14ekabrya

«Я не хочу делить ни с кем своих несчастий»...

чину их охлаждения к тайному обществу, которое он называл «революционным». Но если Орлов и Фонвизин, по определенным причинам, действительно отошли от общества (причем гораздо ранее описываемых событий), то Муравьев, на наш взгляд, напротив — был деятелен, и деятельность его была направлена на реализацию собственных полити- ческих планов. То, что Никита Муравьев был против вооруженного выступления и насильственных мер вообще, совершенно не означает, что он был лишен «всякой способности к активной политической деятельности», а его переговоры с «москвичами» и генералом Орловым не могут служить доказательством спада политической активности, а напротив, доказывают обратное.

4. Вариант К.Ф.Рылеева: вступление в тайное общество женатым (посвящение личной жизни политической

деятельности)

Ранее мы описали случай полковника А.З.Муравьева, когда жена последнего, узнав о переговорах своего мужа с Сергеем Муравьевым-Апостолом, потребовала «оные прекратить» è «пощадить семейство». Между прочим, в данном случае С.И.Му- равьев-Апостол предстает как разрушитель счастливых семей не только одного А.З.Муравьева. Полковник, командир Полтавского пехотного полка В.К.Тизенгаузен, был членом Южного общества с 1824 г. На поддержку со стороны его полка намечавшегося на юге восстания рассчитывали МуравьевАпостол и Бестужев-Рюмин.

«Îí (т. е. Тизенгаузен — П.М.) даже готов был предложить, чтобы

каждый член продал все, что имеет, и отдал деньги для употребления по потребностям общества, что, хотя он не богатый человек и имеет

жену и трое детей, но он первый исполнит сие, уверен будучи, что если останется жив, жена и дети его не пропадут, а если он погибнет, то добрые люди их не оставят», — показал С.И.Муравьев-Апостол (Тизенгаузен 1954: 296, 285; Повало-Швейковский 1954: 157). Â «Çà-

401

П.И.Макарь

писках» И.И.Горбачевского сообщается, что полковник Тизенгаузен «показывал себя свободолюбивым из каких-то личных по службе неудовольствий, никогда не заботился об офицерах и солдатах и с пер-

выми не имел никакого сношения по делам Общества <…> При каждом случае он обнаруживал деспотический и мстительный характер, лучшие офицеры вышли из его полка, другие намеревались оставить оный»

(Горбачевский 1963: 100).

Примером того, что Тизенгаузен в декабре 1825 — январе 1826 гг. вел себя совершенно против духа тайного общества, Горбачевский ставитстала историяю попытки поднять Полтавский полк на помощь восставшим черниговцам, предпринятой поручиком Троцким и подпоручиком Трусовым. Тизенгаузен якобы приказал схватить их, связать и отослать в Главную квартиру 1-й армии. Они были приговорены к смерти, но наказание затем было смягчено и переменено на веч- но-крепостную работу (Горбачевский 1963: 100–101). Конеч- но, такая мрачная характеристика Тизенгаузена несколько преувеличена Горбачевским, а отношение Тизенгаузена к событиям в полку, случившимся уже после ареста Василия Карловича, вообще является легендарным (см. об этом: Нечкина 1955 II: 390). Ê «Запискам» Горбачевского нужно относиться осторожно и критически, но стоит признать, что легенды не возникают на пустом месте.

«С самого сего времени, — показывал сам В.К.Тизенгаузен, — переменился я в своем обращении с офицерами — оказывал всем большую холодность (т. е. со времени принятия в тайное общество — П.М.). Перестал учить солдат <…> и всячески старался удалять от себя доверенность и привязанность всех своих подкомандующих» (Тизенгаузен 1954: 253).

Вполне возможно, что у Горбачевского были основания так характеризовать Тизенгаузена, основываясь на мнении и впечатлениях некоторых «славян» и «южан». Во всяком слу- чае, в поведении Тизенгаузена было замечено нечто «против духа общества» (сам Тизенгаузен считал, что «возмущение» надо начать летом 1826 г., он выступал против цареубийства, и, по

402

«Я не хочу делить ни с кем своих несчастий»...

