Том 1. Восток в древности

Между дворцом и храмом существовали тесные связи. Храмы владели обширными землями, большим числом рабов и скота, а также занимались ростовщическими операциями и торговлей. Например, храм Эанна в Уруке имел около 5—7 тыс. голов крупного рогатого скота и 100—150 тыс. овец. По свидетельству одного только документа, этот храм получил в течение года более 5000 кг шерсти со своих овец.

Крупным источником храмовых доходов была десятина. Ею облагались все представители свободного населения: земледельцы, пастухи, садовники, ремесленники, жрецы и чиновники всех рангов, включая наместников. Десятину платил также царь. Каждый платил ее тому храму, близ которого он имел землю и другие источники доходов. Ее платили с садов и полей, с приплода скота, с овечьей шерсти и т.д. В большинстве случаев ее вносили ячменем и финиками, но нередко также серебром, сезамом, шерстью, одеждой, скотом, рыбой, ремесленными изделиями. Царь вносил десятину частично и золотом. Десятина составляла приблизительно десятую часть доходов налогоплательщиков, если не считать царскую десятину, которая была гораздо меньше соответствующей части доходов правителей страны. Сбором десятины занимались специальные чиновники. Для ее уплаты приходилось закладывать поля и дома, обращаясь к услугам кредиторов. Не имея возможности уплатить десятину, некоторые люди вынуждены были отдавать в храм своих детей в качестве рабов.

При Набониде влияние государства на храм усиливается. В частности, в 553 г. Набонид установил в храме Эанна должность царского представителя. Это был независимый от храма чиновник, и одна из его главных задач заключалась в передаче дворцу части храмовых доходов. Кроме того, храмы должны были выполнять государственные повинности, посылая своих рабов (земледельцев, пастухов, садовников, плотников и др.) для работы в дворцовом хозяйстве.

Царь и его чиновники стали активно вмешиваться в храмовые дела, устанавливая рационы для храмовых рабов, размеры храмовой пребенды для различных групп населения, ставки арендной платы с храмовых полей и т.д.

4. ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ

Вся обрабатываемая земля была точно измерена, и значительная часть ее принадлежала храмам, членам царской семьи, крупным деловым домам, чиновникам царской и храмовой администрации. Мелкие земледельцы (особенно в больших городах) владели небольшими участками земли — от V2 до нескольких гектаров. Земля стоила дорого, и поэтому выгоднее было использовать ее для садоводства (главным образом под финиковые рощи).

Наиболее распространенной зерновой культурой был ячмень, но кроме

256

него сеяли также полбу, пшеницу, сезам, горох, лен и т.д. Плотность посева ячменя равнялась в среднем 112,5 литра, или 67,5кг, на 1 гектар. Урожай ячменя колебался от 785,5 до 3375 литров с гектара, но в среднем был равен 1575 литрам. Наряду с ячменем главным продуктом питания были финики. Средняя урожайность с 1 гектара сада составляла около 8000 литров фиников. Молодые пальмы начинали плодоносить на шестой год после посадки.

Осадков выпадало мало. Поэтому в экономике страны большую роль продолжало играть искусственное орошение: сооружались новые каналы, старые содержались в образцовом порядке. Эти каналы принадлежали государству, храмам, а в некоторых случаях и частным лицам, но за особую плату водой из таких каналов могли пользоваться все земледельцы и арендаторы. Благодаря отложениям от искусственного орошения не было также надобности регулярно удобрять землю.

Мелкие землевладельцы обрабатывали свои поля сами вместе с членами семей, а иногда и с помощью наемников, которые обычно нанимались на время уборки урожая.

Крупные землевладельцы сдавали землю в аренду. Арендная плата была двух видов: размер ее либо устанавливался заранее, уже при заключении контракта, и зависел от плодородия земли, а плата вносилась натурой или — гораздо реже — деньгами, либо же владелец земли получал 1/г урожая, а арендатор — 2/д. Контракт обычно заключался на один год, а если земля была пришедшей в негодность, — на три года. С такой земли в первый год арендатор ничего не платил владельцу, в следующий год — только часть обычной платы, а в третий год — нормальную для данной области долю урожая. Нередко землю отдавали в аренду большими массивами крупным арендаторам, которые, в свою очередь, распределяли ее мелкими участками между субарендаторами. Иногда два или несколько человек брали землю в аренду совместно.

Наряду с сельским хозяйством наиболее важной отраслью производства было ремесло. В нововавилонских текстах упоминаются ткачи, кузнецы, ювелиры, строители домов, медники,

плотники, прачечники, пекари, пивовары и другие ремесленники. Обычно ремесло наследовалось в семье от отца к сыну. Однако не существовало никаких законов, требовавших наследования какой-либо профессии. Это скорее была традиция, которую в рассматриваемый период стали нередко нарушать.

Некоторые люди отдавали своих рабов для обучения ремеслам, так как квалифицированный ремесленник давал своему хозяину гораздо больше дохода, чем простой раб. Сохранились контракты об обучении рабов обработке кожи, сапожному делу, ткачеству, красильному и столярному делу, домостроительству и т.д. Во всех этих случаях речь идет о рабах-мужчинах, отданных в обучение. Нередко мастера также были рабами. Обучение в зависимости от сложности ремесла продолжалось от 15 месяцев до 6—8 лет, и в течение всего этого времени ученик находился у мастера. Хозяин должен был содержать своего раба, выдавая для него около 1 литра ячменя в день и снабжая его одеждой, пока он находился у мастера. Последнему платой служил труд раба, и, кроме того, после успешного завершения обучения он получал от рабовладельца также подарок. Однако если мастер не выполнит своего обязательства и не научит ученика ремеслу в полной мере, он должен был возместить хозяину раба стоимость трудовой повинности последнего за все время обучения, обычно около 6 литров ячменя за один день, что в год составляло в денежном исчислении 12 сиклей

257

серебра. Нарушитель контракта должен был платить штраф обычно в размере 20—30 сиклей серебра.

