!Учебный год 2024 / Sbornik

Актуальные проблемы международного частного права

на секреты производства (ноу-хау), а также авторских и смежных прав, относящихся к категории нерегистрируемых — основанием может являться то, что их изменение и прекращение никак не связаны с действиями государственных органов.

В качестве возможного пути решения обозначенных проблем правового регулирования отношений в сфере ИС может быть названо в первую очередь реформирование отечественного процессуального законодательства в части, касающейся изъятий из принципа гласности — по нашему мнению, модернизации требует статья 11 АПК РФ, в которую также необходимо включить возможность рассмотрения в закрытом порядке дел, связанных с оспариванием или принудительным исполнением решения третейского суда. По мнению Е. Н. Пименовой, указанная статья может быть изложена следующим образом: «Разбирательство дела в закрытом судебном заседании допускается в случаях, если открытое разбирательство дела может привести к разглашению государственной, коммерческой, служебной или иной охраняемой законом тайны. О разбирательстве дела в закрытом судебном заседании суд выносит мотивированное определение»1, что предполагает наделение судей правом назначить рассмотрение дела с соблюдением принципа конфиденциальности по собственной инициативе. Также специалистами в области ИС высказываются соображения по расширению зоны арбитрабельности, например, посредством придания арбитражным решениям по данной категории споров inter partes эффекта.

22 июля 2022 г. при Китайской международной экономической и торговой арбитражной комиссии (далее — CIETAC) был открыт Арбитражный центр по спорам в сфере интеллектуальной собственности. Данная мера стала для КНР принципиально важным практическим шагом на пути реализации 15-летнего плана 2021–2035, направленного на повышение репрезентативности арбитражных учреждений государства для целей разрешения споров по защите прав в сфере ИС. Думается, что внимание к CIETAC в этих обстоятельствах неслучайно — так, исторически, именно комиссия была первым учреждением, наделенным компетенцией администрировать споры, осложненные иностранным элементом, путем арбитража. Чем же, с точки зрения практики, данный арбитражный институт может быть интересен представителям отечественного предпринимательства? Внутреннее законодательство КНР, регламентирующее арбитражное разрешение споров по защите прав на РИД, не относит споры о правах на секреты производства или патенты к категории полностью арбитрабельных2, в части чего прослеживается сходство с отечественным подходом, описанным в начале настоящей статьи. Вместе с тем китайским законодателем также «оставлена лазейка» для возможности рассматривать спор путем арбитража, например, в случае, когда нарушение прав на секрет производства (ноу-хау) вытекает

1Пименова Е. Н. Охрана коммерческой тайны в арбитражном процессе: соотношение частных и публичных интересов // Журнал Юрист. 2008. № 2. С. 59–62.

2Закон КНР «Об арбитраже» от 31.08.1994 ( 1994 8 31). URL: http://www.npc.gov.cn/wxzl/wxzl/200012/05/content_4624.htm (дата обращения: 08.04.2023). Статья 3.

210

Секция 4. Охрана интеллектуальной собственности и современные технологии...

из лицензионного соглашения. Иллюстрирует эту практику спор, возникший между Даляньским институтом химической физики Китайской академии наук против «Чиа Тай энерджи материалс»1, когда было принято решение о передаче спора в арбитраж с опорой на то, что «не имела бы место кража коммерческой тайны, если бы стороны не заключили лицензионное соглашение». Внимания заслуживает также тот факт, что в приведенном случае одной из сторон выступало государственное учреждение — институт Китайской академии наук, что говорит о, возможно, намечающейся тенденции расширения перечня оснований арбитрабельности. Изменения в анализируемой сфере заслуживают предельного внимания учитывая, что на одной чаше своеобразных процессуальных весов может находиться печальная практика отказов китайских контрагентов от признания на своей территории решений, вынесенных в зарубежной юрисдикции, а на другой — острая необходимость обращения к арбитражной процедуре разрешения споров.

