Философские вопросы научных представлений о пространстве и времени - Головко Н. В

например, в области фундаментальной физики. Возможно ли системати- чески исключать различные эффекты нашего влияния на описание явле- ний?

Природа «как она есть»

Для того чтобы ответить на поставленный выше вопрос о возможности объективного физического знания, мы должны прояснить понятие данно- сти или реальности «как она дана нам», понятие феномена, скрывающего объективную реальность (вряд ли это удастся сделать относительно поня- тия самой объективной реальности). Идея состоит в том, чтобы быть уве- ренным в отношении того, что мы изучаем, что требует наличия по край-

ней мере нескольких альтернативных достаточно адекватных описаний (чтобы было, с чем сравнивать), и, следовательно, быть уверенным в том, что представляет собой основную ценность исследования.

Мы предполагаем, что в отличие от явления сама реальность не изме- няется в зависимости от принятой перспективы. То, каковы вещи «на са- мом деле», не должно зависеть от нашей способности (или ее отсутствия) постигать их, от наших капризов или планов в отношении того, как мы выберем, что исследовать и каким образом. Ключевое понятие – «незави- симость». Реальность вещей независима от того, как мы взаимодействуем с ними. Природа «как она есть» ни в коем случае не является природой «для нас».

Втом же смысле мы можем говорить, например, о социальной или ан- тропологической реальности. Поведение людей, их мысли и ценности существуют независимо от антрополога. Сторонники метафизического реализма могут утверждать, что содержание сознания существует объек- тивно, независимо от исследований антропологов или психологов. Более того, эпистемологический реализм будет утверждать, что антрополог имеет все основания реконструировать культурную реальность «как она есть».

Вобщем случае реализм в отношении физики (и других естественных наук) утверждает лишь существование объективной реальности, а не то, какова она «на самом деле». Это важно, мы постулируем существование реальности до того, как приступаем к ее изучению. Например, нельзя ут- верждать, что объективно (в рамках объективной реальности) события являются строго детерминированными в смысле наличия конкретных за- конов причинного взаимодействия. Таким образом, если будет обоснован (каким-либо способом) индетерминизм, то это не повлечет отрицания значимости основного тезиса метафизического реализма. Ни одно из кон- кретных свойств нельзя связать с существующим независимо от нас ми-

70

ром, и именно в силу этого, если нам удастся доказать, что данное свой- ство является зависимым от нашего состояния, т. е. субъективным, то данное обстоятельство не будет означать, что остальные свойства также являются субъективными. Обоснование того, что какое-то свойство или характеристика не являются объективными, еще не является основанием для утвеждения, что объективный мир вообще не существует. И наобо- рот, если, например, мы говорим, что пространство, в отличие от време- ни, обладает преимуществом «психологической данности», то мы ин- стинктивно ощущаем пространство расположенных вокруг нас предме- тов, однако это замечание, конечно же, не является аргументом «за» или «против» объективности пространства или времени. Отметим, что такое понимание «независимости» служит четкой границей между, например, реализмом и конструктивизмом, по отношению к которому вопрос отно- сительно выбора или «задания» базовых сущностей отнюдь не является простым, в частности, в контексте проблемы недоопределенности.

В отличие от метафизического реализма эпистемологический реализм более сдержан. Утверждение, что мы можем обладать знанием о том, ка- кова реальность «на самом деле», а не только о том, «какой она нам ка- жется», не требует того, чтобы мы знали все о реальности. Основанием для дифференциации различных точек зрения внутри самого эпистемоло- гического реализма как раз является обсуждение вопроса, что может быть познано и как. Мы можем с уверенностью говорить, что дискуссия о реа-

лизме значительно больше внимания уделяет обсуждению частностей и тонкостей аргументации, чем реальности как таковой. Например, ряд ис- следователей уверяют нас: не задавайтесь вопросом, существует ли объ- ективная реальность, задайтесь вопросом, существуют ли объективные свойства наблюдаемых вещей:

Один из возможных способов разговора о реальности – это употребле- ние понятия «реальность» как имя прилагательное, а не существитель- ное. Задайтесь вопросом, является ли цвет предмета реальным, в том смысле, что он существует независимо от наблюдателя. Но избегайте вопросов относительно реальности в целом или Реальности. Филосо- фы обладают экстравагантной способностью превращения прилага- тельных в существительные, говоря о красноте яблок, например, как если бы она существовала независимо от них [Kosso, 1998. С. 24].

