!!Экзамен зачет 2023 год / Черепахин. Первоначальные способы

Собственники могли защищаться лишь против неправомочного посещения их участков. В отношении же приобретения права собственности на объект лова собственники находились в одинаковом положении с посторонними лицами.

Древние германцы, в отличие от римлян, признавали исключительное право собственника имения охотиться на диких зверей и птиц, в нем обитающих[см. сноску 13].

В средние века собственники постепенно устраняются от свободной оккупации дичи на их участках. Место свободной оккупации занимают различные исключительные монопольные права охоты, принадлежащие феодальным владельцам[см. сноску 14].

В начале нового времени с развитием и укреплением абсолютной монархии исключительное и монопольное право охоты присваивается себе государством. Охота причисляется к так называемым регалиям. Частные лица могут получить право охоты только из рук государственной власти посредством специального разрешения. Конечно, не все виды охоты были запрещены: исключение делалось для охоты на мелкую дичь, вредителей и некоторых других в зависимости от местных правил.

В современном германском праве (см. Gierke, Stobbe-Lehmann, Crome, Cosack) свободной ловле зверей, птиц и рыбы препятствует право охоты и рыбной ловли, в качестве особо монопольного права присвоения, принадлежащие отдельным лицам и исключающие свободное присвоение со стороны всякого желающего (согласно § 958, Abs. 2 ВGВ). Подробности согласно art. 69 Eq предоставлено определить партикулярным правам.

Право охоты выросло на германской почве. После отмены средневековой регалии и феодальных охотничьих правомочий (Jagdberech-tigkeiten дворянства и духовенства на Dorfflur) право охоты сделалось снова достоянием собственника земли (Crome. ор. cit. Bd. III, § 412). По действующему гражданскому праву (см. Stobbe-Lehmann, ор. cit., II, § 127, S. 580), предоставляющему охотничье правомочие собственнику земли, звери, находящиеся на его участке, не являются его собственностью, оставаясь res nullius до момента завладения, точнее: до завладения ими управомоченным на охоту лицом. Последний исключительно управомочен в том смысла, что всякий другой, кроме него, не способен сделаться собственником убитой им дичи (посредством оккупации), несмотря на то, что дичь является вещью бесхозяйной.

В связи с этим чрезвычайное значение получает вопрос о правовой судьбе дичи, убитой браконьером, то есть не управомоченным на охоту лицом, или же с нарушением правил охоты, установленных надлежащей властью. В отношении принятого германским правом разрешения этого случая мнения юристов расходятся.

1) Еще до издания BGВ, применительно к пандектному праву и отдельным партикулярным правам, было высказано мнение, что дичь, убитая браконьером, становится его собственностью[см. сноску 15]. Gierke (ор. cit. S. 528–529) называет это мнение романизирующим и, правильно, на мой взгляд, считает, что оно решительно отпадает с изданием BGВ.

2) Дичь переходит к управомоченному на охоту собственнику участка, на котором она захвачена; причем эта точка зрения имеет два разветвления:

а) некоторые принимают здесь недобровольное представительство (Beseller, § 87 Anm. 12; Windscheid, § 184; Gierke, ор. cit. S. 529 u. f. – de lege ferenda – с точки зрения германских правовых взглядов и потребностей оборота; von Brünneck – De dominio ferarum quae illicite capiuntur; Halle, 1862. p. 56 u. f. и в других работах;

б) другие принимают здесь уже ранее существовавшее вещное право, которое через убиение переходит в собственность на конкретный объект (К. Roth, Brinz, Ziebarth и др.).

Правильно возражает против этого Crome (ор. cit. S. 380), утверждая, что приобретение права собственности на дичь одинаково считается завладением бесхозяйною вещью, как в случае, когда охотится постороннее лицо с разрешения хозяина, так и тогда, когда охотится сам хозяин. В том же смысле высказывается и Stobbe-Lehmann (ор. cit. S. 580, VI, l)[см. сноску 16].

