учебный год 2023 / Зорькин. Позитивизм

«право» связано с этим его значением. В такой роли слово «право» используется и в современном русском языке («право» — «лево»). Но из посылок о том, что право нематериально и что слово «право» употребляется как субстантив, с точки зрения формальной логики отнюдь не следует, будто в научном языке слово «право» бессодержательно и что поэтому юриспруденция якобы может вполне без него обойтись. Из этимологического анализа слова «право» не вытекает, что оно есть неправильно употребленный субстантив, который неудачно дублирует слово закон. Такое заключение было поспешным и абсурдным с точки зрения формальной логики, кроме того, этимологический, семантический, лингвисти-

ческий приемы исследования не в				силах раскрыть приро-
ду такого		сложного социального		явления,	как		право.
В юриспруденции второй половины XIX					в.	(и	в том
числе	формально-догматической)			право	традиционно
употреблялось в двух			смыслах:	объективном			(норма
права)	и	субъективном	(правоотношения и			субъектив-

ные права). Очевидно, между кентавром и правоотношением в плане их объективной значимости существует огромная дистанция. Один есть порождение фантазии, другое — объективно выраженный, не сводимый к индивидуальной психике «пласт» сложной структуры социальных отношений, необходимый атрибут социальной деятельности человека. В этом аспекте правоотношение не менее объективно, чем закон и юридическая норма. Право не тождественно закону, а закон и юридическая норма не -исчерпывают всех сторон права. Сведение права к закону приводит к необоснованному сужению понятия права, сложных взаимосвязей его формы и содержания, сущности и формы и т. п.

Кроме того, следует учесть, что под «объективным существованием» законов и юридических норм В. Д. Катков имеет в виду отнюдь не их действительное существование, т. е. фактическое функционирование, воплощение в сети правоотношений, а лишь формально-дог- матический аспект этих явлений — фиксирование их в виде нормативных предписаний нормодателя, закрепление в соответствующих текстах и языке.

Гипертрофированный лингвистический анализ служит, таким образом, не преодолению «метафизики», как объявлял В. Д. Катков, а, напротив, подкреплению и

92

гальванизации пошатнувшихся догм юридического позитивизма.

Заметим, что его рассуждения о характере объективности права и закона весьма непоследовательны и противоречивы. Он считает, что право фиктивно, иллюзорно, не обладает объективной значимостью потому, что оно «нереально», т. е. ему не соответствует ни один из предметов объективного мира. Но ведь и закон, юридическая норма, государство и т. п. не менее «нереальны», чем право. С этой точки зрения можно было бы на равном основании говорить об иллюзорности закона, юридической нормы, государства, ибо все они также не являются предметами материального мира.

На самом деле весь пафос лингвистических упражнений В. Д. Каткова направлен не против права в объективном смысле. Для него, как и для других представителей юридического позитивизма, право в объективном смысле, поскольку оно отождествляется с законом, на самом деле отнюдь не является «метафизической фикцией». Напротив, закон в этой концепции является святой догмой, отождествляется с правом, так что кажется излишним само слово «право». И происходит это именно потому, что В. Д. Катков не приемлет понятие субъективного права как особого, не сводимого к закону и к юридической норме аспекта права.

Если право, по его утверждению, есть «фикция», «иллюзия», то как быть с тем, что в прежней юриспруденции традиционно получило название правоотношений и субъективного права? В юридическом позити-

визме	второй	половины XIX		в.	они	рассматри-
вались	как	автоматическое		производное		закона,
продукт произвола			законодателя		(отсюда	известная

формула аналитической школы о юридическом всемогуществе английского парламента). В. Д. Катков идет далее по этому пути. Через призму юридического позитивизма, формально-логических конструкций права, подкрепленных лингвистической философией, он пытается теоретически обосновать тот взгляд на субъективное право, который сложился в рамках правового солидаризма. Как известно, Леон Дюги, вслед за Ог. Контом, отрицал самостоятельное значение субъективного права, понимал его как «правовую ситуацию», порожденную «нормой объективного права», объективной

93

нормой солидарности.	Норма объективного	права, по
его мнению, создает	не субъективное право	как тако-

вое, а социальную обязанность, социальный долг1 7 4 . Рассуждения В. Д. Каткова созвучны этой концепции, хотя и выполнены в формально-догматическом, а не в социологическом ключе.