На наш взгляд, этот подход только ввел бы нас в заблуждение, особенно если мы говорим о пределах объективности физического знания. Однако в контексте всего вышесказанного относительно нагруженности наблю- дений и трудностей эпистемологического реализма мы все же постараем-

71

ся уделить некоторое внимание проблеме объективности свойств предме- тов физического наблюдения.

Аргументы в пользу реализма

В рамках данной главы мы лишь «набросали» основные проблемы реа- лизма как самостоятельного философского направления, в общих чертах затронули проблему интерпретации теорий и наблюдений, а также их взаимосвязи. Поскольку наши философские предпочтения должны пред- шествовать анализу самого физического знания, они имеют характер предположений о том, как следует приступать к анализу. По аналогии с научной теорией это гипотезы, которые будут тестироваться и улучшать- ся, а возможно, будут отвергнуты в свете «эмпирических данных».

Большинство аргументов в пользу реализма фокусируются на вопросе

отом, имеются ли достаточно веские основания для принятия того, что научные теории являются истинными. Напомним, что принятие реализма с необходимостью заставляет принять нас тот или иной вид корреспон- дентной теории истинности, т. е. истины как соответствия (см, например, [Niiniluoto, 2002]). Для философа это означает, что, возможно, достаточно обоснованным является лишь наше убеждение в том, что научные теории

ореальности можно проверить только с помощью наблюдения, а более теоретические требования относительно «ненаблюдаемых сущностей» необходимо воспринимать с изрядной долей скептицизма. Почему мы должны (или не должны) принимать утверждения относительно «нена- блюдаемых сущностей» или почему мы должны быть обоснованы в том, что теория является истинной (или почему мы должны рассматривать ее как удобный, хотя и необязательно истинный инструмент, например, для выдвижения новых успешных эмпирических предсказаний)? Все эти во- просы являются основными для реализма.

Однако в данном случае основной вопрос, который волнует нас, – это не вопрос о том, являются ли специальная или общая теория относитель- ности истинными, а скорее вопрос о том, что мы получим в качестве ос- нования для нашей способности познавать природу за пределами того, «как она открывается нам», приняв теорию относительности? Идея со- стоит не в том, чтобы использовать философию с целью «пролить свет» на физику, а скорее, наоборот, в том, чтобы использовать науку, в частно- сти проблему существования теоретических «сущностей», для того, что- бы защитить реализм. Наша цель не в том, чтобы обратиться к обоснова- нию научных теорий, но в том, чтобы проанализировать, как эти теории могут служить в пользу реализма или антиреализма.

72

Мы уже продемонстрировали важность антиреалистской интерпрета- ции физического знания на примере точки зрения Бора (см. § 2.1). Как правило, антиреализм утверждает, что наблюдение и реальность «как она открывается нам», по крайней мере, частично являются результатом на- шего собственного вмешательства, или, иначе, наблюдение является тео- ретически нагруженным. В силу этого возникает вопрос: как наблюдение

можно использовать для проверки теории и о какой объективности может идти речь? Наблюдение нагружено и теоретическим и физическим со- держанием, в любом случае наблюдение – это акт взаимодействия иссле- дователя и объекта. В каком смысле тогда мы можем говорить о знании о реальности, лишенной какого-либо влияния со стороны ученого?

