Дайте мне свободу, или дайте мне смерть! – Речь Патрика Генри 1775

Патрик Генри, молодой христианин, простой человек, который понимал ситуацию более чем многие старше него, и понимая Библейскую доктрину о государстве, произнес эту речь совсем не готовившись, без конспекта. Но она произвела такое впечатление на всех слушающих, чиновников занимающих высокие посты в колониях, богатых и интеллектуалов – что объединила сердца и волю слушающих, и вошла в историю как одна из самых великих речей. Война за независимость США, о которой идет речь, наверное самый яркий пример справедливой войны в истории христианства, где Бог явно вмешивался (реки убывали и прибывали, находил туман, большие ошибки англичан, неожиданные бури на море и т.д.), приходя на помощь принципиальным колонистам, не сдававшимся 7 лет, вопреки очевидной бесполезности сопротивляться мировой империи Британии, пока не произошло немыслимое. В один прекрасный день, все сложилось в пользу Американцев, и Британцам пришлось сдаться! Время и место: Законодательное собрание в Церкви Св. Иоанна, Ричмонд, штат Вирджиния 23 марта 1775 г.

“Мистер Президент, ни один человек не думает более высоко, чем я о патриотизме, а также способностей, достойных джентельменов, которые только что выступали перед ассемблеей. Но разные люди часто видят ту же тему в разном освещении, и поэтому я надеюсь, что это не будет рассматриваться как неуважение к тем господам, если я придерживаюсь противоположного мнения, и я буду высказывать свои чувства свободно без удержки. Это не время для церемоний. Вопрос, стоящий перед вами является одним из ужасным моментом для этой страны. С моей стороны, я считаю что суть дела не менее, чем вопрос свободы или рабства; и в соответствии с величием вопроса, должна быть свобода в дискуссии. И только так, мы можем надеяться прийти к истине, и выполнить великую ответственность которую мы имеем перед Богом и перед нашей страной. Если я спрячу свое мнение в такое время, из страха обидеть кого-то, то я буду виновен в предательстве моей страны, и нелояльности к небесному величию, которого я почитаю выше всех земных царей. Господин Президент, человеку весьма естественно поддаваться обманчивым иллюзиям надежды, — Мы склонны закрывать глаза на неприятную правду и, наоборот, всегда готовы слушать голос Сирены, пока эта Сирена не обратит нас в дикого зверя. Это ли часть мудрых людей, вступивших в большую и трудную борьбу за свободу? Неужели мы склонны быть из числа тех, кто, имея глаза, не видят, и, имея уши, не слышат, вещи, которые им так близки, касающиеся их физической свободы? Со своей стороны, я готов узнавать всю правду, сколько тоски духа это ни принесет, знать худшее и приготовиться для неё. У меня есть лишь один руководитель, с помощью которого руководствуются мои шаги, и это светильник опыта. Я не знаю другого пути суждения о будущем, как только зная прошлое. И судя по прошлому, я хочу знать, что из поведения британских чиновников за последние десять лет, может оправдать эти надежды, которыми рады утешать себя и этот конгресс эти господа? Может та коварная улыбка, с которой наши петиции были приняты в последнее время? Не верьте этому, сэр, это будет ловушка для вас. Не позволяйте им предавать вас поцелуем. Спросите себя, как этот добрый прием нашей петиции согласуется с приготовлениями к войне, которые наполняют наши заливы и затмевают нашу землю. Зачем необходимы флотилии и армии для процесса любви и примирения? Разве мы показали себя не желающими мириться, что нужна военная мощь для того чтобы завоевать нашу любовь? Давайте не будем обманывать себя, сэр. Это орудия войны и порабощения; последние аргументы, к которым прибегают цари. Я спрашиваю, господа, что значит это военное скопление, если не для того чтобы силой заставить нас подчиняться? Возможен ли другой мотив для этого? Имеет ли Великобритания врагов в этой части мира, чтобы оправдать это накопление военно-морских флотов и армий? Нет, сэр, она