собственному признанию, несколько раз хотел рассказать о существовании тайного общества начальству), но полностью не доверять его словам, нет оснований. Не следует забывать, что Тизенгаузен был семейным человеком, и семья играла в его жизни не последнюю роль. Будучи под следствием, он писал:

«Ах, бедные малютки! Ах, бедный ангел мой! — увижу ли я вас еще? Клятвенно не откажется подтвердить правдивая подруга моя справедливость сего показания о терзавшем меня мучении, что не мог по желанию своему решиться привести в исполнение открытие известного мне зла, как равно и ту общую радость нашу, какую мы всегда ощущали, когда подполковник Муравьев после посещений своих оставлял наш дом. Она всегда большое имела к нему отвращение и никак оного даже перед ним не могла скрывать» (Тизенгаузен 1954: 280).

Итак, жена Тизенгаузена знала о «терзавшем мучении» мужа решиться открыть «çëî», то есть знала или догадывалась о при- частности его к этому «çëó» (заговору). Воплощением последнего для нее был С.И.Муравьев-Апостол, к которому жена Тизенгаузена, Феодосия Романовна, «имела отвращение». Естественно, что она, осознавая вероятную опасность, пыталась повлиять на мужа и спасти семью. Первое, как нам кажется, ей удалось, что же касается второго, то здесь судьба была против.

В этой связи следует рассмотреть не раз обсуждавшийся в литературе вопрос об осведомленности жен декабристов о причастности их мужей к тайным обществам. По данным З.И.Лебцельтерн, супруга С.П.Трубецкого Екатерина Ивановна знала о замыслах цареубийства из разговоров и споров собиравшихся в доме Трубецких в Киеве близких друзей мужа. Не смущаясь ее присутствием, они говорили о намерении дать России конституцию. Трубецкая не выдержала, подошла к С.И.Муравьеву-Апостолу, схватила его за руку и, отведя в сторону, воскликнула, глядя прямо в глаза: «Ради бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас всех и сложите свои головы на плахе» (Лебцельтерн 1988: 157). Известная исследовательница роли женщин в русском освободительном движении Э.А.Павлюченко считала, что «Трубецкая была исключение», «поч- ти каждой “декабристке” пришлось испытать ощущение “удара гро-

403

П.И.Макарь

ìà”», è ÷òî «жены декабристов, в большинстве своем, не подозревали о существовании тайных обществ, в которые вовлечены были их мужья» (Павлюченко 1986: 20–21).

То, что большинство жен не знало об участии своих мужей в тайных обществах, не вызывает сомнения, однако наблюдение историка о том, что Трубецкая была исключением, не совсем справедливо. Выше уже упоминалось, что жена Басаргина была уведомлена мужем о причастности его к тайному обществу, а жены А.З.Муравьева и В.К.Тизенгаузена знали или догадывались об этом. Нам кажется, что этот список можно продолжить. Так, М.Д.Францева, близко знавшая семью декабриста М.А.Фонвизина, вспоминала: «Наталья Дмитриевна (супруга М.А.Фонвизина, Н.Д.Апухтина — П.М.) до конца жизни сохранила свой твердый <…> характер. Она знала, что муж ее принадлежал к тайному обществу, но не предполагала, однако, чтоб ему грозила скорая опасность» (Францева 1988: 385).

Есть основания предполагать, что и жена А.Н.Муравьева, одного из основателей Союза спасения и видного деятеля Союза благоденствия, знала, что ее муж — участник тайной организации, и не без ее влияния он отошел от общества. По свидетельству Вспомним свидетельство И.Д.Якушкина о том, как супруга А.Н.Муравьева, «бывши невестой, пела с ним (А.Н.Муравьевым — П.М.) “Марсельезу”, но потом в несколько месяцев сумела мужа своего, отчаянного либерала, обратить в отчаянного мистика», впоследствии чего он отказался от тайного общества и написал к прежним своим товарищам то послание, о котором упоминается в донесениях комитета» (Якушкин 1951: 111).

Действительно, женитьба А.Н.Муравьева на П.М.Шаховской сильно повлияла на политическую деятельность декабриста, и в 1818 ã. îí «мало тогда уже занимался обществом» (Муравьев

1927: 25). А вскоре, после ухода в отставку, стал жить «в совершеннейшем уединении от мира Преданный единой семейной жизни, и, упражняясь в чтении, и в исполнении Слова Божия» (Муравьев 1927:

11).Среди декабристов, чьи жены знали об участии их мужей в делах тайных обществ и заговоре 1825 г., необходимо также выделить поручика Финляндского полка А.Е.Розена. 14 декабря присягнувшие Николаю I войска атакуют восставших. Посланные на помощь атакующим финляндцы дошли до полови-

404

«Я не хочу делить ни с кем своих несчастий»...