После завершения обучения раб работал у своего хозяина или оставался у мастера, который выдавал за него наемную плату. Иногда такой раб открывал и собственную мастерскую, уплачивая хозяину оброк.

Труд рабов использовался главным образом для выполнения тех видов работы, которые не требовали высокой квалификации или дорогостоящего надзора, т.е. там, где их можно было использовать в течение круглого года, а не сезонно. Поэтому наиболее сложные процессы производства выполнялись свободными. Например, документы не содержат почти никаких данных о применении труда частновладельческих рабов в сельском хозяйстве, за исключением тех случаев, когда рабы выступают в качестве арендаторов. Крупные землевладельцы предпочитали обращаться к услугам свободных арендаторов, сдавая им землю по частям небольшими парцеллами, так как применение рабского труда требовало постоянного надзора и соответственно вызывало большие расходы. Поэтому в Вавилонии не было настоящих латифундий, кроме храмовых, и наличие крупного землевладения сочеталось с мелким землепользованием. В тех случаях, когда крупные землевладельцы прибегали к помощи своих рабов, они либо выделяли землю для самостоятельного ведения хозяйства на правах пекулия, либо же еще чаще сдавали ее им в аренду.

Правда, на храмовых полях трудилось сравнительно большое число рабов. Но этих рабов было явно недостаточно для ведения хозяйства, поэтому они могли обработать лишь часть храмовых земель. К тому же храмовые рабы причиняли много хлопот своими частыми побегами и нежеланием работать. Например, в храмовых хозяйствах рабы, в частности, пасли скот. Однако эти пастухи совершали побеги, угоняя при этом с собой овец. Поэтому храмовое правление стремилось главным образом прибегать к услугам пастухов, принадлежавших к сословию свободных. Преимущество такого ведения хозяйства заключалось в том, что при расхищении, падеже скота и других видах недостачи пастухи обязаны были возместить храму ущерб из своего имущества.

Поэтому, хотя храмы и некоторые крупные деловые дома владели десятками, а иногда и сотнями рабов, а состоятельные граждане имели от трех до пяти рабов, в целом рабов по отношению к общему числу свободных было в несколько раз меньше.

В это время в Вавилонии было сравнительно много рабов, которые жили семьями и владели значительным имуществом. Этим имуществом рабы могли распоряжаться довольно свободно, т.е. закладывать, сдавать в аренду и продавать. Такие рабы даже могли купить для работы в своих хозяйствах других рабов, а также нанимать рабов и свободных. Тем не менее богатые рабы не могли выкупиться на свободу, так как право отпуска раба на свободу во всех случаях принадлежало исключительно хозяину. И чем богаче был раб, тем более невыгодно было хозяину отпускать его на свободу.

Хотя с юридической точки зрения разрешался отпуск рабов на свободу, данные о манумиссиях крайне немногочисленны. Отпуск рабов на свободу ограничивался теми случаями, когда

рабовладелец в преклонном возрасте, не имея детей или не желая попасть в зависимость от них, стремился заинтересовать раба перспективой свободы в будущем и заручиться его верной службой до конца своих дней. В таких случаях отпущенный на свободу раб обязан был снабжать своего бывшего господина пищей и одеждой и лишь

258

после его смерти приобретал полную независимость. Что же касается храмовых рабов, то для них был закрыт всякий путь к получению свободы.

Как выше отмечалось, в нововавилонское время долговое рабство не имело большого значения. И чем менее развито долговое рабство, тем большую роль играет свободный наемный труд в общей структуре экономики.

Величина поденной наемной платы свободных людей составляла в пересчете на год от 3 до 12 сиклей серебра, а в некоторых случаях доходила до 30 сиклей и более, но в среднем составляла 12 сиклей2. Особенно высокую плату получали корабельщики и люди, занятые на земляных работах. Так, большое количество текстов свидетельствует о выдаче денежной платы наемникам, которые копали или очищали оросительные каналы, принадлежавшие храмам. В ряде документов говорится о выдаче денег и продовольствия наемникам, которые были заняты в хозяйстве храма Эанна изготовлением, обжигом, хранением и доставкой к месту строительства кирпичей. Кроме того, в Эанне в качестве наемников работали корабельные плотники и корабельщики. Другие наемники были заняты волочением лодок, охраной храмовых владений и т.д.

Храмовой администрации приходилось также прибегать к услугам наемников для обработки земли и уборки урожая, привлекая их даже из соседней страны Элам. И частные лица вынуждены были прибегать в широких масштабах к использованию труда свободных наемников. При этом иногда нелегко было найти необходимое число работников, и в таких случаях приходилось нанимать их по чрезвычайно высоким ставкам. В этом отношении характерны письма храмовых чиновников своим начальникам, в которых они, во-первых, просят прислать деньги для уплаты наемникам, ибо иначе они бросят работу; во-вторых, отправители писем просят прислать кандалы для храмовых рабов, которые совершают побеги. Наемники были заинтересованы в работе, когда они своевременно получали плату, а рабы (особенно когда они были заняты на тяжелых видах работ, например на возведении оросительных сооружений) делали все возможное, чтобы уклониться от труда.

Нередко встречались партии наемных работников численностью до нескольких сот человек. Они отказывались работать в знак протеста против несвоевременной оплаты их труда, перебоев в снабжении пищей и не соглашались работать за низкую плату. Из переписки храмовых чиновников видно, что храмовая администрация понимала необходимость удовлетворить требования наемных работников, так как в случае отказа последних от работы их невозможно было заменить храмовыми рабами.

5. ТОРГОВЛЯ

При халдейских царях Вавилония переживала экономический расцвет. Внутри страны велась оживленная торговля между различными городами, которая осуществлялась главным образом по рекам на лодках.

