Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2003

244	Глава III. Грамматический строй языка

В латинском разговорном языке эпохи империи предложные конструкции все более и более стали оттеснять на задний план падежные конструкции письменного языка. На смену старой письменной норме, например scripsi matri — «я написал матери» (где matri — дательный падеж от mater — «мать»), явилось новое предложное словосочетание scripsi ad matre (m), где аналогичные грамматические отношения стали выражаться прежде всего предлогом. Впоследствии в истории большей части романских языков имя существительное лишилось всех форм падежного словоизменения, а грамматические отношения стали передаваться прежде всего предлогами и порядком слов.

Если сравнить данный процесс в истории латинского и романских языков с только что проанализированным процессом в истории русского языка (хотя хронологически они относятся к разным эпохам), то следует отметить как то, что сближает их, так и то, что их разделяет. Сближает эти процессы в истории разных языков стремление уточнить падежную конструкцию с помощью предлога («вышел в дверь», «scripsi ad matre (m)»), тогда как разъединяет — направление движения (в одних языках, например романских, предлоги полностью вытесняют старые падежи, а в других, например в русском, широкое развитие предлогов сосуществует в современном языке со столь же широко представленной системой падежей). В этом последнем случае развитие выражается в уточнении соотношения между падежами и предлогами и в частичном расширении сферы предлогов, между тем как в первом случае (в большинстве романских языков) развитие предлогов приводит к полному вытеснению старых падежей в системе имен существительных и прилагательных.

Совсем другая картина раскрывается в истории финно-угор- ских языков. В сравнительной грамматике этих языков принято считать, что в эпоху наибольшей близости между финно-угор- скими языками в каждом из них было не больше 5–6 падежей, тогда как в современных финском и эстонском языках насчитывается по 14 падежей, а в венгерском — даже 22 падежа.

История этих языков показывает, что стремление уточнить связи и отношения между словами привело в упомянутых языках не к сокращению, а к увеличению числа падежей1. Каждый

1 См.: Хакулинен Л. Развитие и структура финского языка / Рус. пер. Ч. I. М., 1953. С. 84 и сл. Необходимо отметить, что некоторые специалисты называют падежи в финно-угорских языках «прилепами имени» (Балашша Й. Венгерский язык / Рус. пер. М., 1951. С. 287).

2. Грамматика и лексика

245

падеж, приобретая более точные очертания и отграничиваясь от новых падежей, тем самым успешнее стал справляться со своей основной задачей. То, что в одних индоевропейских языках теперь передается только предлогами, а в других — сочетанием предлогов и падежей, в языках финно-угорских нашло свое выражение прежде всего в росте количества самих падежей, в их более строгой дифференциации и отчасти во взаимодействии падежей с так называемыми послелогами. Больше того, многие послелоги, примкнув к именам, образовали новые падежи в финно-угорских языках.

Таким образом, вопрос о соотношении падежей и предлогов в истории разных языков решается по-разному. Однако, каковы бы ни были результаты процесса, — вытеснение падежей за счет расширения предлогов, расширение предлогов при одновременном укреплении падежей, расширение самих падежей и т.д. — импульсы, определяющие подобный процесс в разных языках, во многом оказываются сходными. Потребности мышления, стремление более адекватно выразить то, что раньше передавалось менее адекватно, — вот то, что определяет сходный процесс в разных языках, хотя грамматические результаты подобного процесса в неродственных и даже родственных языках могут быть весьма различными.

Возвращаясь к вопросу о том, чем занимается грамматика, следует подчеркнуть, что в грамматике изучается: 1) структура слова; 2) структура словосочетания и 3) структура предложения.

Грамматика интересуется не только отношениями между словами, но и отношениями внутри слова, не только отношениями между словосочетаниями, но и отношениями внутри словосочетаний. То же следует сказать и о предложении: в грамматике изучается не только его структура, но и связи, существующие между различными типами предложений. Чтобы разобраться во всех этих грамматических единствах, нужно начать с вопроса о грамматической структуре слова1.

1 О соотношении грамматики и лексики см.: Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1934. С. 260–318 (книга эта вошла в его «Избранные психологические исследования», опубликованные посмертно в 1956 г.); Горский Д.П. Вопросы абстракции и образования понятий. М., 1961. С. 142–156; Воронцова Г.Н. О лексическом характере глагола в английском языке // Иностранные языки. 1948. № 1. С. 19–31; Abel C. Über die Verbindung zwischen Lexicon und Grammatik // Sprachwissenschaftliche Abhandlungen. Halle, 1885. S. 243–282; Zawadowski L. Correspondances de lexique et identitiés grammaticales // Biuletyn polskiego towarzystwa jêzykoznawczego. XII. Kraków, 1953. S. 24–54; Vossler K. Einführung ins Vulgärlatein. München, 1954. S. 105–115.

