Политические традиции России

Политические традиции России

Изучение российского политического процесса нельзя начинать ни с Октябрьской революции, ни с XIX столетия, ни со времен Петра I. В истории всех государств преемственность пересиливает новшества, и самые радикальные цели при их осуществлении на практике должны уживаться с унаследованной средой, включая и старые идеи.

Как и много веков назад, опять на устах у политиков вопрос: "Местная или центральная власть?" Отсталость России, сделавшая ее сильно уязвимой для революции, во многом объясняется условиями неограниченного самодержавия и подавления местной, личной инициативы. И корни этого уходят в Киевскую Русь, когда великие князья водили вниз по Днепру караваны торговых судов в Византию. Правителям, мечтавшим централизовать государственную власть, всякая независимая деятельность представлялась опасной. Процесс создания единого государства шел сложными путями, говоря словами Η. М. Карамзина, через "бесчисленные драки Княжества", междоусобную борьбу.

Во второй половине X – первой половине XI в. государственность на Восточно-Европейской равнине, несколько раз перед этим сметаемая волнами азиатских кочевников, сумела выстоять против Степи. Иван III успешно проводил во второй половине XV в. политику укрепления государственной власти, собирания национальной территории вокруг Москвы. С созданием единого русского государства формировался центральный и местный аппарат власти, параллельно оформлялись права сословно-представительных учреждений. Центральная государственная власть того времени была не в состоянии доходить до каждой отдельной личности; исполняя свои функции, она опиралась на общины крестьян, горожан, дворянские землячества, церковные корпорации. В мировой истории XV столетие знаменует конец Средневековья и начало Нового времени.

Три катастрофы пришлось пройти за долгие века русскому народу. Под катастрофой мы понимаем крах единства, интеграции общества, его распад, которому сопутствуют ожесточенное столкновение как целого, так и составляющих его частей, неспособность государства сдержать нарастающую дезорганизацию социально-политической жизни. Катастрофа происходит тогда, когда власти не удается сохранить основы собственного существования. Первая большая катастрофа – гибель Киевской Руси – случилась при переходе древнерусского государства от вечевого, соборного идеала к авторитарному идеалу. В результате удельная Русь распалась. Если древнерусская государственность строилась на основе веча, своего рода собора, то новая русская государственность авторитарного типа – на базе удельной вотчины, самостоятельного и обособленного княжества. Только в XIV столетии Иван I приступил к собиранию земель под властью Москвы. Страна превращалась в один громадный удел. Тем не менее и в XV, и в первой половине XVI в. оставался незыблемым принцип совместного управления первого лица и "князей и бояр". Боярская дума принимала все важные решения по правилу: "Царь указал, а бояре приговорили".

На протяжении XVI–XVIII вв. не поощрялась местная и личная инициатива. Решительным образом искоренял самостоятельность во взглядах и действиях аристократов Иван IV. Среди крестьян удушение инициативы стало следствием роста их зависимости от помещиков и практики передела земли "миром". Даже те, кто уходил в город, зачастую вступали в артели, где труд и оплата были общими. Бюрократический аппарат по мере своего развития также стремился сдерживать местную инициативу и запрещать всякую деятельность, которая казалась слишком независимой. В то же время Иван Грозный признавал, что дума является необходимым посредником между ним и народом, и даже ему не удалось избежать резкого конфликта между консервативной организацией и своим желанием сделать ее более управляемой на путях усиления авторитаризма. Ведь каждый боярин тяготел прежде всего к местным интересам, поэтому развивалось местничество. Бояре XVII в. говорили: "За места наши отцы помирали".

Как же сходны те далекие ситуации с ситуациями нашего времени! Народные депутаты, отстаивая интересы своих регионов, проявляют в парламентских схватках такую энергию и стойкость, каких у них иногда не хватает для защиты интересов общей государственности. Урок истории не идет впрок.

Вторую катастрофу – Великую смуту – России пришлось пережить на рубеже XVI–XVII вв. После смерти Ивана Грозного слабое правление царя Федора (конец XVI в.) сопровождалось серией грозных бунтов. Народные массы, находившиеся во власти частных, локальных интересов, нанесли жестокие удары обществу и государственности. Между приближенными царя происходили столкновения.

