Глава 3. События и люди Казахской степи...

179

дастана, заметно перекликается с аналогичной версией во многих постсоветских историко-публицистических статьях и учебных посо­биях по истории Казахстана, которые впервые начали появляться в казахстанской печати в 1990-е годы. Так, почти одновременно с изданием «Отрывка из дастана Елим-ай» в Казахстане вышли в свет отдельные работы, в которых утверждалось, что Россия специально натравливала джунгар на казахов, вооружая их огне­стрельным и даже артиллерийским оружием, а затем, «воспользо­вавшись трудным положением казахов, проводила политику глу­бокого проникновения в казахскую степь с целью установить там свое господство» [58].

Известный писатель М. Магауин в последующие годы еще боль­ше развил эту априорную мысль, говоря о том, что «руководство производством оружия — лишь часть той огромной работы, кото­рую проводили пленные шведские и русские офицеры. Нет сомне­ния в том, что они проводили образцово-показательные занятия по военному искусству Европы нового времени, давали ценные советы в ходе сражений по поводу той или иной конкретной битвы. Тучи над казахами сгущались» [59]. Аналогичное по смыслу утверждение содержится и в «Альтернативной истории Казахстана» кандидата технических наук К. Даниярова, который пишет: «Накапливая силы на северных и западных границах Казахстана для продвижения в глубь территории по Уралу, Есилю (Ишиму) и Иртышу, Российская империя, наряду с этим организовывала вторжения джунгар на тер­риторию Казахского ханства с юга... В свою очередь она приступи­ла к вооружению и укреплению джунгар, для чего через Кузнецк (Кемеровская область) постоянно передавала им огнестрельное ору­жие и посылала к ним научных специалистов» [60].

Весьма примечательно, что подобную гротескную мистифика­цию рисуют в настоящее время не только специалисты в области технических наук, писатели и публицисты, но и некоторые авто­ры научно-популярных и учебных изданий. Ярким образчиком такого рода может служить описание исторических предпосылок казахско-джунгарской войны 1723—1730 гг. во втором томе че­тырехтомной. «Иллюстрированной истории Казахстана» (руково­дитель проекта — д. и. н. Б. Г. Аяган, автор-составитель — поэт О. Жанайдаров), изданном в 2005 году. В ней.полет историче­ской фантазии авторов настолько превзошел мифологические пас-

сажи их предшественников, что способен повергнуть в изумление даже самого изощренного мэтра в области мистификации военно-политической истории России XVIII века. «Существует версия по­явления Густава Рената в калмыцком войске, — говорится в этом издании. — Следуя доктрине Петра I о том, что «Русь должна произрастать Сибирью», — дорогу в которую прорубил беглый казак Ермак, российский генштаб разработал план, по которому было необходимо ослабить два степных народа, кочевых и воинс­твенных, лежащих у них на пути на Восток... По этому плану и был послан Иоганн Густав Ренат к калмыкам, причем с необхо­димым для первого времени вооружением и деньгами. В случае успешной миссии, т. е. победы калмыков над казахами, Ренату обещали свободу и вознаграждение» [61].

Главным источником для построения всех этих мифологических версий, включая рассматриваемый «Отрывок из дастана Елим-ай», послужил известный априорный тезис исследователя дореволюци­онной истории Казахстана 20-х гг. прошлого века М. Тынышпаева о том, что во время «Актабан шубырынды» «военному успеху калмыков способствовал сержант шведской артиллерии Иоганн Густав Ренат, попавший в русский плен в 1709 г. под Полтавой. ...Ренат пробыл у калмыков до 1733 году, научил их плавить же­лезную руду, лить пушки, снаряды, устроил даже типографию. В то время как калмыки под руководством Рената деятельно готовились к войне, исконные враги казахов, упоенные недавними победами Тауке-хана, забыли, видимо, о существовании опасного соседа и занялись обычными внутренними распрями, спорами и т. д.» [62]. При этом следует иметь в виду, что М. Тынышпаев, хорошо знавший казахские народные предания и современную ему востоковедческую литературу о казахах, тем не менее, никогда не работал в архивах вообще, а с документальными первоисточника­ми по истории русско-казахских и русско-джунгарских отношений в частности и поэтому не располагал достоверной исторической информацией ни о конкретных обстоятельствах пребывания шве­да И. Г. Рената в джунгарском плену, ни, тем более, о точных датах появления у ойратов новейших для того времени образцов огнестрельного оружия. Но ввиду того, что этот талантливый ка­захстанский исследователь в 1937 г. был репрессирован вместе с другими представителями алашской интеллигенции советским