246	Глава III. Грамматический строй языка

3. Структура и формы слова

На какие же элементы распадается слово с грамматической точки зрения? Как увидим впоследствии, в разных языках эти элементы могут быть неодинаковыми. Обратимся к фактам прежде всего русского языка.

Уже со школьной скамьи нам известны такие понятия, как корень, аффиксы (префиксы, суффиксы, инфиксы) и флексия (иначе окончание). Аффиксы являются своеобразными морфемами, т.е. отдельными, грамматически значимыми частями слова. Они служат не только для образования слов и уточнения их смысла, но и для выражения отношений между словами.

Корень — это основная смысловая часть слова без аффиксов. Суффикс — это морфема, обычно стоящая после корня, но перед флексией и служащая для образования слов и грамматических категорий (например, летчик, где суффикс -чик и уточняет корень и оформляет его одновременно, выражая также грамматическую категорию рода). Префикс — морфема, стоящая перед корнем и имеющая те же функции, что и суффикс (подход, написать). Инфикс — морфема, вставляемая внутрь корня слова при словообразовании и словоизменении. В латинском языке по сравнению с перфектом fidi — «я наколол» (от глагола findere — «колоть») в настоящем времени возникает инфикс -n-: findo — «я колю». Флексия, или окончание, — это морфема, изменяющая форму слова в зависимости от его роли в предложении (книга, «но у него нет книги»). Наконец, аффиксы в целом — это все морфологические части слова (кроме корня и флексии), реализующие семантику корня и принимающие участие в образовании слов и грамматических категорий. Корень вместе с аффиксами образует основу слова.

Необходимо, однако, заметить, что только что приведенное традиционное понимание морфем нуждается в существенном уточнении и исправлении.

Место морфемы в слове не является основным отличием одной морфемы от другой. Больше того, различие в месте морфемы само является следствием других, более глубоких разграничений. Достаточно, например, сказать, что префиксы формируют прежде всего глаголы, а суффиксы — имена, чтобы убедиться в том, что между разными морфемами есть более существенное различие, чем позиция их в слове. Каждая морфема обычно имеет свое назначение в системе грамматики, хотя могут быть морфемы, одновременно встречающиеся в разных частях речи. Функ-

3. Структура и формы слова

247

ция морфемы тесно связана с ее грамматическим значением и в основном определяется этим последним.

Грамматическая природа морфем очень сложна и многообразна.

Горизонтальный ряд, опирающийся на определенную совокупность или инвентарь единиц, часто называют парадигматическим или ассоциативным, тогда как вертикальный ряд, требующий известных правил соединения этих единиц в речевой цепи, обычно именуют синтагматическим. Понятия парадигматического (ассоциативного) и синтагматического рядов или планов получили дальнейшее распространение в грамматических исследованиях.

В таких языках, как русский или латинский, в качестве названия употребляется не основа, а именительный падеж, который обычно отличается от основы и тем более от корня слова. А это означает, что уже в самом названии слово выступает в известном грамматическом одеянии. Творец, творчество, творение имеют общий корень твор, но каждое из этих слов оказывается в грамматически оформленном виде и отличается от корня. Творец и творчество не совпадают с корнем твор, они приобретают свои специфические грамматические признаки (в частности, суффиксы -ец и (че) ство). Если же к этому прибавить, что слово творец и слово творчество, как и другие слова русского языка, обычно имеют и свои признаки рода, числа и падежа, то станет ясно, что в грамматически оформленном виде выступает не только предложение, но и слово. В тех же языках, в которых слово имеет немногочисленные морфологические признаки, как, например, в китайском языке, грамматическое оформление его осуществляется главным образом синтаксически — особым местом в предложении, ударением, интонацией, ритмом и пр.

Следовательно, грамматика не есть что-то внешнее по отношению к содержанию слова, а органически связана с этим содержанием. Суффикс -ец, превращая корень твор в слово творец, не только уточняет самый корень, но и участвует в создании того смысла, который мы вкладываем в слово творец. Грамматика и лексика образуют своеобразное единство во всех языках, хотя оно по-разному реализуется в различных языках в зависимости от их национальной специфики.

Изучая морфемы, нельзя не заметить, что они находятся в системных отношениях. Сравним такие два ряда — горизонтальный и вертикальный:

248	Глава III. Грамматический строй языка

несет ведет, идет, поет, везет, дает, метет и т.д.

