conflictsxxi-2015

возрождению прежних норм, институтов, порядков времен расцвета и могущества. И, наконец, архаизация на Ближнем Востоке была ответом и на «арабские трансформации», на межгосударственные противоречия, внешнее вмешательство, застарелые конфликты.

Ближний Восток вступил во второе десятилетие ХХI в. в состоянии раздробленности и общей нестабильности. Межэтнические, межконфессиональные, социальные разногласия, всегда существовавшие в арабском мире, неожиданно и стремительно вышли на первый план, необратимо нарушив привычный ход вещей. Так, разочарование в светских националистических режимах, ко- гда-то соответствовавших общественным ожиданиям и выполнивших задачу по укреплению государства в постколониальную эпоху, но затем утративших идейную и политическую привлекательность, обеспечило поиск альтернативы в политическом исламе, также оказавшемся неспособным предложить рецепты общественного переустройства.

Последствия рухнувшего социального контракта между властями и населением, приведшие к нарастанию протестных настроений в арабских государствах, незавершенный и болезненный переход к обретению гражданского самосознания, который обозначился в процессе народных выступлений, кризис попыток установить исламское правление – все это в комплексе отражает общие для мирового развития проблемы, возможно, только в более острых и беспорядочных формах, соответствующих специфике организации арабского общества. В отсутствие гражданских институтов или при слабых институтах исчезновение идеологических ориентиров привело к выходу на авансцену представителей политического ислама, позиционировавших себя как силу, умеющую навести порядок.

Для феномена трансформаций в арабском мире очень сложно подобрать точное определение. Являлись ли происходившие процессы мятежами, смутой, порожденной недовольством отдельных социальных слоев, демонстрациями, переросшими в серьезное сопротивление власти, или все же революциями? Каковы причины столь мощных и синхронизированных по времени волнений в совершенно различных по уровню развития экономики, социальной сферы и политической культуры странах (от вестернизированного

171

Туниса до традиционных Йемена и Ливии), разумеется, если отбросить модные конспирологические теории? И наконец, что случилось с местными властителями, на протяжении десятилетий демонстрировавшими при опоре на силовые структуры умение полностью контролировать ситуацию? Разумеется, не все режимы рухнули относительно безболезненно. Политический хаос в Ливии, гражданская война в Сирии, острое противостояние в Йемене тоже являются последствиями арабских трансформаций. В богатых нефтедобывающих арабских странах недовольство «залили» деньгами, сразу сбив любые революционные настроения.

В переживших «весну» арабских государствах нет оснований говорить о смене общественно-политического строя (возможно, за исключением Туниса). «Только там можно говорить о революции, где изменение обретает черты нового начала, где насилие используется в целях учреждения совершенно иной формы правления, создания нового государства, где целью освобождения от угнетения является по меньшей мере установление свободы»1.

На самом деле даже либерализации общественной жизни в странах трансформации в целом не произошло. Более того, наиболее модернизированные слои населения были отброшены назад традиционными слоями, которым в Египте удалось реализовать свои чаяния, проголосовав за «Братьев-мусульман», а в Тунисе за «ан-Нахду» (позже в Тунисе все же удалось восстановить политический баланс, а в Египте к власти вернулись военные). В Ливии речь в принципе шла не о современной революции, а о другом типе противостояния – на племенной и региональной основе.

Разрушение или резкое ослабление институтов в ходе мятежей и смут дает толчок анархии, революционной необходимости, заменяющей суды и право. Причем, даже плохо работающие суды, в которых не найти справедливости и которые являются одним из мощных социальных раздражителей, все же являются порождением современной правовой системы. Приходящие им на смену формы судилищ – это откат к архаике, дань дремучему сознанию. Развал силовых структур, не желавших защищать прежний режим,

1 Арендт Х. О революции. М.: Европа, 2011. С. 40.

172

приводит к тому, что некому защищать женщин, над которыми издеваются озверевшие от безнаказанности маргиналы на Тахрир, а Каддафи доблестные повстанцы рвут в клочья, не оставляя ни малейшего шанса на судебное разбирательство (Саддама Хусейна, по крайней мере, отдали под суд).