не имеет. Они предназначены для нас, они не могут быть для никого другого. Они посланы сюда чтобы связать и заклепать нас в цепи, которые британские власти так долго ковали. И что есть у нас, чем мы могли бы противостоять им? Попробуем аргументы? Сэр, мы это делали последние десять лет. Есть ли у нас нечто новое чтобы предложить им? Нет ничего. Мы рассмотрели эту тему с каждой возможной стороны, но все это было напрасно. Должны ли мы прибегать к мольбе и унизительному упрашиванию? Какие условия мы найдем, которые не были уже исчерпаны? Давайте не будем, я умоляю вас, обманывать самих себя. Сэр, мы сделали все что можно было сделать, для предотвращения бури которая к нам приближается. Мы ходатайствовали; мы возражали; мы умоляли; мы простирались перед престолом и умоляли его арестовать тиранические руки министерства и парламента. К нашим петициям молениям отнеслись небрежно, к нашим увещаниям добавили насилие и оскорбление, и с презрением нас отвергли от подножия трона. После сих происшествий, напрасно нам предаваться светлой надежде о мире и примирении. Уже нет больше надежды. Если мы хотим быть свободными, если мы желаем сохранить неприкосновенными те неоценимые права, которые мы отстаивали так долго, если ми не хотим сейчас подло оставить ту благородную борьбу, в которой мы участвуем так долго, и которую мы обещали друг другу не прекращать, пока не будет достигнута великая цель наших усилий, мы должны сражаться! Я повторяю, сэр, мы должны сражаться! Обратиться к оружию и Господу Саваофу это все, что нам осталось! Они говорят нам, сэр, что мы слабы; не в состоянии справиться с таким грозным противником. Но когда мы будем сильнее? Будет ли это на следующей неделе, или в следующем году? Будет ли это, когда мы будем полностью обезоружены, и когда британские военные будут размещены в каждом доме? Соберем ли мы сил будучи нерешительными и бездейственными? Приобретем ли мы средства для сопротивления, лежа на наших спинах, обнимая обманчивый призрак надежды, пока наши враги не свяжут нас по рукам и ногам? Сэр, мы не слабы, если только правильно используем те средства которые Бог природы поставил в наше распоряжение. Три миллиона людей, вооруженных в святое дело свободы, и в такой стране в которой мы живем, непобедимы никакой силой, которую враг может направить против нас. Кроме того, сэр, мы не будем сражаться в наших бранях одни. Есть справедливый Бог, который восседает над судьбами народов; и который поднимет нам друзей которые будут сражаться за нас на войне. Битва, сэр, не только для сильного; но для бдительного, для действующего, для граброго. Кроме того, сэр, у нас уже нет выбора. Если бы даже мы были достаточно боязливыми (base – подлыми) чтоб желать этого, уже поздно уйти из конфликта. Отступление возможно лишь к покорности и рабству! Цепи для нас уже готовы! Их звон уже слышен на равнинах Бостона! Война уже неотвратима, и пускай она придет! Я повторяю, господа, пусть она придет! Не стоит больше смягчивать этот вопрос. Господа могут кричать, мир, мир, но мира нет. Война фактически уже началась! Ближайший вихрь, что несется с севера, донесет до нашего слуха лязг оружия! Наши братья уже выступили на поле боя! Чего же мы тут праздно стоим? Что же такое джентельмены (свободные люди) желают? Что хотят иметь? Неужели жизнь так дорога, а покой так сладок, чтобы покупать их ценой рабства и цепей? Боже упаси! (Избави, Всемогущий Бог!) Я не знаю какой путь изберут другие, что же касается меня, то дайте мне свободу или дайте мне смерть!”

Патрик Генри окончил речь в абсолютной тишине. Он сошел с трибуны и направился к своему месту, когда тишина взорвалась. Все слушатели, почтенные старцы, отцы-основатели, интеллектуалы, не часто восторгались, привыкши к речам и призывам, повставали с мест и бросая вверх шляпы, кричали все “К оружию! К оружию! К оружию…” Все они, протестанты кальвинистского убеждения, имели общую философскую основу, так что они все понимали что Патрик прав.