несу
несешь
несем	и т.д.

Слово несет как бы опирается на два ряда грамматических соответствий, которые поддерживают его, делают его представителем именно данной грамматической системы русского языка. Если окончание 3-го лица единственного числа -ет не повторялось бы во множестве других глаголов (ведет, идет и пр.), оно не смогло бы выделиться и обобщиться, сделаться общим показателем данной категории. Вместе с тем, если несет не входило бы в ряд парадигмы (несу — несешь — несет и пр.), оно не смогло бы восприниматься как 3-е лицо единственного числа в отличие от 1-го и 2-го, в отличие от множественного числа.

Каждая форма слова, в особенности в языках флективных, которые располагают многообразными флексиями, вступает в своеобразные ряды грамматических соответствий. Сила этих соответствий настолько велика, что, не зная формы какого-либо слова, по аналогии с подобными же формами других слов ее легко устанавливают.

Представим себе, что иностранец затрудняется образовать форму 3-го лица единственного числа настоящего времени, например, от глагола пасти, Но если ему уже знакомы соответствия типа нести — несет, везти — везет, то по аналогии с ними он образует пасти — пасет. Формула аналогии такова (еще более она применима к продуктивному спряжению):

нести = пасти несет N

Легко понять, что x в этом случае равняется пасет1. Разумеется, по аналогии образуют формы слов не только иностранцы, но и люди, для которых данный язык является родным. Образования эти производятся подчас бессознательно для самих говорящих. Когда водитель трамвая или автобуса, отправляя вагон или машину, иногда восклицает «местов больше нет», то нелитературная форма местов (вместо литературной мест) возникает по анало-

1 См.: Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933. С. 152–153; Пауль Г. Принципы истории языка. М., 1960. С. 128–152 (глава об аналогии). Несколько иначе вопрос освещается в кн.: Глисон Г. Введение в дескриптивную лингвистику. М., 1959. С. 91–106 (глава о морфеме).

3. Структура и формы слова

249

гии с существующими в языке образованиями родительного падежа множественного числа типа домов, столов, отцов и т.д.

Следует различать два основных типа аналогических образований (два типа аналогии).

Одна форма может вытеснить другую в процессе своеобразной борьбы, опираясь на сходные другие образования. Так, в русском языке именительный падеж множественного числа типа профессора возник в наше время по аналогии с дома, города, доктора и пр. и вытеснил старую форму профессоры. Задача конкретной теории и истории отдельного языка или группы родственных языков заключается в том, чтобы по возможности объяснить, как и почему одна форма побеждает другую.

Аналогия второго типа несколько иная: в этом случае речь идет о том, как форма нового слова (обычно неологизма) возникает по образцу уже существующих форм прежних слов (по их моделям). Множественное число именительного падежа такого слова, как вертолет, которое оказалось новым в русском языке 30-х гг. XX в., образуется по типу множественного числа на и (ы): вертолет — вертолéты, а не по типу множественного числа на а (я). Наличие ударения на последнем слоге этого слова (вертолéт) определяет выбор первого типа множественного числа, а не второго (ср. аналогичное ударение на конечном слоге в словах инженéр, офицéр и соответствующие формы множественного числа инженéры, офицéры).

Аналогия была бы невозможна, если бы структура слова не поддерживалась системными отношениями в грамматике. Эти отношения одновременно помогают нашей памяти при изучении грамматики того или иного языка. Грамматика обобщает свои категории именно потому, что сами они закономерно повторяются, и, повторяясь, выкристаллизовываются в своих отвлеченных грамматических значениях1.

1Будучи явлением по преимуществу морфологическим, аналогия известна и

всинтаксисе. Здесь, однако, она чаще выступает в ином облике — в виде так называемых контаминаций. Когда по аналогии с выражениями играть роль и иметь значение в нелитературном языке иногда возникает ошибочное соединение слов играть значение, то подобное образование основывается на смешении (контаминации) двух названных выражений: глагол играть первого словосочетания соединяется с существительным значение второго словосочетания, образуя новое соединение слов, в данном случае ошибочное. Иногда же контаминация совершается и в сфере литературного языка. Контаминация может наблюдаться и в морфологии. Ср., например, такое образование, как всемогущественный, в результате контаминации всемогущий и могущественный. Другие материалы подобного рода см. в полезном, тщательно составленном словаре-справочнике «Правильность русской речи. Трудные случаи современного словоупотребления» (М., 1962; составители Л.П. Крысин и Л.И. Скворцов, редактор С.И. Ожегов).

