History_of_Journalizm_4_year_2nd_semestr

Тема 1. Отечественная журналистика в период НЭП (1921-1925)

Н.В. Устрялов «В борьбе за Россию. Перспективы»

яс¬ным, что победа советской власти на фрон¬те русской гражданской войны отнюдь не знаменует собою торжества прочного или сколько-нибудь длительного мира. Она есть не что иное, как переход от борьбы внут-ренней, междоусобной к борьбе с внешни¬ми врагами. И, конечно, глубоко разочару¬ются те, кто лозунг «мир», свойственный красному знамени, принимают за символ чего-то близкого, очередного, реального. В лучшем случае они получат некоторую «передышку».

2

Но дело в том, что Россия и не заслу¬жила еще действительного мира. Если бы она в настоящий момент своей истории сложила оружие и почила от дел,

— это свидетельствовало бы об ее национальном и государственном оскудении. Не таково международное положение, чтобы не учи¬тывать неизбежности новых осложнений и конфликтов: не мир, но меч несет челове¬честву Версаль. А главное, — Россия еще не объединена, не воссоздана в своих ве¬ликодержавных правах. Карликовые госу¬дарства — дети западного декаданса — шумною, хотя и довольно бестолковою толпою окружают ее, бессильные и фаль¬шивые сами по себе, но держащиеся тем, что их бытие выгодно державам Антанты. Этот «санитарный кордон» еще опоясыва¬ет Россию, и пока не будет радикально уничтожен, действительного мира не будет, быть не может и не должно. Россия разор¬вет «колючую проволоку» г. Клемансо — это ее очередная национальная задача.

В области этой проблемы, как и ряда других, причудливо совпадают в данный момент устремления советской власти и жизненные интересы русского государства.

Советское правительство естественно добивается скорейшего присоединения к «пролетарской революции» тех мелких го¬сударств, что, подобно сыпи, высыпали ныне на теле «бывшей Российской

Импе¬рии». Это — линия наименьшего сопро¬тивления. Окраинные народцы слишком заражены русской культурой, чтобы вместе с ней не усвоить и последний ее про¬дукт — большевизм. Горючего материала у них достаточно. Агитация среди них срав¬нительно легка. Разлагающий революци¬онный процесс их коснулся в достаточной мере. Их «правительства» держатся более иностранным «сочувствием», нежели опо¬рою в собственных народах.

При таких условиях соседство с красной Россией, которого явно побаиваются даже и величайшие мировые державы, вряд ли может повести к благополучию и безопас¬ному процветанию наши окраины, само¬определившиеся «вплоть до отделения». Очевидно, что подлинного, «искреннего» мира между этими окраинами и больше¬виками быть не может, пока система Со¬ветов не распространится на всей территории, занимаемой ныне «белоэстонским», «белофинляндским» и прочими правитель¬ствами. Правда, советская дипломатия формально продолжает признавать прин¬цип «самоопределения народов», но ведь само собою разумеется, что этот, типич¬ный «мелкобуржуазный» принцип в ее ус¬тах есть лишь тактически необходимый маневр. Ибо и существенные интересы «всемирной пролетарской революции», и лозунг «диктатуры пролетариата» находят¬ся в разительном и непримиримом проти¬воречии с ним. Недаром же после заклю¬чения мира с белой Эстонией Ленин от¬кровенно заявил, что «пройдет немного времени — и нам придется заключить с Эстонией второй мир, уже настоящий, ибо скоро нынешнее правительство там падет, свергнутое Советами»...

Советская власть будет стремиться все¬ми средствами к воссоединению окраин с центром во имя идеи мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же — во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеоло¬гий, практический путь — един, а исход гражданского междоусобия предопределя¬ет внешнюю оболочку и официальную «мар-

241

Хрестоматия по курсу «История отечественной журналистики 1917–2005 гг.»

Н.В. Устрялов «В борьбе за Россию. Перспективы»

ку» движения.

При настоящих условиях наиболее дей¬ственным и безболезненным орудием борьбы окажется, вероятно, большевист¬ская пропаганда. Но, конечно, рядом с нею и для вящей ее убедительности потре¬буется, хотя бы в запасе, и достаточная во¬оруженная сила. Части русской армии, ныне разбросанные по всему пространству страны, отдыхающие, переходящие на «трудовое положение» и кое-где еще про¬должающие взаимную борьбу, могут в не¬далеком будущем вновь понадобиться — но только уже не для внутренних фронтов.

