Almanakh_ChDB__3

хлопает весной натянутая крона перелеска остыло время время прет в залив

и возвращается как облачный довесок.

***

темный берег наклонен; и в светлой волне

бредят сосны подняться с колен. как тюлении ласты обреченным балластом корни тянутся дном:

якоря.

берег темно-зелен.

а вода прибывает корабль-сосна все тоскливей на якоре стонет и скрипит и дрожит

ненадежностью дна обреченная.

скоро потонет.

ласты-корни отпустит взметенный песок парус кроны на волны склонится и вспорхнет из зеленой в воздушный поток молчаливая мокрая птица.

31

Александр Фральцов

Летящий

-1-

Реки друг в друга впадают - это физика и геометрия. Вожак возглавляет стаю - эта фраза точная, но не меткая. Покинув края родные,

последние крики уже издавшие, птицы запомнятся мне отныне галочками карандашными.

-2-

В руках нет ничего - но клавиши под ними: пройдёшься раз и два и вороху поднимешь.

И полетят слова к небесной сини -

о том, что горько, но тепло. Что отупенье сносно.

Что горло пением свело - ни эха, даже отголоска.

Что вместе с птицей перелётной неведомо куда летят родившиеся в глубине болотной невыкормленные выводки словят.

-3-

Был узелком, стал ниточкой. Двери разбухли, замерли в косяках.

Если летишь - становишься целью зенитчика. Если ползёшь - мечтаешь об облаках. Движение также зависит от положения, как письмо - от марки, наклеенной на конверт. Чем выше, тем меньшее притяжение мешает подняться вверх.

32

Буратино

Буратино не знает, куда прячется Сверчок, - он уходит в щель между кирпичами. Мальвина умерла, говорят героин ни при чём - Карабас торгует лишь травами и овощами. Пьеро с Дуремаром играют в покер:

один стал чемпионом мира, другой - бомжом, но оба устраивают попойки.

Их жизнь отличается качеством алкоголя и количеством жён. Алиса строит свой бизнес с Эйвон - Страна Дураков дала ей мешок косметики.

Жизнь исключает возможность сейва и не считается с правилами арифметики. Когда Буратино присвоил ключик,

он узнал, что театра нет, а его Папа Карло - чекист. По крайней мере старик понимал, что лучше это скрывать и графу профессия заполнять: артист.

В сущности, самое страшное можно простить человеку, если он для тебя - не пустое и безымянное - от сурового ветра ломается только сухая ветка, сердце которой мёртвенно-деревянное.

* * *

Вагоны в копоти вдоль путей.

Чтобы их сосчитать - в горизонт упираешь взгляд. Не война, а Россия - это куда страшней, потому что не скажешь, кто виноват.

Огород не полот и гвоздь не вбит - зачем инструменты снимали с флага страны разбитых надежд и корыт, о которой так сладко царёва поёт бумага:

«Мы взрастили нефти на три бюджета...

ВВП поднялось, как тесто...

Вчера империей уничтожен последний джедай

за шутку, сочтённую неуместной».

Круги на полях лежат, как под носом - мусор, труба через всю страну - по пустой земле,

а человек на платформе - мёртвый ли пьяный вусмерть - дома держит конфеты на столике в хрустале.

33

* * *

Город в тумане нежится ребенок за маму держится небу не снежится цокают сапоги в декабре птицы листву клюют наледь плюсует свою толщину к коре оголённых деревьев так ожидая перьев

зарастают шипами птенцы и напуганы пустотою зоба шипят закипая злобой

когда к ним склоняются матери и отцы

Бесполезное волшебство

Самое страшное, когда свой голос подменяется сонмом прочих, когда боишься поднять голову и увидеть рай раскуроченным,

ни звука: ни шелеста, ни щебета ни стона, ни плача, ни клёкота - не услышать. Стоять волшебником, способным только к полёту

и бесполезным фокусам, многословесным опусам,

но не к исправлению исчезновения близкого человека

из будущего пространства и настоящего времени.