С учетом вышеизложенного можно прийти к выводу, что арбитражные учреждения Китая могут стать эффективной площадкой для защиты интересов отечественных предпринимателей в области защиты интеллектуальных прав. При этом автор придерживается позиции о необходимости модернизации отечественного законодательства в части арбитрабельности приведенного ряда споров, связанных с защитой прав на РИД.

1 Dalian Institute of Chemical Physics (DICP), Chinese Academy of Sciences v. Chia Tai Energy Materials (Dalian) Co., Ltd. (Supreme People’s Court, 2021).

211

Секция 5. Кеш-флоу, криптовалюта, иностранные инвестиции и трансграничные расчеты.

Современные правовые режимы

Габдуллин Б. С.

Студент Карагандинский университет Казпотребсоюза

ИНВЕСТИЦИОННЫЙ КОНТРАКТ: ПРАВОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В СИСТЕМЕ ПРАВА И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ЭКОНОМИКУ

В законодательстве, судебной практике и юридической литературе широко применяются термины «инвестиционный договор», «инвестиционный контракт», однако нет конкретного определения, что под ними понимается. В законодательстве Республики Казахстан только Предпринимательский кодекс (ст. 294)1 в довольно общей форме устанавливает, что инвестиционный контракт — договор на осуществление инвестиций, предусматривающий инвестиционные преференции (имеются в виду контракты о предоставлении мер стимулирования инвестору, осуществляющему деятельность в приоритетных секторах экономики). Отсутствие законодательного определения инвестиционного контракта объясняется, очевидно, тем, что понятие и сущность договора в полном объеме регламентируется гражданским законодательством, которым проводится четкая грань между сделками и договорами. Какова природа данного договора? Мнение ученых разделились. Сложилось 3 подхода к определению инвестиционный контракта:

1) Цивилистический подход, согласно которому инвестиционные договоры являются разновидностью гражданско-правовых договоров (О. Ю. Скворцов2, Л. А. Лунц, Н. Н. Вознесенская3).

2) административно-правовой, согласно которому инвестиционные контракты — являются публично-правовыми договорами (в том числе договорами международного публичного права (В. П. Мозолин, М. И. Кулагин4).

1Кодекс Республики Казахстан от 29.10.2015 № 375 V ЗРК Предпринимательский кодекс.

2Скворцов О. Ю. Инвестиционные договоры. С. 98.

3Лунц Л. А. Курс международного частного права. Особенная часть. М. : Юридическая литература, 1975. С. 88–89; Вознесенская Н. Н. Иностранные инвестиции и смешанные предприятия в странах Африки. М. : Наука, 1975. С. 18–22.

4Лунц Л. А. Курс международного частного права. Особенная часть. М. : Юридическая литература, 1975. С. 88–89; Вознесенская Н. Н. Иностранные инвестиции и смешанные предприятия в странах Африки. М. : Наука, 1975. С. 18–22.

212

Секция 5. Кеш-флоу, криптовалюта, иностранные инвестиции и трансграничные расчеты

3) комплексный, предполагающий, что инвестиционные договоры содержат как частноправовые, так и публично-правовые элементы (В. В. Гущин, А. А. Овчинников1). По мнению В. В. Гущина, А. А. Овчинникова инвестиционный договор — это не граж- данско-правовой или административно-правовой договор, а вообще отдельный вид договора, не предусмотренный нормами права. Но такая позиция страдает одним существенным недостатком, что если это не гражданско-правовой договор, тогда к нему не применимы положения ГК о договорах (в том числе и ст. 421 ГК РФ, ст. 380 ГК РК)

