Братья_Лоутон

Том проснулся двумя часами позже, невольно оглянулся вокруг и отчаянно прошептал: «Это был всего лишь сон…». Не без труда стащив мокрую насквозь рубашку, откинув одеяло, он остался лежать обнаженным, позволяя теплому воздуху скользить по мраморной бледной коже.

Через пару дней Том окончательно поднялся на ноги в самом, что ни на есть, здравом самочувствии. Он нашел брата в саду за поливом сиреневых кустов. Том рассмеялся: «Ну что ты делаешь, не подобает дворянину делать работу за садовника!». Генри обернулся и возразил, улыбаясь и щуря глаза от солнца: «Не поверишь, он заболел, а мне стало весьма необходимо срочно чем-то занять руки, вот я и решил немного помочь. И я так рад, что ты снова на ногах!». «Не мог же я пропустить столь забавного зрелища, как мой брат, сажающий и поливающий кусты! – весело ответил Том. – Смотри, у них диковинные цветки. И запах…. От него может и впрямь унести голову. Жаль, что все красивое недолговечно». Генри встретился взглядом с Томом и произнес: «Don't talk about beauty, beauty of the soul is major in fact». («Ты красоту мне славить не спеши, всего важнее красота души» - прим. авт.). «Да ты настоящий романтик, не посмотреть, что военный! – восхитился Том. – Собственно, я искал тебя затем, чтобы сегодня пригласить на бал, который будет давать отец в честь моего дня рождения. Ты ведь будешь?». «Но, Том, он ведь у тебя только завтра! И я до сих пор не решил, что же тебе подарить» - виновато сказал Генри. «Нет, подарков мне точно не надо, - серьезно ответил Том. – Просто приходи, мне больше никого, кроме тебя, и видеть не хочется». «Обещаю, буду ровно к началу! Но можно тебя еще кое о чем спросить?». «Нет, - смутился Том. – Не нужно. Ты сам понимаешь все». Генри, оставшись один, недоуменно подумал: «Странно, я всего лишь думал узнать, в котором часу будет бал…»

Вечерний бал в поместье Лоутон оправдал все ожидания гостей и приглашенных, Том был просто засыпан поздравлениями, приглашениями, подарками, томными взглядами молодых аристократок. На нем был черный смокинг, выгодно подчеркивающий изящную стройную фигуру. Все вокруг были словно заворожены красотой и обаянием наследника титула. Но его это не прельщало, внимание давило на него со всех сторон, и, в конце концов, он чуть не задохнулся от радости, увидев приближающегося Генри. «Наконец-то! Без тебя мне уже стало невыносимо терпеть это зрелище». «Все, как ты и хотел, - усмехнулся Генри. – Ну, раз у меня нет с собой никакого подарка, могу служить тебе в чем угодно». В этот момент к Тому подошла леди Винстон в сопровождении подруг: «Дорогой граф, какой чудесный прием! Окажете мне честь?» - кивнула она в сторону начинающихся танцев. Генри, стараясь усмехнуться как можно незаметнее, сказал: «Ну вот, дорогой брат, мы поменялись ролями!». «Ну уж нет, - вскипел Том и обратился к ожидавшей его ответа девушке. – Мари, простите ли вы мне мою низость, но я не смогу танцевать с вами». «Так ты все-таки не танцуешь!». «За редким исключением». Вскоре братья обошли весь зал и остановились у большого стола со всевозможными яствами и бесчисленными напитками. Не прошло и получаса, как Том слегка захмелел и потащил Генри за рукав прямо в центр толпы, где исполнялся вальс. «Боже, что ты делаешь? – закричал Генри. – Там же…Мы не должны…». Том был неумолим: «Ты ведь окажешь мне эту честь. И можешь не питать угрызения совести по поводу подарка». Они встали в центр и начали исполнять танец, вызывающе глядя друг другу в глаза. Общество совершенно о них забыло, предаваясь развлечениям и утехам, так что ни один человек не стал бросать удивленные взгляды.