Велико было значение во внутренней и внешней торговле могущественных деловых домов. Наиболее древним из них был дом Эгиби,

Необходимо учитывать, что реальная заработная плата за год была намного меньше, ибо наемный работник был занят по найму лишь часть (обычно небольшую) года. — Примеч. ред.

259

который функционировал еще с конца VIII в. и продолжал свою деятельность до начала V в. до х.э., продавая, покупая поля, дома, рабов и т.д. Эгиби занимались также банковскими операциями, выступая заимодавцами, принимая на хранение вклады, давая и получая векселя, уплачивая долги своих клиентов, финансируя и основывая коммерческие предприятия.

О значительной специализации торговли свидетельствует тот факт, что в текстах упоминаются не только просто тамкары (купцы), но и тамкары царя и наместников, а также тамкары, занимавшиеся куплей-продажей скота и фиников. Часто к услугам тамкаров прибегали и храмы. Царские тамкары занимались продажей товаров, принадлежавших царю, и ростовщичеством в интересах царя. Примечательно, что «главным тамкаром» при дворе Навуходоносора II был Хануну, который, судя по его имени, являлся финикийцем.

Однако в нововавилонское время торговлей могли заниматься не только профессиональные купцы и их агенты, но также и любые частные лица. Кроме того, в текстах неоднократно упоминаются городские уличные торговцы солью, импортным вином, пивом, кондитерскими изделиями, посу-

дой и т.д. Эти лица занимались розничной торговлей на улицах и разносили свои товары по домам состоятельных людей. Что же касается регулярно функционировавших городских рынков, то о них мы не располагаем пока сколько-нибудь определенной информацией3.

Часть профессиональных купцов специализировалась на международной торговле. Вавилония продолжала играть роль посредствующего звена в торговле между финикийско-палестинским миром и странами к югу и востоку от Месопотамии. Особенно оживленной стала торговля с Египтом, Эламом, Сирией и Малой Азией. Из Египта в Вавилонию доставляли в большом количестве квасцы, которые употреблялись для отбелки шерсти и одежды и для медицинских целей, а также льняное полотно, пользовавшееся большим спросом из-за его высоких качеств. Из Сирии привозили мед, благовония, пурпурную шерсть, строительный лес, олово, которые приобретались там у купцов, занимавшихся международной торговлей. Эти товары доставлялись до Евфрата, затем их везли на лодках в Вавилон, крупнейший центр тогдашней международной торговли, откуда они распределялись по различным городам страны. Импортом таких товаров занимались коммерческие товарищества, специально созданные для финансирования торговли. При этом каждый из пайщиков получал свою долю товаров для последующей реализации. В Сирии приобретались также некоторые красители для ткацких изделий, производство которых в это время процветало в вавилонских городах, ставших крупными центрами по изготовлению шерстяной одежды. Эту одежду вывозили в соседние страны, в частности в Элам. Кроме того, из Вавилонии вывозили зерно и другие продукты земледелия.

О торговле с греками свидетельствуют многочисленные эллинские (почти все они афинские) керамические изделия VI в., найденные в Вавилоне. В страну в большом количестве ввозили железо с греческого побережья Малой Азии и медь с Кипра. Сохранились документы, датированные 551—550 гг., в которых фиксируется доставка нескольких сотен килограммов железа и меди из Явана («Иония», т.е. западное побережье Малой

3 Существование таких рынков на древнем Востоке некоторыми учеными вообще отрицается. — Примеч. ред.

260

Азии). В этих же текстах говорится о ввозе из Сирии и Ливана различных импортных красителей, пурпурной шерсти, специй, меда, белого вина, египетских квасцов. Железо привозили также и из Киликии. Так, в одном хозяйственном документе времени Набонида говорится о приобретении там более 900 кг этого металла. В тексте, относящемся к 601 г., отмечается выдача ткачам немногим более 2 кг «ионийской» пурпурной шерсти для изготовления одежды на статуи богинь храма Эанна.

Цены на основные предметы потребления находились на следующем уровне: 1 кур (ок. 180 л) ячменя или фиников стоил 1 сикль (8,42 г) серебра, 1 кур сезамного зерна — 10 сиклей, 4 литра меда — 1 сикль, 1 талант (30 кг) соли — 1 сикль, 1 мина (505 г) шерсти — */2 сикля. Однако такое же количество импортной пурпурной шерсти стоило около 15 сиклей. Вол и корова стоили около 30 сиклей, а овца — 2 сикля. Кувшин ячменного или финикового пива стоил менее 1 сикля, а виноградного вина, которое обычно было импортным, — до 8 сиклей. Лодка стоила 1 мину и больше, дом — от 2 до 5 мин. Средняя арендная плата за дом в течение года составляла 12 сиклей. Обожженные кирпичи стоили от 50 до 100 штук за 1 сикль. За такую же сумму серебра можно было купить 25 кг асфальта, которым пользовались как строительным раствором.

Металл, хотя и был исключительно импортным, ценился сравнительно дешево. Так, 303 кг меди из «Ионии» было продано в У руке за 3 мины 20 сиклей серебра, 18,5 кг олова — за 55,5 сикля, около 65,5 кг железа из Ливана — за 42 2/3 сикля. За 217,5 кг египетских квасцов было уплачено 1 мина 17 2/3 сикля, за 28 кг ляпис-лазури — 36 2/3 сикля серебра.

Во внутренней торговле уплата производилась слитками серебра в виде брусочков, стержней, кружочков, звездочек и т.д. Чеканная монета в стране не употреблялась, а когда она попадала в обращение из внешнего мира, ее принимали по весу как нечеканенный металл. Существовала разработанная техническая терминология для определения чистоты серебра, ходившего по рукам, чтобы оградить торговцев и покупателей от обмана. Слитки серебра содержали различные доли примеси (чаще всего '/8, реже */5» 'Ло» /12 и Т-Д-) и сопровождались штампами с указанием пробы. Золото было товаром и не употреблялось в качестве денег. Соотношение золота к серебру было приблизительно 1 к 13 1/3.