Я склоняюсь к цивилистическому подходу. Инвестиционный договор — разновидность гражданско-правового договора которая выделяется не видом деятельности, как традиционно формируется система гражданско-правовых договоров, а по экономическим сферам. Например, в статье 8 Федерального закона «Об инвестиционной деятельности в Российской Федерации, осуществляемой в форме капитальных вложений»2 прямо указывается, что отношения между субъектами инвестиционной деятельности осуществляются на основе договора и (или) государственного контракта, заключаемых между ними в соответствии с Гражданским кодексом РФ (ст. 8 ГК РФ). При этом в другом законодательном акте (Законе РФ об инвестиционной деятельности) устанавливается, что заключение договоров (контрактов), выбор партнеров, определение обязательств, любых других условий хозяйственных взаимоотношений, не противоречащих законодательству, является исключительной компетенцией субъектов инвестиционной деятельности (ст. 7).

Наиболее значимым, является подчинение регулирования инвестиционных договоров (контрактов) нормам гражданского законодательства (и в первую очередь нормам о гражданско-правовых договорах) ввиду его предпринимательской направленности. Когда мы называем инвестиционный контракт предпринимательским контрактом, мы сначала упоминаем его участников, бизнес-единицы, которые ставят перед собой основную цель получения прибыли. Это указывает на гражданско-пра- вовой характер инвестиционного договора, что делает отсутствие в Гражданском кодексе отдельной главы об инвестировании и инвестиционном договоре явным пробелом не только в российском, но и казахстанском законодательстве.

Чаще всего инвестиционный контракт (договор) содержит следующую формулировку: «Все споры по настоящему договору разрешаются путем переговоров. В случае недостижения согласия между сторонами споры подлежат рассмотрению в суде». В соответствии с пп. 1 ст. 152 ГПК РК судья возвращает исковое заявление, если истцом не соблюден установленный законом для данной категории дел или предусмотренный договором сторон порядок досудебного или внесудебного урегулирования спора и возможность применения этого порядка не утрачена. Возникает

1Мозолин В. П. Корпорации, монополии и право США. M.: МГУ, 1966. С. 132–151; Кулагин М. И. Государственно-монополистический капитализм и юридическое лицо. М. : Издательство УДН, 1987.

С.66–72;

2Федеральный закон от 25.02.1999 № 39 ФЗ «Об инвестиционной деятельности в Российской Федерации, осуществляемой в форме капитальных вложений» (последняя редакция).

213

Актуальные проблемы международного частного права

вполне закономерный вопрос — являются ли переговоры надлежащим досудебным порядком урегулирования спора?

Исходя из анализа судебной практики Российской Федерации можно прийти к выводу о том, что переговоры — это декларативные положения о разрешении сторонами разногласий и соответственно их нельзя признавать надлежащим досудебным порядком урегулирования споров при отсутствии четкой регламентации этой процедуры (то есть без указания порядка и сроков переговоров)1.

Действительно инвестиционный контракт (договор) содержит лишь условие о проведении переговоров, но не определяет сам механизм проведения переговоров, в какой форме они должны быть проведены, в какие сроки и что является доказательством проведения таких переговоров.

Одна из проблем практики процессуальной защиты интересов инвестора заключается в том, что наиболее часто предусмотренный в инвестиционном контракте досудебный порядок в виде проведения сторонами переговоров не позволяет подтвердить соблюдение этого порядка. Так, например, Верховным судом Республики Казахстан в 2020 г. было возвращено 7 исков Министерства энергетики к крупным инвесторам о взыскании штрафов за нарушение контрактных обязательств, поступивших для рассмотрения по первой инстанции. К иску не были приложены доказательства направления уведомления ответчикам о необходимости оплаты штрафа и исполнения требуемых в иске обязательств. Установлены факты направления приложенных к искам уведомлений не по указанным в контрактах адресам для получения корреспонденции. Доказательства проведения переговоров (протоколы переговоров) также отсутствовали2.

Практика рассмотрения аналогичных дел в предыдущие годы показывает, что переговорный процесс по урегулированию спора проводится Министерством уже в период судебного разбирательства.

