Возьми-ка⁸⁹, для чего это сказано. Бывает, как мы сейчас говорили, что, как скоро берешь ты разницу отдельного предмета, которою отличается он от других предметов, ты возьмешься, как некоторые говорят, за ум (λόγον); а пока касаешься чего-нибудь общего — у тебя будет ум относительно того, что представляется тебе в общности. (Е)

Теэтет. Понимаю; и, мне кажется, ты хорошо называешь это умом.

Сократ. И так, кто к правильному мнению о какой-нибудь вещи присоединяет разницу ее от прочих вещей, тот будет знатоком ее, тогда как прежде был ее мнителем.

Теэтет. Говорим-то, конечно, так.

Сократ. Но теперь, Теэтет, приблизившись к этому положению, я точно будто стал подле перспективной картины, — ровно ничего не замечаю: а пока оно находилось вдали, по-видимому, говорило мне что-то.

Теэтет. Это что еще? (209)

Сократ. Я скажу, если буду в состоянии. Имея о тебе правильное мнение, да если присоединю твой ум, — я действительно знаю тебя; а когда нет, — вожусь одним мнением.

Теэтет. Да.

Сократ. Но ум-то был истолкованием твоего отличия.

Теэтет. Так.

. Сократ. Посему, водясь только мнением, не правда ли, я не касался своею мыслию ни одного из признаков, которыми ты отличаешься от других?

Теэтет. По-видимому, нет.

Сократ. Стало быть, я мыслил что-то общее, что принадлежит не больше тебе, как и другим.

Теэтет. Необходимо. (В)

Сократ. Объясни же, ради Зевса: как это в таком случай я мнил больше тебя, чем другого кого-нибудь? Положим, в самом деле, я размышлял бы: это Теэтет; он — человек, у него есть нос, глаза, рот, — и таким образом пересчитал бы по-одиночке все твои члены. Такое размышление заставило ли бы меня представлять больше Теэтета, чем Феодора, или, по пословице, последнего из мизинцев⁹⁰?

Теэтет. Как можно!

Сократ. А если я буду мыслить о человеке, что у него не просто есть нос и глаза, но что нос его туп, а (С), глаза выкатившиеся, то мое мнение будет ли больше о тебе, чем обо мне, или о других таких же?

Теэтет. Нет.

Сократ. И не прежде, думаю, устоится в моем мнении Теэтет, как тогда, когда эта тупость отпечатлеется в моей памяти признаком, отличающим ее от других тупостей, которые видал я, равно как и прочие, принадлежащие тебе черты; так, чтобы она, если я встречусь с тобою завтра, напомнила мне о тебе и заставила относительно тебя составить правильное мнение.

Теэтет. Весьма справедливо.

Сократ. Стало быть, правильное мнение о каждом предмете вращается около различия. (D)

Теэтет. Очевидно.

Сократ. И так, прилагать ум к правильному мнению — что еще будет? Ведь если бы приказывали иметь мнение о том, чем отличается нечто от другого, то это приказание было бы смешно.

Теэтет. Почему?

Сократ. Потому что оно предписывало бы нам иметь правильное мнение о предметах, как различаются они от других предметов, тогда как мы получили уже правильное о них мнение, если находим, в чем состоит их различие от других. А отсюда вышло бы поворачивание скиталы, либо песта, — вышла бы, по пословице, просто болтовня; и о таком приказании нельзя было бы ничего: (Е) сказать, а можно бы справедливее назвать его приказанием слепого. Ведь приказывать взять то, что уже держим, для изучения того, о чем уже имеем мнение, по истина, свойственно человеку темному.

Теэтет. Скажи же, о чем хотел ты говорить, предложив мне сейчас свой вопрос?

Сократ. Если приложением ума, дитя, предписывается знание, а не мнение о различии, то это приятное дело будет прекраснейшим из всех положений о знании. Потому что знать, вероятно, есть получить знание. Не так ли?

Теэтет. Да. (210)

Сократ. И так, на вопрос, что есть знание, это положение, как видно, будет отвечать: правильное мнение, с знанием отличия; ибо, по сил его, в том-то и должно состоять принятие ума.

Теэтет. Вероятно.