Революция вступает в новый фазис сво¬его развития, который не может не отра¬зиться на общем ее облике.

Сточки зрения большевиков русский патриотизм, явно разгорающийся за последнее время под влиянием всевозможных «интервенций» и «дружеских услуг» союз¬ников, есть полезный для данного перио¬да фактор в поступательном шествии ми¬ровой революции.

Сточки зрения русских патриотов, рус¬скийбольшевизм,сумевшийвлитьхаос революционнойвеснывсуровые,ночет¬кие формы своеобразной государственно¬сти, явно поднявший международный пре¬стиж объединяющейся России и несущий собою разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полез¬ным для данного периода фактором в ис¬тории русского национального дела.

Воистину, прихотливы капризы исто¬рической судьбы и причудлива ее диа¬лектика. Прав был Гегель, усматривая на ней печать «лукавства правящего миром Разума»...

3

Но все-таки, что же дальше? Всемирная революция? «Федеративная советская рес¬публика Европы», а затем и всего мира? Переход от капитализма к социализму, коммунизму?

Блаженны верующие. Я не из их числа.

Из альтернативы Литвинова мне все-таки представляется гораздо более вероятной вторая возможность.

Конечно, многое из советских опытов войдет прочным вкладом в русскую и даже всемирную историю и культуру, подобно тому, как многое из Великой французской революции перешло в века, несмотря на 9 термидора и 18 брюмера, и живо до сих пор. Если коммуна 1871 года доселе любов¬но жуется историками фактов и историка¬ми идей, то насколько же более богатый, яркий, грандиозный и величественный ма¬териал оставит после себя великая русская революция?..

Пусть это так, но все же протекший опыт трех лет отнюдь не дает оснований утверждать, что «мировой капитализм» изжил себя в такой степени, что уже пробил час его смерти. Не говоря уже о самой России, которой настолько не пристало коммунистическое обличье, что сами со¬ветские вожди предпочитают, кажется, ныне больше говорить о строе «трудовом», нежели коммунистическом, — страны За¬пада, предмет всех красных надежд, упор¬но держатся своих капиталистических привычек. И теперь, когда приходится си¬лою необходимости сталкиваться с ними лицом к лицу на экономической почве, для русского коммунизма настают часы «тягчайших испытаний и поражений» (Ле-нин).

Или советская система принуждена бу¬дет в экономической сфере пойти на ве¬личайшие компромиссы, или опасность будет угрожать уже самой основе ее бы¬тия. Очевидно, предстоит экономический Брест большевизма.

И, судя по последним мирным предло¬жениям советской власти иностранным державам, Ленин пошел на этот второй Брест с тою же характерною для него так¬тическою гибкостью, с какою он шел на первый и которая так блестяще оправдала себя.

Если соглашение будет достигнуто и ус¬тановится хотя бы на короткое время «ху¬дой мир» с союзниками, советская дикта¬тура в значительной степени утра-

242

Тема 1. Отечественная журналистика в период НЭП (1921-1925)

Н.В. Устрялов «В борьбе за Россию. Перспективы»

тит те свои качества, которые делали ее особен¬но одиозной в глазах населения. Прямо¬линейный фанатический утопизм, отвер¬гнутый жизнью, неминуемо смягчится, и невыносимое ярмо насильственного ком¬мунизма, тяжесть которого так хорошо знакома всякому, кто жил в Советской России (не исключая крестьян и рабочих), будет давить уже менее безжалостно и без¬душно, постепенно изживая себя...

Однако перед русским правительством, допустившим в экономически разоренную страну иностранные капиталы, чрезвычай¬но остро встанет вопрос об ограждении своей государственной самостоятельности. Необходимы реальные гарантии, чтобы не повторялись попытки интервенций и дру¬жеских оккупации.

Эти гарантии могут состоять прежде всего и главным образом в наличности до¬статочной военной силы и затем

— в над¬лежащем использовании («без предрассуд¬ков») международных отношений совре¬менности. И здесь опять-таки интересы советской власти будут фатально совпадать с государственными интересами России. Экономическое поражение придется воз¬мещать политическими и, весьма возмож¬но, даже военными победами.