Чуть позже, возвращаясь в свои комнаты, они шли и молчали. Неожиданно Генри остановил брата и, приблизившись до такой степени, что Том был вынужден прижаться к стене, резко сказал: «Что ты себе позволял там! Знаешь, какие слухи они могут распустить? Я сам не верю, что согласился в этом участвовать!». «Но ведь ты согласился. – Том внимательно изучал выражение лица брата, словно опасаясь очередной вспышки его гнева. – Это было всего один раз и больше не повторится. Прости, но мне здорово хотелось повеселиться и показать этой толпе…. Показать всем…». «Показать что?». «Наше…прекрасное умение танцевать». «Ты слишком пьян, Том, может, мне лучше отвести тебя в комнату?». «Это ты пьян, Генри, потому что даже не понимаешь, о чем я тебе говорю». «Не стоит ни о чем сейчас говорить». «Но когда?». Из уст Генри чуть не сорвалось слово «Никогда», но он промолчал. «Завтра ты расскажешь мне все» - сонно проговорил Том, пошатываясь и едва передвигая ногами в сторону спальни. Генри вздохнул, подхватил его за плечи и помог зайти внутрь. «Дядя не должен знать, что ты так сильно перебрал. Его это не порадует, - предупредил Генри, опуская на кровать почти недвижимое тело. – Ты слышишь меня?» Внезапно Том открыл глаза и пристально посмотрел на него. «Спасибо. За все, что ты делаешь для меня. Я не достоин твоей дружбы. Я…. Я просто…». «Глупый, глупый Том! Мне не нужно иных друзей…. Более того, мне вообще больше никто не нужен. Вот только, если бы…. Если бы я мог уберечь тебя от всего. Мы не одни на этом свете». «Иногда, кажется, что одни - серьезно возразил Том. – Я не хочу, чтобы ты сейчас ушел». Генри ошарашено смотрел на брата и не мог вымолвить ни слова. Он ощутил на своей щеке прикосновение тонких бледных пальцев и порывисто сжал их, собираясь что-то ответить, но был уже не в силах. Какая-то сила захватила его целиком и настойчиво тянула в самую пучину ада. «Том, пожалуйста…» - едва успел он прошептать задыхающимся голосом, погружаясь в неистовый и жаркий поцелуй.

На следующее утро Том проснулся со страшной головной болью. Болело также все тело, каждая мышца, легкая острая боль касалась губ, искусанных в кровь. Он вспомнил все – пламенный порыв нахлынувшей страсти, слепые объятия, прикосновения сильных холодных пальцев на коже…. И то, как они едва смогли сдержаться почти сразу же, как разошлись по комнатам, не желая прощаться, и боялись, что кому-нибудь об этом может стать известно. Лица Тома коснулась блаженная полуулыбка, он потянулся, накинул на себя длинную белую простынь, сел на любимый табурет в углу и принялся завершать начатую работу. Чуть слышный стук отвлек его от дела, в дверях показался Генри. Глаза его все еще лихорадочно горели на бледном лице, создавалось впечатление, что именно сейчас он нервничал куда сильнее, чем раньше. «Доброе утро, - заулыбался Том. – Ты-то мне и нужен. Подойди, присядь на ту софу». «Мы должны поговорить, Том…». «Да, я слушаю». «Это все…Вчера…Просто недоразумение! Нам не следовало позволять себе подобного». Голос Генри был спокоен и тверд, но Том уловил в нем нотку грусти. «Ты жалеешь». «Я боюсь навредить нашей репутации и чести нашей семьи! Можешь ли ты представить себе, что будет, если кто-нибудь догадается…». Том вздохнул. «Ты как ребенок! Неужели мы просто не можем быть счастливы, неважно как». Лицо Генри омрачила легкая тень, и он поднялся, стремительно направляясь в двери. «Извини…».