Сократ. А ведь вполне глупо, ища знания, называть его правильным мнением, со знанием или различия, или чего бы то ни было. Стало быть, знание; Теэтет, не есть ни (В) чувство, ни истинное мнение, ни ум, соединенный с истинным мнением.

Теэтет. Вероятно, не есть.

Сократ. Так ужели мы еще бременеем чем-нибудь и терпим, относительно знания родильные боли, друг мой, — или все выродили?

Теэтет. Но, клянусь Зевсом, благодаря тебе, я сказал больше, чем сколько во мне имелось.

Сократ. И повивальное наше искусство не признало ли все это за фальшивое порождение, не стоящее воспитания?

Теэтет. Совершенно так.

Сократ. И так, если после этого ты возьмешься, Теэтет, (С) обременить чем-нибудь иным и будешь рождать, то, благодаря нынешнему исследованию, окажешься полным плодов лучших; а когда останешься празден, то будешь менее тяжел для тех, с которыми обращаешься, и сделаешься благоразумно кротким, не думая, что знаешь то, чего не знаешь. Вот это только и есть, что может мое искусство, — больше ничего; и ничто мне не известно из того, что известно нынешним и прежде бывшим великим и дивным мужам. Это бабничанье как я, так и мать моя получили от богов, — она в пользу женщин, а я — в пользу юношей, людей благородных и всех красавцев. (D) Но теперь пора мне идти в портик царя, по случаю доноса, который сделал на меня Мелит. Завтра поутру, Феодор, я опять приду сюда.

1 Евклид, знаменитый основатель школы мегарской или эристической, принадлежал к числу известнейших учеников Сократа (Diоg. Lаегt. II, 47, 106. Сiceг. Acad. II, 42), и еще в юношестве, для слушания его уроков, хаживал в Афины из Мегары. Когда Сократ умер, ученики его, боясь тридцати тиранов, оставили Афины, и многие из них, а в том числи и Платон, удалились в Мегару к Евклиду, который принял их с любовью (Diоg. Lаегt. II, 160, III, 6). Преданность его Сократу видна и из того, что он находился при смерти своего учителя (Platon. Phaedon. p. 59 В). В этом же месте указывается причина, почему Платон заставил его разговаривать с Терпсионом. Терпсион был также весьма любим Сократом, и в последний день его жизни слушал беседу его с учениками. Впрочем о Терпсионе нигде больше не упоминается, имя его передал потомству один Платон. У Платона представляется он жителем деревни, находившейся близ Мегары, откуда случалось ему хаживать в город. Безуспешно искавши теперь Евклида на мегарской площади, Терпсион случайно встретился с ним на возвратном пути его из Афин, куда проводил он Афинского юношу Теэтета. Идучи с Терпсионом домой, Евклид вспомнил об одной беседе, происходившей между Сократом и Теэтетом. Терпсион пожелал узнать ее содержание, но Евклид сказал, что она изложена им на бумаге. Поэтому, когда пришли они в дом Евклида, рукопись о той беседе дана была для прочтения Евклидову слуге, и он прочитал ее вслух.

2 Тотчас н а б р о с а л п. з., а потом... р а с к р ы в а л, — по гречески употреблен один и тот же глагол, только в различных залогах: εγραφάμην, έγραφον. На особое значение того и другого из них в этом слове указывает сам Евклид; ибо формой εγραφάμην выражает здесь то, что он записал разговор для собственного употребления, с целью помочь памяти, а форма έγραφον показывает, что тот же самый разговор обделываем был им для передачи другим.

3 То есть, Терпсион с некоторого времени жил в деревне, откуда иногда хаживал в город. А так как ему известно было о книге Евклидовой, то всякий раз, бывая в городе, он нарочно долго оставался в нем, — в надежде случайно встретиться с Евклидом в каком-нибудь публичном месте и вместе с этим иметь повод попросить его, чтобы он показал ему свою книгу.

4 Место под именем Έρινεοΰ или Έρινοΰ напоминало афинянам о похищении Прозерпины Плутоном. См. P а u s a n. I, р. 19, 31, 36, 38, 92.