Логикою вещей большевизм от якобинизма будет эволюционировать к наполе¬онизму (не в смысле конкретной формы правления, а в смысле стиля государствен¬ного устремления). Конечно, эти истори¬ческие аналогии теоретичны, неточны и, так сказать, грубы, но все же они неволь¬но приходят в голову. Словно сама исто¬рия будит интернационалистов осущест¬влять национальные задачи страны. Не¬достает разве только, чтобы, устроив «октябрьскую революцию» в Турции, они включили Царьград в состав «федеративной республики Советов» с центром в Москве...

Я прекрасно понимаю, что эти утвержде¬ния в их целом неприемлемы ни для боль-шевиков, как фанатиков Интернационала, ни для тех их противников, которые до сих пор еще живут идеологией

гражданской войны и полагают, что самая фирма «боль-шевики» (как в свое время немцы), незави¬симо от ее содержания и окружающей об-становки, есть нечто подлежащее безуслов¬ному истреблению. Я имел возможность убедиться в известной изолированности сво¬ей политической позиции по тому впечатле-нию, которое произвела в различных кругах и группах моя статья «Интервенция».

И все-таки я не могу не повторить еще раз, что крушение вооруженного противобольшевистского движения отнюдь не подрывает во мне уверенности в близости нашего национального возрождения, но только заставляет признать, что оно гря¬дет — иною тропой...

Харбин, 1920

243

Хрестоматия по курсу «История отечественной журналистики 1917–2005 гг.»

В.М. Чернов «Революционная Россия»

В.М. Чернов

Революционная

Россия

Возобновляя издание партийного органа за границей, мы бе¬рем для него старое имя — «Революционная Россия». В этом есть из-

вестная доля своеобразного политического символизма. Ибо вновь, как прежде, Революционная Россия загнана в подпо¬лье. Вновь, как прежде, места для издания партийных социали¬стических органов приходится искать за границей, «за предела¬ми досягаемости». Вновь, как прежде, революционная Россия у себя дома преследуется и распинается...

Но, несмотря на три года большевистского режима, несмотря на три года контрреволюционной внутренней политики, направ¬ленной к распылению и разгрому всех общественных и народных организованных сил, кроме «коммунистической партии» — не¬смотря на все это и вопреки всему этому, революционная Россия жива. Да, она придавлена, — но она могла бы сказать про себя словами поэта: «Я поклоненную голову, сердце гневное ношу». Придет пора и она сумеет выпрямиться, смело и гордо поднять вверх «поклоненную голову», а гнев, накопившийся в ее сердце, окажется не мелким рабьим озлоблением, и не дикой животной ненавистью, а другим, великим и святым чувством, которому давно приискано надлежащее имя, — «ненавидящей любовью».

У революционной России было много могильщиков. Ее не раз собирались хоронить ее озлобленные враги. Эти даже злорад¬ствовали в первое время торжества большевизма. Им казалось: «Чем хуже, тем лучше». Они надеялись, что большевики быстро скомпрометируют всю революцию, и потому они предпочтитель¬нее, чем партии социалистического центра. В большевиках они видели или, лучше сказать, хотели видеть живое, воплощенное reductio ad absurdum всей революции. Они притворялись, будто не видят, что большевизм

— принципиальная противоположность демократии вообще, и трудовой, социалистической демократии в частности. Они жаждали права сказать, что в лице большевиков

244

Тема 1. Отечественная журналистика в период НЭП (1921-1925)

В.М. Чернов «Революционная Россия»

обанкротилась, как государственная сила, вся революционная демократия России. И в то же время надеялись, что большевики, накинув мертвую петлю своей диктатуры на усталую и сбитую с толку народную Россию, обратили революцию в живой труп. И они, словно стая коршунов, собрались со всех сторон, чтобы до¬бивать и рвать на части эту добычу. И только, когда от них во все стороны полетели пух и перья, они убедились, как жестоко они ошиблись в своих расчетах.