250	Глава III. Грамматический строй языка

Возвращаясь к структуре слова, следует отметить, что аффиксы обычно имеют более абстрактное значение, чем корень слова. Корень твор, упомянутый раньше, уже сам по себе может вызывать различные ассоциации со словами творить, творец, творчество и пр. Корень лет — со словами летать, летчик, подлетать, полет, прилет и множеством других. Больше того, корень, как известно, иногда просто совпадает со словом и имеет самостоятельное значение: стол, дом. Иначе воспринимаются аффиксы. Суффиксы, префиксы, инфиксы сами по себе не имеют в большинстве случаев самостоятельных значений в новых языках. Когда произносят суффиксы -ец или -ств-о, у нас еще не возникает никаких непосредственных лексических «рядов», никаких конкретных лексических значений. Только в единстве с корнем слóва эти суффиксы вырисовываются более отчетливо: -ец — это борец, творец, купец, храбрец, певец и т.д.; -ств-о — это творчество, мастерство, юношество и многие другие.

Значит ли сказанное, что такие аффиксы, как суффиксы и префиксы, вообще не имеют никакого значения? Отнюдь нет. Они имеют специфически грамматическое значение.

Рассмотрим грамматическое значение отдельных суффиксов. Сам по себе суффикс -ец, как отмечалось, не имеет самостоятельного значения. Однако, внимательно изучая слова, которые оформляются при помощи этого суффикса, можно сделать важные наблюдения. Ярославец, красавец, вузовец, владелец, страдалец, просвещенец, ленивец, творец, купец, певец, чтец и т.д.1, как ни различны и ни пестры сами по себе эти слова по своей семантике, они все же имеют и известные точки грамматического соприкосновения: все они означают определенное лицо, и все они сходным образом оформлены. Это своеобразное и абстрактное значение (существительное лица или действующего лица — nomina agentis) достигается единством суффиксального окончания. Иначе: суффикс -ец имеет в современном русском языке значение лица или действующего лица. Следовательно, здесь не единичное лексическое значение, а грамматическое. Ярославец — это житель Ярославля, купец — это представитель определенного социального общества, певец — это профессия лица, ленивец — это характеристика лица. Но во всех этих случаях, несмотря на их лексическое многообразие, над ними как бы возвышается более общее грамматическое значение: суще-

1 В современном языке эти образования от имен существительных продуктивны (ярославец), а от глаголов и имен прилагательных непродуктивны (чтец, гордец).

3. Структура и формы слова

251

ствительное действующего лица1. Грамматическое значение, отвлекаясь от конкретных слов и возвышаясь над ними, вместе с тем своеобразно объединяет и классифицирует эти последние в широких грамматических рамках.

Как ни глубоко отличие аффиксов от слов в современной системе таких языков, как индоевропейские, между ними в историческом плане имеются не только различия, но и точки соприкосновения.

Немецкий суффикс -heit (например, Schönheit — «красота», Weisheit — «мудрость») в старом немецком языке был самостоятельным существительным со значением «способ», «вид», «образ», так что первоначально такое сложное существительное, как Schönheit, обозначало букв. «образ (или вид) красивый». К самостоятельному слову восходит и немецкий суффикс -schaft (например, Gesellschaft — «общество», Bruderschaft — «братство»), который именовал некогда «свойство», «состояние», «качество». Самостоятельным словом являлся и префикс voll- (vollkommen — «законченный», vollbringen — «совершать»), восходящий к наречию voll (полностью) и т.д.

Во всех романских языках (кроме румынского) наречное окончание mente или ment восходит к латинскому существительному mens, mentis, некогда означавшему «ум», «намерение». Но уже в поздней латыни выражение типа bona mente factum (букв. «сделанное добрым умом») приобрело смысл — «сделанное добрым образом», т.е. стало передавать так называемое инструментальное (орудийное) значение. В дальнейшем в истории романских языков это значение mente постепенно превратилось в значение наречного грамматического форманта, так что современное испанское elegantemente просто означает «изящно», современное итальянское fortemente — «сильно», современное французское clairement — «ясно» и т.д. Следовательно, грамматический формант (суффикс) исторически восходит здесь к самостоятельному слову, к имени существительному.

Романский суффикс -ade (orangeade — «апельсиновый напиток», citronnade — «лимонный напиток») превратился в американском варианте английского языка в самостоятельное слово. У продавцов спрашивают: Have you some ade? — «Есть ли у вас какой-нибудь прохладительный напиток (что-нибудь прохладительное)?» Или ср.: кворум — из латинского quorum (praesentia

1 Другие значения суффикса -ец (наименования предметов по качеству, по материалу, по действию, например резец, гостинец, ларец, сырец, холодец и др.) в современном языке непродуктивны.