ны Исаакиевского моста. Розен, шедший со своим взводом, в ту минуту, когда посланный Николаем I поторопить полк ге- нерал-адъютант Е.Ф.Комаровский и бригадный командир ге- нерал-адъютант Е.А.Головин скомандовали всему батальону «вперед», – скомандовал своему взводу: «Стой смирно и в порядке <...> я должен буду отвечать за вас, я имею жену беременную, имение, следовательно, жертвую гораздо большим, чем êòî-ëèáî, а я стою впереди вас» (Розен 1979: 211). Взвод Розена остался стоять и этим сковал еще три роты — шесть взводов. Заговорщику действительно было кем жертвовать. Он имел прекрасную и добрую жену, любовь к которой оказала огромное влияние на жизненный путь декабриста. В своих «Записках» он признавался, что его

«любовь требовала нравственного усовершенствования, такого образа мыслей, который состоит из слияния умственного и нравственного стремления и действует на сердце и на характер. Мышления мои становились возвышеннее и чище; цель моей жизни получила другое направление». «С невестою моей, был я соединен не одним обручальным кольцом, но единодушием в наших желаниях и взглядах на жизнь» (Розен 1984: 94, 107).

Поженившись всего за 8 месяцев до восстания, они провели в полнейшем счастье короткое время. «Однажды, — писал декабрист, — застал жену в слезах; с беспокойством спросил о при- чине: ей было êàê-òî неловко ответить; наконец призналась, что среди беспрерывного счастья иногда приходила грустная мысль, что такое счастье, как наше, не может долго продолжаться» (Розен 1984: 112). Жена Андрея Евгеньевича — Анна Васильевна Малиновская — как будто предчувствовала, предугадывала дальнейшую будущность мужа, свою и его судьбу. Накануне восстания в Петербурге Розен «с женою рассуждали об обязанностях христианина, гражданина, о предстоящих опасностях, о коих в эти последние дни <...> беспрестанно беседовали <...> Я мог ей совершенно открыться — ее ум и сердце все понимали. Наконец с молитвою предались воле божьей. Наступил час разлуки» (Розен 1984: 124).

Женитьба, как мы видим, не помешала, а косвенно даже способствовала политической активности Розена. 11 è 12 декабря он участвует в совещаниях Северного общества, одно-

405

П.И.Макарь

временно рассуждая с женой «об обязанностях гражданина», открывается ей, предупреждая «о предстоящих опасностях». Единодушие и единомыслие в этой тревожной обстановке не ис- чезли, «ум и сердце» Анны Васильевны «все понимали». Пору- чик барон Розен, «лично действовавший в мятеже», был осужден к «временной ссылке в каторжную работу» (Материалы 1951: 477). Жена его последовала за ним в Сибирь.

«“Я люблю вашу дочь <…> и решился не выходить из этой комнаты, не получив вашего согласия на брак” <…> “Что вы хотите этим сказать?” — “Что я не выйду отсюда живой”. При этих словах Рылеев вынул из кармана пистолет <…> Тевяшов <…> при виде пистолета бросился к Рылееву и схватил его за руку. “Да подумали ли вы о том, что если бы я и согласился на ваш брак, то не могу же я принудить к этому мою дочь”, — проговорил взволнованный старик <…> В эту минуту двери распахнулись, и любимая дочь с рыданиями бросилась на шею своего отца: “Папенька, отдайте за Кондратия Федоровича или в монастырь!” — и с этими словами упала без чувств <…> Сопротивляться более взаимному влечению молодых людей едва ли ему было и возможно. Старик закрепил их чувства своим благословением» (Кропотов 1988: 76). Не правда ли, очень похоже на отрывок из какого-нибудь любовного романа той эпохи? «Я был свидетелем его домашнего быта, —

писал в «Воспоминании о Рылееве» Н.А.Бестужев, — много раз слышал, как он повторял мне о своем счастье, пересчитывал качества своей супруги и описывал любовь свою к ней. Здесь я считаю священным долгом сказать то, что я знаю о его привязанности к супруге и семейству, потому что были люди, которые сомневались в его к ней верности — подозревали, что он ее оставлял для других» (Бестужев 1951á: 14).

Действительно, о Рылееве ходили слухи, что он посвящает свободное время другой женщине, овладевшей его сердцем, мало бывает дома, в кругу семьи. Такое поведение казалось многим двусмысленным и необъяснимым. Вот как описывал домашний быт декабриста один из современников, рассыльный «Полярной звезды» Агап Иванович: «Рылеев казался холоден к семье, не любил, чтоб его отрывали от занятий, и, предаваясь делу, он часто жену и дочь отсылал от себя» (Семевский 1988: 88). Последнее можно отнести и к деятельности Рылеева в тайной орга-

406

«Я не хочу делить ни с кем своих несчастий»...

