ГОСЭКЗАМЕН / Шпоры / В-15_Теория игр в системе культурологического знания
.docТеория игр в системе культурологического знания
Игра общепризнана как важнейший аспект и признак творческой деятельности. Сама дефиниция сформирована в пограничном исследовательском поле культуры XX века. В психологии теория игр позиционирует представление о том, что «любое общение (по сравнению с его отсутствием) полезно и выгодно для людей». В семиотике для теории игр важны «не конфликтные ситуации, а создаваемые математиками игровые модели конфликтных ситуаций». Таким образом, утверждается понятие игровой модели как пробабалистической структуры, где происходит своего рода обучение «неподготовленного индивида» и где «безусловная (реальная) ситуация заменяется условной (игровой)».
Определение игры в теории игр опирается на представления о деятельностном и вариативном характере ее: «Игрой мы называем серию следующих друг за другом скрытых дополнительных трансакций с четко определенным предсказуемым исходом», - говорит Э. Берн. Й. Хейзинга конкретизирует характер деятельности в игре: «Игра есть борьба за что-нибудь или же представление чего-нибудь». По Ю. Лотману, «игра - особого типа модель действительности», причем она является «одним из механизмов выработки творческого сознания, которое... ориентируется в сложном и многоплановом континууме возможностей», и тренировкой «в условной ситуации».
Ээтимологические особенности употребления слова «игра». В греческом языке утвердилось значение «детской игры», «пустяка»; для характеристики «высоких форм» игры используются такие понятия, как «состязание», «проводить досуг, свободное время».
В теории игр XX века актуализировались научные традиции, имеющие давние корни, в частности - философские и этнологические представления о неразрывной связи игры и детства, об игре как своего рода репетиции жизни.
Значимыми для теории игр являются этнологические представления Э. Тайлора («Первобытная культура») о том, что древнейшие игры детей и взрослых - это «шуточное подражание серьезному жизненному делу... Их игры служат для них настоящими уроками».
Аристотель, не придавая играм жизнетворческого значения, утверждал необходимость соответствия игр будущему образу жизни ныне играющих детей. Именно на артистотелевских идеях базируются позиции собственно теории игр, согласно которым «игровые модели, организуя поведение, являются школой деятельности» (Ю. Лотман), а конкретного ребенка, в частности, «девочку приготавливают к причинно-следственному порядку домашнего хозяйства» (Р. Барт). Р. Барт придает важное значение детским игрушкам, которые, воплощая «мир взрослых в миниатюре», буквально предвосхищают «весь мир взрослых занятий».
Эмпирически демонстрируя игровую исследовательскую парадигму, теория игр ставит в центр изучения феномена игры в культуре дихотомию «игра - серьезность».
Й. Хейзинги считал, что «игра в нашем сознании противостоит серьезному» потому, что традиционно связана с представлением о детстве («ребенок играет в священной серьезности»).
Психоаналитический подход к игре в соотношении с серьезностью позволил 3. Фрейду отвергнуть антиномичность их взаимодействия и отметить другую дихотомию: «Противоположение игре не серьезность, но - действительность».
Ю. Лотман считал, что игра является одним из важнейших средств овладения различными жизненными ситуациями, обучения типам поведения.
Развивая идею непротиворечивого соотношения игры и серьезности, Й. Хейзинга считал, что «серьезное» ипостась «сакрального».
Существуют представления о необходимости преодолеть стремление к игровой деятельности; именно эту потребность отмечал М. Бахтин у Гоголя, который «искал серьезного поприща».
В теории игр достаточно устойчивым является представление об игре как инварианте свободы, в некоторых случаях - ее ипостаси, в некоторых случаях - ее аспекте.
По мысли Й. Хейзинги, «игра есть свободная деятельность» по определенным правилам. Внимание к правилам как контекстуальному условию свободы - постоянный мотив в семиотической парадигме теории игр. Таким образом, свободой характеризуется не игра без правил, а именно игра в соответствии с правилами.
Близость свободы и случайности имеет в теории игр как сугубо теоретическое значение, так и смысл, обремененный сложными моральными коннотациями. Для А. Шопенгауэра непрерывная это «способность и влечение ко все новым комбинациям» явлений внутреннего и внешнего мира.
А. Арто обращает внимание на «мрачную игру». В утверждаемой А. Арто программе «театра жестокости» игра, равная болезни, состоит «из причудливых случаев, из загадок, из противоречий».