Существует еще один очень сильный аргумент в пользу антиреализ- ма – это недоопределенность. Основная идея состоит в том, что эмпири- ческих данных недостаточно для того, чтобы окончательно решить во- прос, какая из множества альтернативных теорий действительно является истинной. Феномен недоопределяет реальность, и именно в этом смысле мы не можем использовать явление само по себе, чтобы доказать, что есть реальность «на самом деле». Для всего, что мы видим в природе, может существовать более чем одно удовлетворительное объяснение, бо- лее чем одна интерпретация того, что должны говорить эмпирические данные относительно «ненаблюдаемых сущностей», скрытых за «вуалью данности». Эмпирия сама по себе не в состоянии определить, какие тео- рии являются истинными.

Логика аргумента недоопределенности весьма четкая и убедительная, с этим трудно не согласиться. Проверка теории в науке в общем случае основана на ее успешности в объяснении явлений, которые наблюдаются, либо на предсказании явлений, которые могут наблюдаться в будущем. И предсказание, и объяснение в данном случае имеют одну и ту же форму: если теория истинна, то такие-то и такие-то явления будут наблюдаться. Теория будет считаться проверенной, если такие-то и такие-то явления действительно наблюдаются. Однако, даже если эти явления действи- тельно наблюдаются, даже если предсказание и объяснение успешны, мы не можем однозначно утверждать, что теория истинна. Весьма вероятно, что может существовать альтернативная теория, которая описывает ре- альность несколько другим способом, но делает те же предсказания и яв- ляется столь же успешной в объяснении явлений, как и первая (в гл. 4 разбирается один из таких примеров, не так давно буквально потрясших физику высоких энергий). Отсутствие воображения или наша беспеч- ность вместе с имеющейся достаточно успешной теорией может остано- вить дальнейший поиск альтернатив «за ненадобностью», однако в том, что таких альтернатив, которые столь же хорошо отвечают имеющимся

73

данным, не существует, мы не можем быть достаточно обоснованно уве- рены.

Реальность «как она дана нам» не может конкретно указать нам на единственную теорию, которая будет соответствовать объективной ре- альности. Мы даже можем говорить о нескольких непересекающихся ре- альностях, и мы не в состоянии использовать данность для того, чтобы обоснованно сделать выбор между ними или сказать, какая из них больше соответствует реальности как таковой. Наша эпистемическая осторож- ность заставляет нас поверить в то, что научные утверждения относятся только к тому, что может быть наблюдаемо. Теории, которые оперируют «ненаблюдаемыми сущностями» (кварки, струны), в лучшем случае иг- рают роль вспомогательных моделей, способов организации нашего зна- ния без каких-либо претензий на объективность. В общем случае теории полезны, но не истинны: природа предстает именно такой, как если бы наши теории были истинными, но это, конечно, не означает, что природа и есть такая, как ее описывают научные теории.

Сдержать натиск антиреализма иногда достаточно сложно. Однако можно привести и ряд аргументов в пользу реалистской позиции в отно- шении реальности и знания. Один из наиболее часто встречающихся в литературе аргументов – вывод к лучшему объяснению. Как правило, ука- зывается на то, что способ рассуждений, используемых в науке для того, чтобы обосновать то или иное утверждение относительно реальности, фактически является некоторым «расширением» наших обыденных пред- ставлений, которые мы используем в рамках здравого смысла (в гл. 4 от- дельно обсуждается проблема абдуктивного вывода).

Мы заключаем, что наилучшее объяснение ситуации с наибольшей ве- роятностью является истинным [Lipton, 1991]. Например, если у нас засо- рилась раковина, то мы, конечно, не будем предполагать, что причиной является инопланетный заговор или колдовство нашего соседа (хотя по- чему бы и нет). Согласимся, существует множество объяснений, однако наилучшее объяснение, вне всякого сомнения, будет включать все наши познания об устройстве водопровода и канализации, гигроскопических и других свойствах грязи и бытового мусора. Конечно, мы можем согла- ситься, что альтернативные объяснения (колдовская порча) также могут быть истинными, однако наилучшее объяснение – это то, которое являет- ся наиболее вероятным, по крайне мере, в рамках здравого смысла. Таким образом, вывод к лучшему объяснению – это действительно один из спо- собов перейти от «непосредственной данности» к достаточно обоснован- ному (хотя, конечно, не со всей строгостью) представлению о реальности.