3) Дичь остается в руках браконьера бесхозяйною вещью – таково мнение большинства писавших по этому вопросу авторов, среди коих следует отметить Dernburg, Bluntschli, Stobbe-Lehmann, Czyhlarz, Gierke (de lege lata, поскольку в отдельных Partikularrechte исключительное право охоты, предоставленное собственнику, не снабжено таким действием, то есть не оговорена его способность приобретать право собственности на убитую на его участке дичь также и через недобровольного представителя); в том же смысле: Reichsgericht in Str. S., XXIII № 24.

Действительно, следует признать, что статья 958 (второй абзац) BGB дает обоснование именно этому мнению, говоря: «право собственности не приобретается, если овладение запрещено законом, или если захватом вещи нарушается право на овладение, принадлежащее другому лицу», то есть право собственности в этом случае не приобретается вовсе, а вещь остается бесхозяйною.

Современное французское право во многом возвратилось к римской системе свободной оккупации, хотя и устанавливает, что охота может быть производима на законном основании только собственником или узуфруктуарием, или же теми лицами, коим эти последние так или иначе предоставили право охотиться на своем участке. Арендатор участка, как таковой, в своем качестве арендатора, еще не имеет этого права. С другой стороны, право охоты подчинено различным условиям и ограничениям, введенным ради сохранения дичи, в интересах сельского хозяйства и общественной безопасности.

Однако то обстоятельство, что акт охоты (un fait de chasse) был совершен на чужом участке или в нарушение правил охоты, – в отличие от современного германского права не препятствует тому, чтобы охотник сделался собственником убитой дичи. – «Это обстоятельство ведь не отнимает у дичи свойства бесхозяйной вещи», – говорят Аubry et Rau (ор. cit., р. 362, note 6); та же точка зрения у Pothier, Proudhon, Demolombe, Laurent, Baudry-Lacantinerie (ср. § 12 Inst. de rеr. div. 2, l) и др., что не устраняет, конечно, возмещения убытков потерпевшему и, в подлежащих случаях, конфискацию дичи. Конфискация дичи у нарушителя – браконьера, несомненно, лишь подтверждает приобретение этим последним права собственности: дичь конфискуется у нарушителя, следовательно, она принадлежит ему, и значит, он предварительно должен был сделаться ее собственником.

Швейцарское право считает диких животных и птиц вещами бесхозяйными (art. 719) и не знает исключительного права охоты собственника и даже устанавливает, в виде общего правила, свободный доступ в леса и пастбища для присвоения различных диких плодов (об этом ниже) сообразно местным обычаям, если нет специального запрещения (art. 699). Кантональное законодательство может определить меру, в каковой дозволено проникать на чужой участок для охоты и рыбной ловли (Rоssel et Mentha-Manuel du droit civil suisse, t. II, Lausane 1911, p. 73).

Как видно из вышеизложенного, необходимо различать:

1) право на охоту (вообще или на определенном участке), и

2) право на присвоение захваченной дичи.

Как было сказано, германское право обуславливает приобретение права собственности на дичь наличностью у охотника права на охоту, то есть, по германскому праву, право собственности на убитую дичь может приобрести лишь тот, кто управомочен на охоту. Наоборот, в праве римском, при господстве системы оккупационной свободы, всякий является вообще управомоченным на охоту, а потому и право собственности на убитую им дичь приобретает вне зависимости от того, имеет ли он право охоты на данном участке. – Как мы видели, собственник может воспрепятствовать посторонним охотиться на его участке, но поскольку он этого в отдельном случае не сделал и поскольку в отдельном случае со стороны охотящегося на чужом участке не будет совершено какого-либо определенного деликта, всякий посторонний может охотиться на его участке. Во всяком случае, в римском праве оккупант бесхозяйной вещи приобретает право собственности на нее вне зависимости от права на оккупацию, в частности, римское право устанавливает, что всякий акт охоты устанавливает право собственности охотника на убитую им дичь. То же самое и во французском праве, несмотря на то, что оно определенно считает управомоченными на охоту только собственника, узуфруктуария или же лиц, охотящихся с их ведома и разрешения.