5 Феодор Киринейский, по свидетельству самого Платона (p. 145 А), был особенно γεωμετρικός, αστρονομικός καί λογιστικός τε καί μουσικός, καί όσα παιδείας έχεται. Поэтому не удивительно, что он вводится, как лицо говорящее, в трех диалогах — в Теэтете, Софисте и Политике. Но, предавшись исключительно наукам математическим, требующим серьезного хода речи, он не так был способен к ведению беседы сократической, и оказывался медленным. Поэтому Платон заставляет его больше слушать, чем говорить. Впрочем познания его в философии были весьма обширны; только он держался больше взгляда Протагорова и защищал его мнения, так что наконец Сократ должен был опровергать и опроверг его. Как математик, он был человек суровый (р. 145 Е), — шутка, читаем, была не в характере Феодора. Но это не могло охладить к нему чувствований Платона, потому что Платон высоко ценил достоинства сего человека, и притом сам так уважал науки математические, что признавал их лучшим средством к приобретению мудрости. Кроме того, Д и о г е н Л а э р ц и й рассказывает (II, 8, 103), что Платон, находясь в Киренах, слушал у Феодора математику. О том же свидетельствует и А п у л е й (De Habit. Doctr. Plat. p. 2, ed. Elm.). И это весьма правдоподобно, потому чти математика хоть и была ему знакома еще в Афинах, но, изучая потом философию пифагорейцев, он убедился, что некоторые ее части не могут быть поняты без знания высших математических законов, а потому и обратился к Феодору.

6 Прекрасное уподобление Теэтетовой ревности к учению, что, то есть, она походить на непрестанно, но ровно и без шума текущее масло, повторяемо было потом, по подражанию Платону, многими писателями, как замечает это R u h n k e n i u s ad Longini 1. с. Не худо обратить здесь внимание и на особенную выразительность наречия ανυσίμως, с у с п е х о м, которое, происходя от глагола ανύειν или ανύτειν, у греков всегда употреблялось так, что скрывало в себе подразумевающееся οδόν. О таком его употреблении см. H e r m a n n. ad Sophocl. El v. 1344.

7 Из этого видно, что разговор происходил в какой-то гимназии; та же сцена разговора в Хармиде и в некоторых других диалогах Платона. Сократ имел обыкновение часто бывать в таких местах (см. Charmid. p. 153 А. В. Euthyphr. р. 2 А). О том, что палестры или гимназии были окружены портиками, можно читать у В и т р у в и я (Architect. V, II, снес. M e r c u r i a l. Gymn. I, 9). Δρόμοι, или портики, были поприща не только для состязания в бегании, но и для прогулки (Ruhnken. ad Tim. p. 89).

8 К а к г о в о р я т д е т и, и г р а ю щ и е в м я ч. Schol: Όνος κάθου, επί τών πράγματι (τινι) ηττωμένων. Έιρηται δέ από τών παίδων τών σφαιριζόντων καί τόν νικηθέντα είς όνον καθιζόντων. Об этой игре подробнее E u s t a t h i u s ad Odyss. p. 1601, v. 40 sqq., ed. Rom., — p. 304 ed. Lips. P o l l u x IX, 106.

9 Здесь во многих лучших списках, вместо υμάς ποιήσαι стоит ημάς ποιήσαι. И справедливо: Сократу не было никакой причины стараться о дружеском сближении Феодора и Теэтета и прочих, немых в диалоге лиц; так как Феодор был учитель Теэтета, a другие юноши принадлежали к товарищам последнего. Но сам он действительно желал, чтоб они принимали участие в его беседе, особенно когда сказал (р. 145 D.), что теперь больше ради его надобно предпринять исследование природы знания.

10 Явно, что при определении знания Теэтет точно так же погрешает, как в других случаях обличаемы были в погрешностях софисты и их ученики. Требовалось, то есть, общее понятие о знании, а он исчисляет некоторые отдельные части и формы знания, которые, по бесконечному различию предметов познаваемых, без сомнения, численностью своею могут простираться в бесконечность. На эту-то ошибку Сократ очень остроумно указывает словами: γενναίως γε καί φιλοδώρως κ τ. λ.

11 С о и м е н н и к т в о й С о к р а т. Это — тот самый Сократ младший, который в Политике разговаривает с элейским иностранцем. Он, как видно, был в дружеской связи с Теэтетом, а Платон здесь не без причины упоминает о нем, сколько можно заметить это, читая в Софисте р. 218.

