2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

Ученые иремесленники

1.3. Ученые и ремесленники

Некоторые исследователи (например, Е. Zilsel) считают, что в XVI в. с развитием техники начала рушиться стена, которая со времен античности отделяла “свободные искусства” от “механичес­ ких”. Знание, социальное по характеру, зародилось поначалу среди специалистов (навигаторов, инженеров создателей фортификацион­ ных сооружений, техников — мастеров пушечного дела, землемеров, архитекторов, художников и др.) и лишь затем стало “свободным искусством”. Контакт, или, скорее, встреча знания научного и технического, ученого и ремесленника — факт научной революции. Но важна форма этого контакта. Были ли сами ремесленники инициаторами внедрения нового типа знания в среду тех, кто занимался “свободными искусствами”? Или общество — зарождаю­ щийся класс буржуазии — придало статус знания опыту специалис­ тов высшего разряда? Вряд ли правы те, кто считает, что они вполне прояснили вопрос, охарактеризовав как “буржуа” любого человека, занимающегося интеллектуальным трудом, которому выпало жить в период времени, отделяющий Уильма Оккама от Альберта Эйнш­ тейна. Поиски связи между теорией относительности Галилея, уче­ нием о вихрях Декарта или аксиомами движения Ньютона с соци­ альными условиями и техническим развитием итальянского, фран­ цузского или английского общества XVII в. малопродуктивны. Изо­ бретение пороха и появление пушки не могут объяснить рождения теории динамики; потребности навигации или реформы календаря не могут служить основанием семи аксиом астрономии Коперника. Революционное новаторство теорий Галилея или Ньютона нельзя напрямую связать с посещением Галилеем арсенала Венеции и деятельностью Ньютона на Монетном дворе Лондона” (Паоло Росси).

Здесь мы приближаемся к пониманию новой науки, в которой Галилей — типичный исследователь-практик и своего рода методо­ лог-теоретик. Это наука ремесленника и инженера, homo faber Возрождения, “господина природы”. На смену жизни созерцатель­ ной (vita contemplativa) приходит жизнь активная (vita activa). Этот тезис отстаивается, хотя и в очень разных смысловых контекстах, Л. Лабортонньером и Эдгаром Zilsel’em. Существует и противопо­ ложная точка зрения: “Наука не есть создание инженеров и ремес­ ленников”, достижение ученых Кеплера, Галилея, Декарта и других. Этот тезис выдвигается А. Койре: “Новая баллистика изобретена не рабочими или артиллеристами, а скорее вопреки им. И Галилей осваивал свою профессию не в арсеналах и не на строительных верфях Венеции. Напротив, он научил рабочих. Естественно, учение Галилея и Декарта было очень важно для инженерных работ и

решения технических задач; в результате оно произвело револю­ ционный переворот в технике; но своим созданием и развитием оно обязано теоретикам и философам, а не техникам и инженерам”. Подчеркнув роль ремесленников в формировании науки, Открытой для совершенствования (и потому прогрессивной) и труда поколе­ ний исследователей, “Zilsel уделил очень мало внимания тому факту, что сама идея утверждалась скорее как академическая” (А. Келлер). Во всяком случае, не техники арсенала открыли принцип инерции. Конечно, Галилей посещал арсенал, что ему “не раз помогло в ходе выяснения причин не только удивительных, но до поры скрытых и почти неожиданных”. Технические детали, наблюдения за ходом рабочего процесса в арсенале помогли теоретическим поискам Гали­ лея, но и ставили перед ним новые проблемы: Он пишет: “Иногда я испытывал растерянность и отчаяние, не в силах постичь какоелибо явление, оказавшееся очень далеким от всех моих представле­ ний”. Факт,, что две линзы, совмещенные определенным образом, приближают отдаленные предметы, был известен, но почемуполуча­ ется так, оптики понять не могли, не преуспел в этом и Галилей. Удалось это лишь Кеплеру: именно он понял законы функциониро­ вания линз. И не техники или рабочие, которые рыли колодцы, поняли, почему вода в насосах не поднималась выше 34 футов. Понадобился интеллект Торричелли, который сумел объяснить, что максимальная высота водяного столба в цилийдре 34 фута (10,36 м) связана с давлением атмосферы на поверхность колодца. А сколько навигаторов-практиков бились над объяснением природы приливов и отливов? И лишь Ньютон создал теорию Приливов (начало ей положено Кеплером; Галилей же дал явлению объяснение ошибоч­ ное).