Теперь попытаемся ответить на вопрос: с какого момента следует считать законченным акт завладения, и, следовательно, собственность на дичь приобретенной оккупантом.

Этот вопрос имеет практическое значение в особенности при отсутствии оккупационной свободы, при существовании исключительных прав охоты на определенном участке. Существуют 3 основных точки зрения в разрешении поставленного вопроса:

1) дичь должна быть захвачена охотником (§ 13 Inst.de rer. div. 2,1; Duranton, IV, 278; Demolombe, XIII, 25, первоначально также Aubry et Rau);

2) достаточно преследования дичи гончими собаками, даже не раненой и не близкой к поимке (M. Villequez, Girandeau и др.). Но ведь в этом случае мы имеем только возможность, может быть даже вероятность оккупации, но самой оккупации еще нет, так как всегда остается большая или меньшая вероятность, что дичь так или иначе ускользнет от преследователя;

3) достаточно преследования дичи при наличности ее смертельного ранения или близкого и неминуемого захвата (Aubry et Rau, 5-е èd Proudhon, Laurent и др., большое количество французских судебных решений см. у Aubry et Rau, op. cit., II, p. 364, note 8). При этом, как правильно, на мой взгляд, отмечают Aubry et Rau, не имеет значения, где именно произошел окончательный захват дичи, хотя бы она была взята на чужой земле. Последнее обстоятельство, действительно не должно играть никакой роли, если обстоятельство, создавшее абсолютную вероятность захвата имеет место на территории, где данное лицо имело право охотиться.

Впрочем для французского права, применительно к которому строят свои рассуждения названные авторы, этот вопрос имеет несравненно меньшее значение, чем для германского, так как по германскому праву собственность на дичь приобретает только управомоченный на охоту на данном участке, в то время как по французскому – отсутствие у охотника права на охоту не препятствует приобретению им собственности на убитую дичь. Однако и здесь определение момента завладения имеет значение, например, в случае спора между двумя или несколькими охотниками относительно принадлежности им одного и того же объекта охоты. Таким образом, момент завладения, получающего свое окончательное завершение в момент захвата дичи, должен быть приурочен к той стадии охоты, когда создается абсолютная вероятность захвата. Охотник приобретает право собственности на дичь, если он ее захватит в результате непосредственного преследования или, если он прервал преследование, то до захвата ее другим лицом; однако начало означенного правового эффекта (Rechtswirkung) должно быть отнесено к тому моменту, когда охотник создал абсолютную вероятность захвата.

Регламентация рыбной ловли как способа приобретения права собственности на объекты лова в общем и целом совпадает с регламентацией охоты. Незначительные отклонения объясняются особой природой и свойствами объекта: вопрос о приобретении права собственности на рыбу ставится только применительно к открытым водным бассейнам – к морю и открытым внутренним водам.

Германское право знает право рыбной ловли в качестве особого права присвоения, однако, лишь на открытых внутренних водах (Сгоmе, III, S. 332 – § 412 II). Рыба в закрытых прудах не бесхозяйна, – она принадлежит собственнику водного бассейна. Рыбная ловля в море свободна, к ней и германское право применяет принцип оккупационной свободы. Сохранились, впрочем, еще особые регальные права, например, в больших реках, где и само русло реки находится в государственной собственности. Однако рыба в публичных и частных реках не находится ни в чьей собственности (Stobbe-Lehmann, ор. cit. II § 128); она не становится собственностью оккупанта, но лишь того, кто осуществляет акт оккупации на основании особого правомочия (Сrоmе, ор. cit. S. 388); в публичных реках – на основании соответствующего разрешения компетентных органов государственной власти; в частных – на основании особого Fischereirecht.