34

* * *

Хруст Рождества под копытом эпохи белый песок из игрушки стеклянной снежные хлопья как хлебные крохи сладок Отечества дым конопляный

взрыв православного домососедства терпкое время гульбы и раскола всё что осталось от глупого детства чучело волка несут из костёла

старый фасад с рюкзаком новодела прямо напротив усадьбы Толстого слово «Самара» печальней чем тело пробормотавшее странное слово

не было нас и не будет итога но всё равно в мерзлоте оголтелой инея нет словно шрам от ожога

там где стекло ты ладонью согрела

* * *

безмятежное слово «дурдом» и скелеты в шкафах и на складах бесконечная гадость кругом

безначальная горечь во взглядах

по сугробам до хруста костей отрывается на повороте безысходный старик Моисей в исполнении Буонарроти

снег и поле простор и страда

приспособлен пейзаж к биатлону безнадежно в четыре ряда мы ползём как улитки по склону

кочевая гирлянда в окне аллергия от зрелищ и хлеба телефонный твой голос во мне беспощаднее голоса с неба

Сергей Лейбград

Стихи из цикла «Стеклянная мгла»

* * *

Вкусчечевицычеченскогоглада,

возглас Ревекки, Иаков, Исав. Тело твоё сохраню от распада, кодом двоичным его записав.

Жалость, зависимость, боль, оголтелость. Совесть лишь слово, а слово враньё. Жалкое, нежное, голое тело, тело твоё, только тело твоё.

Снежный песок, как засохшее млеко, сыпь, аллергия, не вздрагивай, спи. Это Берлин довоенного века, номер концлагерный, адрес айпи.

Котик Летаев и Валя Катаев, Сева Некрасов и Гена Айги. После всего непременно растает, после всего непременно светает,

только, как прежде, не видно ни зги.

Женщина вяжет мне свитер бескрайний, я утонуть в этой шерсти могу.

Эрих, Мария, Марина и Райнер с берега Волги, как пепел в пургу.

Это Самара эпохи подлога, это подводная лодка в степи.

Блог закрывается с первого слога, номер концлагерный, адрес айпи.

После всего, - говоришь ты, - светает, видятся истина и естество.

После всего ничего не бывает, после всего.

35

* * *

...А мелкий дождик, словно йод, кропит листву в округе дачной, где Пётр Лещенко поёт, как встарь, об осени прозрачной. Как будто не было вины за все несметные обиды, как будто не было войны и Фауста, и Энеиды.

Как будто это Томас Манн придумал так, что мир неистов,

ивсех невинных мусульман,

ихристиан, и атеистов.

* * *

От озноба дома сутулятся. Первый снег превратился в месиво. И стоящая в пробке улица похоронной сродни процессии. Так хотелось нездешней дерзости, только бездна пугала низостью. Этот город, пропавший без вести, по больничному пахнет известью.

* * *

что одесса что аддис-абеба призрак оперы вдоль полотна как звезда сумасшедшая с неба сигарета летит из окна

вырождение пушкинских генов голос времени густ как елей

счёрным юмором аборигенов

сбелой вьюгой россии моей

шевелю на морозе губами эта музыка хуже чем гимн и родная любимая память

изменяет мне с кем-то другим

* * *

Безбожный этот дар, белесый этот сок, бессмысленная страсть из мести неуместной от вечности моей всего на волосок, всего на волосок от близости телесной. Оставь меня врасплох, ужаль и уязви

бессилием смешным природной круговерти всего на волосок от жизни и любви, всего на волосок от пошлости и смерти.

* * *

Когда бесцельно, точно Word, открою горизонт,

явряд ли вспомню этот борт, жилищный этот фонд.

В угаре, в похоти, в дыму, забыв и век, и год, не иму сраму ко всему, вписавшись в поворот.

Затиснут временем в Орду,

яв пробке навсегда:

в каком ряду, в каком бреду, откуда и куда.

Смотри, к безумцу на осле нисходит благодать.