Глава XVI

СТРАНЫ ИРАНСКОГО НАГОРЬЯ И ЮГА СРЕДНЕЙ АЗИИ . В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ до х.э. МИДИЙСКОЕ ЦАРСТВО. АВЕСТА. ЗОРОАСТРИЗМ

1. ОБЛАСТИ ИРАНСКОГО ПЛАТО К НАЧАЛУ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПОХИ. МЕСТО ИРАНА В ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА.

«ИРАН» И «ИРАНЦЫ»

Рассматриваемая эпоха — между концом II и серединой I тысячелетия до х.э. — была временем возникновения первых государственных образований в ряде областей Ирана и примыкающих к нему на востоке территорий. С этого же времени появляются данные об этих областях в дошедших письменных источниках, в том числе в Авесте — своде священных книг зороастрийской религии. Этот памятник древнеиранской словесности складывался и оформлялся в течение многих столетий; время сложения различных разделов Авесты определенно не установлено, но основные древние ее части (сохранявшиеся первоначально в устной передаче) относятся примерно к первым векам — середине I тысячелетия до х.э.; в них отражены процессы перехода к классовому обществу на востоке Иранского нагорья и в соседних районах Средней Азии; однако определенно датированные сведения источников об этих территориях появляются лишь с 40—30-х годов VI в., когда они вошли в державу Ахеменидов.

О характере исторических процессов на обширных территориях Иранского плато до конца II тысячелетия до х.э. можно судить в основном лишь по археологическим данным. Исключение составляет Элам, к началу I тысячелетия до х.э. насчитывавший уже около двух тысячелетий письменной истории. Занимавший области на юго-западе современного Ирана, преимущественно низменные районы по соседству с Южной Месопотамией, Элам по географическим условиям и характеру экономики значительно отличался от остальной части Ирана и имел много общего с Двуречьем.

Как показывают материалы археологии, Иран принадлежал к числу стран, где возникли и распространялись древнейшие земледельческие культуры (см. гл. I).

Сложение классового общества и возникновение первых государств в странах Иранского нагорья в основном происходили на новом этапе развития производительных сил, примерно совпадающем с наступлением железного века (на западе Ирана с последних веков — конца II тысячелетия до х.э., на востоке, видимо, несколько позже; по разработанной археологами для Западного Ирана хронологии к раннему этапу железного века — ЖВ-1 — относятся памятники последней трети II тысячелетия, но железные орудия и вооружение встречаются тогда еще очень редко; они стали широко применяться с эпохи ЖВ-Н (между XI/X — началом VIII в. до х.э.).

С конца II — первых веков I тысячелетия до х.э. наблюдается постоянный в целом, при сравнении сменявших друг друга основных историко-

262

культурных эпох (от предахеменидской до сасанидской), рост обрабатываемых площадей и числа земледельческих поселений. Они достигают максимума, судя по археологическим обследованиям некоторых западноиран-ских областей, к концу эпохи древности — началу средневековья, в парфянский и особенно в сасанидский период. Это касается и тех горных районов Загроса, включая Луристан, где позже на много веков стали целиком преобладать номады и их племенные объединения; и в других областях страны роль кочевого элемента сильно возросла после арабских завоеваний в VII—VIII вв. и вторжений тюркских племен с X—XI вв. Но в целом на территориях Иранского нагорья и юга Средней Азии ирригационное строительство и площади искусственно орошаемых и иных обрабатываемых земель продолжали расширяться и в раннем средневековье вплоть до XI— XIII вв. (затем, как и в ряде других областей экономики и культуры Ирана, сказались катастрофические последствия монгольского нашествия и повторявшихся длительных периодов разрушительных походов, вторжений и хозяйственного упадка; и много позже, уже в новое время, а в ряде районов и до новейшего времени площадь орошенных земель была меньше, чем к XIII в. или даже в поздней древности).

С упомянутыми достижениями в земледелии и иных отраслях хозяйства связан прогресс в социальном, политическом и культурном развитии. В начале I тысячелетия до х.э. на северозападе Ирана существовал ряд упоминаемых ассирийскими источниками территориально небольших политических единиц типа городов-государств. Затем выросли более крупные объединения, включая наиболее значительное из них — Маннейское царство, активно участвовавшее в борьбе Ассирии и Урарту, а позже на некоторое время ставшее серьезным соперником Ассирии на ее восточных границах. Во второй четверти VII в. возникло Мидийское государство с центром в Экбатанах (совр. Хамадан); со временем оно подчинило почти все области Ирана и ряд стран на севере Передней Азии, включая Урарту и часть территории Ассирии, и вместе с Нововавилонским царством стало одной из двух великих держав Передней Азии того времени. Эти процессы отражали характерную в целом для истории древнего Востока

тенденцию к постепенному возникновению все более крупных государств, или империй. Иран за несколько веков прошел путь от «номовых» государств начала I тысячелетия до х.э. до объединения обширных территорий под властью мидян к концу VII — началу VI в. до х.э. Таким образом, на протяжении длительного периода древневосточной истории Иран являлся центром крупных государств, включавших большую часть областей раннего «классового» ареала Востока, а с парфянской эпохи — основного государства, противостоящего политическим и социальным силам эллинистического и римского «Запада».