По французскому праву (Aubry et Rau, ор. cit. t. II, р. 364) рыбная ловля свободна в море и впадающих в него реках до пределов так называемой «inscription maritime», в том смысле, что она может совершаться каждым желающим под условием соблюдения соответствующих правил и выполнения относящихся сюда предписаний. Рыбная ловля в частных каналах, озерах и прудах принадлежит исключительно собственникам этих вод. В открытых внутренних водах, судоходных и сплавных (navigables et flottables – в рыбачьей лодке) право рыбной ловли принадлежит государству, которое выдает разрешения частным лицам: без разрешения можно ловить в них рыбу только простой удочкой (qu’á la liqne flottante et tenue á la main). В таких внутренних водах, куда нельзя во всякое время проехать в рыбачьей лодке, исключительное право рыбной ловли принадлежит береговым владельцам.

Швейцарское право предоставляет кантональному законодательству определять, в какой мере дозволяется проникать на чужой участок для рыбной ловли (art. 699 Code civ. suisse).

Вопрос о правовой судьбе рыбы, ловленной незаконно: без надлежащего правомочия или в нарушение правил рыбной ловли, – разрешается так же, как и соответствующий вопрос относительно охоты. В германском праве в этом случае рыба не делается собственностью ловца, и должна быть выдана управомоченному на рыбную ловлю. По французскому праву: «рыба, ловленная незаконно в каком бы то ни было водном бассейне, за исключением закрытых вод, находящихся в частной собственности, тем не менее становится собственностью рыболова, который ею завладел» (Aubry et Rau, р. 367; сравн. Proudhon, Baudry-Lacantinerie; иного мнения Demolombe, Laurent). Это не исключает возмещения стоимости рыбы лицу, управомоченному на рыбную ловлю в данном водном бассейне, уплаты ему в подлежащем случае вознаграждения за причиненный ущерб, а также (в подлежащих случаях) конфискации рыбы.

Моментом завершения оккупации и приобретения права собственности следует считать, как и в отношении охоты, момент, когда создана абсолютная вероятность такого завладения, который по большей части совпадает здесь с моментом окончательного захвата рыбы.

Вопрос о рыбной ловле в русском дореволюционном праве разрешался следующим образом: рыбная ловля в морях и озерах, в частном владении не состоящих, находилась в свободном для всех пользовании (Уст. Сельск. Хоз., т. XII, ч. 2, ст. 486 и 488): «рыбная ловля на реках судоходных и не судоходных составляет собственность береговых владельцев, за исключением тех мест, где ловля рыбы предоставлена по особым постановлениям кому-либо другому» (ст. 490).

Рыбная ловля в водах запертых, как выражался наш закон, как-то: в озерах и прудах, лежащих внутри частных дач, составляет также собственность владельцев берегов. Таковы общие положения, которые допускали ряд исключений в отношении отдельных водных бассейнов.

Несомненно, что в отношении правовой судьбы рыбы, ловленной в нарушение правил рыболовства в данной местности, следует признать, что наше дореволюционное законодательство придерживалось той же точки зрения, что и французское: то есть означенная рыба поступала в собственность ловца, а в подлежащих случаях – конфисковалась.

Рассмотрим теперь регламентацию охоты и рыбной ловли как способов приобретения права собственности в нашем действующем праве.

Наш закон не знает исключительных прав оккупации в области охоты; советское право вернулось к римскому принципу оккупационной свободы, что и является вполне обоснованным с социально-экономи­ческой точки зрения. Установление исключительного, монопольного права охоты в пользу собственника предполагает существование крупного землевладения, так как охота как промысел возможна только там и тогда, где и когда охотник не связан тесными пределами незначительной территории, не привязан к определенному клочку земли. Поэтому следует считать вполне естественным проведение в советском праве принципа оккупационной свободы охотника. Как мы старались показать выше, индивидуальная заинтересованность возможно более широких кругов населения в охотничьем промысле является наиболее сильным побуждающим стимулом для его развития и процветания в нашей стране. В этом смысле принцип оккупационной свободы как крайняя децентрализация правового регулирования охоты является весьма целесообразным в наших советских условиях мелкого землевладения, точнее – землепользования.

