Saga smerti Mgla

«Малыш» почти целиком занял яму, вершина оказалась как раз на уровне пола. Никита напоследок включил рацию, мы услышали шипение и писк сигнала SOS, идущего на нескольких волнах. Он стал сильнее, как и ожидалось, — мы находились возле источника.

Взяв последнее оружие, воду и спецпайки, забросали броневик жестью и досками, сверху насыпали песка. Никита все время вздыхал, а я хмурился. «Малыш» стал поводом для серьезных разногласий в последние дни, когда нас упорно преследовал отряд монолитовцев, и мы уходили от них сквозь опасности северной Зоны. После катастрофы пользы от броневика оказалось немного: топлива не достать, а установленный на машине пробиватель, благодаря которому мы могли проникать в небольшие пространственные аномалии-пузыри, перестал действовать. Кажется, все пузыри просто рассосались, хотя точно мы этого не знали. Поэтому некоторое время назад я и сказал Пригоршне: найдем скупщика и обменяем броневик на оружие и еду. Пешком от «черных» легче будет смыться: спрячемся, затеряемся в лесах. А то «Малыш» приметный слишком. Вон у нас один на двоих автомат остался с двумя рожками, два пистолета, сотня патронов и нож… И граната. Это ж псевдоплоти на смех! Но напарник не соглашался, ведь когда-то завести такой «вездеход-броневичок» было его небесно-голубой мечтой. Теперь-то, правда, он мечтал о другом, но лишаться «Малыша» все равно не хотел.

Мы присели возле дыры, чтобы контролировать улицу, достали спецпайки и принялись есть. Самая большая проблема даже не топливо — оружие. Автомат, пара ножей, пара пистолетов, граната… ну куда это годится? Тем более что пистолеты — не проверенные «Макаров» или «ТТ», а довольно-таки экзотические. Никита недавно разжился фраерским турецким «зиганом» с вычурными лиственными узорами на стволе, невесть какими путями попавшим в Зону. У меня был бельгийский «FN Browning Five-seven Tactical» с магазином на двадцать патронов. К слову, патроны эти, чей калибр соответствовал названию пистолета, особые, с остроконечной пулей, которая достигает скорости что-то под семьсот метров в секунду. Кевлар пробивает с двухсот метров. Сделаны машинки из сплошных композитов да полимеров, поэтому они легкие, и металлодетекторы их не секут.

Плохо лишь то, что достать патроны трудно. Хотя пистолет мне все равно нравился, даже больше, чем напарнику его «зиган». Я вытащил «файв-севен» из кобуры, повертел в руке. Под стволом протянулись узкие направляющие, на которые можно повесить фонарик или лазерный целеуказатель. Жаль, специального фонарика у меня нет, а лазер сломался пару дней назад, и я его выбросил. Зато предохранитель на «файв-севен» прямо над спусковым крючком, легко сдвигается большим пальцем — очень удобно.

— А я даже рад, что мы в северную Зону заехали, — объявил напарник. — Сколько можно на том пятачке топтаться? Темная долина, Свалка, Агропром, Склады, Янтарь, Радар… А теперь хоть что-то новое.