История иранских государств в мидийско-ахеменидскую и парфяно-са-санидскую эпохи явно противоречит мнению об эфемерности великих держав Востока периода поздней древности. Напротив, можно говорить об их большой стабильности. Так, при Аршакидах и Сасанидах государство примерно в одних границах просуществовало около 800 лет. За это время, как и в эпоху мидийско-ахеменидской державы, осуществлялся и успешный отпор вторжениям кочевников (что составляет одно из существенных отличий в истории древнего и средневекового Востока), в целом успешно подавлялись и силы внутренней «племенной периферии» (тоже бывшей мощным и длительным фактором политической нестабильности в средние

263

века, когда, однако, она намного расширилась за счет завоеваний и вторжений извне). Указанные факторы способствовали прогрессу производительных сил, подготовившему расцвет экономики и культуры в раннем средневековье, когда области Иранского плато и сопредельных районов Средней Азии входили в число передовых стран Востока и всего цивилизованного мира в целом. Все это явилось результатом социально-экономического и политического развития упомянутых областей в предшествующие периоды их истории; для большей части Ирана данные процессы могут быть прослежены, с учетом сведений письменных источников, с первых веков I тысячелетия до х.э.

В растущем с того времени значении возникавших в Иране государственных образований проявился и более общий, характерный для истории древнего Востока процесс постепенной утраты политической гегемонии ранними классовыми центрами аллювиальных долин Египта, Двуречья и проч. (в самом Иране представленных Эламом). Ведущая роль со временем переходит к иным районам старого земледельческо-скотоводческого ареала Востока, где в эпоху сложения первых классовых обществ аллювиальных долин наблюдается замедленный в сравнении с ними темп экономического развития и лишь позже — большой хозяйственный, социальный и политический прогресс. Уяснение этих процессов имеет важное значение для понимания особенностей общего культурно-исторического развития стран древнего Востока. Общества же упомянутых аллювиальных долин представляют отнюдь не единственный путь этого развития, а с точки зрения исторической перспективы не главный его вариант: к концу древности — началу средневековья они давно утратили свое преобладание, и получившие тогда распространение экономические, социальные и идеологические процессы осуществлялись на широком историко-географическом фоне при политической гегемонии иных областей. Но между теми и другими поддерживались экономические и культурные связи на протяжении всей истории древнего Востока, а в поздней древности они входили в состав одних и тех же больших государств.

Важное место в истории древневосточной государственности занимает эпоха Индийской и Ахеменидской держав. Само их сложение, отражая общие закономерности экономического и социально-политического развития стран древнего Востока, имело и свои конкретно-исторические причины, в том числе этнического порядка. Первые образования государственного типа в Иране были созданы старым местным населением страны, принадлежавшим к разным этноязычным группам. Вместе с тем с конца II — начала I тысячелетия до х.э. в Западном Иране распространялись племена, говорившие на «иранских» языках (относящихся к числу индоевропейских). В ходе их расселения и ассимиляции ими автохтонных групп сложились ираноязычные народности, в основном уже преобладавшие в Иране с мидийско-ахеменидской эпохи. Особенности их культуры, социального и политического строя во многом определялись развитием соответствующих черт, свойственных ранее иранским племенам, их этническим наследием. Вместе с тем старое местное население, влившееся в состав сформировавшихся ираноязычных народностей, передало им ряд особенностей своей культуры, многие хозяйственные достижения

— в ирригационном земледелии, строительстве, керамическом производстве и т.д., а созданные им ранее государственные образования способствовали более быстрому общественному развитию иранских племен. Предпосылки воз-

264

никновения и конкретные формы классового общества и государства у ираноязычных народностей Ирана определялись, таким образом, с одной стороны, процессами экономического и социального развития старого местного населения страны до распространения там иранских племен и, с другой — особенностями общественного строя последних ко времени их расселения на этих территориях. Само же сложение иранских народностей явилось важным фактором не только этнической, но и социальнополитической истории стран Иранского нагорья.

Со времени распространения на его территории в первой половине I тысячелетия до х.э. ираноязычное население сохранило свою этническую самобытность до настоящего времени, несмотря на бурную средневековую историю, неоднократные вторжения и политическое господство арабов, тюркских, а также монгольских племен. К современным ираноязычным народам Иранского плато принадлежат персы, афганцы, курды, гилянцы, ма-зандеранцы, луры, бахтиары, белуджи и др. Часть названных этнонимов упоминается со средних веков, другие уже с эпохи древности: персы, курды (ранее: курты, киртии), гилянцы (гелы) и др.; «афганцы» под этим именем известны у соседних народов с раннего средневековья, но их самоназвание — паштуны — восходит к др.-иран. парсу, этноним этот засвидетельствован с середины — второй половины I тысячелетия до х.э. для областей раннего расселения афганцев — на юго-востоке современного Афганистана.

В древности существовали и другие иранские народности: мидяне, парфяне, бактрийцы, кармании (керманцы) и др. Позже они влились в состав персоязычного населения (персидский язык с сасанидской эпохи широко распространился во многих иранских областях: в Мидии, Парфии-Хорасане и др.) и некоторых других иранских народностей (например, курдов на западе и афганцев на востоке нагорья), а частично — иных этнических групп, в средние века прежде всего тюркских (как мидянеатропатенцы, вошедшие в состав предков азербайджанцев, или некоторые ираноязычные номады, ассимилированные тюркскими племенами — кашкайцами, туркменами и др.). Но на большей части Иранского нагорья преобладающими остались ираноязычные народности. Можно подчеркнуть, что Иран является одной из немногих стран Ближнего и Среднего Востока, где по данным источников представляется возможным проследить линию этноязыковой преемственности начиная уже с первой половины I тысячелетия до х.э.

Как и родственные племена Индии, древние иранцы, включая мидян и персов, называли себя «ариями»1. От этого слова происходит и само название «Иран», ранее Эран, от древнеиранского Арьяна — «[страна и царство] ариев» (ср. также название государства Сасанидов: Эраншахр — «царство иранцев»).