Интересно отметить, что германское право, согласно партикулярным законодательствам отдельных стран, входивших в бывшую Германскую Империю, наделяя монопольным правом охоты собственника каждого земельного участка, дозволяет самостоятельное использование и эксплуатацию этого права лишь собственникам участков не меньше определенного количества гектаров[см. сноску 17]. Владельцам меньших участков предоставляется образовывать охотничьи объединения (Jadggenos­senschaften)[см. сноску 18]. Означенное запрещение охоты на незначительных участках вызывается также соображениями общественной безопасности.

В советском праве мы имеем хронологически 3 группы законодательных актов, дающих специальную регламентацию охоты: от 20/VII 1920 г., от 24/VIII 1922 г. и от I/III 1923 г. Последний акт издан в отмену первого и во изменение второго и представляет собою основной акт действующего права охоты.

Названные декреты проводят принцип оккупационной свободы в полном его объеме; в этой области советское право прочно и незыблемо стоит на занятой им позиции.

Обратимся к более подробному рассмотрению содержания этих декретов вместе с сопутствующими им распоряжениями и инструкциями с интересующей нас точки зрения.

Декрет СНК от 20 июля 1920 г. (Собр. Узак. 1920 г. № 66, ст. 297), в настоящее время отмененный, содержит несколько статей, весьма интересных в цивилистическом отношении, а именно:

Ст. 5: «Правом производства охоты пользуются все граждане Р.С.Ф.С.Р., достигшие совершеннолетия»;

Ст. 6: «Удостоверением на право производства охоты по всей территории Р.С.Ф.С.Р. служат членские билеты охотничьих союзов, зарегистрированных в Н.К.З., а в районах, где союзов еще нет, – охотничьи билеты, выдаваемые органами Н.К.З.» (таким образом, в тех местах, где охотничьи союзы уже образовались, – лишь члены этих союзов могут заниматься охотой).

Далее ст. 7 подчеркивает бесплатность охотничьих билетов и устанавливает категорическое запрещение обложения права охоты какими бы то ни было налогами.

Чрезвычайный теоретический интерес представляет ст. 9: «Лица, имеющие охотничьи билеты, имеют право производить охоту повсеместно, за исключением населенных мест, усадебных участков, заповедников, заказников и других участков, где охота регулируется особыми правилами». – Здесь свобода оккупации проводится применительно к охоте даже шире, чем в римском праве, так как последнему были все-таки известны некоторые ее ограничения в интересах собственников земельных участков[см. сноску 19].

Декрет ВЦИК’а от 24/VIII 1922 г. подтверждает к неуклонному исполнению Правила производства охоты, опубликованные Наркомземом в Известиях Центрального Комитета Всероссийского Союза Охотников и Центроохоты в № 13–14 за 1922 г. (в исправленном виде в № 20 за тот же год). Весь центр тяжести переносится, таким образом, на эти правила. Они приобретают для нас особый интерес в связи с тем, что они остаются в силе с частичными изменениями и после издания действующего закона об охоте (от 1 марта 1923 г.).

В этих правилах интересны для нас ст. 1–4 и 24.

Ст. 1. «Дикие звери и птицы, находящиеся на территории Р.С.Ф.С.Р., являются достоянием республики, правильное их использование составляет одну из важнейших отраслей государственного хозяйства».

Ст. 2. «Охотничья промышленность есть важная отрасль народного хозяйства и заключается в разведении, охране и правильном по государственному плану использовании диких зверей и птиц с обязательным условием сохранения необходимого для расширения хозяйства количества производителей».