Вывод к лучшему объяснению скорее принадлежит нашему здравому смыслу, однако утверждается, что он находит большое применение в

74

науке, поскольку одна из задач науки – найти и определить наилучшее объяснение для наблюдаемого явления.

Традиционно предполагается, что достоверность вывода к лучшему объяснению базируется на двух основаниях, каждое из которых периоди- чески подвергается широкой критике со стороны антиреализма. Во- первых, что делает одно объяснение лучше, чем другое, и, в частности, что может считаться лучшим объяснением? Например, является ли самое простое объяснение наилучшим? Понятие «простота» само по себе доста- точно неоднозначное, и его определение часто является спорным. Какое объяснение того разнообразия, которое нас окружает, является наиболее простым; что, например, проще: теория эволюции или креационизм? Как альтернатива или, пожалуй, дополнение к простоте, возможно, вывод к лучшему объяснению действительно является очень мощным типом рас- суждения для того, чтобы претендовать на знание относительно реально- сти «как таковой». Именно в силу этого мы отбрасываем предположения, что причиной засорения раковины является колдовская порча или межга- лактический конфликт двух неземных цивилизаций. Кому-то может пока- заться, что вывод к лучшему объяснению – это крайне консервативное рассуждение: мы должны принять то, что мы и так по большому счету знаем, в то же время, что и вызывает наибольшее опасение, данный вы- вод эквивалентен обоснованию одной теории (о которой антиреалист на- верняка скажет, что она сомнительна) посредством обращения к другой теории (в сомнительности которой антиреалист уже уверен).

Обоснование новых представлений относительно реальности на осно- вании принятых ранее, конечно же, может быть лишь «повторением ста- рых ошибок». Более того, можно указать периоды в развитии научного знания, когда новые идеи доказывали свою состоятельность вопреки «хо- рошо» обоснованным взглядам на реальность. Вспомним далеко не одно- значное принятие системы Коперника. Если бы мы возводили в абсолют укоренившиеся знания, то, вероятно, до сих пор считали бы, что Земля плоская, а мир состоит из четырех элементов. Смысл в том, что иногда объяснение, которое противоречит тому, в чем мы безоговорочно увере- ны, является все же истинным, и, таким образом, либо у нас должны быть другие критерии относительно того, что считать наилучшим объяснени- ем, либо мы не имеем права полагать, что наилучшее объяснение являет- ся истинным.

Возникает вопрос: в каком отношении объяснение, а особенно наи- лучшее объяснение, находится с понятием «истина»? Это и есть второе основание аргумента вывода к лучшему объяснению. Отметим, что объ- яснение – это своего рода психологический акт. Объяснение в некотором смысле призвано удовлетворить наше любопытство, по крайней мере на время. Причем ложное утверждение играет эту роль так же убедительно,

75

как и истинное. Можно согласиться с тем, что вывод к лучшему объясне- нию обладает какой-либо интуитивной значимостью, однако в науке нам нужно нечто большее, чем интуиция, нам нужно доказательство.

Ответы реалистов на все указанные замечания нельзя назвать оконча- тельно убедительными. Например, предлагаются конкретные модели причинного объяснения, и в их рамках уже можно говорить о наилучшем причинном объяснении [Lipton, 1991]. Причинное объяснение претендует на большую объективность, поскольку практически лишено излишнего психологизма. Непричинное объяснение может иметь смысл простого совпадения. Причинное объяснение прочно связано с понятием «истина», поскольку мы понимаем, что что-то должно быть причиной для анализи- руемого явления. Действительно, то, что Х просто объясняет какое-то яв- ление, еще не является основанием для принятия Х, однако то, что Х яв- ляется причиной данного феномена, является вполне убедительной при- чиной, чтобы принять Х. Если объяснение – это характеристика нашего сознания, то причина – это характеристика реальности.