На краю города было тихо. Вечерело, солнце трусливо спряталось за крышами заводских корпусов, и небо на западе покраснело от стыда за него. Хорошо хоть заморозки прошли, еще вчера вечером было ощутимо холоднее. Я вспомнил, как после катастрофы мы выбрались из-под башенного охладителя Чернобыльской АЭС, и каким необычным, незнакомым, тревожным показался нам окружающий мир. Зона будто умерла тогда — и родилась заново, восстала из пепла, как феникс. Часть старых аномалий исчезла, появились новые, со своими свойствами и особенностями, излучаемая ими энергия вкупе с обычной радиацией наверняка вскоре приведет к появлению новых мутантов. Мы тогда вернулись к броневику, я забрал деньги из тайника, потом кое-как завели машину, дотащились до брошенного колхоза, где нашли старую тракторную мастерскую, — и просидели там с месяц, тихо ремонтируя «Малыша», не высовываясь, отрезанные от всего мира. По рации толком ничего не удавалось поймать: шипение да неразборчивые переговоры военных. Мы не знали, что происходит вокруг, догадывались только, что Зона увеличилась и в ней начался хаос, война всех со всеми. Иногда до колхоза доносились взрывы и стрельба, несколько раз мимо пролетали вертолеты, дважды вдалеке проезжали военизированные колонны. Но мы были будто на другой планете. В подвале под колхозным магазинчиком обнаружился склад с консервами и сухарями; а в подполе дома, принадлежащего скорее всего председателю, нашлись мешки с крупой, сахаром и мукой, банки с соленьями и маринадами. Большая часть всего этого сгнила, покрылась плесенью или забродила, но кое-что осталось съедобным. Так мы и жили в сельской идиллии, которую нарушали лишь периодически забредающие на огонек мутанты да то и дело возникающие на территории колхоза аномалии, — а вокруг что-то грохотало, шумело, в мире происходили какие-то важные, опасные события… Мы ничего не знали о них. К новой консистенции воздуха мы привыкли, странный мучнистый свет, льющийся теперь с неба, тоже больше не удивлял. Казалось, после катастрофы в мире что-то безвозвратно изменилось — но человек привыкает ко всему, и теперь новые особенности окружающего стали для нас вполне обычными, будто так всегда и было.

Мы отъелись, растолстели. У Никиты появилась одышка. Починили «Малыша» — настолько, насколько позволял инвентарь и скудные запчасти колхозной мастерской.

А потом поймали сигнал SOS.

Он шел с севера — упорный, настойчивый… и какой-то тоскливый. Кто-то явно нуждался в помощи и взывал ко всем, кто мог услышать. Это длилось три дня, и в конце концов напарник сказал: «Не могу больше. Будто ребенок рядом кричит, жалобно так. Поехали, поглядим, что там». Я, конечно, стал возражать, но не слишком настойчиво — мне, как и Пригоршне, уже надоел этот колхоз. Мы отъехали к востоку, поймали сигнал еще раз, вычислили направление и направились к источнику.

И на вторые сутки за нами погнались монолитовцы.

— Нет, не понимаю я, что к чему, — заявил напарник, откусив от брикета сушеного мяса. — Они ж преследовали упорно, как… почему вдруг отстали?

Черные ехали следом почти целый день и взяли нас в клещи: два джипа двигались слева и справа от «Малыша», лишь немного отстав, еще три нагоняли сзади. Дважды мы ускользали от них, потом сумели взорвать мост вместе с парой машин и таким образом задержали погоню на несколько часов — а иначе она закончилась бы на подступах к этому городку, до ангара мы бы не добрались.

Пригоршня сплюнул, вытер губы ладонью.

— Ведь странно получается: они нас в город загнали, а сами въезжать не захотели.

— Вот это меня и беспокоит, — ответил я, — Нет, вроде специально черные нас не оттесняли сюда, хотели именно догнать. Но так получилось, что, смываясь от них, мы в этот городок забрались… а они заезжать не стали. Почему? Тут что, так опасно?

Не сговариваясь, мы выставили в дыру головы, окинули взглядом высокую ограду, здание заводской администрации и корпуса цехов. Со всех сторон грязь, битый кирпич, бетон и ржавчина. Унылое место, серое и тихое.

— Все равно надо топливо найти, ну и того, кто сигналы подавал, конечно, — сказал напарник. Не прекращая жевать, он задрал голову и стал разглядывать воздушную паутину. Кадык ходил туда-сюда по широкой шее, мерно двигалась мощная челюсть.

Хлебнув из фляги, я тоже посмотрел вверх. Слезы мрака медленно ползали по нитям, перетекали, струились…

— Может, они живые все-таки? — предположил Никита. Я возразил:

— Ну, тогда уж скорее вся паутина — живой организм. Но медлительный очень, как растение.

Напарник даже перестал жевать, вглядываясь в черные пятна над нами.

— А слезы, что ли, его плоды? — уточнил он наконец. — Как яблоки?

