!Учебный год 2023-2024 / Dal_R_Demokratia_i_eyo_kritiki_Universitetska

должно быть как минимум 50 процентов, если С находится на 30 процентном пороге, то Р должно быть как минимум 16,6 процентов. Измерения порогов поэтому является чем то довольно произвольным. ID не обязательно отражает законодательную и конституционную ситуацию страны, или удовлетворительный уровень институциональных достижений полиархии. Тем не менее, как показывает изучение таблицы, классификация, основанная на легальном участии в голосовании институты полиархии возможно не сильно изменяются в странах в таблице, или в декады их появления в качестве демократий.

Таблица 17.3 Классификация 168 стран, около 1981—85 (согласно четырем критериям полиархии: свободные и честные выборы, свобода организаций, свобода выражения своего мнения, и существование альтернативных источников информации)

I		N	Аномалии	Процент ко
Классификация				всем странам
1.	Полные полиархии	41	1	25
2.	Полиархии с малыми
оганичениями		10		6
Всего полиархии		51		31
367
Классификация		N	Аномалии	Процент ко
				всем странам
3.	Квази-полиархии
(серьезные ограничения)		13		8
4.	Режимы доминантной
партии		12	4	10
5.	Многопартийные не-
демократические режи-
мы		7		4
6.	Недемократические с
ограниченной свободой
выражения Тип А Тип В		8 18 17	1
Тип С Тип D		5	1 2 2	5 11 И 4
Недемократические с
полным контролем над
организациями, самовы-
ражением и средствами		26		15
массовой информации
Общее		157	11	100

Источник: неопубликованные данные М.Коппеджа и У.Райнике. Тип А — недемократический режим (NDR) с ограниченной свободой слова, практикующий почти тотальные репрессии против или организаций, или средств массовой информации, но не обоих.

Тип В — NDR с ограниченной свободой слова, практикующий почти полный контроль над организациями и средствами массовой информации.

Тип С — NDR с ограниченной свободой выражения, который практикует почти полный контроль над средствами массовой информации и полный контроль над организациями. Тип D — NDR с ограниченной свободой слова, но полным контролем над организациями и средствами массовой информации. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ Как показывают эти примеры, страны не статичны и условия могут меняться. Например, условия,

изначально благоприятствовавшие полиархии, могут ослабнуть, что вызовет крушение полиархии, как это произошло в Чили между 1970 и 1973 годами. Или изначально слабые условия способны усилиться, таким образом благоприятствуя

368

Р.Даль. Демократия и ее критики стабильности существующей полиархии, как в случае Западной Германии или Японии на протяжении

десятилетий, последовавших за Второй мировой войной. Расширение благоприятных условий может также вызвать переход к полиархии в стране, до того времени знавшей лишь недемократические режимы, как это произошло в Британии в XIX веке, или способствовать редемократизации в стране, где полиархия потерпела поражение, как в Уругвае в 1980-х годах. Помимо подобных сдвигов в конкретных странах, возникают более широкие и зачастую более медленные видоизменения. К примеру, конец XX века сформировал среду для демократизации, как мы увидим в следующей главе, в каком-то отношении менее благоприятную, а в каком-то — более благоприятную, чем первый период роста полиархии.

Какие условия способствуют развитию, консолидации и стабильности полиархии в стране или, напротив, ограничивают ее перспективы? Несмотря на то что неясности все еще сохраняются даже при быстром накоплении результатов исследований за последние десятилетия, около двух веков опыта помогают нам определить некоторые из этих условий.

Вплоть до 1960-х годов попытки объяснить существование, отсутствие и сбой демократии были основаны на опыте лишь единичного числа стран. В результате значимость провалов демократии в Италии и Германии для крушений демократии в иных ситуациях чрезвычайно преувеличивалась, либо все дело сводилось к якобы легко доступным «точным» данным, которые считались значимыми (valid) и надежными и включали такие показатели, как доход на душу населения, грамотность, количество мест в больницах, телефонов и тому подобное. Другие условия, которые теоретически были решающими, например, установки, верования, особенности политической культуры и подобные «мягкие» переменные, не учитывались или оставались крайне проблематичными. Впоследствии, однако, почти всемирное распространение политической науки как академической дисциплины (вместе с усвоением все более новых способов систематического сбора и анализа данных) помогло получить более качественные свидетельства о политическом опыте расширенного диапазона стран5. И хотя в результате «спрос» теории все еще превосходит «предложение» данных и их качество, сегодня мы обладаем возможностью лучше обосновать теорию при помощи опыта.

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 369 При исходном обращении к теории ясно, что вероятность утверждения полиархии в стране зависит от силы

действия определенных условий. Проблема в том, чтобы определить, каковы эти условия и каково влияние их изменений на вероятность полиархии. Наиболее релевантные паттерны развития следующие^:

1.В стране с неполиархическим режимом (nonpoliar-chic regime) возникают и сохраняются благоприятные условия. В силу этого велика вероятность, что произойдет переход к полиархии, институты полиархии будут консолидированы, а полиархическая система сохранится (persist), то есть станет стабильной7. Таким образом, Даны благоприятные условия,

тогда неполиархический режим (NPR) -> стабильная полиархия

2.В стране с неполиархическим режимом не развиваются благоприятные условия или же они слабы. В результате велика вероятность того, что переход к полиархии не произойдет и что укрепится неполиархический режим. Таким образом,

Даны неблагоприятные условия, NPR ->• NPR

3.В стране с неполиархическим режимом условия смешанные или временно благоприятные. Если в такой ситуации развивается полиархия, вероятными возможностями являются:

За. Крушение полиархии за короткое время (менее двадцати лет), происходит переход к неполиархическим режимам и их утверждение.