В целом следует четко разграничивать понятия «инвестиционный контракт» — договор, и «контракт о предоставлении инвестиционных преференций» — административный акт властного органа, оформленный в виде договора. В первом случае, имеется в виду инвестиционный контракт как гражданско-правовой договор, во втором случае — властное решение государственного органа о предоставлении инвестору налоговых преференций, натурных грантов, и (или) освобождении его от обложения таможенными пошлинами. Разумеется, нельзя согласиться с тем, чтобы эти два различных понятия смешивались, чтобы избежать этого, следует законодательно определить, что инвестиционный контракт — это гражданско-правовой договор, а в случае принятия решения о предоставлении инвестиционных преференций использовать иную терминологию, более точно отражающую суть данного явления (например, акт, решение и т.п.).

1Определение Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа Российской Федерации от 03.07.2014 по делу № А56-48305/2013 // URL: https://base.garant.ru/41183245.

2Информационный сервис Верховного суда Республики Казахстан // URL: https://sud.gov.kz/rus/kategoriya/statistika.

214

Секция 5. Кеш-флоу, криптовалюта, иностранные инвестиции и трансграничные расчеты

Конечно, государство заинтересовано в развитии отдельных секторов экономики (получивших название приоритетных), и именно поэтому инвесторам, осуществляющим деятельность в этих сферах, предоставляются значительные льготы и преференции. Этим же объясняется детальная регламентация в законодательстве порядка и условий заключения, исполнения, изменения, прекращения контракта о предоставлении инвестиционных преференций. Всё это свидетельствует как о значимости самого инвестиционного контракта, так и о важности равномерного и поступательного экономического развития страны. Вместе с тем только с помощью предоставления инвестиционных преференций и мер стимулирования инвесторов не добиться реального развития экономики. Необходимо взвешенное и рациональное сочетание стимулирующих, контролирующих и защитных мер, направленных на обеспечение экономического роста.

Галеева Д. В.

Студент Всероссийская академия внешней торговли Министерства экономического развития Российской Федерации

ПРИНЦИП ДОБРОСОВЕСТНОСТИ В МЕЖДУНАРОДНОМ ИНВЕСТИЦИОННОМ ПРАВЕ И АРБИТРАЖЕ

Принцип добросовестности в международном инвестиционном праве и арбитраже применяется повсеместно. Он часто используется всеми участниками инвестиционного арбитража: инвесторами, государствами и судами. Это объясняется тем, что инвестиционный арбитраж основывается на арбитражном соглашении, которое само по себе регулируется принципами pacta sunt servanda и добросовестности. Хотя принцип добросовестности глубоко укоренился в международной юридической науке, его применение может не всегда быть однозначным1.

Для начала следует отметить сложный характер принципа добросовестности. Он проявляется через трудности точного определения ее природы. Она является чем-то средним между принципом и нормой, между автономной и вспомогательной нормой, существует где-то между процессуальным и материальным правом. Добросовестность может применяться как самостоятельная конструкция, напрямую и без каких-ли- бо посредников, либо через набор производных добросовестности. Она может служить инструментом для толкования норм и основой прав и обязанностей. Она имеет значение на каждом этапе судебного разбирательства, будучи, в отличие от многих других норм международного инвестиционного права, одинаково актуальной как для истцов, так и для ответчиков.

Хотя договорное право сыграло значительную роль в формировании и утверждении добросовестности как международно-правового принципа, справедливо также

1 Cremades B. Good faith in international arbitration // American University International Law Review 27. 2012. № 4. P. 761.

215

Актуальные проблемы международного частного права

утверждать, что принцип добросовестности является частью обычного международного права. Суд Европейского Союза высказывал мнение, что «принцип добросовестности, установленный в статье 18 Первой Венской конвенции, является нормой обычного международного права, существование которой признано Международным судом и, следовательно, является обязательным для Сообщества»1.