Предотвратить крушение государства пытался способный и гибкий правитель Борис Годунов (1598–1605). Он многое сделал, чтобы оттеснить бояр, укрепить единовластие и обрести поддержку народа. Царь старался смягчить мощный натиск сепаратизма, несколько облегчил фискальные тяготы, усилил борьбу с произволом, пытаясь обеспечить правосудие и защиту неимущих. Но на страну обрушился невиданный голод. Будто по наваждению, царская помощь голодающему населению не встретила сочувствия. В народной среде ходили слухи о приходе другого, "природного царя". Ложные обвинения в адрес Бориса обрели реальные очертания в самозванцах, авантюристах. Царь оказался практически бессильным перед разрушительной стихией массового сознания, активизацией локальных антигосударственных тенденций.

Всеобщая безответственность, разрушительные восстания и бунты привели к развалу общества и Московского государства. Бедствия Смутного времени не поддаются описанию. Треть населения погибла в Смуте и от голода. Государство пало вследствие массового возмущения (восстание И. Болотникова (1606–1607), бунты местничества), превращения власти в глазах народа в воплощение зла.

В 1917 г. произошла третья катастрофа. Отчаяние россиян, вызванное ужасами Первой мировой войны, психологически компенсировалось безумными надеждами на возвращение "золотого века». Десятилетия спустя стало ясно, что так называемое освобождение народа от гнета не создало самоуправляемого общества.

Знаменательным событием для России в 1917 г. явилась Февральская демократическая революция. Одни считали ее неспетой "лебединой песней" демократии, задушенной в зародыше большевиками, другие – лишь предвестником Октября, не имеющим шансов на развитие. Но Февральская революция заслуживает пристального внимания хотя бы потому, что Россия снова переживает переходный период, закономерности которого так или иначе сходны. Представляется, что тогда была реальная возможность консолидации основных сил революции для решительного проведения реформ с опорой на большинство народа и в его интересах. Коалиционное правительство, поддерживаемое Советами, большинством партий, имело шанс ввести революционный процесс в конструктивное русло. Этому вряд ли могли помешать малочисленные радикальные группы анархистов и большевиков. Но Временное правительство показало неспособность выполнить задачи демократической революции, оно лавировало и теряло время, поэтому неизбежно подошло к моменту, когда встала дилемма: "или диктатура Корнилова, или диктатура большевиков". Раскол российского общества, как известно, закончился большевистской диктатурой. Лидер партии кадетов Π. Н. Милюков отмечал, что русская революция не была бы революцией, если бы она остановилась на первой стадии и не дошла до крайностей.

Можно согласиться с мнением, что революционная ситуация в марте – октябре 1917 г. во многом напоминает ход событий после августа 1991 г., когда был потерян темп преобразовательного движения и допущены серьезные просчеты. Этим воспользовались радикальные политические силы, оказывая давление на власть и раскачивая лодку государственности. Немало политиков жаждут любой ценой победить "врага", то ли в "красно-коричневом", то ли в "коммунистическом" обличье. На деле же враг – инакомыслие, борьба с которым уже вызвала призрак диктатуры и справа, и слева.

Как и в 1917 г., самую разрушительную работу выполняют силы, политизирующие народ, стравливающие одну его часть с другой по социальному, национальному либо идеологическому расчету. История вновь напоминает, что правительство гибнет, если не имеет собственной устойчивой социальной основы, не получает поддержки производителей и предпринимателей.

Революция 1917 г. приобрела в России насильственный характер. Ныне свержение тоталитарного режима вновь сопровождается разрушительными тенденциями.

Игнорирование трагического опыта большевизма и радикализма открывает возможность для новой катастрофы. Остается все же надеяться на здравый разум народа, который предотвратит переход России через опасный порог, а также на трудовую этику, развитие предприимчивости и предпринимательства.