Столь же важным аспектом свободы, как случайность, в теории игр выступает возможность (или возможности). Экзистенциальная логика (М. Хайдеггер) смыкается в постановке этой проблемы с логикой семиотической. Если в первом случае подчеркивается трансцендентный характер игры, которая и есть возможность, открывающая себя свободе поступка, то во втором обнаруживается креативный потенциал игры, создающий «вокруг человека особый мир многоплановых возможностей».
Проблема «игра и свобода» смещается в сторону представлений об игре как освобождении. Рассуждение об игре и смехе как способе безвредного осуществления чего-то выдвигал Ф. Нищие. В игре, по Й. Хейзинге, происходит освобождение от обыденных «нужды и пользы» и от самой житейской мудрости - «благоразумия практической жизни».
Таким образом, подлинную свободу человек обретает, когда не стыдится и не скрывает своей игры, как отметил Л. Выготский, солидаризуясь с 3. Фрейдом.
Существенное место в теории игр занимает проблема «игра - жизнь»: игра как жизнь, жизнь как игра, игра как проявление личностной активности. Культурологическая концепция Й. Хейзинги принципиально строится на представлении о переплетении с игрой важнейших видов «первоначальной деятельности человека», к которым отнесены язык и формирующий его дух; миф как претворение бытия и сфера игры духа «на рубеже шутки и серьезности».
Для характеристики культуры XX века значим бытийный подход к игре. Экзистенция осмысливается в качестве пустоты, причем пустоты содержательной, которая «вступает в игру как ищуще-проектирующее выпускание, создание мест» (М. Хайдеггер).
Определенное место в теории игр занимает вопрос о субъекте игры. Субъект игры можно идентифицировать в сфере бытийной и в сфере художественной.
Моделью субъекта игры в бытийной сфере становится ребенок, которого теоретики, тем не менее, постоянно соотносят с творцом в художественной сфере.
Моделью субъекта игры в художественной сфере становится, согласно теории игр, творец. Для творца - чаще бессознательно, но иногда и осознанно – игра не только способом существования, но и активно используемым приемом, средством достижения художественных целей.
Й. Хейзинги считал, что игра вполне сводима к определенной совокупности конкретных, утилитарно понимаемых приемов. В качестве приемов можно указать метафору, присущую мифу («миф представляет собой похищение языка»), и пародию, порождаемую языковой ситуацией.
Парадоксальным аспектом теории игр является отрицание семиотического потенциала изучения игры как культурного феномена в его коммуникативной ипостаси.
В теории игр отсутствует отчетливая типология игр. Можно выделить наиболее часто встречающиеся представления о типах игры: «игра подражания», «игра головокружения», «игра случая», игры, характеризуемые как проявления «дикарского мировоззрения»; понятие драматической игры как коллективной практики.
Важнейшим типом игры теория игр признает языковую игру. Научное осмысление языковой игры представлено идеями Л. Витгенштейна, который рассматривал язык как средство конструирования, а не отображения мира. Языковая игра является важным приемом создания художественных, в частности, драматургических, текстов.
Теория игр сложилась как в методологическом поле (философия, психология), так и в прикладном (семиотика, лингвистика, театроведение и т.п.) и опирается на опыт изучения культурной традиции.
Э. Берн считал, что игра - личностно мотивированный и личностно ориентированный процесс, характеризующийся управляемостью эмоций, это межличностное общение, чрезвычайно насыщенное в эмоциональном плане, близость.
Й. Хейзинга отмечает глубинное качество игры, которая «есть прежде всего и в первую голову свободная деятельность».
Традиционные психологические теории, как и теории культурологические, различают между собою игру и искусство.
Творческой личности так же присуще игровое начало.
З. Фрейд отмечал, что игра это фактор межличностного общения, атмосфера эксперимента или как условие преодоления клишированного опыта (Ф. Ницше).
В мировой культурной традиции архетипом, отражающим игровое начало в его сочетании с творческим потенциалом, можно считать Дон Жуана, ставшего излюбленным персонажем литературных и театральных произведений писателей и актеров разных стран.
Одним из значимых психологически аспектов жизни творческой личности является известный в психологии «кризис середины жизни». Для одних этот возраст - обретение себя, для других - возраст освобождения от иллюзий, осознания расхождения между целями и возможностями их достижения.
Предметом специального анализа многих психологов применительно к среднему возрасту являются художники и артисты. Обычно обнаруживают значительные изменения в характере творчества, часто эти изменения касаются интенсивности их работы или изменения темпоритма творческой жизни.