12 О п о т е н ц и я х, περί δυνάμεων, первых и вторых, или квадратах, см, Epinom. р. 991 A; E u c l i d. ХШ, 13 sqq.; Theon Smyrn. De music. c. 17 а1. Видя, что отношения этих потенций многоразличны, юноши вздумали привесть их к определенным некоторым родам. Это значило συλλαβείν их είς έν, обнять одним общим понятием, которым могли бы быть означены все они. Они заметили, что потенций есть два рода: одни γραμμαί τόν ισόπλευρον καί επίπεδον αριθμόν τετραγωνίζουσι, — и ими они определили долготу, μήκος; другие назвали τόν ετερομήκη, или собственно потенциями. Таким образом всякое число распалось у них на два класса и представило два рода сложных величин. Явно, что здесь дело шло о числах рациональных и иррациональных числах квадратных корней. Основания их объясняются так, что названия для них заимствуются из геометрии как делается это и теперь в той части арифметики, которая рассуждает о числах квадратных и кубических. Помня это, мы легко объясним себе смысл настоящего места. Именно: η τρίπους и πεντέπους δύναμις суть трехфутовая и пятифутовая стороны квадрата, — что не μήκει σύμμετρον, т. е. несоразмеримо стороне одного фута. Выраженное числами, это будет иметь такой смысл: квадратный корень числа троичного или пятеричного будет число иррациональное. И так, разобравши дело, юноши поняли сами, что одни потенции суть совершенные квадраты, как напр. 9=3 х 3; 4==2 х 2, которые, по протяжению, соизмеримы, потому что стороны их равны; другие, напротив, не совершенно квадраты, так как рождены одною потенциею и производятся неравными факторами, наприм. 12==6 х 2, или 2 х 6, — они сходны не относительно протяженности, а только относительно потенции, и потому называются ετερομήκεις. Это самое можно возвесть к очевидности геометрическими чертежами. Возьмем линию с в один фут: с. Квадрат ее будет:

а Но отношением чнсел 9==3 х 3 выражается фигура. И так, начертим трехфутовую линию а b и на ней опишем a b с d. Таким образом a b будет τό μήκος

c d

a b

квадрата. Если теперь квадрат а сравним с а b с d, то найдем, что первый столько раз содержится в последнем, сколько раз число единицы обнимается числом девятеричным, и отсюда выходить фигура, справедливо называемая τετραγωνος, ισόπλευρος, επίπεδος, — и все эти имена Теэтет весьма верно перевел на числа. Из этого очевидно, что значат слова: τόν μέν (αριθμόν) δυνάμενον ίσον ισάκις γίγνεσθαι (которое имеет равных факторов, как 16=4 х 4; 25==5 х 5; 36=6 х 6); τώ τετραγώνω τό σχήμα απεικάσαντες τετράγωνόν τε καί ισόπλευρον προσείπομεν. И так, числа, соразмеримые не только по потенциям, но и по сторонам, у юношей получили название чисел определенных относительно к протяжению, μήκος, поколику они — совершенные квадраты. Но не такими, полагали они, должны выйти фигуры, построенные только потенциально, без отношения προς το μήκος. Это будут фигуры продолговатые, и, так как долгота у каждой своя, они называются ετερομήκεις. Долгота своя, — то есть свои числа, в которых факторы, следовательно стороны, не равны, напр. 12=2 х 6. Переведем эти самые числа на чертежи. Возьмем линию с в один фут: с; потом протянем линию а b в два фута:

а————————b,

соответствующую фактору меньшему — 2. К этим присоединим еще третью линию, которая имела бы 6 футов долготы, следовательно соответствовала бы фактору числа шестеричного; такая линия будет

c————————————————————d.

Приготовив это, из линии аb и сd построим прямолинейный четвероугольник abcd:

c d

a b

Потом из футовой линии с возьмем квадрат и будем сравнивать его с прямолинейным четвероугольником: откроется, что он столько раз входить в четвероугольник, сколько раз единица содержится в двенадцати. Но фигура, обусловленная этими отношениями, не имеет равенства сторон, а выходить продолговатою. Стало быть, числа 12=6 х 2 соразмеряются не μήκει, a δυάμει.