2. ЗАПАДНЫЙ ИРАН В НАЧАЛЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ до х.э.

О положении в Западном Иране в этот период помимо археологических материалов можно судить по сведениям ассирийских и урартских надписей

Слово это, помимо индоиранских, в других индоевропейских языках определенно не засвидетельствовано, и употребление данного термина в отношении других индоевропейцев, в частности германцев, не имеет под собой научных оснований.

265

об упоминаемых в них западноиранских областях. Основные из них могут быть следующим образом размещены на карте. Вблизи Ассирии находилась Замуа — в районе современной Сулеймании в Ираке и непосредственно примыкающих местностях Ирана, а за ней — «Внутренняя Замуа» у верховьев Малого Заба, видимо до южных берегов Урмии. Далее к востоку лежали Аллабрия и Манна (ядро будущего Маннейского царства с главными центрами по среднему течению Джагату), а южнее их, у современного Сенендеджа или в соседних районах, Парсуа, или Парсу [м]аш (в урартских текстах так иногда называются и местности близ юго-восточного угла Урмии, а ассирийцы знали еще одну область того же имени, Парсу [м]аш, Парсамаш, — на эламских границах; бытование этого имени в разных районах может объясняться расселением племен с таким названием, являющимся клинописной передачей местного Парсава — древнего этнонима персов).

Важное место на дороге из Вавилонии в Иран у р. Дияла занимал Бит-Хамбан. К востоку и юговостоку, близ Керманшаха и Северного Лури-стана, находилась страна Эллипи, а севернее ее — Хархар, Кишессу и ряд других «стран», лежавших между Парсуа и Бит-Хамбаном на западе и Мидией на востоке. Мидия занимала тогда значительно меньшую территорию, чем после индийских завоеваний VII в., и не распространялась далее к западу от местностей у Хамадана.

Источники IX—VIII вв. называют и ряд других областей и «стран» на западе Ирана. Более обширные из них не были политически едины и состояли обычно из отдельных владений. Имелось и множество совсем мелких «стран», как упоминаемые около 820 г. 28 владений со своими правителями из районов близ Урмии — к западу от озера и к югу от него вплоть до Парсуа; в самой Парсуа в 834 г. до х.э.

ассирийцы получили дань от 27 ее «царей». Подобные владения состояли большей частью из одной или двух-трех округ с укрепленным центром, или «сильной крепостью», и группой окружающих простых поселений (в среднем около 10 на один центр).

Судя по археологическим данным, разложение первобытнообщинных отношений в части районов на

северо-западе Ирана происходило уже в конце IV — начале II тысячелетия. Правда, во II тысячелетии до х.э. и тут отмечается определенный разрыв в преемственности культуры и типов поселений, но многие экономические и социальные традиции были сохранены и развиты, в том числе в ремесле, явно отделенном от сельского хозяйства. Археологические памятники конца II — начала I тысячелетия свидетельствуют уже об оформленной социальной дифференциации, дальнейших успехах ремесла (включая металлургию железа, входящего в широкое употребление с конца II тысячелетия) и иных видов хозяйства, в том числе земледелия — оно давно было плужным, а в первых веках I тысячелетия широко употреблялись железные земледельческие орудия: серпы, мотыги и проч. (вместе с тем уже входили в употребление подземные сооружения для водоснабжения, в том числе и именно, по имеющимся данным, на северо-западе Ирана и Армянском нагорье). Существовали и обширные поселения, в большинстве, однако, пока не раскопанные. Тем важнее результаты многолетних работ на холме Хасанлу в районе Сулдуз (южнее Урмии по р. Кадар), где исследован город XI—VIII вв. с мощными стенами и монументальными зданиями дворцового и храмового типа; на Хасанлу найден каменный сосуд с надписью, указывающей на его принадлежность «дворцу» Баури, правителя страны Иды. По ассирийским текстам, это одна из «стран» во «Внутренней Замуа».

266

Археологические материалы с Хасанлу удостоверяют, что по крайней мере часть упоминаемых текстами IX в. до х.э. «сильных городов» и «крепостей» в районах к югу от Урмии были настоящими городами-крепостями. Судя по сведениям IX в. до х.э. о других областях — их крепостях, богатых «дворцах», храмах и т.п., — небольшими образованиями государственного типа были Аллабрия, Манна, Эллипи, Гильзан (западнее Урмии) и др. Более подробные данные VIII в. до х.э. показывают, что укрепленные города и крепости существовали тогда в различных районах Западного Ирана — ив более крупных центрах (Хархар, Кишессу и др.), и в мелких владениях, в том числе на западной окраине Мидии.

Относящиеся к Ирану материалы ассирийских текстов IX в. до х.э. и урартских первой половины VIII в. до х.э., в том числе встречающиеся цифровые данные о полоне и добыче, указывают на значительную численность населения отдельных округ и владений с центральной крепостью и на большие материальные ресурсы таких мелких владений и тем самым ряда областей Ирана в целом. Часто сообщается об огромном количестве крупного и мелкого скота, захваченного или полученного как дань в тех или иных «странах». Так, урарты в середине VIII в. до х.э. в одном из походов до «страны» Баруата (по-ассирийски Бит-Баруа, между Парсуа, Бит-Хамбаном и Эллипи) угнали 12 300 голов крупного рогатого скота, 32 100 — мелкого и 2500 лошадей, а также около 40 000 пленных, из них 6000 уцелевших мужчин-воинов и 25 000 женщин, — все они, по анналам, были захвачены после взятия трех крепостей и 23 окружающих их поселений.

Главным видом дани с ряда областей, около оз. Урмия, в Мидии и др., были лошади — упряжные и верховые. Наряду с отдельными районами Армянского нагорья Западный Иран был тогда основной областью коневодства в Передней Азии, и жители некоторых его областей славились особым умением разводить и готовить лошадей для конницы.