Даны смешанные или временно благоприятные условия, тогда NPR -> полиархия -> NPR.

ЗЬ. То же, что и в З.а., за исключением того, что неполиархический режим также распадается и происходит новый переход к полиархии (редемократизация), а полиархия становится консолидированной и устойчивой. Даны смешанные или временно благоприятные условия,

тогда NPR -> полиархия -> NPR -> полиархия.

Зс. То же, что и в ЗЬ, за исключением того, что полиархия не консолидирована, и система колеблется между полиархией и неполиархией.

Даны смешанные или временно благоприятные условия, тогда NPR -> полиархия -> NPR -> полиархия -> NPR -> и т.д.

Пять последствий иллюстрируются в схеме 17.2.

Какие условия благоприятствуют первой последовательности — развитию, консолидации и стабильности полиархии? В принципе, мы можем ответить на этот вопрос при помощи сравнения стран, в которых возникала первая последовательность, с теми, в которых ничего подобного не происходило.

Несмотря на свою практическую сложность, такие сравнения помогают нам прийти к некоторым довольно хорошо обоснованным суждениям. Эту задачу мы и будем решать в следующей главе.

Глава 18.

ПОЧЕМУ ПОЛИАРХИЯ УТВЕРЖДАЛАСЬ В ОДНИХ СТРАНАХ, А НЕ В ДРУГИХ Почему в одних странах складывалась устойчивая полиархия, а в других — нет? Иными словами, какие ус-

ловия повышают или понижают шансы на утверждение полиархии? С учетом опыта различных стран в течение последних полутора веков, описанные в конце предыдущей главы последовательные сочетания правлений, позволяют нам с высокой долей уверенности назвать наиболее важные из таких условий.

Конечно, ни одно из них по отдельности не в состоянии предопределить наличие или отсутствие в стране полиархии. Однако, если все те условия, о которых пойдет речь ниже, четко представлены, появление полиархии практически неизбежно, а если все они отсутствуют или крайне слабы, вероятность ее возникновения близка к нулю. Вместе с тем во многих странах ситуация не столь однозначна: хотя некоторые предпосылки полиархии там достаточно выражены, а потому — относительно благоприятны для ее генезиса, другие почти не прослеживаются, что препятствует данному процессу. Кроме того, условия могут меняться, укрепляя или ослабляя перспективы становления в соответствующей стране устойчивой полиархии.

ГРАЖДАНСКИЙ КОНТРОЛЬ НАД СИЛОВЫМ ПРИНУЖДЕНИЕМ Как мы уже видели в предыдущей главе, все государства, включая демократические, прибегают к принужде-

нию. Они используют принуждение как на своей территории — в целях проведения в жизнь законов и осуществления политических курсов, так и за ее пределами — во взаимоотношениях с другими государствами. Существует множество средств принуждения: экономические, социальные, психологические, физические. Характерной и отличительной чертой государства является наличие у него инструментов физического принуждения: военной и полицейской организаций, призванных применять (или грозить применением) систематического насилия для поддержания порядка и безопасности.

372

Р.Даль. Демократия и ее критики Но что может помешать правителям прибегнуть к силовому принуждению для установления и сохранения

недемократического режима? На протяжении всей письменной истории человечества военные и полицейские структуры нередко активно участвовали в политической жизни, причем могли использоваться для создания и подкрепления недемократических порядков даже в тех случаях, когда находились под контролем гражданских лиц. Точно так же и в современном мире организованные орудия силового принуждения обеспечивают, хотя бы отчасти, устойчивость недемократических режимов во многих странах. Но и в прошлом, и в настоящем в некоторых политических системах избранные народом руководители оказывались в состоянии настолько жестко контролировать армию и полицию, что это позволяло действовать институтам полиархии.

Для того чтобы государство могло управляться демократическим образом, несомненно требуются два условия. (1) Коль скоро существуют — и, по всей видимости, будут существовать и в дальнейшем — военные и полицейские организации, они должны быть поставлены под гражданский контроль. Но такого контроля, при всей его необходимости, еще не достаточно, ведь он имеется и в ряде недемократических стран. Поэтому (2) те гражданские лица, которые контролируют армию и полицию, должны быть сами

включены в демократический процесс.

Способность избираемых народом гражданских руководителей контролировать вооруженные силы и полицию в значительной степени определяется двумя факторами: состоянием военной организации и военных технологий, с одной стороны, и использованием адекватных средств гражданского контроля — с другой. Первый фактор относится к числу общеисторических условий, которые детерминируют набор возможностей, открытых перед политическими лидерами в конкретные исторически периоды, зачастую весьма протяженные. Второй охватывает совокупность доступных средств, к которым те могут прибегнуть

—более или менее сознательно и намеренно — для обеспечения гражданского контроля. Политические следствия состояния военной организации и военных технологий Исторически вероятность народного правления отчасти обусловлена текущим состоянием военной организации и военных технологий. От характера военной оргаЧасть пятая. Пределы и возможности демократии 373

низации и приемов ведения военных действий в известной мере зависит, поставлены ли вооруженные силы под гражданский контроль и вовлечены ли сами контролирующие их лица в демократический процесс. Тенденция к использованию демократического процесса в управлении государством усиливается в периоды, когда военная организация и военные технологии требуют привлечения на военную службу значительной доли населения.