Объективно, с точки зрения В. Д. Каткова, существует лишь закон, юридическая норма. А право не только в объективном, но и прежде всего в субъективном смысле есть иллюзия, фикция, фантазия, наивное и метафизическое олицетворение субстантива. Вместо субъективного права, по мнению профессора, следует говорить об «установлении закона». Право, утверждает он, есть якобы лишь суждение о качестве закона, отношение к юридической норме с точки зрения субъективной справедливости. В этом смысле право, как и обязанность, всецело и исключительно «определяется нормой, отношение к которой оно выражает»1 7 5 . Фундаментом такого суждения, или оценки, выраженной в субстан-

тиве	«право», служит, по мнению В. Д. Каткова, нор-
ма	(правило, закон), а коррелятом — долг	(обязан-
ность, повинность) 176. Поэтому, заключает он,		право

есть ненужный эгоистический коррелят долгу, обязанности177. Продолжая начатое юридическим позитивизмом второй половины XIX в. противопоставление права и морали, юридического закона и морали, В. Д. Катков само право относит целиком к сфере субъективных оценок.

Тем самым в данной концепции право подменяется законом, юридической нормой в ее формально-логиче- ском, лингвистическом аспекте, а субъективное право лишается самостоятельного значения, изображается как произвольное «установление закона», так что становится ненужным само понятие «право». В идеологическом аспекте, тем более в условиях царской России, где субъ-

ективные	права	попирались на	каждом	шагу, концеп-
174 См.:	Д ю г и	Л. Социальное	право, индивидуальное		право
и преобразование		государства, с. 18,	25; Он	ж е . Общие	преоб-
разования гражданского права со времен Кодекса Наполеона,					с. 14,
20—22.

175К а т к о в В. Д. Указ. соч., с. 407.

176Там же, с. 489.

177Там же, с. IX.

94

ция В. Д. Каткова вела к реакционным, промонополистическим и черносотенным выводам. Действительно, все перипетии языковедческого «обновления» юриспруденции, которое предпринимает В. Д. Катков, служат для того, чтобы сделать заключение о «вредном» и «опасном» практико-политическом значении «права» и «прав». В признании особого явления права он видит «целое государственное бедствие» 178 (заметим, что сказано это в годы столыпинской реакции!), которое, на его взгляд, подрывает авторитет закона и угрожает господствующим «хозяйственным и имущественным интересам». Опору этим интересам, утверждает В. Д. Катков, дает закон. «Если же рядом с законом мы поставим в качестве особого фактора общественной жизни мифическое «право» и признаем, что это право как особое общественное явление и есть настоящая реальность, достойная сделаться объектом особой науки, а закон — лишь фактор подчиненный, как бы явление второго сорта, мы откроем дверь для сил, стремящихся нарушить установленный законом строй имущественных отшений» 179. Именно в признании права он видит идеологическую опору «разрушительных сил государства», «революционных сил», «революционной толпы», стремящейся «захватить чужую собственность» 180.

На место «эгоистических прав» В. Д. Катков, вслед за Ог. Контом и Л. Дюги, ставит «долг и справедливость». «Огюст Конт говорил, что позитивизм не знает никакого права, кроме права исполнять свои обязанности. Новейшее языковедение, наконец, дает нам возмож-

ность видеть всю пустоту учения	юриспруденции о
праве, как особом общественном явлении» 181.
Таким образом, «Новый органон	юриспруденции»

В. Д. Каткова есть не что иное, как формально-догма- тическое издание монополистических идей солидаризма, пересмотр прежней буржуазно-индивидуалистической юриспруденции, в том числе и юридического позитивизма второй половины XIX в., под углом зрения империалистической буржуазии.