Данные IX в. до х.э., например о дани вином, и более обстоятельные сведения VIII в. до х.э. указывают на интенсивное развитие земледелия, садоводства и виноградарства в ряде районов Северо-Западного Ирана. Уже тексты IX в. до х.э. свидетельствуют о существовании центральных поселений, или городов, с развитым земледелием в окрестностях. А на Хасанлу, одном из таких центров, найдены многочисленные земледельческие орудия, остатки злаков, включая шестирядный ячмень и несколько сортов пшеницы, помещения с объемными сосудами для вина и т.д.; и сам тип застройки крепости и «внешнего города» за стеной характеризуют Хасанлу как важный оседлый земледельческо-скотоводческий центр.

В большом количестве ассирийцы получали из иранских областей металлы (бронзу, медь, золото, серебро и др.) — обычно в виде готовых изделий, часто особо искусно сделанных и дорогостоящих (что иногда отражено и в очень кратких версиях анналов), иную ремесленную продукцию, например льняные и шерстяные ткани (об этом сообщается лишь в подробных отчетах), а также ценные минералы. После похода 744 г. Тиглатпала-сар III наложил на страны между Парсуа и Мидией регулярную дань в 9 тонн лазурита и 15 тонн изделий из бронзы.

Один из интереснейших иранских археологических комплексов — «лу-ристанские бронзы». Это происходящие в основном из хищнических раскопок многочисленные изделия своеобразного, иногда вычурного, «роскошного» стиля, характеризующегося особой выразительностью, смесью реализма и фантастики в изображении людей или божеств, животных, сверхъестест-

267

венных существ. Так, с большим разнообразием приемов металлургического и ювелирного

производства изготовлялись ритуальные и бытовые предметы, вооружение, художественно выполненные удила с псалиями и т.д. «Луристанские бронзы» ранее датировали от III тысячелетия до середины I тысячелетия до х.э., различна и их этническая атрибуция. Лишь недавно в результате научных исследований могильников Луристана установлено, что, хотя металлургия в Луристане достигла большого совершенства уже в III тысячелетии до х.э., своеобразный комплекс собственно «луристанских бронз» относится к концу II — первым векам I тысячелетия до х.э., а преимущественно к VIII—VII вв. до х.э.

«Луристанские бронзы» обычно считали оставленными кочевниками, а Луристан того времени — населенным главным образом номадами. Но это мнение основано прежде всего на аналогии с положением в Луристане в более поздние эпохи (до новейшего времени), а не на характере самих этих изделий, отнюдь не указывающих на кочевой быт. А недавние археологические разведки и раскопки мест поселений показали, что в конце II — первых веках I тысячелетия до х.э. в Луристане существовали многочисленные оседлые поселения.

Из «стран» и владений Западного Ирана начала I тысячелетия до х.э. многие были уже образованиями государственного типа. Часть их можно определять как города-государства, состоящие из сельскохозяйственной округи с главным центром. В возникавших с того времени более значительных объединениях основную роль играли не племенные, а территориальные связи (или усиление отдельных правителей за счет соседей).

Возникновению крупных политических единиц во многом, очевидно, препятствовала большая этническая и языковая пестрота, характерная тогда для Ирана в целом и ряда его отдельных областей. Можно конкретно говорить не менее чем о 6—8 различных языковых группах, представленных тогда в Западном Иране; на самом же деле их было, очевидно, еще больше. На территории Курдистана и у Урмии еще обитали потомки лулу-беев (известных в горных районах на северо-западе Ирана и соседних областей в последних веках III — начале I тысячелетия до х.э.), еще сохранились этнические группы, происходившие от кутиев (тоже упоминаемых с III тысячелетия до х.э.), а кое-где также хурритоязычное население (к нему нередко причисляют и маннеев, но в основном относящийся к ним ономастический материал, видимо, не может быть объяснен из хуррито-урартских языков). В отдельных районах Иранского Азербайджана бытовали языки, вероятно, родственные восточнокавказским (нахско-дагестан-ским). На западе Луристана ассирийцы сталкивались с касситами; кассит-ский языковой элемент отмечен также на северозападных окраинах Ирана (в Аллабрии и др.) и в областях близ дороги из Вавилонии в Мидию — он засвидетельствован там вместе с вавилонским: эти районы были объектом колонизации из Вавилонии в касситский период, и группы населения, вавилонские по языку и культуре, сохранялись тут и в IX—VIII вв. до х.э., а некоторые местные «города» были центрами культа вавилонских божеств. У северных границ Луристана имелись группы населения, видимо отдаленно родственные по языку эламитам. Кроме этих древних этнических и языковых групп Передней Азии с конца II тысячелетия до х.э. в Западном Иране распространялось ираноязычное население; но и оно еще не занимало в Иране в начале I тысячелетия сплошных обширных территорий, и районы его расселения чередовались с областями, где преобладали старые автохтонные группы.

268

3. АССИРИЙСКИЕ И УРАРТСКИЕ ЗАВОЕВАНИЯ В ИРАНЕ

В районы на западных окраинах Ирана ассирийцы совершали походы еще во II тысячелетии до х.э., но сведения о них крайне ограниченны. Более подробные сведения появляются при Ашшурнасирапале II (883— 859), когда ассирийцы воевали в 881—880гг. в Замуа с целью более прочно подчинить эту страну; при том же царе, перейдя Диялу, они вошли в столкновение с Эллипи. Позже они все глубже проникали на территорию Ирана и ходили туда походами до нового ослабления Ассирии в первой половине VIII в.