Тем же вечером Генри собирался выйти на террасу, как услышал сзади себя возмущенный женский голос: «Я вас совсем не понимаю, молодой человек!» - оглянувшись, он увидел леди Григ, на круглом и нарумяненном лице которой играла легкая усмешка. «Что вы имеете в виду?». «Не юлите, мой дорогой, я знаю вас с ранних лет. Скажите лучше, сколь долго вам угодно будет мучить и истязать моего племянника?». «Боюсь, теперь я вас не понимаю…» - смутился Генри. «Не понимаете? Ну, тогда я вам объясню. Я не хочу, чтобы Томас страдал, он не достоин такой участи. А вы делаете все, чтобы заставить его страдать еще больше! Послушай, мой мальчик, я не только что родилась. Неужели вы всерьез думаете, что можно не заметить то, что происходит между вами?». Она улыбнулась и, взяв Генри за руку, тихо произнесла: «Ты дрожишь. Не бойся, я желаю вам только счастья. Тебе стоит, наконец, решить, чего ты хочешь на самом деле». «Но я не могу пойти на этот шаг! Что, если это погубит его репутацию? Я не такой изверг, чтобы ломать ему жизнь…». «Но тогда ты сломаешь ему сердце!». Леди Григ покинула его, не прощаясь. Понуро юноша побрел прочь от дома, духота комнат и тяжелые стены давили его, словно удавкой. В изнеможении он опустился на холодную землю, глядя в небо, пытаясь расслабить каждую клеточку тела, словно желая освободиться от бичующего чувства вины или зарыть его в эту самую землю. Ночью он не мог заснуть и беспрестанно кружил по комнате. В голову лезли самые противоречивые мысли, которые, в конце концов, сменила неодолимая усталость. Кровать показалась ему такой близкой и манящей, что он ничком кинулся на нее и забылся сном.

Весь этот день Том ни разу не выходил из своей спальни. Запершись на ключ и отослав слуг, он с нахмуренным лицом работал над своей картиной, которая была почти близка к завершению. Оставался только последний штрих…

Ближе к утру все было кончено. Том устало поднялся, осматривая свое детище со всех сторон, очаровываясь им все больше. Взгляд его выражал то ликование, то невыносимую боль. Ложиться в постель Том не счел нужным, хотя, буквально падал от усталости. Юноша быстро оделся и пошел в сторону конюшни, чтобы совершить очередную из своих любимых утренних прогулок на заре.

Наутро его вороной конь вернулся в стойло один.

Тома не было в поместье уже около трех часов, когда начал просыпаться весь дом. Совершенно случайно в этот момент Генри оказался недалеко от конюшни, где узнал от старого слуги об исчезновении брата. Вскоре он нашел его лошадь, которая вернулась в поместье без своего всадника. Через десять минут Генри был уже в седле своего коня, направляя его все дальше в степь.

Он нашел брата через полчаса езды, лежащим в пыли на дороге. Том был жив, более того, он старательно пытался встать на ноги, что совершенно ему не удавалось. Одежда была частично изорвана и покрыта пятнами крови. «Боже мой, что с тобой случилось?! – воскликнул потрясенный Генри. – Что? Нога?». «Вывих, - едва прошептал Том сухими от пыли губами. – Лошадь понесло. Не знаю, как я оказался здесь, видимо, она меня сбросила все-таки. Только нога попала в стремя, и меня протащило по земле… А затем я, кажется, ударился головой о камень». На голове Тома у виска и правда была рассечена кожа, светлые волосы слиплись у лица от грязи и крови. «Тебе нужно добраться домой, мы вызовем доктора! Но ведь ты не сможешь сесть в седло…». Внезапно Генри увидел невдалеке едущую повозку. Она следовала как раз в сторону поместья, и Тома аккуратно отнесли внутрь. Лицо его исказилось от боли, когда его опустили на неровную и грязную поверхность старого экипажа. Генри ехал следом, тревожно посматривая в сторону повозки. «Только бы ничего не случилось с ним» - подумал он.

Доктор, прибывший через час после доставления Тома, осмотрел больного и провел необходимые медицинские обследования. Нога действительно оказалась вывихнута в колене, исправили это довольно быстро, но болезненно. На бледном виске теперь красовался шов, а в целом состояние не возбуждало опасений. Когда доктор покинул его, наконец, в комнату ворвался Генри и с глухими рыданиями бросился к постели Тома. «Я так боялся, что потеряю тебя!». Том чуть приподнялся, болезненно охнув, удивленно и растерянно всматриваясь в глаза брата. «Неужели я так много значу для тебя…». «Ты даже не представляешь, сколько! – воскликнул Генри, опускаясь на колени перед кроватью и обнимая его. – Я так долго думал…. Я не хочу губить твою жизнь. Но я не в силах больше вынести этих мук. Я давно, и очень страстно, люблю тебя…». «Но, Генри!». «Молчи. Тебе сейчас нужен полный покой!». Он наклонился и немного робко коснулся губами дрожащих губ Тома, а затем направился к двери, собираясь уйти, как услышал позади немного хриплое от волнения: «Я тоже…».