Но революционную Россию не раз собирались уже хоронить и ее малодушные, обезверенные друзья. Конечно, не со злорадством, а с прямо противоположным чувством: со смертью в душе. Им казалось ясно: большевизм не только внутренне обессилил и обездушил рево¬люцию, обратив ее в монополию правящей, бюрократически выро¬дившейся партии; большевизм не только вырвал ее с корнями из сердец масс; он сделал больше того. Он уже создал конкретные фор¬мы деспотического образа правления, которые ныне прикрываются еще красным флагом социализма, но хоть завтра без всякого вреда для них могут быть прикрыты белым знаменем реставрации. Он уже возродил в населении старые навыки беспрекословного и слепого подчинения «предержащей» власти. После большевизма любой рос¬сийский Бонапарт, если не прямо кто-нибудь из «последышей» ста¬рой династии, придет как бы «на все готовое». И вот, эти «слабые духом», с волей, парализованной мыслью о неминуемом и близком крахе революции, уже готовы были склониться перед роком. Готовы были свернуть свое знамя, и во имя урезанного лозунга «спасти хоть что-ни- будь из завоеваний революции», заблаговременно капитули¬ровать перед контрреволюцией во всем остальном.

Но и своим озлобленным врагам, и своим слабодушным друзь¬ям революционная Россия каждый раз ощутительно доказывала, что она жива. Как не связывали народную энергию путы больше¬визма, как не успел опостылеть народу за три года

существования большевистский режим, но едва лишь пытался занять его место еще более опостылевший за целые века существования старый порядок, как тотчас же налицо оказывалось достаточно сил для отпора этому последнему. Страна поднималась не за большеви¬ков, но против со- циально-политической реставрации. Большевизм, организуя во всеоружии всего государственного аппарата отпор ей, естественно возглавлял борьбу, и народ, скрепя сердце, шел под его знаменами. Шел не без колебаний, не без раздумья, часто с оглядкой назад и с сомнением в душе. Шёл, порою упираясь и даже отказываясь идти, думая про большевистских комиссаров и про белых генералов, что «оба хуже». Тогда шансы большевизма и реставрации оказывались почти равными, чаши весов истори¬ческой судьбы попеременно то поднимались, то опускались, на конечный результат, казалось, могла повлиять ничтожная случай¬ность. И, однако, победа всегда ускользала из рук реакции.

Мораль событий ясна: она говорит о немощности нашей рестав¬рации, которая, несмотря на всю поддержку, оказанную ей извне, не могла победить революционной России, даже связанной по ру¬кам и ногам большевизмом. А те, кто податливо забегали вперед этой немощной «реставрации, готовые не постоять за ценой, лишь бы выторговать сохранение «хоть каких-нибудь» революционных завоеваний, те неизменно оказывались выброшенными на отмель истории, в жалкой и некрасивой роли людей, только впустую за¬маравших себя и подписавших свое собственное свидетельство о полной революционной дряблости и ненадежности. Сколько их ушло из партии! Сколько выброшено ею из своих рядов!

Революционная Россия жива. Она доказала это белым генера¬лам, начиная от Колчака и Деникина и кончая Юденичем и Вран¬гелем. Она докажет это и большевистским самодержцам.

Та историческая полоса, которая отмечена попыткой белого ге¬нералитета повсюду возглавить противобольшевистское

245

Хрестоматия по курсу «История отечественной журналистики 1917–2005 гг.»

В.М. Чернов «Революционная Россия»

движе¬ние, уже закончена. Все усилия мировой владычицы Антанты не могли спасти его от заслуженной им участи.

Для революционной России это — счастье. Ибо это сдвиг с мертвой точки. Под угрозой реставрации, давно сознавшей свое бессилие внутри страны и сделавшейся готовой на все услуги со¬держанкой разных иностранных правительств, революционная Россия чувствовала, что у нее руки связаны. По ликвидации всех этих генеральских походов, явных и замаскированных иностран¬ных интервенций, войн и блокад, революционная Россия впервые почувствует — и уже начинает чувствовать — себя свободной. Рассеялись ужасающие кошмары. Исчез парализовавший волю страх сыграть на руку реакции, собственными руками помочь наложить на себя старые постылые цепи. Революционная Россия отныне может вновь обернуться всем фронтом против большевис¬тских деспотов, не угрожаемая на этот раз никем с тыла.

Борьба рабочих против милитаризации труда, против бюрок¬ратизации и диктатуры в деле заведования общественным произ¬водством, за свободу и независимость своих профессиональных организаций, против фальсификации советов, против нового при¬вилегированного сословия — советской буржуазии и советской бюрократии — против всех уродливостей авторитарной, казарменно-каторжной пародии на коммунизм, может идти отныне пол¬ным темпом, без опасения за то, как бы вместе с большевистским режимом не было увлечено в пропасть и все, что еще уцелело от завоеваний февральской революции.