Слом старых институтов не только открывает возможности для злоупотреблений, но и заставляет оппозицию предлагать такие ценности, которые сделают их действия в глазах традиционного общества понятными и приемлемыми, придадут им идейное обоснование. Поиск идейных альтернатив, как правило, идет в русле некой исконной народной традиции, тесно соприкасающейся с архаикой. Исконное нужно еще и потому, что его надо противопоставить западным чуждым ценностям. Поскольку политические ценности все же универсальны (хотя их интерпретация может быть различной1), то им противопоставляется нечто сугубо националь- но-традиционное. Найти его можно либо в консервативной сельской среде, не имеющей представления об очаровании основами чужой культуры, и/или в наиболее фундаменталистской интерпретации религиозных норм. «Главной причиной масштабности архаизации является большое отличие целей, форм, идеалов социальной революции от культурных идеалов общества. Предпосылкой, условием для развития процесса архаизации является степень ‘преодоленности’ самой архаики обществом. Если архаика в значительной мере сохранилась, то общественный возврат к ней в условиях кризиса социальной трансформации будет масштабным, что существенным образом затруднит прохождение трансформационных процессов, модернизацию»2.

1Российский политик и исследователь П. В. Стегний писал по этому поводу: «Принципы самоорганизации общества в форме демократии, очевидно, имеют тенденцию к универсализации. Но страны Запада пытаются продвигать ‘пакет’ собственных представлений о гражданских свободах, о правах человека, об этической модели поведения. Это порождает конфликтные ситуации, принимающие острые политические формы. Неолиберальный подход к гражданским свободам представляется мне наиболее опасным раздражителем, который может привести к коллизиям, как на Ближнем, так и на Среднем Востоке» // Вызовы безопасности в Центральной Азии. М.: ИМЭМО, 2013. С. 50.

2Ламажаа Ч. К. Архаизация общества в период социальных трансформаций //

Гуманитарные науки: теория и методология. 2011, № 3. С. 39.

173

Процессы, достигшие точки бифуркации в переживших Арабскую весну государствах, заставили обратить внимание на базовые противоречия арабских обществ и государств. Процесс консолидации отличающихся культурной пестротой обществ так и остался незавершенным. Наряду с модернизированными слоями, которые в силу включенности в современное образование и производство вышли за рамки сословных и этно-конфессиональных перегородок, существовало обширное поле традиционализма. Традиционное общество непосредственно соприкасается с разрушающим его обществом модерна, что объясняет его консерватизм, статичность, противодействие опасным для себя инновациям, закрепление местных общинных и религиозных идентичностей. Последние получают новый стимул для развития под влиянием все более обостряющейся социальной несправедливости. Говоря о Ближнем Востоке, Ричард Хаас, американский дипломат и председатель Совета по международным отношениям, отмечал, что там «конфессиональная и общинная идентичности будут более мощными, чем национальная»1. Возможно, это относится не ко всем арабским странам в равной мере, но именно в такой среде сохраняется, а в критические моменты масштабно воспроизводится архаика.

Обращение к мистике, отвержение рационального, подчинение авторитетам и создание кумиров справедливо считаются проявлениями архаичного сознания, но в современных условиях они реализуются в особых формах. В привычной для многих арабов интерпретации причины их неудач крылись либо в отсутствии помощи внешних сил, либо объяснялись теорией заговора. Например, можно вспомнить события «шестидневной войны» 1967 г., когда быстрый и унизительный разгром армий Египта и Сирии, оснащенных советским оружием, вызвал бурю негодования в этих странах, демонстраций с обвинениями СССР в том, что он не вмешался и не разгромил израильские вооруженные силы.

Воспроизведение прошлого и попытки подчинить ему настоящее не выходят, как правило, за рамки постмодернистских симу-

1 Haass R. The Unraveling. How to respond to a disordered world // Foreign Affairs, November-December 2014. URL: http://www.foreignaffairs.com/articles/142202/richard-n-haass/the-unraveling.