Итак, мы познакомились с двумя противоположными точками зрения на факт сближения техники и науки, ремесленника и учено­ го, — явление, типичное для научной революции. Это сближение, даже можно сказать — слияние техники с познанием, составляет суть современной науки. Наука, базирующаяся на Эксперименте, требует для проверки теории проведения испытаний с применением ручного труда и инструментов — знания, соединенного с технологией. Науку создали ученые. Но развивается она благодаря технологической базе, машинам и инструментам, которые составили естественную основу испытаний и вскрыли новые глубокие и перспективные проблемы. Не техники арсенала подсказали Галилею законы динамики, так Же, как не животноводы дали в руки Дарвину теорию эволюции, хотя Дарвин не раз беседовал с животноводами, а Галилей посещал арсенал. И это не безразличный для нашйх размышлений факт. Техник — это тот, кто знает, что, и часто такЗке знает, как. Но лишь ученый знает, почему. Пример из наших дней: электрик знает

множество вещей о практике применения электрического тока и знает, как сделать электропроводку, но знает ли электрик, почему электрический ток действует именно так, а не иначе, знает ли что-либо о природе света?

1.4. Новая “форма знания” и новая “фигура ученого”

“Широкое поле для размышлений, — пишет Галилей в «Беседах о двух новых науках», — предоставляет наблюдательному уму прак­ тика в вашем знаменитом арсенале, господа венецианцы, и особенно в том, что касается механики; каждый инструмент и механизм постоянно используют разные мастера, среди которых... есть очень опытные и умнейшие люди” “Очень опытные и умнейшие люди” открывают “труды Брунеллески, Гиберти, Пьеро делла Франческа, Леонардо, Челлини, Ломаццо, Леона Баттиста Альберти, Филарете, Франческо ди Джорджо Мартини, книгу о военных машинах Валтурио да Римини (напечатанную впервые в 1472 г.), трактат Дюрера о фортификационных сооружениях (1527), «Пиротехнику» Бирингуччо (1540), труд по баллистике Никколо Тарталья (1537), трактаты по горной инженерии Георга Агриколы (1546 и 1556), «О различных искусных машинах» Агостино Рамелли (1588), трактаты по искусству навигации Уильяма Барлоу (1597) и Томаса Гарриота (1594), труд об отклонении магнитной стрелки бывшего моряка и конструктора компаса Роберта Нормана (1581)” (Паоло Росси). Наука утвержда­ ется с помощью экспериментов. Эти последние осуществляются на конкретном материале с помощью испытательных приборов, со­ зданных вручную с использованием инструментов. Эксперименталь­ ная наука — форма знания, отличная от религиозного, метафизичес­ кого, астрологического и магического, технического и ремеслен­ ного. Современная наука, какой она предстает к концу научной революции, больше не университетское знание, но она и не сводится к практике ремесленников. Объединив теорию с практикой, с одной стороны, она в союзе с действительностью делает достоянием обще­ ственности подконтрольным и объединяющим труд разных людей, с другой стороны, углубляет познания в “механических искусствах” (в качестве испытательного полигона для теорий и практического применения теорий) и придает им новый статус, уже не социальный, а эпистемологический. Очевидно, что зарождение, развитие и успехи

новой формы знания идут рука об руку с новой фигурой ученого, или мыслителя, и новыми институтами, предназначенными для проверки получаемого знания. “Чтобы стать «ученым», тогда не обязательно было знание латыни или математики, не требовалось и широкое знакомство с книгами или университетская кафедра. Публикация в

«Актах» академий и участие в научных обществах были доступны всем — профессорам, экспериментаторам, ремесленникам, любо­ пытствующим, дилетантам” (Паоло Росси). Сложный процесс раз­ вития науки часто осуществляется вне стен университетов, которые, по словам Росси, часто равнодушны к доктринам новой филосо­ фии — “механической” и “экспериментальной”. Наука распростра­ няется через книги, периодические издания, частные письма, дея­ тельность научных обществ, но не через университетские курсы. Обсерватории, лаборатории, музеи, мастерские, дискуссионные клубы зарождаются вне, а часто и вопреки университетам. И, одна­ ко, несмотря на этот разрыв, нельзя забывать о' том, что связывало научную революцию с прошлым. Речь идет об обращении к авторам и текстам, актуальным для новой культурной перспективы: Евклиду, Архимеду, Витрувию, Герону и др.