— Не знаю. Может, органы. Корни, которые он запустил в разные пространства. И держится за них.

— Межпространственное растение? — поразился Пригоршня. — Ну это ты загнул!

Я молча доел, бросил в песок обертку жвачки, вдавил каблуком и направился к ржавым воротам. Никита потопал за мной. Мы сдвинули скрипящие створки, отошли, разглядывая ангар снаружи. Старый, покосившийся, сплошные дыры и ржавчина — вряд ли кому в голову придет, что внутри что-то ценное. А если и заглянут туда, увидят воздушную паутину, бестолково качающуюся на сквозняке, да цементно-песочные завалы, и больше ничего.

— Нормально, — решил напарник, вешая автомат на плечо. — В безопасности он тут. Чего ты такой унылый, Химик?

— Потому что нет у меня никакого желания по городу этому шастать, — ответил я. — Что это за место странное? Никогда тут не был — и еше бы столько же не бывал.

— Ну так постараемся не задерживаться. По улицам прошвырнемся, топливо раздобудем, попробуем найти того, кто помощи просил, может, поможем ему — и сразу на юго-восток, в объезд, а потом прямиком на юг, к новому Кордону. Черные-то отстали от нас, а? Это же хорошо, радоваться надо! А у новой Зоны по-любому где-то должна быть граница, разве нет?

Мы понятие не имели, где теперь заканчивается Зона, но надеялись, что рано или поздно достигнем границы. Главное, не попасться на глаза кому-то, кто знает: это мы привезли к ЧАЭС устройство, которое, сработав, впрыснуло в биосферу Земли информационный вирус — яд, изменивший весь мир. Ведь остался в живых Касьян, который мог разболтать, что к чему, да и Картограф, и вон монолитовцы…

— По улицам прошвырнемся, — повторил я. — Вроде на прогулке в парке. Откуда ты знаешь, что на этих улицах есть, какие опасности? Никита, это чужая, незнакомая нам территория. Почему-то ведь монолитовцы сюда не захотели соваться.

Отойдя немного от ангара и еще раз убедившись, что преследователи исчезли, мы перебежали к старенькому «уазику», лежащему на боку в грязи. Я присел возле колеса с автоматом наизготовку, а Никита залез на машину и оглядел окрестности. Напарник лучился энтузиазмом, горделиво расправив спину и широко расставив ноги, будто капитан у мачты корабля, — радовался счастливому избавлению от погони. А вот мне происходящее совсем не нравилось.

— Что видно? — спросил я, уныло взирая на него снизу.

— А ни хрена! — жизнерадостно ответствовал он и сел, свесив ноги. — Сплошные цеха вокруг. Где-то здесь топливо должно быть, нутром чую. Вон там вроде самый высокий домина стоит. Дальше по улице и налево. Давай на крышу его залезем, оттуда уже внимательно все рассмотрим. — Он похлопал по биноклю, висящему в чехле на шее. — Если здесь заводы, то должен быть и автопарк — а там и топливо. Надо только понять, где гаражи. Э, a вон цветок на той стороне, только сейчас заметил.

Спрыгнув, он взял у меня автомат, обошел «уазик» и показал. Вглядевшись, я кивнул. Эта аномалия и вправду напоминает ромашку: прозрачно-золотистый диск на столбе дрожащего воздуха. Ядро может находиться на разной высоте, от трех до двух десятков метров, и достигать размеров холма. Заметить диск просто, особенно в пасмурный день, только для этого следует глядеть не перед собой, но вверх. А стебель увидеть нелегко. Стоит человеку вступить в него, как он ломается, исчезает — и диск падает на жертву.

Цветок как-то влияет на гравитацию. Действие ядра идет вверх и вниз невидимыми конусами: когда оно висит на стебле, один конус направлен к земле, а второй — к небу, первый увеличивает силу земного притяжения, второй ее уменьшает, причем чем старше аномалия, тем больше. Длится это не так уж и долго, затем аномалия «умирает», то есть разрушается и пропадает, но человек к тому времени, смятый весом собственного тела, превращается в кровавую лепешку на дне ямы, образовавшейся под цветком.