Глубокий разрыв между государственной властью и народом представляется прочно утвердившейся преемственной чертой. Правда, она присуща не одной России, но в силу особенностей российской истории здесь произошло ее укоренение. Русские князья использовали даже ханов для полного подавления народного самоуправления. Это привело к тому, что интересы правителей все больше отдалялись от интересов народа. В России не было эквивалента средневековой западной идеи о том, что король подчиняется закону, а также опыта ограниченного правления, складывавшегося в Англии со времен Великой хартии вольностей. При поддержке церкви и с помощью идеологии самодержавного правления московские правители возвысились как над народом, так и над аристократами. Падение Византийской империи, женитьба Ивана III на византийской принцессе, идея о Москве как третьем Риме (а четвертого Рима не бывать), использование титула "царь", покорение волжских ханств способствовали усилению самодержавия. Эта тенденция достигла своей кульминации в личности Ивана Грозного. В последующий период соперничество бояр и конфликты между аристократами стимулировали упрочение самодержавия. Россия заимствовала византийскую идею о сотрудничестве церкви и государства, что привело к подчинению церкви государству.

России не коснулось великое соперничество между империей и папской властью, во многом способствовавшее развитию политического процесса на Западе, где появились теории общественного договора, народного суверенитета, прав личности. Напротив, в России эти доктрины, особенно после Великой французской революции, рассматривались всеми, за исключением радикалов, как опасная западная ересь. Несмотря на многочисленные попытки – от царя Алексея Михайловича до Александра II, здесь так и не удалось установить власть закона. Такие важнейшие элементы, как разделение властей и независимость судебной власти, оказались несовместимы с самодержавием.

Глубокие корни имело на Руси слияние суда с управлением. Князь и его посадники были одновременно судьями. По мере создания централизованного государства судебная власть переходила к царю, боярской Думе и приказам, а на местах – к наместникам и волостным. Существовали судьи "с докладом" и "без доклада". Решения первых утверждались государем, решения вторых могли быть обжалованы. Суд всегда был источником дохода для правительства. Кто знает, быть может, с тех времен идет традиция продажного суда, сохраняющаяся поныне? Вот выдержки из расходных книг земских старост, через которых шли деньги на кормление воевод: "1 сентября несено воеводе: пирог в 5 алтын, налимов на 26 алтын... Воевода для Нового года позвал обедать, за эту часть надобно заплатить, и староста несет ему в бумажке 4 алтына, боярыне его 3 алтына 2 деньги, сыну его 8 денег, боярским боярыням 8 денег. И так на другой, на третий, четвертый день".

Судебная власть в России на протяжении столетий не была выделена из иных властей. Только судебная реформа 1864 г. дала России самостоятельное правосудие, отделила суд от администрации. Однако в силу загадочной особенности нашего политического процесса вслед за реформой последовала контрреформа. Главный удар по правосудию нанес Октябрь 1917 г. Дореволюционные суды были ликвидированы, поскольку большевики не признавали "буржуазных предрассудков" независимости судей. Они ввели местный суд – тройку из судьи и заседателей, избираемых Советом. Ревтрибуналы вершили массовые казни без суда, в административном порядке. В 1922 г. была осуществлена широкомасштабная акция: высылка за рубеж всех представителей свободомыслящей интеллигенции. Далее сегодня в России не приходится говорить о судебной власти, поэтому в народном сознании до сих пор живет такое представление о правосудии: "С сильным не борись, с богатым не судись", "Закон – что дышло: куда повернул, туда и вышло", "От тюрьмы да от сумы не зарекайся". При таком уровне правовой культуры очень сложно провести необходимую судебную реформу.

И все же можно предположить, что в будущем россияне не будут задумываться об устройстве власти и всей государственной машины, ибо право и закон станут естественной средой их обитания, подобно тому, как люди не замечают воздуха, которым дышат.

Но Россия смотрит вперед, и среди политиков появилась новая склонность, которая становится их характерной чертой, – склонность к реформации и модернизации жизни при условии, что россияне воспримут мудрый совет: "Тот, кто хочет достигнуть вершины горы, должен подниматься не прыжками, а шаг за шагом".