Так прошло несколько дней, Том очень быстро шел на поправку. За это время они провели много часов с Генри, разговаривая обо всем на свете, все больше открываясь друг другу и доверяя самые сокровенные мысли. Они стали ближе, чем были когда-то в детстве или совсем недавно. Оба понимали, что уже не смогут противиться своей природе, и вскоре им стало абсолютно безразлично мнение общества и последствия этого губительного чувства. Они не знали любви физической, довольствуясь непомерным блаженством от платонического чувства, но не догадывались сами, какую ловушку подстроит им собственная природа.

Был ясный погожий день, за окном птицы распевали свои трели, дом был погружен в заботы о хозяйстве и напоминал суетливый муравейник. Генри проснулся в самом приятном расположении духа, вспомнил вчерашнюю очередную встречу с братом и непроизвольно покраснел. Подчас он боялся и собственных фантазий, которые могли привести его в состояние дьявольского исступления, в голову приходили неожиданные образы, связанные с Томом и имеющие весьма непристойный характер. «Да что это я, в самом деле». Генри вскочил и отправился к брату, надеясь разбудить его первым. Но опоздал, в комнате Тома было пусто, очевидно, он спустился вниз завтракать или прогуляться. Ездить верхом ему больше не позволял Генри, разве что под его строжайшим наблюдением. Том обижался, нетерпеливо фыркал и заявлял, что ничего страшного впредь случиться не может. Но Генри слишком боялся за него, чтобы позволить пережить сей страх еще раз.

Пройдя в комнату Тома, он опустился на его кровать и огляделся по сторонам, заметив, что кое-что было не таким, как раньше. Большая картина, стоящая в углу и покрытая полотном, сейчас была открыта, кисти не лежали хаотично вокруг, а были аккуратно сложены обратно в коробку. Генри охватило любопытство, он давно мечтал взглянуть на то, над чем его брат работал вот уже целый месяц. Генри развернул картину и, изумленно ахнув, отшатнулся, не в силах оторвать взор от полотна.

На картине была изображена его собственная персона, во весь рост и в полулежащем положении. Темные волосы ниспадали на лицо, которое выражало задумчивую грусть. Тело было почти обнажено, лишь ниже талии прикрыто простынью. Генри как-то порывисто выдохнул и прислонился в стене, пол, как будто, начал уходить из-под ног. В этот момент в комнату вошел Том. «Ты…. Ты так долго рисовал…Меня?» – пораженно воскликнул Генри. Том подошел чуть ближе и мучительно покраснел, пытаясь отвести взгляд. «Я не хотел, чтобы ты увидел ее вот так…». «Ты же говорил…картина…твоя мечта! О, Боже!». Тут Генри приблизился к Тому и судорожно схватил его за плечи. Том мягко высвободился и обвился сам руками вокруг его шеи. «Художники всегда показывают свои фантазии на бумаге. Мне так давно хотелось этого». Он поцеловал Генри, мягко провел рукой по его щеке и, отступая, стал расстегивать на себе одежду. «Но, Том…» - отчаянно прошептал Генри, пытаясь бороться с нахлынувшим желанием, но тщетно. Отчаянно простонав, он бросился в его объятия, мучительно, до боли впиваясь губами в его кожу, вскоре разорванная в клочья одежда полетела прочь. Братья смотрели друг на друга, боясь даже вздохнуть, упиваясь моментом и испытывая непреодолимое желание и страх. И не заметили сами, как оказались уже на постели, сходя с ума от нахлынувшей нежности, безропотно и полностью отдавая себя друг другу…

…Они лежали в постели и говорили ни о чем и обо всем сразу, едва касаясь, проводя кончиками пальцев по лицу, заходясь в беспредельной нежности, утопая в бездонных глазах. «Как получилось, что именно я заслужил такое счастье – быть с тобой?» - тихо спросил Генри, обнимая Тома за плечи. «Потому что ты лучше всех, кого я когда-либо знал». «Даже леди Катрин?». Они рассмеялись и слились в очередном поцелуе, каждое движение накладывало свой отпечаток страсти на израненные души, каждый вдох отдавал ощущением легкости и абсолютной свободы. Это было так просто, довериться во всем человеку, которого знаешь, как самого себя. И так сложно, потому что не знаешь, чего ждать дальше.