1.5. Узаконение научного инструментария и его использования

Тесная связь теории и практики, науки и техники порождает еще один очевидный феномен научной революции — быстрый рост и совершенствование инструментария (компаса, весов, механических часов, астролябий, печей и т. д.), типичного для предшествующих эпох: в XVII в. происходит “как бы неожиданно быстрая их модер­ низация” (Паоло Росси). В начале XVI в. весь инструментарий сводился к немногим предметам, связанным с астрономическими наблюдениями и топографическими открытиями, а в механике применялись рычаги и блоки. Теперь же, всего лишь за несколько десятилетий, появляются телескоп Галилея (1610); микроскоп Маль­ пиги (1660), Гука (1665) и ван Левенгука; циклоидальный маятник Гюйгенса (1673); в 1638 г. Кастелли дал описание воздушного тер­ мометра Галилея; в 1632 г. — водяного Жана Рея, и в 1666 г. Магалотги изобретает спиртовый термометр; в 1643 г. появляется баро­ метр Торричелли; в 1660 г. Роберт Бойль дает описание пневмати­ ческого насоса.

Но более интересно в истории идей не пустое перечисление инструментов (его можно продолжить), а то, что в ходе научной революции инструменты, предназначенные для опытов, становятся неотъемлемой частью научного знания. Не знание и рядом с ним — инструменты. Инструмент неразделен с теорий; он сам становится теорией. В рукописных заметках члена академии Чименто (Флорен­ ция) Винченцо Вивиани читаем: “Спросить у Гонфиа (искусный стеклодув), какая из жидкостей наиболее подходяща для жара, т. е. для получения высокой температуры среды”. Ниже мы узнаем о мужестве Галилея, которому удалось внедрить в науку, несмотря на

многочисленные препоны, приспособление “презренных механи­ ков” — подзорную трубу и использовать ее для научных целей, хотя вначале она служила целям практическим, в частности, военным. Ньютон во введении к первому изданию “Начал” восстает против различия между “рациональной механикой” и “механикой практи­ ческой”, которое проводилось “древними”.

Но углубимся немного в проблему инструментов и рассмотрим их роль в научной революции. Одна из наиболее важных задач, решаемых с помощью инструментов в период научной революции, по мнению ученых, — это усиление потенции и органов чувств. Галилей утверждает, что при использовании древних машин — ры­ чага и наклонной плоскости — “наибольшее удобство изо всех, которые нам предоставляют механические инструменты, — это уси­ ление мощности при перемещении... как, например, в работе мель­ ниц мы используем течение реки или силу лошади, чтобы достичь результата, невозможного даже при участии четырех или шести человек”. Инструмент здесь выступает как помощник мускулам. Так, Галилей пишет: “Прекрасная штука эта подзорная труба, ведь за­ манчиво видеть тело луны, удаленное от нас почти на шестьдесят земных полудиаметров, как если бы оно находилось всего на рас­ стоянии двух единиц той же меры”. Первое, что нужно сделать в отношении чувств, утверждает Гук, — это попытаться восполнить их слабость инструментами, т. е. добавить к естественным органам искусственные.

В других исследованиях — например, в работе А. Кромби — указывается, что некоторые “основанные на чувстве опыты” Галилея (как опыты по проверке закона гравитации) предполагают исполь­ зование инструментов не для простого усиления возможностей органов чувств, а в качестве действенного средства корреляции ве­ личин, существенно различных (негомогенных и, следовательно, не­ сопоставимых по канонам древней науки), — речь идет об отказе от старой пространственно-временнуй концепции (С. Д’Агостино).

Нельзя обойти молчанием тот факт, что использование оптичес­ ких инструментов, таких, как призма или тонкие металлические пластинки (например, в опытах Ньютона), позволяет характеризо­ вать их не только как вспомогательное средство для увеличения возможностей органов чувств, но и как способ устранить обман зрения: “Выразительный пример мы имеем в ньютоновском исполь­ зовании линзы для различения гомогенных (чистых) от негомоген­ ных цветов, спектральный (чистый) зеленый получается от сочета­ ния синего и желтого” (С. Д’Агостино). Проникая внутрь объектов (а не только обнаруживая большее количество объектов), инстру­ мент гарантирует большую объективность по сравнению с чувствами и их свидетельствами.

