Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

ФИЛ / УЧЕБНИКИ, ПОСОБИЯ / философский энциклопедический словарь

.doc
Скачиваний:
279
Добавлен:
11.02.2015
Размер:
13.76 Mб
Скачать

Взгляды С.-ц. оказали большое влияние на историю кит. философии и заложили теоретический фундамент политической доктрины императорского Китая.

Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюнь-цзы. Исследование и перевод. М., 1976; Dubs H. Moulder of Ancient Confucianism. London, 1927; The Works of Hstintze. London, 1928; Munro D.J. The Conception of Man in Early China. Stanford, 1969.

В.Ф. Феоктистов

ТАВТОЛОГИЯ — в обычном языке: повторение того, что уже было сказано. Напр.: «Стол есть стол». Т. бессодержательна и пуста, она не несет никакой информации, и от нее стремятся избавиться как от ненужного балласта, загромождающего речь и затрудняющего общение.

С 1920-х гг. слово «Т.» (по предложению Л. Витгенштейна) стало широко использоваться для характеристики логических законов. Став логическим термином, оно получило строгие определения применительно к отдельным разделам логики. В общем случае логическая Т. — это выражение, остающееся истинным независимо от того, о какой области объектов идет речь, или «всегда истинное выражение». Все законы логики являются логическими Т. Если в формуле, представляющей закон, заменить переменные любыми постоянными выражениями соответствующей категории, эта формула превратится в истинное высказывание. Напр., в закон исключенного третьего вместо переменной должны подставляться высказывания, т.е. выражения языка, являющиеся истинными или ложными. Результаты таких подстановок: «Дождь идет или не идет», «Два плюс два равно нулю или не равно нулю» и т.п. Каждое из этих сложных высказываний является истинным.

Тавтологический характер законов логики послужил отправным пунктом для ряда их ошибочных истолкований. Т. не описывает никакого реального положения вещей, она совместима с любым таким положением. Немыслима ситуация, при сопоставлении с которой Т. можно было бы опровергнуть. Эти особенности Т. были истолкованы как несомненное доказательство отсутствия к.-л. связи законов логики с действительностью. Такое исключительное положение законов логики среди других законов науки подразумевает прежде всего, что первые представляют собой априорные, известные до всякого опыта истины. Они не являются бессмысленными, но вместе с тем не имеют и содержательного смысла. Их невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть ссылкой на опыт, поскольку они не несут никакой информации. Если бы это представление о логических законах было верным, они по самой своей природе отличались бы от законов др. наук, описывающих действительность и что-то говорящих о ней. Однако мысль об информационной пустоте логических законов является ошибочной. В ее основе лежит крайне узкое истолкование опыта, способного подтверждать научные утверждения и законы. Этот опыт сводится к фрагментарным, изолированным ситуациям и фактам. Законы логики черпают свое обоснование из предельно широкого опыта мыслительной, теоретической деятельности, из конденсированного опыта всей истории человеческого познания.

Т. в логике иногда называют также разновидность порочного круга, логической ошибки, заключающейся в том, что определяемое понятие характеризуется посредством самого себя или при доказательстве некоторого положения в качестве аргумента используется само это положение. Напр., определение «Небрежность есть небрежное отношение к окружающим людям и предметам» является тавтологичным.

ТАЙ ЦЗИ (кит., букв. Великий Предел) — важнейшая категория китайской философии, обозначающая предельное состояние бытия, его начало. Этимологически иероглиф «цзи» значит «край», а также «центр». Впервые Т.Ц. упоминается в комментариях к «И цзин» («Книге перемен») (4 в. до н.э.) как Великий Предел всеобщих перемен, ведущий к образованию полярных сил инь и ян (см.: Инь—ян) и в итоге — к рождению «тьмы вещей». Синонимом Т.Ц. в древних кит. памятниках выступали понятия «Великое Начало» («Тай Чу»), «Великое Единое» («Тай И») и всеобъемлющего дао как причины и истоки космогенеза. В более поздний период категория Т.Ц. приобрела значения «отсутствия/небытия» (Ван Би, 3 в.), «изначальной пневмы» (Кун Инда, 8 в.) и стало коррелятом понятия «У Цзи» («Беспредельное», или «Предел отсутствия/небытия», — Чжоу Дуньи, Лу Цзююань, Чжу Си). Согласно Чжу Си (12 в.), Т.Ц. воплощает в себе единство структурообразующих принципов (ли) всех вещей, включая человека, и тождественно понятию «Беспредельное» («У Цзи»). Под влиянием зап. филос. традиции Сунь Ятсен (1866—1925) интерпретировал термин «Т.Ц.» как кит. аналог понятия «эфир» («И Тай»).

Голыгина К.И. Великий Предел. М., 1994; КобзевА.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994.