Учитывая сложный характер принципа добросовестности и разнообразие официальных источников, в которых он содержится, неудивительно, что международные суды рассматривают данный принцип с разных сторон, и судьи и арбитры довольно осторожно применяют его2. Суды чаще рассматривают данный принцип в рамках правил, вытекающих из принципа добросовестности, таких как злоупотребление правом, эстоппель, законные ожидания или халатность, а не напрямую опираются на добросовестность как норму. Тем не менее последние тенденции в практике международных судов, в частности в инвестиционном арбитраже, показывают, что этот принцип находится в процессе становления автономной и непосредственно применимой нормы3.

В международных инвестиционных соглашениях редко прямо ссылаются на принцип добросовестности, хотя в последнее время эта тенденция меняется. Например, часть 3 статьи 8.18 Всеобъемлющего экономического и торгового соглашения (CETA) между Европейским Союзом и Канадой прямо предусматривает защиту только законных и добросовестных инвестиций: «Инвестор не может подавать иск в соответствии с этим разделом, если инвестиции были сделаны путем мошеннического введения в заблуждение, сокрытия, коррупции, или поведения, равносильного злоупотреблению процессом»4.

Существует консенсус в отношении того, что принцип добросовестности применим с точки зрения права, несмотря на возможное отсутствие ссылки на него. Статья 42 Конвенции МЦУИС предоставляет возможность применения общего международного права и, следовательно, принципа добросовестности как нормы международного права5. В контексте получения заявителями инвестиций мошенническим путем по меньшей мере три инвестиционных суда отклонили претензии как противоречащие принципу добросовестности6. Однако не все суды придерживаются этого же мнения.

1Opel Austria GmbH v. Council of the European Union // European Court Reports. 1997. II-00039, para. 2. URL: https://curia.europa.eu/juris/showPdf.jsf?docid=103499&doclang=EN.

2Cremades B. Good faith in international arbitration // American University International Law Review. 2012.

№4. P. 786.

3Djajić S. Mapping the good faith in international investment arbitration: assessment of its substantive and procedural value // Collection of Works of the Novi Sad Faculty of Law. 2012 P. 209.

4Comprehensive economic and trade agreement (CETA) between Canada, of the one part, and the European Union and its member states, of the other part // Official Journal of the European Union. L11/23. 2017.

5Convention on the Settlement of Investment Disputes between States and Nationals of Other States // United Nations Treaty Series. 1965.

6Inceysa Vallisoletana S. L. v. Republic of El Salvador // ICSID Case No. ARB/03/26, Jurisdiction, Award (2 August 2006), [249]. URL: https://www.italaw.com/sites/default/files/case-documents/ita04240.pdf; World Duty Free Company Limited v. The Republic of Kenya.

216

Секция 5. Кеш-флоу, криптовалюта, иностранные инвестиции и трансграничные расчеты

Например, в деле South American Silver v. Bolivia суд, хотя и согласился с другими судами, придерживающимися принципа добросовестности, всё же пришел к выводу, что доктрина «чистых рук» не является частью международного публичного порядка1.

Также существует единообразное мнение в отношении того, что добросовестность является принципом. «Бесспорно, и этот Арбитражный суд может лишь подтвердить то, что добросовестность является одним из основополагающих принципов международного и инвестиционного права»2. Например, в деле Inceysa v. El Salvador истец ссылался на общие принципы права по смыслу статьи 38 Статута Международного суда в качестве официального источника для применения принципа добросовестности3.

Однако единства мнений нет в отношении того, является ли добросовестность вспомогательной или самостоятельной нормой и является ли нормой вообще. Например, в деле Mobil Investments v. Canada суд установил, что принцип pacta sunt servanda не может выдвигаться в качестве самостоятельного обязательства4. В деле Malicorp v. Egypt позиция суда заключалась в том, что принцип добросовестности выполняет дополняющую функцию и позволяет заполнить пробелы в законах5. Суд по делу South American Silver v. Bolivia постановил, что доктрина «чистых рук» не является международно-правовой нормой, и, аналогично, в деле Hulley v. Russia суд постановил, что эта доктрина не является общим принципом права по смыслу статьи 38 Статута Международного суда.