— Ладно, — сказал я. — Он далеко и ничем нам сейчас не угрожает.

Пригоршня быстро пошел по тротуару вдоль бетонной ограды, где грязи было поменьше. Я достал «файв-севен» и двинулся следом, уточнив:

— Одна только поправочка, напарник. Ты сказал: «Если здесь заводы, то должен быть и автопарк», а это не так. Здесь были заводы. Теперь-то они не действуют. И автопарк у них тоже был. И никакого топлива давно не осталось, все растащили, это уж наверняка.

Никита вместо ответа ускорил шаг, а затем побежал, так что и мне пришлось поспешить. Раздалось хриплое карканье — первый звук, свидетельствующий о том, что в округе есть жизнь. Вскоре мы увидели и саму птицу: в грязи посреди улицы лежал труп, на груди его стояла ворона, точнее, ворон — здоровенный, лохматый, черный, с могучим клювом и блестящими безумными глазами. Он сосредоточенно ковырял человеческое лицо. Когда мы приблизились, ворон оторвался от этого увлекательного занятия и уставился на непрошеных гостей. Никита перешел на шаг, потом остановился. Ворон склонил голову, искоса разглядывая нас. Глаза его мрачно посверкивали.

— Чё он пялится? — хмуро спросил напарник.

Ворон переступил с ноги на ногу, растопырив крылья, взобрался мертвецу на лоб и опять хрипло каркнул — будто выругался, злясь, что какие-то типы появились в его владениях и вылупились на него почем зря. Потом наклонил голову и долбанул мертвеца клювом в щеку, вырвав кусок мяса.

— Ах ты гнида крылатая! — обозлился Никита, рыская взглядом вокруг в поисках чего-нибудь, что можно швырнуть.

— Спокойно, напарник, — сказал я. — Он нас не трогает, мы его тоже. Пошли дальше.

Ворон вонзил клюв в глазницу и поелозил там, будто что-то перемешивал. Никита крякнул, наклонившись, потянулся к торчащей из грязи коряге. Я тоже не выдержал — громко хлопнул в ладоши и гаркнул на ворона:

— Невермор!

Крылатый некрофил перестал ковыряться в глазнице и вновь уставился на нас. Что-то очень мрачное, безнадежное было в черной лохматой птице, стоящей на голове мертвеца с куском человеческой плоти в клюве. Огромный ворон и труп казались символом новой, преобразившейся после катастрофы Зоны.

Никита уже почти дотянулся до коряги, когда я сказал:

— Замри!

Он, конечно, тут же последовал совету и застыл, только зрачки двигались.

— Что, Химик? — прошептал напарник.

— Ничего не чувствуешь?

Ворон громогласно каркнул и развернулся к нам задом, то есть хвостом.

— Почувствовал, — произнес Никита и медленно распрямил спину. — Вот теперь только… Вон она!

Я и сам увидел посреди улицы ленивый водоворот, вернее — грязеворот.

— Что это такое? — прошептал я. — Никогда такой штуки не видел.

— И я… — Он поднял автомат, целясь в аномалию.

— Это какая-то новая, Пригоршня. Совсем новая, в старой Зоне таких не было. И что-то у меня… — Я замолк, пытаясь описать свои ощущения. — Такая у меня…

— Дрожь такая по всему телу, — подсказал он. — Но не эта… не физическая, потому что на самом деле не трясешься, а вроде как психическая дрожь. А?

— Что, и у тебя тоже? — удивился я.

Обычно Пригоршня глух к патогенному излучению аномалий и предпочитает полагаться на детекторы да на напарника, то есть на меня. Увы, наш детектор в кабине «Малыша» давно сломался, и починить его было невозможно без запчастей, которые мы не могли достать.

Не опуская автомат, напарник попятился вдоль ограды.

— Ага, и у меня, — подтвердил он. — Вроде напряжения такого… черт знает, не разберу, но как-то муторно на душе стало. Ты видишь, над ней дымка? Не нравится мне это, Химик. И дрожь сильнее теперь… будто нервы кто-то щиплет, как струны. Пошли отсюда быстрее.