ТАЛИОН (лат. talio — от talis в значении «такой же» — наказание, равное по силе преступлению) — категория истории нравов, более известная в общественном сознании и литературе под названием равного возмездия; древний обычай, регулировавший взаимоотношения между кровнородственными объединениями на основе равенства в оскорблении и обязывавший ограничиваться в воздаянии ущербом, точно соответствующим повреждению. Классической считается ветхозаветная формула Т.: «душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу» (Втор 19,21). Генетически Т. выступает как кровная месть, которая является одним из отличительных признаков рода.

Т. — типичный социорегулятивный механизм первобытной эпохи. Для его качественной характеристики существенное значение имеют следующие особенности: акт возмездия является ответным действием, он задается характером и размером нанесенного роду оскорбления, ущерба; способ переживания в случае Т. полностью совпадает со способом действования, необходимость мести является для древнего человека органической страстью души, требующей безусловного удовлетворения; Т. есть выражение коллективной ответственности, субъектом действия здесь выступает род, отдельные индивиды являются всего лишь непосредственными носителями его воли.

Т. вошел в историю нравов и оставил глубокий след в культуре, во-первых, как воплощение уравнительной справедливости, во-вторых, как исторически первая форма легитимного насилия. Этическая структура Т. получила отражение в представлениях ранних философов о справедливости как равном воздаянии (Анаксимандр, пифагорейцы и др.). Она же стала точкой отсчета первых законодательств.

Т. воплощает исторически начальный синкретический тип регуляции; по мере того, как возникают расхождения между коллективной волей и индивидуальным выбором, внешними действиями и внутренними намерениями, он расщепляется и трансформируется, с одной стороны, в принцип уголовной ответственности, исходящий из того, что наказание является справедливым в качестве равного возмездия, а с др. стороны, в нравственное правило, получившее название золотого. Т. как специфический обычай кровной мести в пережиточном виде сохранился до нашего времени у народов с сильно выраженными следами патриархального быта, напр. у северокавказских горцев. Необычайной живучестью отличается также идея равного возмездия, которая остается элементом культурно-генетического кода справедливости, представленным в разных культурах и у разных народов с разной степенью интенсивности.

А.А. Гусейнов

ТАРД Габриель (1843—1904) — фр. социолог и психолог, один из основоположников социальной психологии и ведущих представителей психологического направления в социологии. Выдвинул теорию, объясняющую социальные связи личности тремя факторами: подражанием, изобретением и сопротивлением нововведениям. Особое значение придавал первому («Законы подражания», 1890). Механизм подражания в целом обусловливает человеческие взаимоотношения. Т. считал, что социология должна изучать законы подражания, посредством которых общество поддерживает свою целостность и устойчивость. Что же касается социодинамики, то она определяется изобретениями. Так, в умах отдельных людей сложились нововведения, которые привели к рождению языка, экономики, религии. Особую роль Т. придавал косности людей, которые не принимают новшеств и стремятся сохранить прежний образ жизни.

Основные факторы социальной жизни, по Т., инициатива (новации) и подражание (мода и традиция). Социальная жизнь развивается через конфликты, приспособление и подражание. Последнее помогает усвоению норм, ценностей и всяческих нововведений. Т. уделял большое внимание психологии толпы: помимо толп анархических, аморфных, естественных рассматривал также толпы организованные, дисциплинированные, искусственные (напр., политические партии, государственные структуры, организации типа церкви, армии и т.д.). Групповое поведение истолковывалось как эффект внушения, основанный на имитации. Т. отвергал концепцию о врожденном характере преступных замыслов и действий, призывал видеть социальные корни криминальных поступков. В связи с тем что психология и социология стремились к автономии, общая программа создания социальной психологии, предложенная Т., не получила признания. Однако его вклад в разработку науки о межличностных отношениях и их механизмах значителен.

ТАРСКИЙ (Tarski) Альфред (1901—1983) — пол. логик и математик. Изучал математику и философию в Варшаве в 1919—1923; его учителями были логики С. Лесьневский и Я. Лукасевич, математик В. Серпиньский и философ Т. Котарбиньский. В 1925—1939 Т. преподавал логику в Варшавском ун-те, а после Второй мировой войны был проф. математики Калифорнийского ун-та в Беркли.