На следующий день в поместье Грейндфилд был дан очередной бал, и братьям поневоле пришлось следовать традиции и явиться на него. Том долго ворчал по этому поводу, подбирая костюм и крутясь перед огромным зеркалом так, что Генри не выдержал и, подойдя сзади, обнял его. «Не волнуйся так. Я тоже не могу их терпеть. Устроим свой вечер». Глаза его загадочно блеснули, Том улыбнулся и заметно расслабился. «Ты так красив, - нежно произнес Генри, поворачивая его снова к зеркалу и перебирая тонкими пальцами светлые пряди. – Может ли быть божье творение столь совершенно?». «Ты смущаешь меня, - шепнул Том, беря его за руку. – Но я, правда, хотел бы стать для тебя идеальным. Таким, каким ты хочешь». «Ты уже мой идеал, и мне не надо ничего другого». Генри наклонил голову и прикоснулся губами к его шее. Том вспыхнул и покраснел, по телу его чуть заметно пошла дрожь. «Собирайся, - улыбнулся Генри. – Дядя давно уже ждет нас внизу».

Но по прибытии в соседнее поместье юноши не стали долго задерживаться в шумном зале. Проведя по паре танцев каждый с особенно дотошными леди и приняв участие в незатейливой светской беседе, они порядком утомились и то и дело бросали выразительные взгляды друг на друга. «Я бы не прочь куда-нибудь уйти отсюда» - сказал Том, схватил под руку брата после очередного танцевального выхода. «Бросим их на произвол судьбы?» - усмехнулся Генри, кивая в сторону собравшейся элиты общества. «Их интересует куда больше наши состояния, чем мы сами - нахмурился Том. - Они кажутся такими искусственными». «Кого не интересуют деньги в наш век, - вздохнул Генри. – И вся эта слава, роскошь…». «По-моему, тебя не интересуют» - улыбнулся Том. «Как много ты знаешь о моих предпочтениях!». «Во всяком случае, я знаю, чего бы тебе сейчас хотелось» - прошептал Том на ухо Генри. Тот стремительно покраснел и бросил на брата умоляющий взгляд: «Что ты предлагаешь?». «Я думаю, мы давно не навещали кладовку дядюшки Грейндфилда! – глаза Тома озорно блеснули. – Попрощайся с дамой, и идем!». Вскоре они уже спускались по знакомой лестнице, ведущей в подвал дома. Там было тихо и очень спокойно, вокруг царил какой-то мускусный и пряный аромат, слуги почти не бывали здесь, так что юноши не волновались по поводу непрошеных гостей. Том неожиданно повернулся к брату и прижал его к стене, обхватив тонкие запястья руками, неистово целуя бледную кожу. Генри тут же ответил ему, погружаясь в немыслимое блаженство, в ощущения, затягивающие, как магнит, манящие, словно самый запретный плод. Собственно, это и был запретный плод…. Они целовались страстно, не в силах оторваться друг от друга, медленно сползая на холодный каменный пол, дрожа от каждого прикосновения. И, когда Том начал спускаться вниз по груди и еще ниже, Генри не смог сдержать мучительного стона, это было настоящее безумие, которое должно было длиться вечно. Предчувствуя близость момента развязки, он горячо прошептал: «Нет…. Иди ко мне». Том чуть приподнялся на локтях, развернувшись спиной, напряженной от возбуждения, и вмиг соединились как тела, так и их души. Утопая в бескрайней нежности и эйфории, из последних сил цепляясь за сознание, они погрузились в бездну острого и немыслимого порока.

На следующий день они впервые проснулись вместе. Солнечные блики мягко пробирались из окна и играли на обнаженной коже. Том как-то неожиданно резко выдохнул и спросил, внимательно глядя в темно-синие глаза брата: «Скажи, не жалеешь? О том, что ты со мной…». «Я готов быть с тобою вечно. И мне не жаль пожертвовать чем угодно ради этого!». Генри повернулся и крепко сжал его в объятиях. «И, знаешь, мне уже больше не страшно!».

Потом они долго гуляли в окрестностях дома, где был разбит большой красивый сад. Неожиданно Генри опустился на ближайшую скамью, притянул к себе Тома и, взяв его руки в свои и отрешенно смотря куда-то вдаль, начал цитировать строки из Байрона, имеющие примерно следующее содержание:

Sun of the sleepless! melancholy star!