178 К а т к о в В. Д. Указ. соч., с. 408.

179 Там же, с. 408—409.

180 Там же, с. 410 Там же, с. IX.

95

Гносеологически концепция В. Д. Каткова восходит к крайне номиналистической субъективно-идеалистиче-

ской трактовке взаимосвязи общего, особенного и отдельного в праве. Общие понятия (закон, норма, собственность, договор, равно как и треугольник, лошадь и пр.), по В. Д. Каткову, не имеют объективного значения; в реальном мире, утверждает он, им ничто не соответствует. Их якобы нет в мире действительности, они существуют лишь в языке, в словах «закон», «норма» и т. д., т. е. имеют искусственное и условное бытие. Универсалии существуют «не среди мира внешних явлений и не среди представлений, а в потоке речи, среди акустических или оптических форм слова», «в потоке мышления, во фразе». Юридические институты есть лишь «слова», «произведение слова», «предложения». Так, «институт собственности, заявляет В. Д. Катков, — это абстракция, или совокупное обозначение (Summenwort) для ряда правил, а не как особая реальность или особое явление» 182. «Язык конкретного строя обходится и без общих понятий; создание последних не вводит никаких изменений в действительный мир... В мире практических юридических отношений мы всегда имеем дело с конкретными образованиями, обусловленными временем, местом и обстоятельством». «Психических коррелятов к нашим словам-понятиям в действительности мы не имеем». «Мышление по своему существу есть процесс. И нельзя два раза войти в одну и ту же реку, как в один и тот же поток мысли». Поэтому в сфере «изучения явлений юридической жизни господствующая роль должна принадлежать конкретному и частному». «Человечество всегда выражается абстрактно и мыслит конкретно». С этой точки зрения юриспруденция, призывает В. Д. Катков, должна быть юриспру-

денцией	не «абстрактных»,	а «конкретных» понятий 183.
В этом	аспекте критика в	адрес абстрактной, оторван-

ной от живой практики схоластизированной «юриспру-

денции		понятий»,		«счета понятий», «игры	в понятия»
(в	чем	особенно		преуспела догматическая	цивилистика
в	Германии)		имеет определенное положительное значе-
ние. В		то же	время позиция В. Д. Каткова		имеет глу-

182	К а т к о в	В. Д. Указ.	соч., с. 384,	386—387, 406.
183	Там же, с.	415—416, 483,	437, 453, 473,	442.

96

боко антиматериалистический характер. Трактовка им универсалий выливается, в русле махистского позитивизма, в отрицание объективного характера правовой действительности, в отрицание возможности познать сущность права, в игнорирование принципов историзма. Все развитие права, по его мнению, означает только «изменение слов закона» 184. Все это в конечном счете весьма приближается к иррационалистическому и крайне релятивистскому истолкованию права. Игнорируя общее в праве, В. Д. Катков с позиций крайнего номинализма приходит к отрицанию закономерностей правовой действительности и на основе этого отрицает необходимость и возможность историко-сравнительного социологического правоведения. «Психические корреляты» юридических терминов и понятий, заявляет он, «всегда различны у разных народов, в разное время и у разных индивидов одного и того же народа». Понятие живет только в вечно изменчивом потоке мышления, в «потоке предложений», в контексте конкретной жизни данного народа 185. Используя неокантианское (Г. Риккерт) противопоставление наук генерализирующих (о природе) и индивидуализирующих (о духе), В. Д. Катков считает юриспруденцию наукой, которая призвана изучать лишь индивидуальные исторические факты, никогда якобы не повторяющиеся. Вотчина в России, русские законы о наследовании того или иного времени, собственность на землю и леса, законодательство о пользовании водами и недрами земли, семейное законодательство и т. д. и т. п. — все это, по его мнению, «факты однократные с бесконечным разнообразием индивидуальных черт в зависимости от времени, пространства и обстоятельств»186. Поэтому «термины-понятия юриспруденции» должны быть «конкретными», т. е. использоваться для того, чтобы «описать и объяснить то индивидуальное и однократное, которое мы называем юридической жизнью того или иного народа в ту или иную эпоху его существования. Национальный характер — неизбежная черта терминов-понятий юриспруденции». «Пользование научной мыслью чужого народа становит-