Один автор предложил даже ввести такой показатель, как коэффициент военного участия, который связывает степень включения населения в военные дела с вероятностью установления самоуправления и утверждения личных прав [Andreski 1968]. Хотя этот «коэффициент» исходит из наличия более жесткой зависимости, нежели та, которую можно подтвердить на основании исторических свидетельств, приблизительная корреляция указанных параметров действительно прослеживается, по крайней мере в Западном мире. Чем больше военное превосходство зависело от способности государства мобилизовывать на военную службу значительное число легковооруженных пехотинцев, тем выше были шансы на народное правление1.

Для того чтобы понять, почему, например, демократия сложилась в Греции в начале V века до н.э., а не раньше, или почему ее не было в Англии и Франции XIII столетия, следует принять во внимание, помимо всего прочего, существовавшие тогда военную организацию и военные технологии. Со времен Гомера и до VII века до н.э. в греческих городах-государствах господствовала знать. Во многом это объяснялось преобладавшей в ту эпоху технологией ведения боевых действий. Важнейшие атрибуты воина — лошадь или боевую колесницу — могли позволить себе лишь аристократы. Наличие у знати более совершенных средств силового подавления в военных операциях обеспечивало ее доминирование и в политической жизни, поскольку ей не составляло труда запугать плохо организованные группы рядовых общинников, которые были гораздо хуже вооружены — зачастую только дубинками да сельскохозяйственными орудиями.

Но в VII веке до н.э. военное и политическое превосходство аристократии было поколеблено в связи с появлением новой и более эффективной боевой силы: пехоты — знаменитых гоплитов, изображенных на бесчисленных греческих вазах. Снаряжение гоплита — шлем, щит, латы, наколенники и копье — могли приобрести многие

374

Р.Даль. Демократия и ее критики состоятельные общинники, у которых к тому же было достаточно свободного времени для тренировок,

необходимых для отработки приемов натиска и отпора в плотном дисциплинированном строю гоплитской фаланги. И хотя мы не знаем деталей данного процесса, влияние на политическую жизнь общинников, от чьей лояльности и бесстрашия теперь зависело будущее полиса, все возрастало2. Ниспровержению правления аристократии часто содействовали популярные в народе тираны*, которые, по всей видимости, опирались на поддержку класса гоплитов [Ste. Croix 1981: 282\. В конечном счете демократия обязана своим появлением страте гоплитов [Fine 1983: 59—61, 99-100; Sealy 1976: 30, 57\\

В Афинах упрочению демократии способствовало еще одно военное новшество: рост афинского флота означал, что даже тот, кто был слишком беден, чтобы обзавестись экипировкой гоплита, мог теперь служить гребцом на галерах — как свободный человек, не раб. «Тем, кто водит корабли, — писал памфлетист V века,

—принадлежит власть в государстве» [Finley 1973: 50].

Решением проблемы гражданского контроля над военными структурами стала для греков народная милиция. Она могла быть быстро мобилизована в случае войны и столь же быстро расформирована в мирное время. Более того, ею руководили генералы, избиравшиеся народным собранием. В результате на протяжении двух веков существования в Афинах данной политической системы ни один политический лидер просто не мог сколько-нибудь долго править без народной поддержки. Даже в краткие периоды крушения демократии в 401 и 404 годах до н.э. олигархи почти сразу же были отстранены от власти, не сумев получить устойчивой поддержки вооруженных сил в лице граждан из гоплитской пехоты или флота, а также их выборных генералов. Когда афинская демократия в конце концов попала под власть военных, принуждение исходило не от внутренних, а от внешних сил — сперва от Македонии, а затем от Рима4. Хотя военная организация и военные технологии Римской республики по многим параметрам отличались от греческих, решение было, по существу, тем же: перво-

Под названием тирания объединяются две переходные формы правления: к демократии («младшая тирания») и от демократии («старшая тирания») [Andrews 1956; Казанцев 2001]. О концептуализации тирании см. также [Ильин 1997: 227—275].

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 375 начально римские легионы состояли из гражданской милиции, включавшей обычных граждан5. Но когда со

временем гражданская милиция превратилась в постоянное и независимое военное образование, сформированное из профессиональных солдат и даже наемников, а использование насилия с привлечением легионов и «банд профессиональных головорезов» стало обыденным явлением в римской политической жизни, республика оказалась обречена [Finley 1983: 117— 1Щ. Честолюбивые вожди, зачастую сами военачальники, обнаружили, что они легко могут конвертировать военные ресурсы в политические. После замены республиканского правления принципатом преторианские когорты, выполнявшие в годы республики функции личной охраны генералов, превратились в активную политическую силу. Вместе с пограничными легионами они участвовали в политических репрессиях и терроре, а иногда даже возводили на престол и смещали императоров. Тем самым было положено начало тому, что современные авторы называют «преторианством» — вмешательство военных в управление и подчинение ими исполнительной власти [Huntington 1957, 1968; Nordlinger 1977; Perlmutter 1977].

ВСредние века вследствие изменений в военной организации и технике превосходство тех немногих, кто мог себе позволить иметь специально обученную лошадь и снаряжение конного рыцаря, было восстановлено. Солдат-горожанин утратил былое значение, и вместе с ним на многие века ушли в небытие исторические возможности для демократического или республиканского правления в большей части Европы. Однако в швейцарских кантонах, где сохранилась всеобщая воинская повинность, гражданская милиция, вооруженная пиками и защищавшая местность, рельеф которой был крайне благоприятен для действия пехоты, сумела победить конных рыцарей. Поэтому неудивительно, что соборная демократия укоренилась в горных кантонах, которые столетия спустя составили ядро Швейцарской Конфедерации.