174

лякров. Всадники на верблюдах, разгонявшие демонстрантов на атТахрир в Египте (местный «антимайдан»), позирующие перед камерой джихадисты в черном, обезглавливающие свои жертвы, оскорбленные в чувствах толпы громил где-нибудь в Пакистане, никогда даже не видевшие оскорбивший их предмет – все это, обращенное к широчайшей аудитории, вызывает ощущение театра, игры, и трудно поверить, что этот ужас творится в реальном времени.

Источники архаизации и ее влияние на общество и политику могут выглядеть двояко. С одной стороны, архаизация может стать результатом общественного запроса снизу, который даже авторитарные режимы не в силах игнорировать. О механике воздействия мифов на политические решения писал российский ученый А. С. Ахиезер: «Мифы (в отличие от научных истин, которые нередко возникают как дискомфортные, разрушающие привычные представления о мире) крайне слабо поддаются критике, слабо изменяются под ее влиянием... Волны активизации мифа могут, как лесной пожар, охватывать значительные массы людей, побуждая все общество рваться к безумным, но освященным традициями решениям»1.

Поступающие сигналы о доминирующих общественных настроениях могут вынуждать власти предпринимать разрушительные действия, продиктованные не здравым смыслом, а некими воображаемыми ценностями и далекими от реальности представлениями, формирующими запросы населения. Тяга к величию, признанию, этнический или конфессиональный эгоцентризм могут быть транслированы в политику, стать источниками конфликтов, выдвигая своих лидеров и героев. Неутихающие гражданские войны и столкновения (Сирия, Ирак, Ливан, Ливия, Йемен) имеют в комплексе породивших их причин архаичные элементы межэтнического, конфессионального (шииты–сунниты) и племенного противостояния. Эти разногласия, нередко прикрывающие весьма циничную борьбу за влияние и ресурсы, добавляют в конфликт ценностное измерение, исключающее компромиссы. Ценности отодви-

1 Ахиезер А. С. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современность, 2001, № 2. С. 93–94.

175

гают на второй план интересы и делают конфликт особенно сложным для разрешения.

С другой стороны, архаизация может быть средством манипулирования обществом со стороны властных элит, инструментом политтехнологий. В условиях социально-политической неопределенности она становится своеобразным средством политикоуправленческого воздействия. Архаизация проявляется через политику, идеологию и культуру и продуцируется в массовом политическом сознании в результате целенаправленного манипулятивного воздействия властвующего субъекта (политической элиты, доминирующей социальной группы)1. В Марокко, например, король, королевский двор и администрация достаточно модернизированы. В 2010 г. была создана продворцовая партия «Традиционализм и развитие», название которой подчеркивает присущий политической системе дуализм2. Во главе поставлен был, что тоже символично, сахрауль – один из шейхов сахарских племен (т.е. той тер-

1Исаков А. Л., Ермоленко В. В. Моделирование архаизации политического процесса как методологическая проблема социально-гуманитарного знания. URL: http://pandia.org/text/78/614/76446.php.

2«Современность представлена в политической жизни королевства понятиями, вдохновленными европейским опытом, – национальным государством, конституционной монархией и сравнительно развитой для арабского мира системой политических партий, возникших еще в 1930-х годах. Традиционный же фундамент марокканской политики, заложенный султанами–Алауитами, начиная с XVII в., основан на понятиях исламского законодательства и лояльности мусульманской общины королю, потомку Пророка. Частичное совпадение и перекрытие религиозного и политического полей в общественной жизни Марокко заложено и в традиционной политической культуре ‘махзена’. Это слово (араб. букв.– хранилище) с XII-XIII вв. служило в странах Магриба общим наименованием для государства и его институтов. Но оно же обозначало и другое, более нюансированное понятие, применяемое и в современном политическом словаре, – искусство косвенного управления межплеменными и любыми другими конфликтами путем заключения союзов, третейского посредничества и сложной дипломатической игры. В политической традиции Марокко монарх и его двор всегда отстаивали свой приоритет в распоряжении исламом как средством политической мобилизации» // Орлов В. В. Марокко: монархия и ислам в условиях многопартийности. URL: http://www.promreview.net/moskva/marokko-monarkhiya-i-islam-v-usloviyakh- mnogopartiinosti.