Некоторые суды пошли другим путем и пришли к выводу, что добросовестность обладает гораздо большей силой. Например, в деле Phoenix v. Czech Republic суд опирался на автономный характер и прямое применение принципа добросовестности при отклонении требований инвестора о признании инвестиций, сделанных вопреки принципу добросовестности. Так, нарушение принципа непосредственно привело к отказу в удовлетворении требований.

Таким образом, добросовестность может служить основой как для предъявления иска, так и для его защиты. В отличие от многих других норм инвестиционного права, этот принцип способен гармонизировать систему, будучи в равной степени доступ-

1ICSID Case No. ARB/00/7, Award (4 October 2006), [139], [179]. URL: https://www.italaw.com/sites/ default/files/case-documents/italaw15005.pdf; Plama Consortium Limited v. Republic of Bulgaria // ICSID Case No. ARB/03/24, Award (27 August 2008), [141–143]. URL: https://www.italaw.com/sites/default/files/casedocuments/ita0671.pdf.

2South American Silver Limited (Bermuda) v. The Plurinational State of Bolivia // UNCITRAL, PCA Case No. 2013-15, Award.

3Malicorp Limited v. The Arab Republic of Egypt // ICSID Case No. ARB/08/18, Award (7 February 2011), [116]. URL: https://www.italaw.com/sites/default/files/case-documents/ita0499.pdf.

4Inceysa Vallisoletana S. L. v. Republic of El Salvador // ICSID Case No. ARB/03/26, Jurisdiction, Award (2 August 2006), [226]. URL: https://www.italaw.com/sites/default/files/case-documents/ita04240.pdf.

5Mobil Investment Canada v. Government of Canada // ICSID Case No. ARB/15/6, Jurisdiction and Admissibility, Decision (13 July 2018), [169]. URL: https://jusmundi.com/en/document/decision/en-mobil- investments-canada-inc-v-canada-ii-decision-on-jurisdiction-and-admissibility-friday-13th-july-2018.

217

Актуальные проблемы международного частного права

ным для обеих сторон несмотря на асимметричную архитектуру международных инвестиционных соглашений с точки зрения распределения прав и обязанностей между инвесторами в качестве истцов и государствами в качестве ответчиков.

Дарбинян Р. Г.

Студент Университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КРИПТОВАЛЮТ В ТРАНСГРАНИЧНЫХ ПЛАТЕЖАХ КАК АНАЛОГ СИСТЕМЫ SWIFT

Развитие современного общества неразрывно связано с внедрением цифровых технологий и созданием механизмов правового регулирования отношений в данной сфере. В науке отмечается, что «право значительно отстает от тех общественных потребностей, которые являются определяющими для его функционирования»1. В настоящее время криптовалюты используются и как средство платежа, и как объект инвестирования, в связи с чем актуальность приобретает вопрос правового регулирования выпуска и размещения криптовалют.

Криптовалюты представляют с собой цифровые продукты, полученные в результате эксплуатации созданных частными лицами электронных платежных систем, которые подчинены определенным протоколам передачи данных в сочетании с использованием криптографических методов шифрования2.

На сегодняшний день криптовалюта имеет все шансы стать альтернативой международных платежных систем, в связи с тем, что вводятся ограничительные меры «санкции» против некоторых государств, в числе, которых находится Россия.

Внастоящее время большинство глобальных банковских транзакций проводятся через систему SWIFT. К сожалению, по сравнению с технологией криптовалют, скорость транзакций SWIFT по-прежнему очень мала, а их стоимость намного дороже. В мировой практике странам приходится сталкиваться с проблемами запрета использования SWIFT, западные страны вводят экономические санкции, тем самым ограничивая международные транзакции. В 2012 г. система прекратила обслуживание всех иранских банков. В 2022 г. Россия также столкнулась с отключением системы SWIFT, банки, которые попали под американские и европейские санкции, были отключены от SWIFT, в связи с этим страны разрабатывают свои аналоги.