Твоё лицо в стеклянной мгле уже не угадать.

36

Ирина Мишутина

Абсолютный вакуум

Люди, как бесконечное скопление атомов. Все время спешат, периодически умирают. Им состояние абсолютного вакуума Покажется седьмым кругом ада, а может, рая.

Всяким там «протонам», по-нашему оптимистам, Всегда нравятся тяжелые альфа-частицы.

Они красивые, но тормозные, как Windows Vista. Один мой знакомый решил всерьез на такой жениться.

На деньги с продаж интерференционных картин Он купил обручальные кольца в ломбарде Сатурна.

Пришел знакомиться с мамой, как последний кретин, Подарил ей цветы, она их отправила в урну.

В общем, сейчас у него период полураспада...

Прошло уже почти полгода как они расстались. Он взял машину в кредит, ну то есть Калину Ладу.

Стал суров, как если бы зима пришла в Буэнос-Айрес.

Любовь, это ведь как процесс сгорания топлива При высокой температуре и низком давлении.

Тогда вся твоя жизнь превращается в эффект Доплера - Изменяется ЧАСТО ТА, что константой была в уравнении.

Признание Малыша Карлсону

Ты улетел. И я не находил себе места, И уже хотел сродниться с Маяковским и Хемингуэем

Своим последним выстрелом. Твоя невеста На днях звонила и просила больше

не оставлять сообщений на автоответчике,

если сумею.

Уплетаю плюшки килограммами, Смотрю немецкие документальные фильмы. Снова твоей половинкой стану ли? Расставание тянется вечность.

Мыльных Опер сценариев по нашей истории Около пятисот можно было бы написать,

Но только из них, историй с счастливым финалом Не наберется и ста.

Еду в автобусе, в этом консерваторе тел. Вспоминаю тебя. Жаль, что ты улетел.

37

Лучшая мужская роль

И каждый день, как случайные зарисовки, Пересечения линий кривых с осями координат.

Будто после главной роли предлагают играть в массовке, Платят копейки, которым уже не рад.

Каждый раз считаешь треклятые дни, Кругами обводишь встречи, вычеркивая сегодня. И никак не вырваться из чертовой западни, А осень и вовсе не думала быть холодной.

Напротив, краснеет при каждом вздохе, Тетрадь превращает в веер, жеманничает, смеется. И вроде роли стали не так уж плохи, Закрутился сюжет, как в поэмах Бёрнса.

Наконец, все эскизы слились в едино, А все прошлое стерто было из мозга.

Ты танцуешь как бог, целуешь как Тарантино. А за лучшую роль обычно вручают Оскар.

Станция «Дом»

Помню, как мама провожала меня на вокзале. Сама улыбается, еле-еле скрывая слёзы. Сжимается сердце, делает сальто-мортале, И стихи постепенно становятся прозой.

Рельсы тянутся железными километрами,

Иколёс мерный стук убаюкал за тысячу вёрст. Вижу сон - я с друзьями под старыми кедрами,

Ивесь мир для меня как чистый, нетронутый холст.

***

Кот ученый мурчит под боком, В чашке медленно стынет чай. Я могу говорить о многом, Но о большем хочу молчать.

Моя лодка кренится на бок И наполнена до краев Серой кучей немых тетрадок. Вереницей нестройных строф

На бумагу прольется память, Иногда замедляя бег.

Мне осталось тихонько таять Как пушистый июньский снег

После пачки коротких писем

Идесятков твоих звонков. Свое имя на коже высек Голосами живых стихов

Икрасивым, но рваным слогом, Будто ставя на мне печать.

Я могу говорить о многом, Но о большем хочу молчать.

За окном промелькнула церквушка с немой колокольней, С верхней полки шумно вздыхает сосед.

Обнимаю закрытую книгу, согретую между ладоней, В ней на пятой странице мой обратный билет.

Явернусь в этот город в месяц цветущих акаций. В город, где идёт всё своим чередом.

Япомню названия всех этих маленьких станций По дороге туда, где ждет меня станция «Дом».