Ст. 3. «Охотой признается добывание диких зверей и птиц незапрещенными настоящими правилами способами и орудиями в законные сроки и вообще с соблюдениями всех законных постановлений».

Ст. 4. «Право производить охоту исключительно принадлежит лицам, состоящим в охотничьей производственной организации, каковой признается Всероссийский Производственный Союз Охотников, при условии наличия охотничьего билета и свидетельства об уплате существующих на сей предмет сборов».

Примечание: «Земорганам автономных Республик и Областей предоставляется право по местным условиям распространять права производства охоты и на другие категории лиц, кроме указанных в ст. 4. Такое же право предоставляется и земорганам тех местностей федерации, где основным источником существования как всего населения, так и отдельных его групп, является промысловая охота».

Статья 1 и следующие, на первый взгляд, могут быть поняты как установление права собственности государства на всех диких зверей и птиц. Однако установление чьей бы то ни было собственности на диких зверей и птиц, находящихся в состоянии естественной свободы, как мы видели, безусловно, не совместимо с самой природой объекта[см. сноску 20]. Выше мною была отмечена нецелесообразность создания бессодержательной фикции принадлежности государству диких зверей и птиц (до их освоения) или установления в пользу государства особого монопольного права на присвоение объектов охоты. Последнее было бы при последовательном его проведении чрезвычайно вредным с народнохозяйствен­ной точки зрения.

Однако наш закон и не становится на эти точки зрения. – «Достояние Республики» ни в коем случае не должно быть отожествляемо с государственной собственностью; это выражение отмечает лишь общегосударственное значение этого рода объектов и связанное с этим признанием установление государственного надзора за охотничьим промыслом. – Этим устанавливается Jagdhöheit (в соответствии с Berg­höheit, о которой будет сказано ниже) – охотничье верховенство государства. Интересно отметить, что статья 53 Гражданского Кодекса, давая перечисление объектов государственной собственности, не включает в него диких зверей и птиц.

На основании изложенных соображений я считаю возможным утверждать, что ст. 1 Правил производства охоты не устанавливает права собственности государства на объекты охоты: до их освоения они должны быть признаны вещами бесхозяйными.

Означенным правилам знакомо и само понятие «бесхозяйных вещей», именно статья 24 говорит о бесхозяйных кошках и собаках. («Бес­хозяйные собаки и кошки, обычно рыскающие по угодьям, причисляются к вредным животным»). При этом, как мы видим, Правилами признаются бесхозяйными одичавшие домашние животные, тем более должны быть признаны бесхозяйными дикие животные и птицы, находящиеся в состоянии естественной свободы.

Что же касается права занятия охотничьим промыслом, то оно предоставлялось ст. 4 Правил 22 года исключительно членам Всероссийского Производственного Союза Охотников. Это, однако, было изменено (как видно из приводимого ниже текста этой статьи в новой редакции) после издания закона 1 марта 1923 года (Постановление ВЦИК и СНК от 1/III 23 г. – об охоте – Изв. ВЦИК от 3 марта 1923 г. № 48). Последний издан в отмену декрета от 20 июля 1920 г., который, как мы видели, широко проводил в области права охоты начала оккупационной свободы. Однако в интересующем нас вопросе новый закон весьма незначительно от него отклоняется. Так, например, ст. 1 его гласит:

Ст. 1 – «Правом производства охоты на территории Р.С.Ф.С.Р. и союзных с ней Советских Республик пользуются все граждане, достигшие совершеннолетия».

Примечание: «Установленное настоящей статьей ограничение в отношении возраста не распространяется на промысловое население в охотничьих промысловых районах».

Ст. 2 – «Выдача удостоверений на право охоты производится органами Наркомзема».

Примечание: «Промысловое население в охотничьих промысловых районах освобождается от обязанности выбирать удостоверения на право охоты».