ВXIV и XV веках вооруженные длинными луками английские пехотинцы, доказав уязвимость конных рыцарей, разрушили военные основания феодализма. С изобретением мушкета, а затем — и ружья значение пеших солдат еще больше возросло. В XVIII веке военная организация и военные технологии начали напрямую зависеть от привлечения больших масс пехотинцев, чьи ряды могли быть пополнены только путем подключения к военной службе всего мужского населения. Еще через

376

Р.Даль. Демократия и ее критики полвека или около того именно общая численность легковооруженных солдат, при условии примерно

одинаковой подготовки, стала играть решающую роль в сражении — грубое и жестокое достижение принципа большинства. Но преимущество абсолютных чисел можно было увеличить за счет преданности

(commitment), а ту в свою очередь — через побуждение чувства верности стране или нации6. Но ощущение принадлежности к нации — привилегия, за право пользоваться которой от человека ожидали определенных жертв, — могло оправдать выдвижение им более широких требований, включая требование справедливой доли в управлении. Гражданин-солдат был одновременно и солдатом, и гражданином, то есть, как минимум, мог претендовать на участие в голосовании [Janovitz 1978: 178—179\. Страны, обладавшие массовыми армиями, обнаружили, что они вступили в эру демократических революций. Именно в тех исторических условиях, когда военная организация и военные технологии оказались более благоприятными для демократии, нежели это было на протяжении многих предшествовавших веков, когда, как мы увидели в предыдущей главе, в одной стране за другой складывались институты полиархии.

В Соединенных Штатах возможности для управления с помощью принуждающего насилия были ниже, чем в каком-либо ином государстве мира за всю историю человечества, — быть может, за исключением Швейцарии. Как мы вскоре увидим, постоянный контингент военных был там крайне невелик. Кроме того, военная организация и военные технологии создавали преимущества для пехоты, вооруженной мушкетами и, позже, ружьями. Эти виды оружия были так легко доступны и имели столь широкое распространение, что Америка фактически представляла собой нацию под ружьем*. Без согласия управляемых здесь в известном смысле вообще была невозможна никакая система правления, поскольку никакое правительство не могло быть навязано народу Соединенных Штатов вопреки сопротивлению большинства.

То же самое характерно и для других пионеров политической модернизации — Швейцарии и, при ряде оговорок, для Объединенных провинций. В Великобритании одним из условий успешной политической модернизации стали ликвидация постоянной армии и введение милицейской системы.

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 377 Однако состояние военной организации и технологии, в целом столь благоприятное для полиархии в Се-

верной Америке и Европе, еще раз изменилось — теперь в худшую сторону. Военное превосходство постепенно перешло от многочисленных легковооруженных армий к войскам, оснащенным новым и дорогостоящим оружием с возросшей разрушительной силой — тяжелой артиллерией, минометами, пулеметами, танками, самолетами и военными кораблями, к которым со временем добавилось и ядерное оружие. В отличие от пик, мушкетов, длинных луков или ружей, эти виды вооружения никогда не смогут рассредоточиться по отдельным домохозяйствам. Будучи сконцентрированы в относительно немногочисленных руках, они обеспечивают гигантскими ресурсами принуждающего насилия

меньшинство, желающее и способное задействовать их в политических целях. Увеличившиеся возможности для создания и использования бюрократических организаций («рационально-правовая бюрократия» М.Вебера) вкупе с новыми средствами надзора еще больше подготовили почву для централизованного принуждения. Эффективность централизованной полицейской системы сегодня гораздо выше, чем когдалибо ранее в письменной истории.

Таким образом, вследствие развития военной и полицейской организации и соответствующих технологий потенциал централизованного принуждения в XX веке во много раз превосходит имевшийся в XVIII и XIX веках, а быть может — и во все другие времена. Тем не менее в этом столетии не только сохранились старые полиархии, но и возникли новые. Но если подобные явления не связаны с состоянием военной организации и военных технологий, то в чем их причина?

Укрощение силового принуждения Чтобы не допустить использования военных и полицейских структур для разрушения демократического

правления, демократические государства прибегают к различным средствам, а зачастую — и к комбинации средств.

1.Демократическое государство может лишить военные и полицейские структуры их способности к принуждению или свести ее к минимуму. Иногда вооруженные силы упраздняются полностью. Япония, где в 1930-е годы военные превратились в могущественного политического актора, провозгласила в своей конституции 1947 года

Р.Даль. Демократия и ее критики (принятой, главным образом, под влиянием оккупации страны Соединенными Штатами), что навсегда

отказывается от создания армии, а также военного флота — как морского, так и воздушного. Хотя значение этого конституционного положения было ослаблено последующим развитием национального «полицейского резерва», а затем — и «национальной службы обороны», оно предотвратило возрождение вооруженных сил как весомого политического актора в новой полиархии. Коста-Рика, где избранные народом правительства действовали начиная с 1889 года, за исключением тех двух коротких периодов, когда их приводили к власти военные, завершила второй такой период ликвидацией своих вооруженных сил

(в 1948-1949 годах) [Blachman, Hellman 1986: 156~160\.