Но на этом дело не заканчивается. В важной полемике Ньютона и Гука по поводу теории цветов и функционирования призмы выявляется другой аспект теории инструментов (который в совре­ менной физике обретает первостепенное значение) — проблема инструмента — исказителя исследуемого объекта, в связи с чем возникает вопрос о возможности контроля. Гук оценил опыты Ньютона с призмой, отмечая их точность и изящество, но он отверг гипотезу о том, что белый цвет может иметь сложную природу, — во всяком случае, как единственно справедливую. Гук считал, что цвет не является исходной принадлежностью лучей. По его мнению, белый цвет — продукт движения частиц, проходящих через призму. А это означает, что рассеивание цветов — результат искажения, образуемого призмой. Теперь мы бы сказали, что “призма анализи­ рует, поскольку модулирует” (С. Д’Агостино).

Итак, в ходе научной революции инструменты вторгаются в науку; научная революция санкционирует существование научных ин­ струментов. Часть инструментов воспринимается как простые уси­ лители возможностей наших чувств. Но одновременно с этим воз­ никают другие проблемы: инструмента, противоположного чувст­ вам, и инструмента — исказителя исследуемого объекта. Эти две последние при дальнейшем развитии физики возникнут вновь.

2.НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ИМАГИКО-ГЕРМЕТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ

2.1.Присутствие и отторжение магико-герметической традиции

Из всего сказанного вовсе не следует, что в рассматриваемый период магия и наука противостояли друг другу. Современная наука — ее образ, представленный Галилеем и укрепленный Нью­ тоном, — результат научной революции, в ходе которой, по мере того, как набирает силу новая форма знания — современная наука, старая форма знания — а именно магия — постепенно отделяется и порицается как псевдонаука и ложное знание. Связь между неоплатоновской философией, герметизмом, каббалистической тради­ цией, магией, астрологией и алхимией, с одной стороны, и эмпири­ ческими теориями и новой идеей знания, которая прокладывает себе дорогу в этой культурной среде, с другой — связь, узлы которой развязываются медленно и с трудом. Идеи неоплатонизма лежат в основе революции в области астрономии, а магико-герметическая мысль оказала существенное влияние на выдающихся представите­

лей научной революции. Коперник был не только астрономом, но и занимался медициной, используя теорию влияния звезд. И невоз­ можно отделить Коперника-медика и астролога от Коперникаастронома, действовавшего как истинный ученый. Отстаивая цент­ ральное положение Солнца во вселенной, Коперник прибегает к авторитету Гермеса Трисмегиста, который называет Солнце “види­ мым Богом”. В свою очередь, Кеплер прекрасно знал “Corpus Hermeticum”; значительная часть его труда компилировала теорию эфемеридов. Женившись во второй раз, он не только прислушался к советам друзей, но и предварительно сверился со звездами. Его идея гармонии сфер пронизана неопифагорейским мистицизмом. В работе “Космографическая тайна” по поводу своего исследования “Числа, протяжения и периода сфер” он пишет: “Удивительная гармония — Солнца, неподвижных звезд и пространства, которые соответствуют Троице: Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа — воодушевила меня на эту попытку”. Учитель Кеплера, Тихо Браге, был убежден в том, что звезды оказывают влияние на ход вещей и на события человеческой жизни; как провозвестие мира и богатства он воспринимает появление новой звезды в 1572 г. Гороскопы Кеплера пользовались большой популярностью; Галилей также дол­ жен был составлять гороскопы для двора Медичи. Уильям Гарвей — ученый, открывший кровообращение, — во “Вступлении ”к своему большому труду “О движении сердца” с большим жаром опровергает идею существования духов, которые руководят деятельностью орга­ низма (“Обычно случается, что, когда глупые и невежественные люди не знают, как объяснить тот или иной факт, они туг же обращаются к духам, считая их причиной и творцами всего и выводя на сцену в заключение всех странных историй, как Deus ex machina у рифмоплетов”). Но в то же время, в подражание солярной концепции неоплатоновской и герметической традиции, пишет, что “сердце может... быть названо основой жизни и Солнцем микрокосма, подобно тому, как Солнце может быть названо сердцем мира”. Герметизм и алхимия получили отражение и в размышлениях Нью­ тона.