Whose tearful beam glows tremulously far!

That show's the darkness thou canst not dispel,

How like art thou to joy remember'd well!

Неспящих солнце, грустная звезда,

Как слезно луч мерцает твой всегда,

Как темнота при нем еще темней,

Как он похож на радость прежних дней! (Перевод А.Толстого, прим. авт.)

Том присел рядом, заглядывая в бездонные темно-синие глаза брата. «Не грусти о прошлом, мой милый. Его уже ни изменить, ни исправить нам не суждено…». «Нет, я не грущу о прошлом. Меня беспокоит будущее. Оно мне видится все более смесью тумана и загадок, которые вовек не разгадать». «Зато ты знаешь, чего хочешь. И я знаю тоже». Он обхватил ладонями лицо брата и повернул к себе. «Генри, - едва вздохнув, шепнул он. – Теперь уже нас ничто не разлучит».

___________________________________________________________________

Но, как бы тщательно братья не скрывали своей роковой увлеченности друг другом, вскоре это стало известно. Однажды Лорд Лоутон искал сына, чтобы поговорить с ним о каком-то важном деле. Он вошел в комнату Тома, случайно оказавшуюся незапертой. Внутри никого не было, поэтому он хотел уже выйти оттуда, как на глаза ему бросилась картина, повернутая к двери и полностью открывающая изумленному взору свой постыдный секрет. Лорд на какой-то миг онемел от шока и схватился за сердце. «Нет, этого не может быть, просто баловство, не иначе!». Но, спускаясь по парадной лестнице вниз, он увидел еще более странную и немыслимо непристойную вещь – Том и Генри стояли в пустом холле, обнимая друг друга за плечи, перекидываясь томными взглядами. Внезапно Генри наклонился и поцеловал его. Лорд вспыхнул и грозно прокричал им сверху: «Так вот как вы платите мне за все, что я сделал!!! Не ожидал такой низости от собственного сына, - почти выплюнул он эти слова в лицо застывшего Тома. – Ну, а ты, собирай вещи и можешь больше не переступать порог этого дома! Такой позор, такое унижение!». Том взвился и схватил отца за рукав: «Не смей так говорить со мной, я не маленький! И если ты прогонишь Генри, я уйду вместе с ним!». «Ах ты, сопляк!» - вскричал отец, отвесив ему звонкую пощечину. – Ты будешь слушать только меня, иначе не видеть тебе ни моего благословения, ни своего наследства!». Том насмешливо улыбнулся, подошел ближе и прошипел: «Можно подумать, я мечтал об этом!». «Дядя, прошу, поймите нас!» – взмолился Генри. «А вот тебе я больше не дядя. И ты немедленно уберешься из этого дома, не то я сам тебя отсюда выставлю!». Скандал оказался просто феерический. Том, в конце концов, выдал гневную тираду, топнул ногой и бросился вон из зала. Генри догнал его уже в спальне. «Прости, ради бога, это все по моей вине!...». «Нет, Генри, нет. Они все равно бы узнали. Теперь нам остается только бороться за свои чувства». «Но я не могу так поступить с тобой, ты не должен уходить из собственного дома!». «За тобой – куда угодно. Мне не нужно ничего, ни титул, ни богатства, ни положения в обществе. Только бы я мог видеть рядом эти глаза, какими ты сейчас на меня смотришь…». Сердце Генри сжалось от боли и невыносимого счастья. «Я все равно не дам тебя в обиду! Мы справимся». Они обняли друг друга так сильно, как будто не хотели расставаться больше ни на миг, как будто это было их спасением от всех проблем.