13 Благородной и строгой повивальной бабки, μαίας μάλα γενναίας τε καί βλοσυράς. Филологи затрудняются здесь словом βλοσυρός, которое означает человека и жестокого или строгого, и такого, который возбуждает уважение к себе. Говорят, что Сократ, как добрый сын, не мог приложить к матери такого оскорбительного эпитета. В худую также сторону принимал это слово Атеней и порицал за него Платона (y) р. 343, ed. Schw.). Но под именем βλοσυράς τής μαίας Сократ, конечно, разумел женщину строгую, которая самою строгостью возбуждала к себе уважение.

14 С этим местом хорошо снести Menon. р. 79 Е, где раскрывается то же самое сравнение с некоторою обстоятельностью и выразительностью. Удовлетворительно объясняет его и P l u t a r c h. Quaest. Plat. p. 1000.

15 Об этом месте рассуждает П л у т а р х — Quaest. Plat. t. II, р. 999, где спрашивается, что такое разумел Сократ под именем Бога. Этот вопрос действительно стоит исследования. В отношении к нему многое высказал писатель диалога, носящего имя Феага, но высказал к своему вреду, потому что Богом в показанном месте почитал Сократова гения, который, по его мнению, не только в Сократе, но и во всяком человеке, кто с ним обращается, может производить вещи дивные, чудесные. Потому-то, между прочим, писателем Фeara мы и не признали Платона, который о гении своего учителя нигде не передает подобных мыслей. Говоря вообще о Боге, Сократ разумеет не гения своего, так как последнего ясно отличает от Бога словами (р. 151 A): ενίος μέν το γιγνόμενον μοι δαιμόνιον αποκωλύει συνείναι, Бога же признает попечителем о повивальном его искусстве, который равно помогает и его труду, и собеседникам-рождателям.

16 Об Аристиде см. Lachet. р. 178 А. О нем говорит с обыкновенными своими прикрасами и писатель Фeara, р. 130. Подобное читаем Sympos. p. 213 D.

17 Сократ, очевидно, говорит здесь о различных способностях учеников и о таком или другом настроении их душ. Предполагается в молодом человеке невозможность беременности для философии, которая требует углубления в предмет и рассматривания его в формах всеобщих, тогда как он, по легкости своих способностей, любит держаться только на поверхности предмета, — изучать его, например, с точки зрения филологической или исторической. Таких молодых людей Сократ отсылал то к Продику, тогдашнему филологу, то к иным мудрецам, которых называет этим именем, конечно, не без иронии.

18 Это — первое определение знания. Оно принадлежит Протагору, и Платон сперва сам тонко объясняет его, а потом, от р. 161 А подвергает критическому исследованию и опровергает. Об этом мнении Протагора снес. S e х t. Е m p i г. Pyrrh. Hyp. I, 216 — 219, Advers. mathem. VII, 59 — 64; D i о g. L а ё r t. IX, 51; С i c e r. Acad. II, 46.

19 Об этом мнении Протагора, которое Платон колко разбирает также в Кратиле (р. 385 Е), с большею подробностью говорится Legg. IV, р. 716 С и в Протагоре. Протагор отверг в человеке способность познавать что-нибудь абсолютно и объективно, и все поставил в отношение к собственным каждого усмотрениям и представлениям, говоря, что чем кому представляется, то таково и есть. Поэтому все усмотрения равно верны.

20 Знание, по мысли Платона, особенно тем отличается от мнения, что последнее неточно и не достигает до существующего, тогда как первое относится к тому, что существует, само по себе и содержит в себе истинную силу и природу всякой вещи. Правда, и чувствованию, говорил Платон, должно также нечто подлежать, что существовало бы: но это существующее, каково бы оно ни было, поколику будут рассматривать его протагоровски, не будет твердым, постоянным, но будет зависеть от внешнего, изменяться, оразноображиваться, и может быть названо скорее бывающим, чем существующим.