Т. — один из выдающихся логиков всех времен. Уже студентом он получил первые интересные результаты по теории упорядоченных множеств. В докторской диссертации, написанной под руководством Лесьневского, он существенно усовершенствовал прототетику (расширенное исчисление высказываний) Лесьневского. В 1920-е гг. Т., занявшийся основаниями математики, предложил несколько эквивалентных формулировок аксиомы выбора теории множеств, сформулировал новое определение конечности, совместно с С. Банахом доказал известный парадокс о разбиении шара (следствие аксиомы выбора), разработал методы элиминации кванторов и доказал, что элементарная арифметика действительных чисел является полной и разрешимой теорией. В 1933 опубликовал известную монографию о понятии истины в языках дедуктивных наук. В этой работе понятие истины формализовалось на основе идеи, что «А» истинно, если и только если «А». Т. считал эту идею принадлежащей Аристотелю, а свою семантическую концепцию истины истолковывал как современное выражение т.н. классического определения этого понятия. Т. показал, что удовлетворительное определение истины требует тщательного разграничения языка и метаязыка, т.к. в противном случае возникает «лжеца» парадокс. В этой же работе Т. доказал утверждение о неопределимости истины в системах, содержащих арифметику натуральных чисел: множество арифметических законов неопределимо арифметически. Результаты Т. стали основой формальной семантики и теории моделей. Они оказались также чрезвычайно важными для развития логики, философии языка и философии науки. В послевоенные годы Т. получил целый ряд основополагающих результатов в теории моделей, топологии и алгебре.

Т. неохотно высказывался на общие филос. темы, несмотря на то, что его позиция по многим проблемам была хорошо продуманной. Он одобрительно относился к реизму Котарбиньского и эпистомелогическому эмпиризму. Эти симпатии находились в контрасте с методологической позицией Т., который в области математической логики использовал все допустимые методы, включая и те, которые, как принято думать, имеют своим следствием платонизм. Т., однако, полагал, что практике математических исследований (логику он считал частью математики) нельзя навязывать абстрактные филос. ограничения.

Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1948 (переизд. 2000); Logic, Semantics, Metamathematics. Oxford, 1956; Collected Papers. Basel, 1986.

Sixty Years of the Semantic Definition of Truth. Krakow, 1994; Alfred Tarski and the Vienna Circle. Dordrecht, 1999.

Я. Воленьский (Краков)

«ТАТТВАРТХАДХИГАМА-СУТРА» (санскр. Tattvarthadhigamasntram — «Сутра постижения значения категорий») — базовый текст джайнской философии и религии, принятый в качестве авторитетного течениями шветамбаров и дигамбаров, составленный Умасвати (Умасвами), «наставником аскетов и ораторов». Умасвати (ошибочно считавшийся учеником знаменитого философа Кундакунды) жил, вероятно, во 2— 3 вв. Текст «Т.» составлен на санскр. и состоит из десяти глав. Глава I, содержащая вводную часть и теорию познания, открывается общеджайнским тезисом о том, что путь к освобождению (см.: Мокша) — это праведное воззрение, познание и поведение. Праведное воззрение — убежденность в истинности семи категорий: джива (душа), аджива (не-душа), асрава («приток» в душу тонкой кармической материи), бандха («связанность» души этой материей), самвара (начальное блокирование этого «притока»), нирджара (завершающие стадии блокирования) и мокша. Правильное познание подразделяется на чувственно-логическое, познание от слова авторитета, ясновидческое, телепатическое и абсолютное (классификация, отличная от общеиндийского распределения источников знания). Первые два вида — опосредованные (различаются пять стадий первого), остальные — непосредственные. Главы II—IV посвящены главной категории — дживе. Сущность души — способность к отражению объектов. Души делятся на пребывающие в сансаре и освободившиеся, разумные и неразумные, динамические и стационарные. Здесь же различаются четыре способа рождения живых существ. Глава V, посвященная субстанциям души и не-души, открывается определением субстанций как таковых. Общие их атрибуты — вечность, неизменность, бесформенность. Здесь же делается оговорка, что вещество — пудгала имеет форму, и вводится еще один общий атрибут — вездесущесть (которая, правда, не распространяется на атомы). Выясняются основные назначения всех субстанций и сама природа их как субстрата качеств и проявлений, и учитывается мнение тех, кто относит к субстанциям также и время. В главах VI—VII рассматривается асрава, определяемая как активность тела, речи и ума. Вместе с тем асрава — это и результат активности: благой и не-благой, «омраченной» и «неомраченной». Перечисляются асравы различных карм как следствия прошлых поступков. Тема притока карм открывает возможность для выяснения третьего основания джайнизма — праведного поведения. Речь идет о пяти фундаментальных «обетах»: преодоление насилия, лжи, нечестности, нецеломудрия, стяжательства, далее перечисляются проступки против них. Предмет главы VIII — закабаление индивида кармами (как следствие «притоков» кармы); здесь же калькулируются сроки действия различных карм. В главе IX рассматриваются две стадии преодоления «притоков» кармической материи — посредством нравственных деяний и аскетических подвигов и медитативных средств закрепления результата. Глава X посвящена «освобождению», которое есть ликвидация «закабаления», по-иному, следствие нирджары, рассматриваемое как окончательное уничтожение карм. У адепта, достигающего этого состояния, восстанавливаются всеведение и могущество души — став «совершенным», он может «восходить» до пределов Вселенной.