Можно привести еще одну версию реализма. Это реализм, разделяю- щий реализм относительно теорий и реализм относительно объектов [Ха- кинг, 1998]. Объектный, или, как его иногда называют, «сущностный» реализм, утверждает, что научные теории, содержащие «ненаблюдаемые сущности», не могут быть обоснованы с помощью эмпирических данных, однако отдельные «сущности» можно рассматривать как причины явле- ний. Мы можем ошибаться относительно деталей, но мы должны быть уверены в том, что, например, электроны реальны, по крайней мере, мы можем манипулировать с ними в ходе реальных экспериментов и практи- ческого использования теорий, построенных на предположении, что они существуют. В данном случае, по крайней мере, удается «перекинуть мостик» между объективной реальностью и явлением.

Вслед за Х. Патнэмом большинство современных сторонников реа- лизма придерживаются так называемого аргумента «чудеса не принима-

ются» (no miracle argument) [Putnam, 1975. Р. 73], который мы вынесли в эпиграф к гл. 4 данного пособия. В этом случае указывается на то, что антиреализм занимает достаточно странную позицию в отношении пони-

мания успешности научных теорий или объяснения прогресса научного знания в целом. Действительно, не странно ли предполагать, что теория, которая обладает успешными предсказаниями, не является истинной? Как еще мы можем объяснить то, что эмпирический успех теории не связан с тем, что теория истинна? В то же время реалист ни на минуту не задумы- вается над ответом на вопрос, почему теория соответствует эмпириче- ским данным, – потому что она истинна. Таким образом, истина теории является как бы наилучшим объяснением ее успешности или, по крайней мере, наилучшим объяснением из тех, которые в принципе может пред-

76

ложить антиреалист. Казалось бы, это именно тот аргумент, который не подвластен тотальному прессингу антиреализма. Однако детальный ана- лиз аргумента показывает, что он основан на, возможно, непреодолимом «порочном круге». В основе реализма лежит вывод к лучшему объясне- нию, и мы стремимся привести доводы в его (вывода) пользу, с другой стороны, сам реализм (как философская платформа) есть наилучшее объ- яснение того, что мы наблюдаем, так как реализм суть наилучшее объяс- нение объяснительного и предсказательного успеха научной теории. «Порочный круг» состоит в том, что мы используем вывод к лучшему объяснению как обоснование для того, что сам вывод к лучшему объяс- нению обоснован.

Спор между реализмом и антиреализмом бесконечен, однако нас в данном случае будет интересовать не столько развитие этого спора, сколько аргументы в пользу реализма, которые можно почерпнуть в ходе анализа современной физики пространства и времени. Поддерживает тео-

рия относительности реалистский тезис относительно реальности или нет? Предлагает ли современная физика достаточно оснований в пользу реализма? Поддерживает ли современная физика антиреалистские тезисы

о теоретической нагруженности и субъективном влиянии на наблюдение и недоопределенности теории эмпирическими данными? Дает ли физика основания утверждать, что мы все-таки способны обладать знанием о ре- альности «как она есть на самом деле» или хотя бы его частью?

Ниже мы попытаемся обосновать тезис о том, что физика (по крайней мере, фундаментальные представления о пространстве и времени в рам- ках специальной и общей теорий относительности) в целом склоняется больше к реалистской позиции, чем к антиреализму в отношении объек- тивной реальности. В рамках специальной теории относительности дос-

таточно четко прослеживается идея абсолютности и универсальности свойств пространства и времени, а общая теория относительности уже

давно является классическим примером успешной недоопределенной теории. В обоих случаях, как нам представляется, удается показать, что эти теории проводят достаточно четкую границу между тем, что мы мо- жем узнать относительно объективной реальности, и тем, что не сможем, опять же по объективным причинам. Конечно, нашей целью не является «окончательная победа» реализма, однако в рамках данного пособия нам удастся достигнуть своей цели: концептуальное пространство-время спе- циальной и общей теорий относительности в достаточной степени (зави- сящей от современного уровня развития науки) отражает ряд объектив- ных характеристик реальности.