Воронка медленно вращалась, в воздухе над ней клубилось марево, но не дым или пар, а что-то стеклистое, поблескивающее. Напряжение усилилось, у меня уже дрожали пальцы, а еще почему-то похолодели мочки ушей, будто к ним приложили лед…

Черная птица презрительно каркнула нам вслед.

— Ворон и его воронка, — прошептал я.

Осторожно, чтобы не вспугнуть эту странную аномалию, не спровоцировать ее на что-нибудь — один Картограф знает, на что именно, — мы двинулись дальше по улице, опустив оружие. Стволы бессильны против аномалии, это же не мутант какой-то, и целиться в нее ни к чему. Руки тряслись все сильнее, да к тому же начали слезиться глаза. И запах… а, так вот потому они и слезятся!

— Никита! — сдавленным голосом просипел я. — Чуешь?

Он кивнул, не оборачиваясь.

— Навроде тухлые яйца, Андрюха. И еще — здоровенный нужник. И будто сдохло что-то… Причем прямо там, в нужнике. Слушай, чем это несет, а?

— Сероводородом, вот чем. Но откуда… — Я замолчал.

Воронка закружилась быстрее, дымка над ней сгустилась. Хотя мы миновали аномалию и теперь постепенно удалялись от нее, меня все еще пошатывало, слабость разливалась по телу.

Ворон, громко каркнув, поднялся над улицей и полетел прочь.

— Да что происхо… — начал Никита, поворачивая голову вслед, и тут аномалия сработала.

2

Пространство над воронкой лопнуло, и невидимая кольцевая волна раскатилась вокруг. По грязи побежала рябь; когда волна достигла края дороги, нас толкнуло на бетонную ограду — будто невидимый великан с размаху ударил теннисной ракеткой. Никита с криком врезался в бетон, распластался по ограде, прижимаясь к ней животом, грудью, лицом. У меня подогнулись колени, я свалился на мягкую землю, ногами попав в грязь. На мгновение все вокруг исказилось, а потом из аномалии вылетела выдра.

Сам я их раньше не видел, но напарник столкнулся с ними в подземельях под Свалкой и много чего нарассказывал, так что я сразу узнал в существе именно этого мутанта. Длинное лоснящееся тело, кривые лапы, плавники-крылья по бокам, вытянутая зубастая пасть…

Расправив крылья, она с визгом поднялась выше. Казалось, какая-то сила сорвала ее с того места, где она находилась только что (быть может — в тех самых подземельях, где выдр впервые повстречал напарник?), перебросила сюда, и тварь не меньше нашего удивлена происходящим.

Но в отличие от человеческого ее мозг мог поместиться в сигаретной пачке. Совсем примитивный, он не был способен на длительное изумление и растерянность, зато бездумной звериной агрессивности в нем было хоть отбавляй.

Следом появилась еще одна, за ней другие. Первая заложила крутой вираж, чиркнув кончиком плавника по грязевой поверхности, устремилась к нам.

Мы начали стрелять одновременно.

Никита дал длинную очередь, «перечеркнув» морду выдры, а заодно и тела нескольких летящих следом. Я вогнал две пули в отвисшее брюхо.

Несколько мутантов на скорости врезались в грязь, забарахтались, визжа и хлюпая. Кровь смешалась с черной жижей, твари месили ее лапами, а над ними летели те, в которых мы не попали. Аномалия еще пару секунд извергала их, после колыхнулась и пропала. Стеклистая дымка исчезла, воронка разгладилась.

— Ходу! — крикнул Никита, перекидывая ремень автомата через голову, но я схватил его за воротник и дернул назад.

— Не успеем! Через забор давай!

Убегать вдоль ограды смысла не было, она тянулась в обе стороны метров на сто, вплотную примыкая к зданиям заводской администрации. Выдры явно летели быстрее, чем мы бежали, они нагонят нас куда раньше, а патронов не хватит, чтобы расстрелять их всех.

Упав на колени и уперевшись ладонями в бетонную ограду, я приказал:

— На спину! На спину лезь, потом руку подашь!