Те же постановления содержатся в ст. 4 Правил производства охоты 1922 года, которая ныне гласит следующее:

«Правом производства охоты на территории Р.С.Ф.С.Р. и союзных с ней Советских Республик пользуются все совершеннолетние граждане при условии наличия удостоверения на право охоты со свидетельством об уплате существующих на сей предмет сборов».

Примечание1: «Членский билет Всероссийского Производственного Союза Охотников, оплаченный сбором и визированный в местных земельных органах, служит удостоверением на право охоты».

Примечание 2: «Промысловое население в охотничьих промысловых районах освобождается от обязанности выбирать удостоверения на право охоты и платить сборы за право охоты, равно подчиняться вышеуказанному возрастному ограничению».

Таким образом, по действующему праву охотиться имеет право всякий гражданин, достигший совершеннолетия, уплативший установленный охотничий сбор и получивший от органов Наркомзема удостоверение на право охоты. При этом установленное ограничение в отношении возраста и необходимость выбирать соответствующие удостоверения и уплачивать соответствующий охотничий сбор не распространяются на промысловое население в охотничьих промысловых районах.

Означенные статьи отнюдь не устанавливают разрешительного порядка занятия охотой. Удостоверение на право охоты с отметкою об оплате существующих сборов преследует лишь регистрационные и фискальные цели; оно удостоверяет, что данное лицо уплатило охотничий сбор, совершенно так же, как патент на право заниматься торговлей или промыслом удостоверяет уплату государственного промыслового налога.

Однако государство в качестве собственника и распорядителя лесов общегосударственного значения и пользователи лесов местного значения и прочих земельных участков могут устанавливать условия доступа на их участки и защищаться от неправомерного вторжения третьих лиц, что с определенностью вытекает из ряда других наших законов, как-то: Гражданский Кодекс: ст. 58, 2-й абзац ст. 59, ст. 403.

(ст. 58. «Собственнику принадлежит в пределах, установленных законом, право владения, пользования и распоряжения имуществом...».

ст. 59, 2-ой абзац. «Собственник вправе требовать устранения всяких нарушений его права, хотя бы они и не были соединены с лишением владения».

ст. 403. «Причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред и т.д.»)

Лесной Кодекс Р.С.Ф.С.Р. от 7 июля 1923 года (Собр. Узак. 1923 г. № 54, ст. 532) ст. 33, 35, 69 и 73.

(ст. 33. «К лесным побочным пользованиям относятся: пастьба скота, сенокошение, охота, сбор орехов, сбор лесной подстилки и мха, рыбная ловля в лесных озерах и речках, а равно добыча на территории лесничеств торфа, глины, песку и камня».

ст. 35. «Платность или бесплатность побочных пользований устанавливается губернскими земельными органами и утверждается Губернским Исполнительным Комитетом».

Ст. 69. «На губернские лесные органы и лесничих возлагается организация охраны лесов вверенных им лесничеств от пожаров, самовольных порубок и всяких иных повреждений, равно как и от всякого незаконного пользования в лесах».

Ст. 73. «Лесничие, их помощники и лесная стража имеют наблюдение за точным исполнением правил об охоте в пределах вверенных их ведению лесных участков»).

Земельный Кодекс ст. 9–12 и др. (по общему смыслу содержащихся в этих статьях постановлений).

Однако ввиду отсутствия исключительного права охоты пользователей земельных участков и государства как собственника их, можно утверждать, что охотник, совершивший акт охоты на участке, доступ на который ему был воспрещен пользователем или собственником, тем не менее приобретает, по нашему праву, собственность на убитую им дичь, а потому к нему будет вполне применимо правильное замечание проф. Агоштона (ор. cit. стр. 17), что «владелец вещи, очутившейся на чужом земельном участке (или в чужом помещении), вправе требовать, чтобы он был допущен туда для отыскания и изъятия принадлежащей ему вещи».