Итак, присутствие неоплатоновской и неопифагорейской тради­ ций, герметического мышления и магической традиции в процессе научной революции является неопровержимым фактом. В то время как некоторые из этих идей сыграли значительную роль в зарожде­ нии науки (вспомним о Боге-архитекторе в неоплатонизме; о роли природы в учении пифагорейцев; о неоплатоновском и герметичес­ ком культе Солнца; о кеплеровской идее гармонии сфер; о теории заразных болезней Фракасторо; о концепции человеческого тела как химической системы или о специфических особенностях болезней и соответствующих средствах лечения, отстаиваемых во врачебной

химии Парацельса, и т. д.), по мере развития научной революции в ее практическом и теоретическом аспектах единственная форма знания — современная наука — последовательно отторгает, крити­ кует и вытесняет магическое мышление. В то время как магическое мышление вращается в водовороте “темных загадок”, Кеплер стре­ мится “вывести на свет разума все сокрытое”. Неясность, считает он, — характерная черта рассуждений алхимиков, последователей Гермеса Трисмегиста и Парацельса, в то время как мысль матема­ тиков требует ясности. Против Парацельса выступает и Бойль. И хотя в обязанности Галилея входило составление гороскопов, в своих сочинениях он абсолютно чужд магического мышления. То же можно сказать и о Декарте. Резкие нападки на астрологию содержатся в труде Пьера Бейля (1647—1706) “Размышления о коме­ те” (1682). Он пишет: “Я утверждаю: предсказания, сделанные на основании движения комет, не опираясь ни на что, кроме астроло­ гии, чрезвычайно смешны. <...> Помня все, что я уже сказал по поводу свободы человека (и чего уже достаточно для решения нашей проблемы), как можно вообразить, будто комета является причиной войн, разразившихся год или два спустя после того, как она исчезла? Как это может быть, чтобы кометы явились причиной огромного количества событий, которые отмечаются в ходе долгой войны? Разве не известно, что перехват одного письма может разрушить весь план военной кампании? Что исполнение приказа на час позже, чем требуется, может разрушить с таким трудом выработанные проекты? Что смерть одного человека может изменить всю ситуацию и что иногда из-за какой-нибудь ерунды, случайности, проигрываются битвы, вслед за чем тянется целая цепь несчастий? Как можно считать, что частицы кометы, кружась в воздухе, порождают все эти явления?” Законы астрологии, по мнению Бейля, просто “жалки” Суровой была критика магического мышления и со стороны Бэкона. По Бэкону, “методы и приемы механических искусств, характер их развития создают модель новой культуры”. Наука возникла из индивидуальных вкладов в нее; присоединенные к интеллектуаль­ ному наследию человечества, они служат его успеху и процветанию. Поэтому Бэкон не осуждает “возвышенные” цели магии, астрологии и алхимии, но решительно отвергает идеал невоспроизводимого и, тем самым, недоступного опытному контролю знания как необосно­ ванного и нечеткого. Неконтролируемой гениальности Бэкон про­ тивопоставляет публичность знания; одинокому ученому — научное сообщество, которое действует в соответствии с общепринятыми правилами; нечеткости — ясность; поспешному синтезу — осторож­ ность и терпеливый контроль. “Этот образ науки и вытекающую из него этику разделяли основатели современной науки — Бойль и Ньютон, Декарт и Галилей, Гук и Борелли. Но логическая строгость,

общедоступность методов и результатов, стремление к ясности были далеко не очевидными ценностями и часто формировали альтерна­ тиву реальной культуре” (Паоло Росси).