184 К а т к о в В. Д. Указ. соч., с. 386.

185 Там же, с. 449—450, 453, 455, 485.

186 Там же, с. 459—460.

97

ся затруднительным и опасным» Юридическое мышление всегда имеет «национальный характер», поэтому «изучение чужих законодательств может иметь только относительную и условную ценность». «Человечество всегда выражается абстрактно, но мыслит конкретно, понятие всегда конкретно»188. Так называемый индивидуализирующий метод становится в концепции В. Д. Каткова средством отрицания объективных закономерностей развития правовой жизни. Борьба с абстрактной юриспруденцией понятий за конкретную юриспруденцию понятий на самом деле означает прежде всего борьбу против диалектико-материалистической теории права и революционной правовой идеологии, которую эта теория обосновывала. Кроме того, номиналистический подход к понятию права у него становится средством отрицания интернационализации права на почве буржуазного строя, средством националистической апологетики, консервации «особого» пути России, т. е. в конечном счете орудием восхваления бонапартистской империалистической политики царизма в начале XX в.

Проблему общего, особенного и отдельного в праве В. Д. Катков понимает как сугубо лингвистическую проблему. Юридическую жизнь он пытается исследовать лишь средствами формальной логики, реформированной общим языковедением. Право как особая сфера общест-

венных отношений, имеющая	объективный	характер,
здесь совершенно игнорируется.	Вслед за	махистами

В. Д. Катков понимает общее лишь как абстракцию, словесное выражение сходства явлений отрицает за общим какую-либо объективность. Только отдельное, по В. Д. Каткову, действительно существует, а все общее есть лишь «слова». И в этом смысле нет различия между «собственность вообще» и «кентавр». Конкретностью у В. Д. Каткова обладает только отдельное: тот или дру-

гой	единичный закон, та или другая отдельная норма
или	юридическое отношение, сделка, договор и пр. Пра-

вовой же институт, по его мнению, есть лишь номиналистическая абстракция. (Заметим, что между нормой и правоотношением существует большое различие, но им-

187Там же, с. 462, 463.

188Там же, с. 455, 473.

98

манентная критика отвлекла бы нас от главной задачи исследования).

Несмотря на расхождение с прежней «юриспруденцией понятий», В. Д. Катков фактически развивает заложенные еще юридическим позитивизмом XIX в. феноменалистический и формально-логический подходы к праву, доводит их до абсурда, так что вся юриспруденция понимается только как лингвистическая проблема. Правовая действительность в этой концепции совершенно утрачивает объективный характер, а право сводится всецело к номиналистически трактуемому закону государственной власти.

Между тем общее в праве отражает объективно существующие свойства правовой действительности, ее объективные диалектико-материалистические закономерности развития. Общее не сводится только к слову, названию. Отдельное не существует без общего. Общее существует не просто в словах, а в самих объектах, процессах и т. д. Общее, особенное и отдельное неразрывны, взаимосвязаны и взаимно переходят друг в друга. Как отмечал В. И. Ленин, «отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему. Общее существует лишь в отдельном, через отдельное. Всякое отдельное есть (так или иначе) общее. Всякое общее есть (частичка или сторона или сущность) отдельного. Всякое общее лишь приблизительно охватывает все отдельные предметы. Всякое отдельное неполно входит в общее и т. д. и т. д. Всякое отдельное тысячами переходов связано с другого рода отдельными (вещами, явлениями, процессами) и т. д.... Значит, противоположности (отдельное противоположно общему) тождественны, отдельное есть общее»189. В диалектическом единстве общего и отдельного выражается объективная связь, необходимость и сущность явлений. Следовательно, общее существует не просто в словах и не только как абстрактное общее, но и как конкретное всеобщее, как внутренняя сущность, закон существования и изменения явлений, как отражение объективных свойств реального мира природы и общества.