В2015 г. Центральны банк заявил о создании системы передачи финансовых сообщений Банка России3, которая является аналогом системы SWIFT, Основной недостаток СПФС — это ограниченность действия. Проект реализован в рамках национальной

1Блажеев В. В. Цифровое право : учебник / под общ. ред. В. В. Блажеева, М. А. Егоровой. М. : Проспект, 2020 с. 8.

2Кучеров И. И. Криптовалюта как правовая категория // Финансовое право. 2018. № 5 С. 3–8.

3Система передачи финансовых сообщений. URL: https://cbr.ru/PSystem/fin_msg_transfer_system/.

218

Секция 5. Кеш-флоу, криптовалюта, иностранные инвестиции и трансграничные расчеты

платежной системы и функционирует в России и нескольких странах ближнего зарубежья. Альтернативное решение международной системы могут предложить криптовалюты и компании, которые за ними стоят. Уже на протяжении нескольких лет они активно развиваются и становятся всё более и более конкурентными в сфере финансов.

SWIFT — международная межбанковская система защищенной передачи информации и совершения платежей. Она используется как для внутрироссийских, так и для трансграничных платежей. Это самая крупная межбанковская система передачи финансовой информации: объединяет свыше 11 тыс. финансовых учреждений более чем в 200 странах мира. Основные преимущества SWIFT заключаются в широком распространении и популярности в мире, что позволяет осуществлять платежи практически во все страны, а также конфиденциальности передаваемой информации.

Система SWIFT не отличается особой скоростью выполнения операций, поэтому срок проведения международных транзакций составляет от 3 до 5 дней. И это считается довольно долго, а потому около 5 % транзакций — ошибочные сделки.

Если говорить о трансграничных платежах, можно выделить системы компании RIPPLE. Ее сеть платежей имеет три ветви — xCurrent, xRapid и xVia. xCurrent и xVia соответствует RippleNet, а xRapid — монете XRP, имеющей всеобщую известность. RippleNet не торгуется и не может торговаться, так как представляет собой сеть обмена финансовой информацией, соединяющую учреждения по всему миру, она соответственно имеет меньшую популярность и не предполагает возможность прямых инвестиций.

Наиболее привлекательным вариантом замены SWIFT является RippleNet, которая предлагает и снижение стоимости транзакции, и большую скорость. Чтобы реализовать все возможности проектов, базирующихся на блокчейн-технологии, как средства для осуществления межгосударственных платежей, принципиально важно достичь политического согласия между всеми странами — участницами подобного проекта и заручиться поддержкой всех партнеров. Признание RippleNet в качестве альтернативы SWIFT вполне очевидно, новая система объективно предлагает лучшие условия, которые приведут к снижению стоимости банковских переводов и, следовательно, снижению затрат у компаний, ведущих внешне экономическую деятельность, что несомненно положительно скажется на бизнесе и экономике как Российской Федерации, так и других стран.

На данный момент на RippleNet настроены арабские страны, в марте 2022 г. компания Arab Regional Fintech Group (ARFG) опубликовала «Практическое руководство о CBDC» для центральных банков, в котором RippleNet значится в списке рекомендуемых платежных систем. ARFG рекомендовала арабским финансовым учреждениям улучшить «протоколы обмена сообщениями» с помощью таких систем1.

Существует ряд примеров использования криптовалюты в трансграничных сделках, например в Аргентине финансовая организация заключила соглашение о пар-

1 Адамова К. Н. Использование криптовалют для трансграничных платежей. Аналог системы SWIFT / К. Н. Адамова, А. А. Тычинин // Российский экономический интернет-журнал. 2019. № 1. С. 4. EDN CWOHZO.

219