252	Глава III. Грамматический строй языка

sufficit) — «которых (присутствие достаточно)» через немецкое Quorum, французское, английское quorum.

Историческая связь грамматических формантов с самостоятельными словами, очевидная в языках индоевропейских, выступает еще более наглядно в некоторых других языках, относящихся к иным языковым семьям.

Например, в венгерском языке (финно-угорская семья языков) многие самостоятельные слова впоследствии превратились в окончания (флексии). В одном из древнейших памятников венгерского языка, в «Надгробной речи» (XIII в.), встречаются построения типа vi lág belé, современное világba — «в мир», где belé представляет собой слово bél, букв. означающее «кишка», «сердцевина», «внутренность». Это самостоятельное слово впоследствии превратилось в падежное окончание имени существительного или, как считают другие исследователи, в так называемый послелог1. Следовательно, не только аффиксы, но и флексии исторически могут восходить к самостоятельным словам.

Показательна в этом отношении наряду с историей многих аффиксов и флексий и история отдельных служебных частей речи. Эти последние, выполняя в современном языке по преимуществу грамматическую функцию, исторически часто восходят к самостоятельным частям речи. Ранее уже была очерчена история предлога благодаря (гл. I); не менее интересно возникновение таких предлогов, как под из существительного под — «низ, дно русской печи», около из существительного коло (в старом языке «круг», «колесо»). Впрочем, около может быть не только предлогом, но и наречием. Совершенно прозрачна связь таких предлогов, как вследствие, в течение, с именами существительными, т.е. с самостоятельными словами. Французский предлог chez — «у» возник из латинского существительного casa — «дом», немецкий предлог trotz — «несмотря на» явно связан с существительным Trotz — «упорство», «упрямство».

Таким образом, история многих суффиксов, префиксов, как и история предлогов, а равно и других «грамматизованных» частей речи, показывает, что грамматические абстракции не сразу возникли в языке, что различные грамматические форманты постепенно развивались от лексически индивидуальных значений к общим грамматическим категориям. Грамматическое

1 См.: Балашша Й. Венгерский язык. М., 1951. С. 288. Для языков иного грамматического строя см.: Sommerfelt A. La langue et la société. Oslo, 1938. Здесь дается интересный анализ архаичного языка одного из древнейших австралийских племен аранта.

3. Структура и формы слова

253

значение того или иного аффикса или того или ного предлога, часто восходя к лексически самостоятельным словам, освещает тем самым путь исторического возникновения абстрактных и служебных категорий в грамматике.

Как ни существенна историческая связь между морфемами, с одной стороны, и самостоятельными словами — с другой, в грамматической системе отдельно взятого языка, рассмотренного синхронно, морфемы и самостоятельные слова обычно разграничены достаточно четко. И это вполне понятно, так как морфемы относятся к грамматике, а слова — прежде всего к лексике. Лексика же и грамматика, при всей их внутренней взаимной обусловленности, всегда сохраняют свою специфику.

Виндоевропейских языках словá, ставшие морфемами, обычно совсем утрачивают свои былые связи с лексическими значениями. Больше того, грамматические функции морфем начинают отрицать лексическую индивидуальность значения слова. В этом обнаруживается своеобразная закономерность языкового развития: на более высоком его этапе возникает новое качество, отрицающее качество предшествующее.

Более сложным оказывается соотношение между служебными словами и словами самостоятельными.

Рассмотрим два латинских словосочетания: liber de Petri — «книга Петра» и post domum — «за домом», «позади дома». Предлог de приобрел чисто грамматическое значение; в данном случае вместе с окончанием имени он выражает родительный падеж (ср., впрочем, другие, более «лексические» значения предлога de — «согласно», «по»: de mea sentential — «согласно моему мнению»; «во врéмя», «в течение»: de tertia vigilla — «в третью смену», «во время третьей смены» и т.д.). Напротив того, предлог post одновременно является и предлогом и наречием (anno post — «год спустя»). Как наречие, post сохраняет самостоятельное значение: «позади», «после», «позже», «впоследствии».

Нечто подобное можно сказать и о сравнительном анализе таких русских предлогов, как, с одной стороны, вследствие, впоследствии, в которых связь с самостоятельными словами следовать, следствие, последовать, последствие очевидна, и, с другой стороны — о таких, как под или около, в которых аналогичная связь уже утрачена. Следовательно, в последнем случае грамматизация предлогов произошла бóльшая, чем в первом.

Вотличие от простых, непроизводных слов, слова производные всегда двусоставны или многосоставны.