За исключением собственно Замуа, ставшей ассирийской провинцией в IX в., ассирийцы тогда не стремились присоединить области далее к востоку. Их главная цель там состояла в захвате добычи и пленных, а в странах, изъявивших покорность, — в получении дани. В оказывавших сопротивление областях они разрушали крепости, сжигали поселения, учиняли массовые зверские расправы над жителями. Несмотря на эту умышленную политику устрашения, население многих «стран» пыталось отстоять свою независимость, но неравная борьба один на один против армии могучей державы, обладавшей передовой военной техникой и специальным осадным снаряжением, кончалась, как правило, победой ассирийцев. И при их приближении население часто покидало свои крепости и скрывалось в горах.

При Салманасаре III (859—824) ассирийцы предприняли серию восточных походов: в 859 (еще

недалеко от границ Ассирии), 855 (против Иды во «Внутренней Замуа»), 843 (когда в первый раз упоминаются Манна, Ал-лабрия, Парсуа), 834 (судя по дошедшим текстам, впервые до Мидии), в 828 и 827 гг. В последующие десятилетия они еще часто ходили на восток — до Мидии (ок. 820 г., шесть раз с 809 по 788 г. и в 766 г.) и до Манны — в 807 и 806 гг. Позже с Манной они уже не воевали, и она стала их союзником в борьбе с Урарту. Постепенное усиление Манны и некоторых других «стран» на западе Ирана было во многом обусловлено противодействием чужеземной агрессии.

С конца IX в. Ассирия терпит неудачи в борьбе с Урарту на территориях от Сирии до СевероЗападного Ирана, где начинается эпоха урартского преобладания. Между 825—790/785 гг. урарты завоевали области к западу от Урмии (в том числе Гильзан) и к югу от озера (включая район Иды— Хасанлу), а в низовьях Джагату у границ Манны возвели крепость (Таш-тепе у Миандоаба).

До середины VIII в. урартские цари, согласно их надписям, много раз совершали походы на Манну, захватывали там богатую добычу, скот, большой полон, отторгали некоторые маннейские районы, но в целом, вопреки распространенному мнению, Манна никогда не была подчинена урартами. На это указывает сама многократность повторяющихся походов на Манну, а при их описании в урартских текстах ни разу не говорится об изъявлении Манной покорности или выплате ею дани. Более того, после этих войн Маннейское царство значительно окрепло и выросло территориально (см. ниже). Основные центры Манны лежали восточнее, в стороне от обычных урартских и ассирийских маршрутов между районами у Диялы и местностями к югу и западу от Урмии. Захватив южную часть Приурмийского района, урарты ходили оттуда походами на Парсуа и далее к югу до облас-

269

тей у современного Керманшаха. Помимо ослабления позиций Ассирии на ее восточном фланге целью этих походов были грабеж, злхват пленных и добычи (что мало чем отличалось от действий ассирийцев в IX в. до х.э.). Но в приурмийских областях уже с начала проникновения туда урарты стремились закрепиться прочнее, и их большая часть к середине VIII в. до х.э. была включена в состав Урарту. Вскоре была захвачена также страна Пулуади на северо-востоке Иранского Азербайджана.

В714 г. после тяжелого поражения Урарту местности у юго-восточных берегов Урмии были присоединены к Манне (или возвращены ей). Многие области были, однако, в основном удержаны урартами, а их царь Ар-гишти II (ок. 714—685) даже распространил власть Урарту между Урмией и Каспием, о чем известно по его надписям близ Сераба (у дороги Теб-риз—Ардебиль); Руса II (ок. 685/680—645) возвел ряд крепостей севернее Урмии, но, видимо, около середины VII в. до х.э. они были разрушены неизвестным врагом.

Вподробном описании ассирийского похода 714 г. урартские владения к северо-востоку, северо-западу и западу от Урмии характеризуются как исключительно богатые области с процветающим сельским хозяйством. В многочисленных крепостях хранились огромные запасы зерна и душистого вина, которое ассирийские воины пили «точно речную воду». Значительные земельные площади были орошены. Хотя само искусственное орошение на северо-западе Ирана и Армянском нагорье применялось и ранее, большие ирригационные работы могли осуществляться лишь в условиях централизации с использованием обширных материальных и людских ресурсов. Особенно интересны сведения о г. Улху (видимо, близ совр. Меренда): большой канал с плотинами подводил воду к городу и урартскому царскому дворцу; арыками орошалась цветущая округа с тенистыми платанами, обширными садами, нивами, прекрасными пастбищами для коней; имелись также подземные сооружения типа кяризов (ассирийцы разрывали их и «показывали солнцу»).

Владения Урарту подразделялись на административные единицы, частично соответствовавшие старым местным «странам». В урартских крепостях находились урартская знать и администрация, гарнизон, обслуживающий их персонал, ремесленники и т.д. Часть прилегающих земель считалась царской и обрабатывалась рабами или зависимыми, включая посаженных на землю пленников из других стран; в свою очередь, часть местных жителей при завоевании обычно выводилась из страны. Оставшееся местное население, видимо, сохраняло какие-то формы прежней социальной организации, несло повинности — строительную и др., платило подати (в ряде областей восточнее Урмии — лошадьми). С середины VIII в. начинается новый этап экспансии Ассирии и во многом меняются методы эксплуатации ею покоренных земель. Эти перемены сопровождали проведенные, возможно, не без влияния урартского образца административные реформы Тиглатпаласара III (745—727). Уже при нем Ассирия добилась больших успехов во внешней политике, нанесла тяжелые поражения урартам и их союзникам, намного расширила свои границы. На востоке были созданы две новые провинции на основе завоеванных в 744 г. Парсуа и Бит-Хамбана с некоторыми присоединенными к ним мелкими «странами». В кампании 744 г. многие пленные мужчины-воины, как это делалось обычно, были казнены, но часть их была отпущена по домам, однако, чтобы они не могли более воевать, им отрубали пальцы. Жители новых наместничеств, как и иных провинций, должны были платить по-

270

дати и нести повинности. Страны далее к востоку, также охваченные походом 744 г., были