38

Великое в мелочах

Дух захватило, и мурашки бегут по плечам. Здесь ведь каждая строчка - по сердцу плеть. И не зря говорят: Великое в мелочах.

А такие стихи еще долго будут «болеть».

Только сырость придет - между ребер опять шумит. Вроде лет совсем мало, а чувствуешь - пожила. Как космический спутник, сброшенная с орбит, Я тону в густом океане под названием «дела».

Стоит всплыть на поверхность, и опять возвращаюсь назад. Чтоб, играя со скукой, сделать мыслей свежий глоток, Мне достаточно строк, где ты говоришь про глаза. Откровенных и чистых, волшебных, волнующих строк.

Сегодня. Завтра

Ненавидеть весь мир получается лучше всего. Любить своих близких - немного хуже.

И почти не осталось ничего своего Среди громоздья стихотворных кружев.

Замешала страсти на красном со вкусом сливы, Склеила разбитые строки - и ладно.

Господи, почему же мне так тоскливо?

Ощущаю себя зонтом, забытым в чужой парадной.

Мне твердят: нужно учиться на своих ошибках, Твоя жизнь - твоя единая альма-матер.

Что поделать, если мне не хватает шика?

И что делать, коль в стихах не ругаюсь матом?

Наука лишает плоти, искусство рождает плоть. А я вот сейчас зависла по середине.

Лишь перу удается душу мне распороть После того, как стало на половину

Меньше дурное сердце. На четверть часа Опоздала на встречу к своей судьбе.

И не будем уже мы кружиться в вальсе, Как когда-то в простуженном ноябре.

Ветер воет, как псы в изгаженных подворотнях, Дремлют звезды, загнанные на крыши, Стихотворение, что я пишу сегодня, Само завтра вновь меня напишет.

39

Шестнадцатый автобус

Я бы сидела на остановке до темноты, Пропуская уже пятнадцатый свой автобус. А на пятнадцатом градусе северной широты,

Там, где цвет меняет на синий огромный глобус,

Примерно в районе Дакара, начался бы ливень. Ты скажешь, что нельзя это точно предугадать, Что любой человек на самом деле бессилен, С важным видом записывая в тетрадь

Свои наблюдения. Я в ответ улыбнусь. Потом начнешь улыбаться ты.

Не знаю, зачем пропускаю автобус, клянусь...

Но ты сидишь рядом, и это уже шестнадцатый.

***

Я прошу, прижимаясь к щеке шершавой: «Не отпускай меня. Никогда больше». Твои мысли на железных дорогах Польши, Где-то между Краковом и Варшавой.

Там, где тайнами дышит холодный тамбур, А на сумках мирно уснули дети.

И на улыбку тебе ответят Молча. Река прорывает дамбу

Волной растерянных и растрепанных чувств. Снишься мне уже третьи сутки.

Лукаво щурясь, ты скажешь в шутку: «Я не волшебник. Я только учусь».

И только воздух вдали от тебя спасает. Разве мог ты подумать когда-то, Что однажды рассыпятся на цитаты Тобой оживленные строки. Босая

Я останусь стоять у твоих дверей В ожидании новых вопросов.

Нам любовь засядет в душе занозой, И мы станем на целую жизнь мудрей.

Первый рассвет

Ветер кутался в твои русые локоны. Твоя магия время пускала вспять, Гусеница, уснувшая когда-то в коконе, Становилась бабочкой.

Смять И выбросить с десяток страниц

Еще не забытого прошлого. Ты не станешь уж падать ниц При виде истинно ложного Взгляда,

от которого прежде бросало в дрожь. Эти пальцы в объятьях колец Ты уже целовать не станешь.

Рожь

Созрела.

Из нее смололи муку', Через му'ку поставили в печь. Всемогущество - твой опекун, А молчание - родная речь. Расползаются белые нитки Черных полотен.

Мы будем ночами Слушать бессмертного Шнитке. Пока растет за твоими плечами Первый рассвет.

40