Хотя Соединенные Штаты, в отличие от Японии и Коста-Рики, никогда формально не распускали свои вооруженные силы, на протяжении большей части национальной истории те оставались мизерными. До самой Второй мировой войны Великобритания и США содержали крошечные постоянные армии, полагая свою морскую мощь достаточной для предотвращения агрессии*. Но военный флот плохо приспособлен к задачам принуждения граждан собственной страны. В 1830 году в Соединенных Штатах соотношение между занятыми на военной службе в целом — включая армию, флот и морских пехотинцев — и населением страны составляло 1:1080, а применительно к армии — 1:2073, причем армейским офицером (а их было всего 627) служил лишь каждый 20575-й американец. Эти пропорции были типичны для США (в мирное время) с 1789 года до середины XX века. Так, цифры, характеризующие масштабы американских вооруженных сил в 1860 году, то есть в канун Гражданской войны, не многим отличаются от вышеприведенных. К моменту начала в 1939 году Второй мировой войны совокупная численность вооруженных сил США достигла 334473 человек при населении в 131 миллион. Количество армейских офицеров не превышало 15 тысяч, или одного на 9045 жителей7.

При всем значении геополитических факторов для ограничения численности постоянной армии британские политики последовательно руководствовались логикой установления публичного контроля над ресурсами силового принуждения, как это показала Лоис Швёрер [Schwoerer 1974].

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 379

2.Демократическое государство может рассредоточить контроль над военными или полицейскими структурами, распределив его между многообразными органами местного управления. Например, в большинстве англоговорящих полиархии полицейские службы, как правило, находятся под местным контролем8. Исторически и в Великобритании, и в Соединенных Штатах на формирования местной милиции или милиции штатов были частично поделены даже сухопутные силы. В период утверждения в додемократической Британии верховенства парламента местная милиция служила противовесом постоянным войскам во главе с офицерами-аристократами. Она укомплектовывалась за счет местных жителей, которые входили в ее ряды недолго и исключительно в целях защиты своей территории. Милиция

не была интегрирована с регулярными подразделениями вплоть до конца XIX века [Perlmutter 1977: 40\. В США на протяжении всего XIX столетия милиции отдельных штатов оставались в своей практической деятельности независимыми образованиями под руководством властей соответствующих штатов. В Швейцарии конституции 1848 и 1874 годов (ныне действующая) запрещали Конфедерации создавать постоянную армию и предусматривали вместо этого учреждение гражданской милиции, управляемой в мирное время кантонами.

3. Вооруженные силы могут быть сформированы из индивидов, разделяющих гражданские и демократические ориентации населения в целом. Как мы видели, именно такое решение было найдено в Афинах, где гоплиты на суше и гребцы на море были обычными гражданами, которые мобилизовывались на короткий срок для защиты полиса. Аналогичным было решение в додемократической Европе XVII и XVIII

веков9, а также в Швейцарской Конфедерации, где, согласно конституциям 1848 и 1874 годов, действует всеобщая воинская повинность. За исключением высших офицеров и небольшого числа других штатных сотрудников, занятых на профессиональной основе, швейцарская армия по-прежнему комплектуется за счет граждан, проходящих срочную службу. В большинстве других европейских стран со времен Второй мировой войны сухопутные силы состоят преимущественно из лиц, призываемых на короткий срок, то есть из гражданских в форме.

4. Обеспечению гражданского контроля над вооруженными силами со стороны демократически избранного руководства может способствовать и воспитание профес380

Р.Даль. Демократия и ее критики сиональных военных, особенно офицеров. Конечно, сам по себе военный профессионализм не гарантирует

гражданского, а тем более демократического контроля. Но обычно он ведет к формированию устойчивых представлений о режиме, которому военные должны сохранять верность и повиновение и который они обязаны защищать. Естественно, эти представления варьируются в зависимости от режима. Профессиональный солдат революции может быть предан идее будущего режима, который еще предстоит создать. В демократической стране кадровые военные не просто подвергаются, подобно другим категориям граждан, первичной гражданской социализации, вырабатывающей в них веру в легитимность конституционного порядка и приверженность идеям и практикам демократии. Их убежденность в необходимости подчиняться конституционно избранному демократическому руководству может быть усилена благодаря усвоению профессионального кодекса военных.

Однако при определенных обстоятельствах гражданский контроль над профессиональными военными учреждениями оказывается под угрозой. Это происходит, например, когда профессионализм создает глубокий социальный и психологический разрыв между кадровыми военными и гражданским населением, как это было в Бразилии в 1950 и 1960-е годы, где военные превратились в обособленную социальную группу, своего рода касту, оторванную от сообщества гражданских лиц [Stepan 1973: 64]. Такая угроза возникает также, если профессиональные военные считают, что гражданское руководство ставит под удар их фундаментальные интересы. В подобной ситуации они, скорее всего, будут сопротивляться гражданскому контролю или даже попытаются полностью от него освободиться, как в Бразилии в 1964 году, в Гане в 1965

году и в Аргентине в период с 1955 по 1983 годы [Nordlinger 1977: 66—78; Stepan 1971: 153; 1973: 50—65\.

Сложности в осуществлении гражданского контроля также возрастают по мере расширения и усложнения военных учреждений. Так, министру обороны США крайне трудно контролировать гигантские по своим размерам военные структуры, и еще труднее это делать Конгрессу.