176

ритории Западной Сахары, где в наиболее нетронутом виде сохранилась племенная структура).

Народ частью живет в традиционализме (это городские слои), сохраняя древние верования и представления. Нередко горожанин во втором-третьем поколении продолжает жить в мире джиннов. Остальная неурбанизированная часть населения – горцы, крестьяне и кочевники составляют архаичное общество, которое живет в более древних пластах культуры и социальных отношений, чем традиционное. Государство умышленно культивирует в сознании подданных архаичные образы/комплексы: славное прошлое, этноконфессиональная идентичность, племенная солидарность. Суфийские братства находятся на грани архаики и традиционализма. Молодежь абсолютно уверена, что шейх источает благодать Божию.

Порой оба эти направления «вызывания духов прошлого» (общественное и властное) смыкаются, и понять, что явилось первичным, крайне сложно. Например, в Египте после переворота ас-Сиси и избрания его президентом наметилось возрождение насеризма. Принцип тот же – поиск опоры в прошлом, хотя, конечно, время правления Насера не имеет отношения к архаике. Для общества Насер персонифицирует тот период египетской истории, когда ОАР была признанным лидером арабского мира, когда лозунги арабского единства ковались в Каире, когда президент был символом национальной независимости, а египтяне гордились своей страной. Однако конструкт неонасеризма отвечает также интересам власти. Обращение к Насеру дает дополнительную легитимность ас-Сиси, не располагающему в отличие от второго президента Египта такой же массовой и безоговорочной народной поддержкой. (Достаточно вспомнить заявление Насера об отставке после разгрома в «шестидневной войне» 1967 г. и рыдающие толпы на улицах Каира, кричащие о своей верности вождю.)

Существует, возможно, и более приземленная версия поворота к образам прошлого. Насер беспощадно боролся с «Братьямимусульманами», и ас-Сиси сейчас сделает то же самое, но в другой политической обстановке, после триумфальной победы «Братьевмусульман» на свободных выборах. Они тогда завоевали поддержку традиционного большинства, и после контрпереворота число их симпатизантов вряд ли серьезно уменьшилось. Просто они напуга-

177

ны, некоторые ушли в тень, но ждут своего часа. ас-Сиси, преследующий «Братьев», в таком контексте просто повторяет шаги великого предшественника, а, значит, не совершает ничего противоестественного. И наконец, насеризм олицетворял светский режим (при той условной светскости арабского мира, о которой будет сказано ниже), и здесь у ас-Сиси найдется много сторонников, ощутивших на себе особенности правления исламистов.

Современное традиционное общество

Возрождение архаики более активно происходит в традиционных обществах, и, соответственно, там ее влияние на внутреннюю политику и внешнеполитический курс ощущается более определенно. В соответствии с принятыми дефинициями, традиционное общество – это общество с доминирующим аграрным укладом, свойственными ему способами социальной регуляции и защиты и обеспечивающими эту регуляцию институтами. Поведение индивидуумов в нем строго регламентировано традиционными нормами поведения и этики. Оно подчинено групповому интересу – семья, клан, племя, община. Такое общество отвергает нововведения, опасаясь нарушения давно существующих и в принципе работающих балансов.

В жизни традиционного общества основополагающую роль играет именно традиция. Однако поскольку она присутствует в жизни любого общества, ряд авторов разделяют понятие традиции и традиционализма. Казахстанский специалист Ж. Б. Абылхожин, делая упор на различии этих терминов, писал: «Если под традицией понимают процесс преемственности и унаследования в самых различных аспектах жизнедеятельности и идеологии – знаниях и модели мышления, ценностях и стандартах, идеях и культурных символах, социальных отношениях и институтах, то в традиционализме усматривают мировоззренчески оформленную реакцию на попытки выхода из статики, на любое движение, на изменения или перспективу перемен. И в этой идеологии апелляция к прошлому, т.е. традиции, выступает единственным аргументом, альфой и оме-

178

гой системы доказательности рациональности сохраняющегося порядка вещей»1.