___________________________________________________________________

Но никому из них так и не пришлось выполнить намеченных планов, ни бесившемуся от негодования дядюшке, ни юным влюбленным. В тот же день в поместье примчался какой-то незнакомый офицер, вручив письмо с гербовой печатью. Оно предназначалось Генри. Взглянув на его содержание, он побледнел и чуть пошатнулся. В таком состоянии его увидел Том, спускавшийся в тот момент вниз. «Что, Генри, что там?!» - воскликнул он, увидев лицо брата. «Том, милый, - вздохнул тот, не сдерживая слез. – Я уезжаю, возможно, навсегда. Англия объявила Франции войну». Том отрешенно слушал, уставившись куда-то вдаль. Он еще не отошел от шока сказанных братом слов. «Война? С чего вдруг? Нет, это какая-то ошибка…». И вдруг, вздрогнув всем телом, он опустился на колени, ноги ослабли, лицо исказилось от невыносимой боли: «Это какая-то ошибка, Генри! Ты не можешь вот так уехать, а если что-нибудь случится с тобой?!». Генри опустился рядом с ним и сжал в объятиях дернувшееся тело, едва усмиряя сам душивший его поток слез. «Обещаю, я всегда буду осторожен. Я вернусь к тебе! И мне невыносимо горько вот так покидать тебя, когда все только началось. Но отказ может грозить мне Тауэром». «Что ж…. Раз так нужно…. Знай, что я всегда буду любить тебя…. И возвращайся ко мне!».

После этого они провели вместе еще одну ночь, их последнюю ночь. Обоим казалось, что что-то или кто-то стремится отобрать у них каждую секунду драгоценного времени, помешать наслаждаться своим счастьем. Неистовое пламя страсти прошло через их тела и души, сжигая дотла и обращая в медленно опускавшийся, холодный пепел.

Трафальгарская битва была в самом разгаре. Английские корабли заблокировали все доступные им французские порты, вызывая тем самым еще более ожесточенные попытки французов прорваться через блокаду. Генри в то время служил в одной из ведущих флотилий, удостоился офицерского звания и получил несколько наград от самого адмирала Нельсона. В перерывах между битвами он писал брату письма в далекий Йоркшир, но ни разу не получил ответа ни на одно из них. Прошло больше года, но не было вестей, и Генри уже не знал, что и подумать, не в силах взять себя в руки от переживаний за судьбу брата. Французские и испанские эскадрильи не отступали очень долго, нанося один удар за другим. Вскоре один из их пушечных ударов пробил большую брешь в корабле, где находился Генри, погибло около двадцати человек, сам же он получил тяжелейшее ранение и был отстранен от службы. Его направили в один из военных лазаретов Лондона, где он провел еще около двух месяцев. Затем его забрали родители, проживающие в старинном семейном особняке недалеко от центра Лондона. Все это время, не будучи даже в силах подняться на ноги или пошевелить пальцами раненой руки, он умирал от невыносимого чувства тоски и страха за судьбу самого близкого ему человека, находящегося сейчас так далеко. От вспоминал небесно-голубые глаза, нежно смотревшие на него когда-то, тонкие длинные пальцы, прикасающиеся к его щеке, стремительно бьющееся сердце, замирающее от всеобъемлющей нежности…. По лицу Генри невольно пробежала слеза. «Где же ты, mon ami…. Свидимся ли мы еще в этой жизни?» - шептал он ночами, вглядываясь в полутьму комнат. Но ни одна тень не поколебала этой пустоты.

Сразу же после отъезда Генри в один из портов Ла-Манша, Том неожиданно для себя впал в какой-то ступор. Его больше не интересовали балы, развлечения и искусство, он почти не выходил к гостям и стал необычайно замкнут к себе. Он часто писал письма брату, но так и не получил ответа. И эта неизвестность нещадно бичевала его все это время, он тщательно избегал чьего-либо общества, но одному, запертому в большой комнате на втором этаже, с покрытой холстом памятной картиной, было невыносимо до боли.

Вскоре, через полгода после этого, умер его отец. Старенький доктор, так часто посещавший поместье Лоутон, на этот раз оказался бессилен что-либо сделать и лишь беспомощно разводил руками. У лорда случился сердечный удар, и умер он скоропостижно. Когда начали похороны, Том стоял рядом с его могилой, дрожа от бессильной злости и боли. Он не проронил тогда слез, но, запершись в очередной раз в своей комнате, дал волю чувствам. Теперь он становился полноправным хозяином как Лоутон-парка, так и всех близлежащих владений, однако, эта мысль доставляла ему только горечь. За несколько дней Том стал одним из самых завидных женихов страны, и с тех пор ему буквально не было покоя от назойливых предложений и ухаживаний со стороны дам. Не помогало даже его намеренное затворничество, казалось, что все только и ждут, чтобы застать его врасплох.