Наконец, военачальники могут отвергнуть гражданский контроль, полагая, что политика демократически избранного руководства чревата подрывом стабильности, процветания или даже жизнеспособности той системы, которую они обязаны охранять, — будь то государство, Часть пятая. Пределы и возможности демократии 381

нация, общество или конституционный строй. Во многих латиноамериканских странах конституции даже возлагают на военных определенную ответственность за обеспечение законности и порядка, а также надлежащего функционирования самой конституции. В случае Бразилии, как отмечает А.Степан, это означает, «что при любом конфликте между президентом и законодательным органом, гражданские лица обращаются к армии с призывом выполнить свои конституционный долг по защите прерогатив Конгресса» [Stepan 1971: 75]. Массовые беспорядки, гражданские конфликты, партизанская война, острая поляризация, непрерывный экономический кризис, предполагаемый или действительный приход к власти лидеров или движений, идеологически неприемлемых для армии, — все это может вызвать военный переворот, подобный имевшим место в Бразилии в 1964 году, в Чили и Уругвае в 1973 году или в Аргентине в 1976 году10.

В одни времена и в одних регионах (например, в классической Греции или в Европе и Америке XIX века) доминирующие формы военной технологии и организации благоприятствовали народному правлению, а в другие (скажем, в Греции примерно до 650 года до н.э. и в средневековой Европе) — крайне затрудняли его. Военные технологии и организации нынешнего столетия* в целом не способствуют народовластию. Но несмотря на это в мире не только сохранились старые полиархии, но и появились новые. Отсюда следует, что преобладание того или иного типа военной технологии и организации не может служить адекватным обоснованием наличия или отсутствия полиархии.

Не вызывает сомнений, что гражданский контроль над армией и полицией — необходимое условие полиархии, а его слабость — весомая причина существования недемократических режимов во многих странах. Но для появления полиархии его недостаточно, ибо в некоторых недемократических системах тоже установлен гражданский контроль над военными и полицейскими силами. Более того, недемократические правители часто используют находящиеся в распоряжении армии и полиции исключительные ресурсы принуждения для укрепления своего владычества. Поэтому очевидно, что мы не можем

Даль имеет в виду XX век, но это фактически относится и к нынешним временам. 382

Р.Даль. Демократия и ее критики объяснить наличие или отсутствие в стране полиархии с помощью одного только гражданского контроля.

Другими словами, хотя сосредоточение принуждающего насилия и контроль над ним составляют часть искомого объяснения, они его далеко не исчерпывают.

СОВРЕМЕННОЕ ПЛЮРАЛИСТИЧЕСКИ ОРГАНИЗОВАННОЕ ОБЩЕСТВО Исторически полиархия прочно ассоциируется с обществом, обладающим рядом взаимосвязанных характеристик. В их числе:

—относительно высокий уровень доходов и богатства на душу населения;

—возрастание уровня доходов и богатства на душу населения на протяжении длительного времени;

—высокий уровень урбанизации;

—сравнительно маленькая или быстро сокращающаяся доля населения, занятого в сельском хозяйстве;

—многообразие сфер профессиональной деятельности;

—широкое распространение грамотности;

—сравнительно большое число лиц, посещающих высшие учебные заведения;

— экономический строй, при котором производством заняты преимущественно относительно автономные фирмы, жестко ориентирующиеся в своих решениях на национальный и международные рынки;

— сравнительно высокие значения традиционных индикаторов благосостояния, таких, как количество врачей и больничных коек на тысячу жителей, ожидаемая продолжительность жизни, доля семей, которые могут позволить себе приобретение различных товаров длительного пользования, и т.д.

Взаимная корреляция подобного рода социетальных показателей (societal measures) настолько велика, что подтверждает правомерность (если требуются дополнительные подтверждения и так довольно очевидного с исторической точки зрения заключения) квалификации их всех как признаков более или менее определенного типа социальной системы. Положение о взаимосвязи между любым из этих социетальных показателей и характеристиками полиархии, похоже, гораздо прочнее утвердилось в громадном и постоянно растущем корпусе трудов, посвященных исследованию условий демократии, нежели какое-либо другое

[Vanhanen 1984].

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 383 Как же нам обозначить подобного типа общество, которое, безусловно, столь благоприятно для полиархии?

По отношению к нему используются самые разные определения: либеральное, капиталистическое, буржуазное, общество среднего класса, коммерческое, современное или постсовременное, конкурентное, рыночно-ориенти-рованное, открытое... Однако большинство приведенных определений делают чрезмерный упор на второстепенные черты или частные стороны такого общества. Некоторые его существенные параметры лучше всего передаются, наверное, идеей современности (например, исторически высокий средний уровень благосостояния, доходов, потребления и образования, многообразие сфер деятельности, преобладание городского населения, заметное уменьшение доли сельских жителей и относительной экономической значимости сельского хозяйства). Другие аспекты отражает динамическая природа общества (экономический рост, повышение уровня жизни), а некоторые — его плю-ралистичность (наличие множества сравнительно автономных групп и организаций, прежде всего в экономике). Поэтому я буду говорить об обществе этого типа как о современном динамичном плюралистическом обществе (modern dynamic pluralist society), а о стране, обладающей отмеченными чертами, как о современной динамичной плюралистической стране (modern dynamic pluralist country). Для простоты изложения в дальнейшем я буду пользоваться сокращением — СДП (MDP).

Почему СДП общества благоприятствуют полиархиям СДП обществам присуще такое количество благоприятствующих полиархии свойств, что было бы неверным

связывать утверждение последней с наличием какого-то одного или двух из них. Тем не менее все многообразие этих свойств можно свести к двум основным. Во-первых, СДП общество рассредоточивает власть, влияние, авторитет и контроль, ранее концентрировавшиеся в едином центре, между различными индивидами, группами, ассоциациями и организациями11. Во-вторых, оно способствует появлению установок и убеждений, подготавливающих почву для развития демократических идей. И хотя эти две черты СДП общества возникают независимо, зародившись, они подкрепляют друг друга12.