низации, где он играл одну из руководящих ролей — предаваясь делу тайного общества, он был вынужден на время забывать о жене и дочери, которых нежно любил, но считал, что когда речь идет об избранном им деле «борьбы за угнетенную свободу че- ловека», личные чувства должны отойти на второй план:

«Любовь никак нейдет на ум. Увы, моя отчизна страждет; Душа в волненьи тяжких дум Теперь одной свободы жаждет»

(Рылеев 1934: 239)

«В последние два года своей жизни, — вспоминал Н.А.Бестужев, — Рылеев, которого единственная цель, одно помышление — был переворот, должен был действовать для Тайного Общества. Он обязан был многих посещать, совещаться со многими членами. Мысль о перемене в отечестве не оставляла его ни на минуту, не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Для нее забывал он собственное семейное счастье» (Бестужев 1951á: 15).

«Революция» — вот имя той другой женщины, овладевшей сердцем Рылеева. Из-за нее он мало бывал дома, в кругу семьи, из-за нее «забывал он собственное семейное счастье». Рылеев также был одним из тех заговорщиков, чьи жены знали или догадывались о принадлежности мужей к тайному обществу. Вспоминая Рылеева в день восстания, Николай Бестужев писал: «Жена его выбежала к нам навстречу, и когда я хотел с нею поздороваться, она схватила мою руку и, заливаясь слезами, едва могла выговорить: “Оставьте мне моего мужа, не уводите его — я знаю, что он идет на погибель”» (Бестужев 1951á: 37).

Вспомним приведенное ранее показание Е.П.Оболенского о нескольких московских декабристах: «Все сии члены женаты, и потому принадлежат к обществу единственно по прежним связям»

(Оболенский 1925: 240). Среди этих лиц Оболенский назвал и В.И.Штейнгейля.

«В России, — писал в «Записках» Штейнгейль, — республика невозможна, и революция с этими намерениями будет губительна <…> Если же непременно хотят перемены порядка, то лучше признать царствую-

407

П.И.Макарь

щею императрицею Елизавету Алексеевну <…> Чтобы более <…> убедить в этой идее, я вызвался написать проект манифеста в этом смысле»

(Штейнгейль 1985: 133).

Речь шла о споре с Рылеевым накануне восстания на Сенатской площади и, надо отметить, что и в «Записках», написанных спустя много лет после этих событий, и в следственных показаниях Штейнгейль выступал с позиции наблюдателя за деятельностью тайного общества, не входящего в действительные члены его. Понимая необходимость переустройства российских государственных и общественных институтов, Штейнгейль, однако, считал, что для этого нужны не тайные общества: «Общества, но не тайные. Тайное все вредно»

(öèò. ïî: Зейфман 1985: 28).

Еще Н.М.Дружинин выдвинул версию о том, что В.И.Штейнгейль был скорее союзником тайного общества, нежели его участником, и что он был вовлечен в восстание случайно, «силою обстоятельств» (ñì.: Дружинин 1985). Многое становится ясным, если проследить за жизненным путем Штейнгейля. Мы не будем описывать подробности этого пути, напомним лишь, что в 1810 г. он женился на дочери директора Кяхтинской таможни Пелагее Вонифатьевой. По-видимому, он смог понравиться деспотичному старику, фактическому хозяину целого края (вся русско-китайская торговля с давних пор велась исключительно через Кяхту). Однако будущее супругов оказалось совсем не таким, как это представлялось Штейнгейлю: неприятности по службе, отставка «для определения по статским делам», безответные записки к высшему начальству, проекты, «всеподданнейшие письма» царю — жестоко ударили по немолодому уже Штейнгейлю. Талантливый администратор, человек, способный при определенных обстоятельствах проявить себя в качестве государственного деятеля, Штейнгейль остро чувствовал свою невостребованность. Кроме того, большую семью Штейнгейля преследовали материальные трудности, и он вынужден был заниматься тем, что считал делом случайным, ниже своих способностей. Интересен в этом отношении отрывок из одного письма Штейнгейля: «Политические новости самые неприятные для того, кто русскую славу считает

408

«Я не хочу делить ни с кем своих несчастий»...