Таким же полным темпом может идти и борьба крестьян против новой советской барщины, против большевистского крепостного пра¬ва, против искусственного умаления и даже сведения на нет удельно¬го веса крестьянства в решении государственных вопросов, против самодурства комиссарократии в деревне, против систематического игнорирования интересов трудового крестьянства, против превраще¬ния

его все в то же состояние подъяремного вола, в каком он находился при самодержавии, когда на него сваливали все тяготы

вспокой¬ной уверенности, что, поощряемый палкою «ён достанит».

Словом, полным темпом может идти и вся борьба трудового народа, вся борьба демократии против клики, эскамотировавшей в свою пользу революцию и исказившей в уродливую гримасу ее светлый лик.

Эта борьба вовсе не означает какогото мифического немедленного крестового похода с оружием в руках, о котором уже фантазирует досужая уличная пресса. У трудовой демократии есть много средств борьбы, которые могут быть расположены

вцелую рациональную систему, с ростом crescendo, причем более элементарные, в процессе борьбы организуя массы, подготовляют их к подъему на все высшие, высшие ступени той же борьбы. Здесь возможны и массовые «оказательства» недоверия к власти, начиная от резолюций, мирских при¬говоров и т.п. и кончая демонстрациями более осязательного харак¬тера; и стачечное движение, в процессе которого может и должен опять, как когда-то прежде, возникнуть лозунг всеобщей стачки,

— всеобщей стачки, к которой смогла бы примкнуть и запряженная в советский хомут трудовая интеллигенция, способная этим остано¬вить функционирование всей государственной машины; и всевозмож¬ные виды пассивного сопротивления и бойкота власти и т.д. и т.д. Мы никогда не занимались и не будем заниматься вспышкопускательством. Оно способно было бы лишь бесплодно расточить народную энергию и дать большевикам легкую возможность бить ее по частям. Белые генералы, имея свою базу, коммуникацию, финансы и все военное оборудование вне страны, базируясь всецело на иностран¬ной интервенции и военной помощи, в любой момент могли идти войной на Советскую Россию. С этого рода «агрессивной тактикой» кондотьеров и флибустьеров реакции наша тактика не имеет ничего общего. Наша база — в глубинных слоях самого трудового народа, и

246

Тема 1. Отечественная журналистика в период НЭП (1921-1925)

В.М. Чернов «Революционная Россия»

мы никогда не задавались фантастическими планами — приказать совершиться всенародной противобольшевистской революции. На-родные революции — спонтанны, они самозарождаются. Над уско¬рением их созревания трудятся больше всего и успешнее всего сами представители обреченных на падение режимов. Наше же дело — быть готовыми вложиться в естественное, низовое народное движе¬ние всеми силами своего ума и воли, всеми ресурсами своей органи¬зованной духовной и физической энергии. Вложиться, чтобы придать ему организованные формы и уберечь от вырождения в слепые сти¬хийные эксцессы. На очереди — собирание, организация и накопле¬ние действенной энергии революционной России, той самой револю¬ционной России, которая потеряла себя в хаосе и тумане предоктябрьских дней, которая, скрепя сердце, держалась выжидательной политики в кровавом тумане кошмарного единоборства бе¬лой и красной диктатур и которая вновь обретает себя ныне, чтобы в борьбе обрести свое право.

1920

247

Хрестоматия по курсу «История отечественной журналистики 1917–2005 гг.»

В.М. Чернов «Основные мотивы «гильдейского социализма»»

В.М. Чернов

Основные

мотивы

«гильдейского

социализма»

Современный русский коммунизм представляет собою, в сущ¬ности говоря, лишь одну из разновидностей «государственного

со¬циализма».