Наиболее важная особенность СДП обществ заключается в том, что они препятствуют концентрации власти

вруках какой-либо одной сплоченной группы акторов и

384

распределяют ее между рядом относительно независимых игроков. Обладая властью и автономией, акторы могут противостоять одностороннему доминированию, конкурировать между собой за различного рода преимущества, конфликтовать, вступать в переговоры и проводить независимые акции по собственному усмотрению. Для СДП-обществ характерна дисперсия: (а) политических ресурсов*, таких, как деньги, знания, статус и доступ к организациям; (б) стратегических локализаций, особенно в сферах экономики, науки, образования и культуры, а также (в) переговорных позиций, — как открытых, так и латентных — в экономике, науке, коммуникациях, образовании и т.д.

Формы влияния СДП общества на формирование демократических убеждений весьма разнообразны. Остановлюсь на некоторых из них. Характерный для подобных обществ экономический рост питает уверенность

втом, что увеличение производства может приносить совокупную выгоду всем гражданам. В политической жизни выигрыш одной стороны там не всегда равнозначен проигрышу другой. Но если политика не

сводится к игре с нулевой суммой, то политические оппоненты не обязательно должны быть непримиримыми врагами, а значит — переговоры и торг между ними могут приводить к взаимовыгодным компромиссам. Поэтому даже в тех случаях, когда управление государством находится исключительно в руках элиты — как это обычно бывало в странах, впоследствии ставших полиархиями — в СДП обществах весьма велика вероятность возникновения конкурентной политической системы, для которой является нормой поиск компромиссов. Но в СДП обществах крайне трудно ограничить этот конкурентный процесс рамками элит, ибо рассредоточение богатства, доходов, образования, статуса и власти ведет к появлению разнообразных групп, члены которых воспринимают друг друга как в сущности подобных себе по правам и возможностям, причем границы между представителями отдельных групп сглаживаются или часто сдвигаются13. В результате СДП общество позволяет исключенным группам апеллировать В строгом смысле это не политические, а, соответственно, экономические, культурные и социетальные

ресурсы, однако они поддаются конвертации в политические ресурсы власти. Общая схема подобной конвертации и ее эффектов предложена Т.Парсонсом.

385

к логике равенства, дабы узаконить свое приобщение к политической жизни, одновременно ослабляя способность привилегированных групп оправдывать их эксклюзивное право на участие в ней. Такое приобщение дополнительно стимулируется политической конкуренцией и соревнованием между элитами. Если члены исключенных групп обладают политическими ресурсами, которыми можно воспользоваться для приобретения дополнительных преимуществ (как оно обычно и бывает), некоторые представители правящего класса в расчете на поддержку этих групп находят для себя выгодным потребовать их допуска к политической жизни.

Стоит только привилегированному меньшинству, подобно британской аристократии XVIII века*, начать использовать в своем кругу элементы демократического процесса при управлении государством, как вследствие формирования СДП общества ему становится все сложнее удерживать исключенные группы, особенно наиболее близкие к нему по социальным и экономическим позициям, от вступления в политику. Но процесс расширения границ гражданства трудно остановить на полпути. Поэтому в системе, где политическая конкуренция охватывает лишь узкий круг^Ы, по мере развития СДП общества возникает тендениия к распространению ее на всех. Поскольку же СД^Гобщества складываются в одной стране за другой, он^юддерживают утверждение полиархии.

^Г Уточнения Бщю бы неверным, однако, трактовать взаимосвязь ме^щу СДП обществом и полиархией как прямую при-

чинно-следственную зависимость. Строго говоря, СДП общества не являются ни необходимыми, ни достаточными для появления полиархии.

1.Хотя уровень рассредоточения власти в СДП обществах препятствует ее монополизации любой отдельно взятой группой, существенное неравенство в распределении власти сохраняется. В результате влияние различных * Точнее было бы сказать, что частичное использование демократического процесса британские правящие

классы осуществили уже в конце XVII столетия, затем в XVIII веке олигархическое господство так называемых «друзей короля» нарушило данную практику, которая была восстановлена после промышленной революции в Англии и американской революции ближе к концу XVIII столетия.

13Демократия и ее критики

Р.Даль. Демократия и ее критики категорий граждан полиархии на управление государством далеко не одинаково. Соответственно,

возникают следующие вопросы: действительно ли власть в полиар-хиях распределена настолько неравномерно, что фактически ими правят господствующие элиты? нуждаются ли полиархии в более последовательной демократизации, и если да, то как это осуществить? Эти вопросы мы отложим для следующих глав.

2.Коль скоро полиархии возникали в странах, где не было СДП обществ, очевидно, что последние не обязательны для существования полиархии. Самым наглядным современным отступлением от правила, предполагающего взаимосвязь между полиархиями и СДП обществами, является Индия, большинство населения которой остается преимущественно аграрным, неграмотным, гораздо менее специализированным в профессиональном плане, чем это бывает в СДП странах, а также крайне традиционалистским и приверженным обычаям в своем поведении и убеждениях. Между тем, хотя через четверть века после установления полиархию там вытеснило квазиавторитарное правление выборного премьер-министра Индиры Ганди, несколько лет спустя она была восстановлена.