2.2.Характеристики астрологии и магии

Вконтексте идей XVI в. сложно отделить одну научную дис­ циплину от любой другой. Нет четкой грани между комплексом научных дисциплин, с одной стороны, и умозрительными магикоастрологическими рассуждениями, с другой. Магия и медицина, алхимия и естественные науки и даже астрология и астрономия

взаимодействуют в тесном симбиозе. Исследовательская практика, в наши дни оцениваемая в теоретико-эпистемологическом плане как совершенно разная, переплеталась самым невероятным и запутанным образом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие ученые той эпохи свободно переходили от исследова­ ний, которые мы определяем как научные, к совершенно иному типу деятельности, по современным критериям — ненаучному (Ч. Вазоли). В период Возрождения, связывающий средние века с Новым временем, имеют большое хождение идеи, пришедшие из прошлого, берущие начало из неоплатонизма, Каббалы, герметизма, магии и астрологии. Современная историография рассматри­ вает эти идеи как неотъемлемую принадлежность периода научной революции, когда любая отрасль знания или совокупность теорий (в современном смысле слова) имела своего двойника в среде оккультных наук. Конечно, одним из наиболее важных итогов научной революции является постепенное (но в некотором смыс­ ле — неполное и неокончательное) вытеснение идей магии, герметизма и астрологии из научного обихода. Вопрос в другом: сформировалась ли бы современная наука, не пройдя этапа “унич­ тожения” результатов развития этих идей в средневековом обще­ стве? Ниже мы увидим, что революция в области астрономии получила свое философское обоснование в платонизме и неопла­ тонизме. А разве не была полезной и плодотворной для науки программа Парацельса, который рассматривал человеческое тело как химическую систему? Всегда ли ненаучные, “абсурдные” фан­ тазии и то, что “носится в воздухе”, представляют препятствие для развития науки? Существуют и такие ненаучные идеи, которые оказываются плодотворными для науки, положительно влияют на ее развитие. И хотя современная наука отличается четкостью и ясностью языка и поддается контролю, это не исключает того, что некоторые смутные идеи могли оказаться полезными при зарож­ дении ряда научных теорий. У этого смешения идей есть свои

заслуги, и наоборот, иногда ясность оказывается последним при­ бежищем тех, кому нечего сказать. “Укажите мне народ, у которого искусство врачевания на начальном этапе развития не связано С магией и колдовством, — пишет американский философ конца XIX в. Чарльз С. Пирс (Peirce), — и я вам скажу, что этот народ лишен каких-либо способностей к научному развитию”.

1). Зародившаяся у египтян и халдеев астрология была для людей XV и XVI вв. наукой, истинным знанием. С самой древности астрология и астрономия тесно связаны. Птолемей — автор не только знаменитого, пользовавшегося огромной популярностью трактата по астрономии “Альмагест ”, но и трактата по астрологии “Четверокнижие” (“Tetrabiblion”). Он был убежден, что “небо оказывает определенное влияние на все, что ни есть на Земле”. Тесная связь между астрологией и астрономией, берущая начало в античности, проходящая через средневековье, сохраняется и в период Гуманизма и Возрождения, а иногда и в более позднее время. Астролог — это тот, кто, наблюдая за звездами, составляет “эфемериды”, т. е. таблицы, в которых обозначено расположение планет день за днем. Опираясь на них астролог трактует “основы рождения”, т. е. определяет, какие звезды были наиболее близки к человеку в день, когда он родился, с тем, чтобы затем установить их положительное или отрицательное влияние на человека, соста­ вив его гороскоп. Заметим в скобках, что отсюда берет начало современный термин “влияние”. В XV и XVI вв. была популярна так называемая судебная астрология, т. е. астрология, которая по звездам судила-рядила людей и события. Астролог по соединениям звезд определял здоровье и судьбу людей, а также погоду, народные волнения, судьбу правителей, политические и религиозные собы­ тия, будущие войны. Не было правителя или другого важного лица, которое не имело бы при дворе собственного астролога. Позже к астрологии присоединяются другие искусства предсказания, на­ пример, физиогномика. Цицерон в трактате “О Судьбе” (V, 10) говорит о физиогномисте Зопире, который мог определять характер человека путем обследования его тела, и особенно глаз, лба и лица. В эпоху Возрождения это искусство получило широкое распро­ странение и применялось с большим успехом. В 1580 г. Джован Баттиста делла Порта опубликовал книгу “О человеческой физио­ гномике”. Физиогномика процветала вплоть до XVIII в. (вспомним о Лафатере), ее следы можно обнаружить и в наши дни. Другие формы предсказания, также получившие значительное распростра­ нение, — хиромантия (предсказание будущего человека по линиям его руки) и метопоскопия (угадывание будущего по морщинам ца лбу).