Этот последний, с его методами «национализации сверху» пред¬полагает управление «огосударственпым» крупным производством на общих началах цивилизованного бюрократического государ¬ства, т.е. через иерархически построенную армию чиновников, ко¬торым и подчиняются все остальные рабочие группы. Разница лишь в том, что старый государственный социализм исходил от традиционного полуабсолютистского полицейского государства, стремившегося увеличить свою хозяйственную мощь введением целого ряда торговых и промышленных государственных монопо¬лий. Что же касается диктаторскогосударствеиного коммунизма, то он начинается с того, что рвет с традицией и революционным путем выхватывает государственную машину из рук старой слу¬жилой аристократии; он продолжает плебеизацией личного соста¬ва бюрократии, а кончает тем, что создает новую бюрократически отвердевающую аристократию власти из элементов демагогиски-пролетарского происхождения. Весь механизм попадает, правда, при этом в руки лиц и групп существенно иного культур¬но-психологического склада: на место заматерелого бюрократа встает homo novus, на место спокойного, опытного, но традицион¬но-застывшего служаки — беспокойный авантюрист, не боящий¬ся никакого новаторства и смело идущий на какие угодно экспе¬рименты. Но в этом и все различие. Ленин восстанавливает на фабриках «единоличное начало», требуя от рабочих «беспрекос¬ловного подчинения»; Троцкий настаивает на «далеко идущем рас¬ширении дисциплинарных прав» заведующих предприятиями. По своему конечному происхождению власть, правда, предполагает¬ся исходящей из чисто рабочего, классового источника — она есть олицетворение «диктатуры пролетариата» в его целом; но в непосредс-

248

Тема 1. Отечественная журналистика в период НЭП (1921-1925)

В.М. Чернов «Основные мотивы «гильдейского социализма»»

твенных своих разветвлениях, касающихся рабочих, как тру¬жеников, она есть абсолютная власть над этими тружениками.

Ничего подобного гильдейский социализм не предполагает и не допускает. Для этого он слишком «английский» продукт. Англия никогда не знала, подобно континенту, законченной системы бю¬рократического абсолютизма. В ней всегда оставались живучими старо-фе- одальные свободы, — отдельных баронов и джентри, го¬родов, графств. Эти свободы были сначала унаследованы и рас¬ширены буржуазией, а затем стали достоянием всего народа. И в то время, как великая французская революция, а затем Наполео¬новская эра завершила развитие бюрократической централиза¬ции, так что,

вконце концов, буржуазная республика прияла ее всецело, лишь заменив в центре системы диктатуру — выборным парламентом, Англия продолжала развиваться путем децентра¬лизации, путем широкого местного самоуправления в приходах, округах, графствах, и ее парламент был лишь «увенчанием зда¬ния» с весьма ограниченной компетенцией, а вовсе не многоголо¬вым самодержцем страны. Наконец, локальные свободы находи¬ли себе еще более твердое обоснование в гарантии законом и судом личных прав каждого единичного английского гражданина.

Не раз уже было замечено, что «гильдейский социализм» есть ничто иное, как перенесение этих широких демократических норм из области чисто политической

вхозяйственную. Для гильдейско¬го социализма грядущее общество есть просто «индустриальная демократия, т.е. конец единоличной или олигархической власти на фабрике, заводе, в промышленном тресте, банке и т.п. и переход от нее к системе хозяйственного самоуправления, в котором имеют голос все непосредственные участники и заинтересованные лица. И в этом самоуправлении должен торжествовать принцип децен-трализации, принцип автономии частей. Национальные рабочие гильдии для всех отдельных отраслей производства и

дают целос¬тную картину экономического федерализма. Управление фабри¬ками через «назначенцев» центральной власти, хотя бы и олицет¬воренной в виде выборного и подотчетного стране органа, так же неприемлемо для «индустриальной демократии», как неприемле¬мо было бы для английского демократа управление графств и округов губернаторами и генерал-губер- наторами, назначенными парламентом. Подобная вещь низводила бы английские земли на положение колоний и была бы оскорблением национального дос¬тоинства. Подобно этому принципы Ленина и Троцкого, принци¬пы диктатуры на заводе советского управляющего, наделенного широкой дисциплинарной властью с требованием безусловного повиновения от «милитаризованных» рабочих, — эти принципы для «гильдейского социализма» могут быть лишь насмешкой над его идеями и стремлениями, абсолютным противоречием самим основам «индустриальной демократией».