77

Возвращаясь к Бору

На наш взгляд, Бор четко представлял грань между реализмом и антиреа- лизмом. Мы можем попытаться: а) описать природу «как она есть»; б) описать ту природу, «которая нам дана». В контексте вышесказанного

относительно наблюдения и соотношения явления и реальности сюда можно добавить третью возможность: в) описать только то, «как мы взаимодействуем» с природой.

Как правило, различие между пп. «а» и «в» относят к различию между объективным и субъективным знанием, в то время как в этом контексте обсуждения объективности знания различие между пп. «а» и «б» практи- чески отсутствует. Фактически п. «б» отражает лишь утверждение, что мы можем описать только то, что мы «видим» или можем «увидеть». Достижение объективности – это своеобразный переход от п. «в» к п. «а». Мы используем знание о нашем взаимодействии с природой для того, чтобы реконструировать знание о природе «как она есть». Достижение объективности не в том, чтобы избегать субъективности (это невозмож- но), а скорее в том, чтобы понимать свою субъективность. Мы должны принимать наблюдения такими, «как они даны (открываются) нам», но в

то же время мы должны понимать сложность процесса наблюдения со всеми вытекающими последствиями. В первом случае наблюдение будет бессмысленно, в последнем мы можем «потерять» реальность, скрываю- щуюся за ним.

Несмотря на явный антиреалистский характер своей позиции, Бор все же уверен в получении знания: «физика касается вопроса – что мы можем сказать о природе», соответственно есть вопросы, на которые она отве- тить не может. Описание природы не может быть случайным, оно в пер- вую очередь ограничено объективной реальностью «самой по себе». На наш взгляд, это и есть то самое важное искомое ограничение, которое помогает нам говорить, в частности, о пределах физического знания, гра- нице между знанием о реальности, «данной нам в ощущениях», и знанием

ореальности как таковой.

Сучетом сказанного выше, переходя к анализу содержания физиче- ского знания, мы можем поставить перед собой вопрос: насколько обос- нованным является наше знание о «ненаблюдаемых» аспектах реально- сти? Можем ли мы знать, каковы вещи «на самом деле», опираясь на то, как они «открываются нам»?

78

§ 2.3. Теория относительности и реализм

Некоторые высказывания, не смотря на то, что они о физических объектах, а не о чувственном опыте, кажутся особенно уместными для чувственного опыта, при- чем избирательно, одни высказывания уместны для одного опыта, другие – для другого… под отношением «уместности» я имею в виду лишь свободную ассоциа- цию, отражающую на практике относи-

тельное правдоподобие нашего выбора одного, а не другого высказывания для

пересмотра в случае противоречащего опыта.

Уиллард Куайн

Утверждение Бора относительно пределов физики и невозможности объ- ективного знания, которое мы вынесли в эпиграф данного пособия, было обусловлено успехами квантовой механики. В самом деле, на первый взгляд может показаться, что в квантово-механическом описании дейст- вительности присутствует что-то, что дает нам все основания согласиться с Бором, а также с теми, кто разделяет его антиреалистскую трактовку физического знания. Несмотря на то что анализ философско- методологических проблем квантовой механики не входит в число ос- новных тем, освещаемых в рамках данного пособия, мы считаем это за- мечание важным. Влияние квантовой механики на формирование совре- менной научной картины мира сложно переоценить, и, конечно, анализ такой важной проблемы, как соотношение теории и реальности, без об- ращения к ней будет не полон. В дальнейшем мы постараемся исследо- вать эти проблемы более подробно. Основной вопрос данной главы сле- дующий: относится ли утверждение Бора к теории относительности? Другими словами, в каком смысле мы принимаем требования теории от- носительности (как специальной, так и общей): это утверждения относи- тельно самой природы или относительно того, как мы взаимодействуем с ней? В какой степени утверждения теории относительности относятся к реальности, существующей независимо от нас и от того, как мы с ней взаимодействуем, а в какой степени они относятся к нашим субъектив- ным особенностям восприятия?

79