Поэтому подлинно научное понятие права не есть выражение абстрактного общего вне отдельного и осо-

189 Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 318.

99

бенного, а, напротив, в тесной связи с отдельным и особенным, на основе отражения всей конкретной практик ческой деятельности людей. «Не только абстрактно всеобщее, но и всеобщее такое, которое воплощает в себе

богатство особенного, индивидуального, отдельного» 190.

На рубеже XIX—XX вв. в атмосфере кризиса буржуазного правосознания и натиска со стороны социологической юриспруденции и идеалистической философии права юридический позитивизм в его «классической» форме исчерпал себя не только в Западной Европе, но и в России, где он возник и развивался несколько позднее.

В России Г. Ф. Шершеневич пытался осовременить некоторые оставшиеся в тени моменты юридического

позитивизма	(идея	политики права, или законодатель-
ной политики,	и т.	д.) и создать синтетическую «фило-

софию права» на стыке юриспруденции, этики, философии, политики и социологии. Однако, во-первых, формализм и догматизм и, во-вторых, методологические

основы	юридического	позитивизма	— так называемый
«первый»	позитивизм	(Ог. Конт, Д ж	. Ст. Милль, Г. Спен-

сер), исходивший из единства предмета познания, из мо-

нистической	интерпретации правового «факта-явле-
ния», — не	позволяли обосновать плюралистическую, с

широкими социологическими выходами теорию права, типа той, которая опиралась на трансцендентально-пси- хологическую школу неокантианства (Б. Кистяковский и др.). В конечном счете социологический и этико-поли- тический подходы к праву в теории Г. Ф. Шершеневича оказались, собственно, за рамками юриспруденции и общей теории права, и последняя как таковая осталась формально-догматической по своей направленности.

А в то же время обоснование формально-догмати- ческой юриспруденции в концепциях Г. Ф. Шершеневича и других представителей юридического позитивизма

190 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 90; о соотношении общего и отдельного см. также: Ш е п т у л и н А. П. Диалектика единичного, особенного и общего. М., 1973; К е р и м о в Д. А. Философские проблемы права. М., 1972, с. 229—243.

100

в России было недостаточно последовательным (допущение метаюридических моментов в понятии права и т. д.). Поэтому юридический позитивизм был подвергнут атаке и «слева» и «справа». Социологи обвиняли его в догматичности, а сторонники более радикального формализма видели в нем уступку этатизму, социологизму и эклектизму.

В этой ситуации некоторые представители юридического позитивизма (например Н. И. Палиенко) склонялись к неокантианской плюралистической теории права, другие — к более утонченному и радикальному обоснованию формализма с учетом новых задач и проблем, вставших перед буржуазной юриспруденцией в период империализма.

Номиналистическая теория права В. Д. Каткова, пытавшегося с помощью субъективно-идеалистически трактуемого языкознания «реформировать» формально-дог- матическую юриспруденцию, явилась симптомом глубокого кризиса юридического позитивизма второй половины XIX в. Попытки В. Д. Каткова создать «Новый органон юриспруденции» оказались тщетными (и к тому же реакционными по своей идеологической направленности). Однако они типичным образом выражали те поиски, которые привели к юридическому неопозитивизму.

В результате на смену юридическому позитивизму пришел юридический неопозитивизм: «чистая теория права» Ганса Кельзена, лингвистическая юриспруденция К. Л. Харта и др.