не за пустой идеал. Но я нынче стараюсь знать только то, что ближе относится к моему собственному владению, состоящему из жены и пятерых детей. Прочее — фантасмагория!» (Штейнгейль 1985: 202).

 1824 г. Штейнгейлю — уже 41 год, после знакомства с Рылеевым ему поступает предложение вступить в общество, «образованное с целью действовать против злоупотреблений и невежества». Штейнгейль соглашается, но без особого воодушевления. Возможно, что в заговорщиках он увидел тех, через кого он был бы способен реализовать себя, осуществить свои замыслы, «честолюбивые планы»? «Ни мыслями, ни чувствами, — признавался Штейнгейль царю, — не участвовал в революционных замыслах; и мог ли участвовать, имея кучу детей!» (Штейнгейль 1985: 135).

Неудача выступления декабристов и последовавшее за этим суровое осуждение разрушили не только уже сложившуюся, но и только предполагавшуюся семейную жизнь некоторых участников движения. Так, были обручены и имели невест: В.К.Кюхельбеккер, Н.А.Крюков, П.А.Муханов, Н.А.Панов. Трагическуюая историюя Дмитрия Грохольского, участвовавшего в выступлении Черниговского полка, описал декабрист И.И.Горбачевский:

«îí (Грохольский — П.М.) познакомился с одной благородной девицею

(вдовою чиновника, Ксенией Громыковой — П.М.), но любил ее и был любим взаимно. Родители сей девицы согласились на их брак, Грохольский был уже обручен и ожидал только перемены своей участи, чтобы назвать ее своею, но восстание С.Муравьева разрушило счастье двух любовников» (Горбачевский 1963: 104).

Узнав об аресте, невеста приехала в Белую Церковь и просила начальство о разрешении видеться с Грохольским. Грохольского приговорили к наказанию шпицрутенами. Муче- ния несчастного во время экзекуции, на которой присутствовала невеста, произвели на нее ужасное впечатление. Она впала в беспамятство и в тот же вечер умерла в страданиях (Горба- чевский 1963: 104–105).

Кто знает, как бы сложилась их судьба, случись восстание позже или свадьба раньше? Стал бы П.Г.Каховский наносить смертельный удар М.А.Милорадовичу и полковнику Н.К.Стюр-

409

П.И.Макарь

леру, изъявлять согласие посягнуть на жизнь Николая I, если бы бедность не «помешало ему жениться на любимой девушке Софье Салтыковой, которая отвечала ему горячей взаимностью» (Íå÷- êèíà 1955 II: 28)? «Ê ëåòó 1821 ã., — отмечала М.В.Нечкина, —

относится намерение Пестеля вступить в брак с Изабеллой Витт <…> дочерью начальника Южных военных поселении графа И.О. Витта <…> Однако проект брака разрушился и едва ли не более всего получением долгожданного командования полком» (Нечкина 1955 I:

354). Командование полком было необходимо П.И.Пестелю в связи с планами «военной революции», и Пестель, в данном случае, видимо, предпочел продолжение активной политиче- ской деятельности члена тайного общества, его руководителя. А как бы сложилась жизнь М.С.Лунина, если бы, по версии М.М.Сафонова, не «выстрел ниже пояса», «та роковая беда, которая изменила весь личностный строй Михаила Лунина и обрекла его на безбрачие, религиозный мистицизм, одиночество и яркую политическую бескомпромиссность» (Сафонов 1997: 62)?

Мы хотели бы привести нетипичную и несколько отлича- ющуюся от описанных нами случаев историю, решив вклю- чить ее в данную работу, так как и здесь проявился так называемый «личностный фактор», повлиявший на политическую деятельность одного из декабристов. Полковник А.М.Булатов, избранный на совещаниях на кануне восстания одним из руководителей выступления 14 декабря, потерял жену и после этого вступил в Северное общество незадолго до восстания. М.В.Довнар-Запольский так описал Булатова:

«храбрый солдат, пропитанный военною дисциплиною. Этот человек без образования, далекий от всякой политики, не разбиравшийся в либеральных идеях <…> Для Булатова было ясно одно, что загдоговор может послужить для пользы отечества <…> Несмотря на непонимание, в чем будет польза отечества, Булатов, однако, согласился действовать потому, что он “горел” к пользе отечества, и можно найти причину, которая подсказывала его простому солдатскому уму необходимость действовать» (Довнар-Запольский 1906: XLI).

Характеристика Булатова, данная известным историком, в целом справедлива. Не разбираясь в пружинах заговора, Бу-

410