Тяжелый ботинок опустился между лопаток, второй уперся в плечо, я крякнул, горбясь, напрягая мышцы, чтоб не растянуться на краю улицы под весом напарника, который, между прочим, выше меня на голову, шире в кости и килограммов на пятнадцать тяжелее…

Визг нарастал, я спинным мозгом чувствовал зубастые пасти позади себя.

— Химик!!! — раздалось сверху.

Не оглядываясь, я вскочил и подпрыгнул, выбросив руки над головой. Напарник растянулся на вершине ограды, протягивал ко мне правую. Пальцы вцепились в запястье, он потянул, я заелозил подошвами по бетону.

— Осторожней — заорал он.

Повиснув на одной руке, я развернулся и увидел выдру, которая мчалась, будто крылатый таран, собираясь вонзиться вытянутой мордой мне между ног. Никита, кряхтя и сопя, втаскивал мое бренное тело на ограду, я же сделал единственное, что пришло в голову: резко поднял ноги, будто хотел крутануть «солнышко» на турнике.

Никакого «солнышка», естественно, не получилось, но тварь врезалась в бетон немного ниже моего зада. Свободной рукой я успел выцарапать из кобуры пистолет, вскинул его, хотя стрелять из такого положения было совсем неудобно.

Две выдры неслись прямо на меня, но тут сверху раздался хриплый выдох — и напарник могучим рывком вздернул меня выше. Сам он при этом повалился за ограду, я же уселся на нее, будто какой-то отощавший Шалтай-Болтай, взмахнул руками, с трудом балансируя, съезжая…

Вторая выдра врезалась в бетон, третья и четвертая, вереща, повернули морды кверху. Я выстрелил в оскаленную пасть, мир провернулся перед глазами, мелькнула ограда, небо, мои ноги, и я свалился спиной в кусты, растущие по другую сторону…

— Подъем, пионеры! — Надо мной склонилась фигура, схватила за плечи и дернула.

Голова закружилась, качнувшись, я, словно влюбленная девушка, припал к широкой груди напарника. В ушах еще стоял треск кустов, копчик болел, в пояснице поселилась тягучая боль.

— Быстро, быстро!

На ограду взлетела выдра. Упав на одно колено, Никита вскинул автомат и засадил короткую очередь ей в голову.

То и дело оглядываясь, мы побежали по усыпанному мусором и битыми кирпичами двору. Несколько выдр перебрались через забор, вновь раздался визг, шелест и хруст веток. Впереди стояло длинное приземистое здание с рядом проемов — и вдруг я увидел бредущего мимо человека.

В первый миг я решил, что это зомби — слишком уж механически, монотонно переставлял он ноги, одежда давне превратилась в рванье… Но нет, не похож, у них обычно кожа другого цвета, запавшие глаза, гнилые зубы.

— Берегись! — проорал Пригоршня незнакомцу, ныряя в широкий проем.

Мы очутились в просторном помещении, заставленном электрокарами-погрузчиками. Под стенами высились штабеля поддонов, с потолка свешивались обрывки кабелей. Я наконец сообразил, что это был за человек. По лицу напарника было видно, что и он только сейчас понял: мы увидели двойника — то есть дубля, шатуна!

— Но откуда здесь… — начал Никита удивленно, приостанавливаясь.

Его прервал визг — выдры достигли шатуна и с ходу набросились на него.

— Дальше давай! — пропыхтел я, обгоняя напарника.

Петляя между погрузчиками, мы пересекли здание, выскочили сквозь пролом на другой стороне, перебрались через кирпичный завал, обежали склад. Взобравшись по земляному склону, миновали еще одну изгородь и тогда наконец остановились. Визг мутантов стих вместе с хлопаньем плавников. Я присел на корточки, обернулся. Никита наклонился, уперевшись руками в колени, тяжело дыша.

— Вроде оторвались, — сказал он.

— Похоже на то. — На всякий случай я пока не убирал «файв-севен» в кобуру. — Эти уродины не конкретно за нами гнались, просто напали, потому что мы на их пути оказались.