Еще более показателен опыт стран, в которых институты полиархии прочно укоренились еще тогда, когда эти страны были по преимуществу аграрными, то есть задолго до того, как там сложились СДП общества. Так, когда в начале XIX века в Соединенных Штатах оформились институты полиархии для белых мужчин, подавляющая часть населения США была сельской и аграрной. В 1800 году в сельской местности проживали 94% американцев, а в 1830 году, всего за несколько лет до знаменитого визита Токвиля, — 91%; в 1820 году, согласно американской переписи, 72% трудоспособного населения работали на фермах, а десятилетием позже — 70%. Вплоть до 1880 года сельскохозяйственные рабочие превосходили по

численности занятых в других сферах. Лишь в 1890 году перепись зафиксировала незначительное преобладание городских жителей (учитывались поселения, где проживало свыше 2,5 тысяч человек) [US Bureau of the Census, ser. A 195209: 14; ser. D 36-45: 72]. Однако, как отмечал еще Токвиль (и не только он),

аграрное общество Соединенных Штатов обладало теми двумя ключевыми чертами, которые делают СДП общества столь благоприятными для полиархии: оно обеспечивало широкое рассредоточение власти и активно способствовало развитию демократических убеждений. Мало того, Часть пятая. Пределы и возможности демократии 387

идеологи аграрного республиканизма типа ТДжефферсо-на и Дж.Тейлора были полностью убеждены в неразрывной взаимосвязи между демократической республикой и преобладанием независимых семейных фермерских хозяйств* и не могли себе представить, что республика в Соединенных Штатах продолжит свое существование даже после того, как фермеры станут незначительным меньшинством.

Подобно Соединенным Штатам, полиархия сложилась и в других странах, где свободные фермеры имели численный перевес, — как во вновь образованных (Канада, Австралия и Новая Зеландия), так и в старых европейских (Норвегия, Швеция, Дания и Швейцария)14.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что полиархии возможны и при отсутствии СДП общества. Вместе с тем у нас нет причин сомневаться, что две основные черты такого общества — рассредоточение власти и создание условий для распространения демократических установок — необходимы для долговременной стабильности полиархии.

3.В прошлом, XIX веке эти две ключевые черты отчетливее всего прослеживались в аграрных обществах, состоящих из независимых фермеров. Однако в веке нынешнем, XX, свободные фермерские общества почти полностью исчезли. На смену им пришли СДП общества, которые, как и сама полиархия, являются в основном порождением XX столетия. Сегодня в странах с преобладанием сельскохозяйственного населения нет ни свободных фермерских обществ XIX века, ни СДП обществ XX века. Обычно они лишены обеих черт, которые требуются для демократической стабильности. Поэтому сегодняшние аграрные общества, в отличие от своих предшественников, не обеспечивают надежных оснований для полиархии.

4.Наконец, поскольку полиархия складывается не во всех СДП странах, совершенно очевидно, что наличия Подобного рода взгляды в течение долгого времени господствовали. Они основывались на отчетливо обоснованной еще Джеймсом Гаррингтоном связи между типом землевладения и формой правления. Собственность на землю одного давала монархию, немногих — аристократию, а многих или всех — демократию. В современной политологии проблема была в новой форме поставлена финским компаративистом Тату Ванханеном, который выявил позитивную корреляцию между наличием малых фермерских хозяйств и формированием современной демократии [Vanhanen 1984].

Р.Даль. Демократия и ее критики СДП общества недостаточно для ее существования. В этом отношении весьма показательны примеры

Югославии, Южной Кореи и Тайваня 1980-х годов. В каждой из этих стран становление СДП общества способствовало развитию демократических идей, движений и оппозиции, но руководству режимов удалось с ними справиться. Для того чтобы понять, почему СДП общества не всегда порождают полиархии, безусловно, требуется учесть ряд дополнительных факторов. Один из наиболее важных — сосредоточение контроля над средствами принуждения — нами уже обсуждался. Теперь обратимся к другим.

ВЛИЯНИЕ ПЛЮРАЛИЗМА СУБКУЛЬТУР Представьте себе ситуацию конфликта, при котором крупный сегмент общества считает, что его образу

жизни и высшим ценностям грозит серьезная опасность, исходящая от другой части населения. Столкнувшаяся с подобным конфликтом полиархия скорее всего будет ввергнута в гражданскую войну или заменена недемократическим режимом (либо с ней произойдет и то, и другое одновременно). И если недемократический режим в состоянии успешно подавлять публичные проявления скрытого противоборства при помощи своих ресурсов насильственного принуждения, полиархия не может этого сделать, не перестав быть полиархией.

Резонно предположить, что шансы на возникновение полиархии серьезно сокращаются, если фундаментальные убеждения и идентичности населения страны провоцируют политические столкновения, и, соответственно, возрастают, если такие убеждения и идентичности совместимы и потому не являются источником конфликта. Следовательно, по мере формирования в стране сильных и отчетливых субкультур вероятность полиархии должна уменьшаться. Субкультуры, как правило, складываются на базе этнических, религиозных, расовых, лингвистических или региональных различий, а также общего исторического опыта или передающихся из поколения в поколение мифов. В некоторых странах, хотя это и менее распространено, основой для образования прочных и выраженных субкультур служит также приверженность политической партии или идеологии15. Чем сильнее и отчетливее субкультура, тем активнее ее носители идентифицируют себя друг с другом и взаимодействуют между собой, и тем менее они склонны отождествлять себя с теми, кто не принадлежит их кругу, и контактировать с Часть пятая. Пределы и возможности демократии 389

ними. В некоторых случаях большинство носителей некой субкультуры живут почти в полной изоляции от остальных членов общества, образуя в государстве отдельную нацию. Браки, дружба, игры, спорт, совместные трапезы, праздники, образование, торжественные мероприятия, религиозная и даже