Традиционные общества консервативны, и их консерватизм выступает в качестве системообразующего элемента, сплачивающего и обеспечивающего функционирование этих обществ. Модернизированные социальные группы, национальная творческая и техническая интеллигенция тоже подвержены влиянию традиционализма, который воспринимается большинством как единственная надежная альтернатива распадающейся реальности.

Тесные и закрытые кланово-семейные связи, обеспечивавшие определенный социальный комфорт и возможность выживания, не могут не приходить в противоречие с задачами создания современных обществ, хотя эти процессы идут. В новой рыночной или псевдорыночной среде традиционное общество консервирует привычную систему ценностей. Накопленное богатство не реинвестируется, но, сообразуясь с общественными требованиями и представлениями, начинает косвенно перераспределяться между членами коллектива – дорогостоящие праздники, подарки и т.п. Проявления этого можно встретить и в постсоветской Центральной Азии. «Посредством демонстрации ‘мертвого капитала’ (двенадцатикрылые шатры и табуны аргамаков в прошлом или, как в современности, помпезные особняки и шикарные ‘бентли’ нуворишей) и расточительного транжирования (различные к месту и не к месту юбилейные кампании, дорогостоящие презентации ... при убогой экономике и нищенском уровне жизни) индивид или группа (государство) осуществляют как бы постоянную поверку своего места в ранговостатусной системе. … В традиционной ментальности расточительство богатств сопряжено с чувством благодати: ‘комплекс неполноценности’ сменяется осознанием повышения общественного имиджа и ‘попадания’ в ‘большую’ или ‘маленькую’, но якобы позитивную историю»2.

1Абылхожин Ж. Б. Мифовоспринимающее сознание и его суггесторы // Масанов Н. Э., Абылхожин Ж. Б., Ерофеева И. В. Научное знание и мифотворчество в современной историографии Казахстана. Алматы: Дайк-Пресс, 2007. С. 23–24.

2Там же. С. 22–23.

179

Статусные вопросы играют огромную роль в традиционном обществе. Бедные семьи будут выбиваться из сил, чтобы не ударить в грязь лицом при организации любых мероприятий – будь то свадьба или похороны. Полагают, что расточительство повышает собственную значимость и должно непременно вызывать уважение окружающих.

Политическая культура, определяющая основные и наиболее типичные правила политического поведения и взаимодействия власти, общества и его отдельных членов, несет в себе в государствах Ближнего Востока черты традиционности и модерна. Эволюция режимов все же происходила в сторону их «гибридизации», когда наряду с авторитарной жесткой вертикалью существовали и элементы демократических институтов. Так, по мнению российского исследователя М. З. Ражбандинова, в Египте при правлении Мубарака «прилагались усилия по расширению рыночной либерализации и укреплению независимости судебной власти с целью привлечения зарубежных инвестиций. Были приняты законы по укреплению гражданских институтов, расширена свобода СМИ, предоставлены дополнительные места в парламенте для оппозиционных партий, амнистированы ряд политических заключенных с расчетом на то, что эти шаги придадут режиму дополнительную легитимность в глазах населения и на международной арене»1.

Одновременно сохранялись такие традиционные элементы как укоренившиеся представления об иерархичности общества, наличие групп солидарности в качестве системного фактора, адаптационный характер политической модернизации, высокий уровень религиозности. Все вышеперечисленные факторы воздействуют на политический процесс, и все же о влиянии на него специфической стратификации общества следует сказать особо.

Большое значение имеют группы, с которыми непосредственно связан жизненный путь человека, которые сопровождают и поддерживают его на этом пути. Среди них семья, племя, кланы, землячества и т.п. В этих группах возникают взаимовыручка, поддержка, лояльность. В комплексе создается сложная система вза-

1 Ражбадинов М. З. Анатомия египетской революции – 2011: Египет накануне и после политического кризиса в январе-феврале 2011 г. М.: ИВ РАН, 2013. С. 76.

180