— Не фигово за бензинчиком сходили, а? — Он выпрямился, оглядываясь. — Что это за штука была, Химик? Это же… это не аномалия, а какой-то телепорт!

Я посмотрел по сторонам. Рядом высился заросший деревьями склон, дальше были склады и огромная стена одного из заводских корпусов.

— А помнишь аномалию, которая с оком срослась? — спросил напарник. — Ну та, в бункере на военной базе, через которую нас в Долину забросило?

— Помню. Но эта воронка на нее не похожа совсем. Вообще аномалии меняются со временем, сращиваются, модифицируются…

— Мутируют то есть.

— Ну да. Может, у них такой же естественный дарвиновский отбор, как у живых организмов. Сильные пожирают слабых, но и сами при этом меняются… Не знаю, короче. Отдышался? Пошли. Выдры, наверное, сейчас станут расползаться по территории, незачем на открытом месте торчать.

— Идем вон к тому цеху, — решил Никита. — Это то самое, высокое, про которое я говорил. Все равно мы хотели на крышу залезть и осмотреться, гаражи поискать.

— Это ты хотел, — возразил я. — Ладно, идем быстрее, темнеет уже.

Мы стали спускаться по склону, настороженно оглядываясь. Выдры не появлялись, люди тоже.

Внизу стена цеха была глухой, лишь на третьем этаже начинался ряд решетчатых окошек без стекол. Мы пошли в обход.

— Вроде потрескивает что-то, — сказал Пригоршня через несколько шагов, когда до угла здания оставалось всего ничего.

По двору расползлись тени, стало прохладней — близился вечер. Судя по всему, нам предстояло заночевать на этом заброшенном заводе.

Завернув за угол, Никита хрипло прошептал:

— Мать моя Зона…

Между складом и трехэтажной кирпичной башней, стоящей возле заводского корпуса, протянулась воздушная паутина. Такую большую я еще не видел, она напоминала облако, спустившееся с неба и повисшее между домами, низко над асфальтовым двориком. Я даже не сразу признал в ней порождение Зоны, ставшее за последние дни хорошо знакомым, — нити имели непривычный синеватый оттенок.

К тому же обычная паутина не опасна, она лишь жжет кожу, если к ней прикоснуться, но не более. А эта…

— Ты видишь то же, что вижу я? — спросил Никита.

Я видел. По краям аномалию усеивали слезы мрака, на середине они собрались в черный маслянистый шар метрового диаметра. Из него торчала нижняя часть тела. Человек был жив: его ноги двигались, хрустя облепившими голени синими нитями.

— Да он же идет! — понял Никита.

Мужчина действительно пытался идти — шагал, не двигаясь с места, как марионетка, запутавшаяся в нитях.

— Что-то там в этом шаре поддерживает его жизнь, — сказал я. — По крайней мере, на чисто физиологическом уровне.

Человек висел высоко над потрескавшимся асфальтом, в самом центре паутинного кокона, достать его не было никакой возможности.

Пригоршня сказал:

— Не добраться нам до него никак.

— И не надо, — ответил я. — Пусть висит. Ты ж на крышу хотел?

— Ага, вон тем путем…

Вдоль стены корпуса до самой крыши тянулась железная лестница. Я покачал головой.

— Она простреливается со всех сторон.

— Да кому тут по нам стрелять?

Я глянул на него, и Никита почесал шрам на лбу.

— Ну ладно, ладно. Тогда вон видишь трубу?

Метрах в десяти над асфальтом от вершины кирпичной башенки к цеху шла труба-коридор с узкими окошками. Напарник стал пояснять:

— В башне была мастерская, ну и еще начальники бригад там сидели скорее всего. А на верхних этажах — раздевалки. Коридорчик этот — чтоб работягам не надо было спускаться, и они могли сразу в цех пройти и с энтузиазмом за работу взяться. Так вот, давай в башню, по коридору тому — и в цех.

— Зачем нам в цех?

— Затем, что там наверняка несколько лестниц на крышу ведут. Такие, которые не простреливаются.