21 Парменпд, как известно, почитал истинным целое сущее, вечное и, имея его в виду, к нему относил всякое свое рассуждение (Karsten. De Parmenide p. 178 sqq). От его мнения далеко отступили физики, которые старались все объяснить непрестанною изменяемостью вещей, а суждение об истине совершенно отвергли. Из них особенно стоит упоминания Гераклит, учивший, πάντα ρείν ποταμού δίκην (Diog. Laert. IX, 8. Sext. Emp. 'Hypot. Ш, 115 al.). Ему следовал и Протагор, отчего Сократ и говорит: Πρωταγόρας τε καί Ήράκλειτος. Обоих их соединяет и Аристотель (Mеtaph. Ш, in). В со-путники им прибавляется и Эмпедокл, который материю вещей составлял из земли, воды, воздуха и огня, и причинами над ними поставлял дружбу и вражду, поэтому в основание всякого рождения необходимо должен был положить также движение (Sext. Emp. Adv. mathem. YII, 115 sqq., IX, 10, X, 317). Кроме этих упоминается еще Эпихарм, древнейший комический поэт и философ, по мнению которого вещи так изменчивы, что бывшее вчера ныне уже не существует (De Epicharmo comoediamm seriptore, T h e о с r i t. Epigr. 17, I: άτε φωνά Δώρος, Χωνήρ ό τάν κωμωδίαν ευρών Έπίχαρμος. Themist. Or. XIX, p. 486: επέι καί κωμωδία τό παλαιόν ήρξατω μέμ έκ Σικελίας, εκειτεν γάρ ήστην Έπίχαρμος τέ καί Φόρμος κάλλιον δέ Αθήναζε συνηυξήθη. К этим присоединяется и Омир, которого приведенный здесь стих взят из Илиады, XIV, 201, 302. Причину, по которой Платон называет его отцом трагедии, см. Rep. X, р. 595 В и 598 D.

22 Об употреблении пословицы τόν κολοφώνα επιθείναι, сказал в заключение, кроме Схолиаста к этому месту, см. S t r a b. XIY, р. 952; R u h n k e n. ар. Heusdium Spec. crit. p. 33 etc. Платон этою формулою воспользовался такие в Эвтидеме, р. 301 Е; Закон. II, р. 673 D, 674 С. Употребляли ее и римляне — colophonem imponere vel addere, прилагая это выражение к тому, кто довел дело до конца. Но, вместо επιτιθείς, Сократ у Платона здесь берет слово προςβιβάζων, так как для окончания исследования считает нужным некоторое насилие, и упоминает о золотой цепи, о которой идет речь у Омира (Iliad. 8, v. 17 sqq.). Евстафий говорит: Πλάτων δέ αυτόν τόν ήλιον χρυσέαν λέγει σειράν αυτώ γάρ εκδέδεσθαι τό πάν. Между тем явно, что Платон вносит сюда мысль о золотой Омировой цепи, имея в виду показать превратное понятие физиков, которые воображали, что в этом месте у Омира таится какое-то глубокое знание природы вещей. Оттого произошло, что он и сам писателями позднейшего времени, которые не поняли его насмешки, безрассудно введен в общение с этим превратным представлением; ибо позднейшие платонисты долго и настойчиво прославляли эту Платонову цепь (см. C r e u z e r u s ad Procl. Institut. Theolog. Plat. p. 142. H e r m a n n. ad Lucian. De histor. conscrib. p. 56).

23 Смысл речи такой: ни вещи, представляющиеся извне, ни чувства наши и мнения, если бы имели в себе свойства, не испытывали бы никакой перемены или сменения другими свойствами, а между тем опыт показывает, что действительно бывает так.

24 Указывается на известный стих Э в р и п и д а (Hyppolit. 612, где см. объясн. Снес. С i c e г. De officiis Ш, 29. H u g. G r o t i u s, De jure belli et pacis, LII, 13).

25 С этим местом хорошо сравнить слова Аристотеля, Metaph. I, 2: Διά τό θαυμάζειν οί άνθρωποι καί τό νύν καί τό πρώτον ήρξαντο φιλοσοφείν έξ αρχής μέν τά πρόχειρα τών απορών θαυμάσαντες, είτα κατά μικρόν ούτω προϊόντες καί περί τών μειζόνων διαπορήσαντες. Ό δ΄ απορών θαυμάζων οίεται αγνοείν. C l e m. A l e x. II, p.380 A: τής αληθείας αρχή τό θαυμάζειν, ώς Πλάτων έν Θείτητω λέγει.