Гильдейский социализм представляет собою дальнейшее логи¬ческое развитие староанглийского индивидуализма; он в высшей степени заботливо ищет гарантий для обеспечения законной сво¬боды отдельного рабочего индивидуума и целой рабочей группы от опеки центральной власти. Государство-Левиафан1, во все вме¬шивающееся, вездесущее, всемогущее — этот Молох, которому на континенте так привыкли приносить в жертву человека

— не при¬манка для гильдейцев даже тогда, когда оно вооружается совре¬менными атрибутами «государственного социализма». Видеть всю страну в сетях всесторонне разветвленной, иерархическо-дифферен- цированной социалистической или даже коммунистической бюрократии им вовсе не улыбается. И гильдейский социализм прямо заявляет, что свобода рабочих так же мало совместима с нахождением во главе производства чиновников, поставленных го¬сударством, будь то даже чиновники государства, попавшего во власть рабочего класса, — как и владычество над индустрией капиталистических предпринимателей.

249

Хрестоматия по курсу «История отечественной журналистики 1917–2005 гг.»

В.М. Чернов «Основные мотивы «гильдейского социализма»»

Различие между гильдейским социализмом и большевизмом в этом пункте — лишь воспроизведение в данной частной области различия между Англией и Россией.

Максим Горький, импрессионистски то негодующий на больше¬визм, то восторгающийся им, недавно сравнил Ленина с Петром Великим. Тут есть некоторая доля правды, если мы будем думать не столько о калибре человеческой личности, который имеется в виду увлекающимся художником, сколько о соцально-политической стороне дела, о методах государственной работы. Да, если угод¬но, вся суть большевизма в том и заключается, что Ленин и его товарищи пробуют загнать Россию в коммунистический рай «ду¬бинкой Петра Великого». Если однажды она вколотила в Россию западную цивилизацию, то почему бы ей не вколотить в Россию и коммунистический строй? Такова эта логика, которая, конечно, не имеет ничего общего с логикой научного социализма, до самой пос¬ледней степени чуждого мистической веры в чудодейственную силу «дубинки». Только в стране векового абсолютизма и его самодурно¬го экспериментирования над подавленными массами социальные революционеры могли впитать в себя бессознательно столько веры в мощь исходящего сверху приказа, декрета. Недаром иронизиро¬вали над Лениным, называя его социализм «декретным социализ-мом» или «социалистическим декретинизмом». Только в стране ве¬кового абсолютизма идея «диктатуры пролетариата» могла выродиться в абсолютистско-аракчеевскую схему диктатуры над пролетариатом и от его имени — над всею страной. Но логика ленинского революционного абсолютизма не имеет ничего общего и с логикой развивающегося массового движения. По существу свое¬му, это есть попытка перепрыгнуть через незрелость массового дви¬жения путем наделения дискреционной властью коммунистических опекунов этих масс. Только в стране, веками сживавшейся с систе-мой всесторонней государственной опеки и абсолютного неуваже¬ния

к правам личности, даже коммунизм мог заразиться духом такого же пренебрежения ко всем личным правам и свободам и превратиться в опекунский псевдо-социализм, более похожий на пресловутый старинный «коммунизм» отцов иезуитов в Парагвае, чем на рабочий, массовый, насквозь демократический социализм нового времени. Большевизм — это естественное идейное порожде¬ние сильных индивидуальностей, выковавшихся в огне подпольной борьбы с самодержавием, исковерканных этой подпольной борьбой и, незаметно для самих себя, загипнотизированных созерцанием своего противника, вплоть до «омерячения», до болезненной подра¬жательности его методам и приемам...

Гильдейский социализм, напротив, есть типично массовый, де¬мократический, рабочий социализм. Он далек, как земля от неба, от мысли о коммунистических «демиургах», в чьих руках массы — мягкий воск. Луначарский, восхищающийся открытием Иерони-ма Ясинского2, что большевики воплотили в себе лучшие черты Ницшевского сверхчеловека — это полный антипод «гильдейца» в качестве культур- но-психологического типа. Идея «гильдеизма», идея индустриальной демократии естественно зародилась и раз¬вилась в самом процессе непосредственной, массовой пролетарс¬кой борьбы. В ежедневной практике своей, развивающейся с хо¬дом истории профессионального движения, английский рабочий медленно, но верно все увеличивал и упрочивал свое влияние на управление промышленностью. Из роста этого влияния и роди¬лась мысль о естественном математическом «пределе» этого роста — о контроле профессионального союза над промышленностью, переходящем в полное господство над нею — о профессиональном союзе, в национальном масштабе берущем в свои руки данную отрасль промышленности и превращающемся в охватывающую всех занятых в ней работников умственного и физического труда, «национальную рабочую гильдию».

В Англии самостоятельная рабочая

250