Глава 3. События и люди Казахской степи...

163

источников может должным образом выполнять только в том случае, если, во-первых, точно доказана подлинность происхож­дения фольклорного материала именно как устного произведения народной памяти, а не творческой фантазии какого-нибудь идейно ангажированного нашего современника, неплохо ориентирующегося на основе школьных и вузовских учебников по истории Казахстана в «ключевых» событиях далекого прошлого. И, во-вторых, при ус­ловии привлечения к исследовательской работе не одного-двух на­родных преданий об определенном событии, которые происходят из одного только кланового подразделения казахского общества или одной единственной местности, а широкого круга таких источ­ников, записанных собирателями устного народного творчества в самых разных историко-географических ареалах Казахской степи и в разные исторические периоды времени.

Между тем в подавляющем большинстве новейших публика­ций по истории казахско-джунгарских отношений первой поло­вины XVIII в. и тесно связанной с ней тематике фольклорные материалы выступают в качестве основных, а то и единственных источников необходимой исторической информации, избиратель­но используемых для реконструкции отдельных сражений между двумя кочевыми народами и общественно-политических событий современного им прошлого. Причем авторы этих работ за редким исключением нигде не указывают ни имена своих информаторов, ни время письменной фиксации изученных фольклорных памят­ников, что резко отличает подобный некорректный стиль приоб­ретения нужных фактических знаний об интересующих аспектах национальной истории от общепринятых в науке методов работы с историческими источниками. Наиболее наглядно данная тенден­ция отразилась в серии новейших статей и специальных разде­лах обобщающих изданий, посвященных Булантинской (1727 г.), Аныракайской (1730 г.) и некоторым другим сраженям казахе-ко-джунгарской войны 1723—1730 гг., в описании которых явно доминирует мифологическое восприятие достоточно сложной для научного познания и трудно поддающейся реставрации реальной исторической картины этих событий [29].

Следует особо отметить, что источниковедческое изучение и научно-практическое использование фольклорного жанра истори­ческой информации до сих пор носит в историографии Казахстана

бессистемный и малопродуктивный характер, и в этом отноше­нии работы современных профессиональных историков мало чем отличаются от исторических сочинений дилетанствующих писак-мифотворцев. Большинство авторов различных исследований по истории Казахстана XVIII — середины XIX в. практически не владеют методикой компаративного системно-структурного анали­за народных преданий, полностью заимствуют приведенные в них исторические версии без всякой внешней и внутренней критики их содержания и установления степени достоверности содержащихся в них фактических сведений на основе сопоставления последних со свидетельствами аутентичных документальных источников и данных так называемого «внеисточникового знания» (т. е. эмпи­рических фактов из смежных и естественных наук). В то же время в казахстанской историографии почти отсутствуют подготовленные на современном научном уровне с необходимым информацион­но-справочным аппаратом археографические издания фольклорно-исторических памятников. В результате всего этого практическое использование фольклорных источников в ходе интеллектуальной реконструкции различных аспектов военной и социально-поли­тической истории казахского общества осуществляется большей частью не на профессиональном, а на дилетантском уровне, что косвенно способствует формированию к этой группе источников неоправданно пренебрежительного отношения со стороны многих профессиональных казахстанских и зарубежных историков.

Пытаясь наполнить конкретным историческим содержанием априорно сконструированную микроидеологическую схему прошло­го и сделать ее максимально убедительной для интеллектуальной общественности своего времени, творцы исторической мифологии во всех странах Старого и Нового света с давних пор неизбежно сталкивались с проблемой дефицита необходимых фактов и источ­ников, которые бы не противоречили их концепции. Поэтому они обычно были вынуждены прибегать не только к определенным манипуляциям с историческими фактами, но и к созданию либо практическому использованию уже созданных своими единомыш­ленниками подложных источников.

В России историографическая традиция сознательного созда­ния фальсифицированных источников берет начало, по мнению специалистов, приблизительно с конца XVII века [30]. В Доре-

164

Научное знание и мифотворчество...