В течение веков «Т.» неоднократно комментировалась (первым ее истолкователем был сам Умасвати) философами шветамбаров и дигамбаров и сохраняет свое значение в джайнизме и в настоящее время.

«Таттвартха-адхигама-сутра» Шри Умасвати Вачаки [Пер. А.А. Терентьева] // Степанянц М.Т. Восточная философия. Вводный курс. Избр. тексты. М., 2001. С. 146—161.

В.К. Шохин

ТВАРДОВСКИЙ (Twardowski) Казимеж (1866-1938) -пол. философ. В 1884—1889 обучался в Германии под руководством Ф. Брентано. В 1896 стал проф. Львовского ун-та.

Т. сыграл исключительную роль в развитии современной пол. философии. Обладая большим педагогическим талантом, он поставил перед собой цель создать в Польше современную филос. школу. Такой стала львовско-варшавская школа, начавшая складываться после приезда Т. во Львов. Его учениками были К. Айдукевич, Т. Котарбиньский, С. Лесьневский и Я. Лукасевич; всего Т. подготовил более 30 университетских профессоров.

Педагогические и организаторские достижения Т. нередко заслоняют его собственную филос. деятельность. На самом деле Т. был крупным философом. Он относился к последнему поколению учеников Брентано и, согласно общему мнению, был последним из крупных его учеников. В диссертации Т., опубликованной в 1894, содержался тщательный анализ содержания и предмета представления. Т. аргументировал, что традиционное, известное Брентано выделение акта и предмета представления необходимо дополнить третьим элементом — содержанием. Выводы Т. стали важным звеном в развитии общей теории предметов А. Мейнонга, а также существенно повлияли на формирование взглядов Э. Гуссерля. Т. был первым философом, высоко оценившим идеи Б. Больцано.

В начальный период своего творчества Т. являлся сторонником психологизма. Под влиянием Гуссерля он критически переосмыслил свою позицию. С целью преодоления психологизма Т. провел различие между деятельностью и ее продуктами, сыгравшее важную роль в дальнейшем развитии пол. философии. Т. решительно противостоял любым разновидностям скептицизма, субъективизма и релятивизма. Он отстаивал, в частности, абсолютизм в теории истины, а источником мнения, будто истина имеет относительный характер, считал недостаточно ясное различие предложения и суждения. Т. критиковал также этический релятивизм и скептицизм, полагая, что возможной является рациональная научная этика.

Т. отчетливо отделял друг от друга философию и мировоззрение. Он считал, что философия, если она хочет быть наукой, должна оставить мировоззренческие амбиции, поскольку этого требует объективизм. Философии следует также ограничить свои метафизические претензии. Для того чтобы она стала научной, необходимо, чтобы она точно ставила свои проблемы, использовала ясный язык и обосновывала свои положения. Т. утверждал, что нет оснований для того, чтобы филос. проблемы формулировались неясно, и указывал, что словесная неясность идет рука об руку с неясностью мысли. Будучи свидетелем энергичного развития в Польше формальной логики, он предвидел те опасности, к которым способно привести некритическое применение логических методов. Он опасался прежде всего символомании и прагматофобии.

Логико-философские и психологические исследования. М., 1997; Zur Lehre vom Inhall und Gegenstand der Vorstellungen. Wien, 1894; Pisma filozofiszne. Warszawa, 1966; On Action, Productsand Other Philosophical Topics. Amsterdam, 1999.

Cavallin J. Content and Object. Husserl, Twardowski and Psychologism. Dardrecht, 1997.

Я. Воленъский (Краков)

ТВОРЧЕСТВО — деятельность, порождающая новые ценности, идеи, самого человека как творца. В современной научной литературе, посвященной этой проблеме, прослеживается очевидное стремление исследовать конкретные виды Т. (в науке, технике, искусстве), его психологические основы и т.п. Применяется и соответствующая методология: естественно-научная, филос. или психологическая. Во всех работах такого рода изучаются прикладные аспекты Т., в них не ставится и не исследуется собственно филос. вопрос: как вообще возможно Т.? С т.зр. философии каждый человек занимается в своей жизни Т., когда он не просто механически выполняет свою работу, но и пытается внести в нее что-то от себя, хоть в чем-то ее усовершенствовать. Везде, где цель деятельности рождается из глубины человеческого духа, имеет место Т. Везде, где человек работает с любовью, вкусом и вдохновением, он становится мастером.

Т., считал Н. Бердяев, выдает гениальную природу человека, каждый человек гениален, а соединение гениальности и таланта создает гения: «...Гениальной может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гениальной может быть забота о ближних, гениальной может быть внутренняя интуиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле жизни и искание правоты жизни. Святому может быть присуща гениальность в самотворчестве, в превращении себя в совершенную просиянную тварь, хотя никаких продуктов он может и не создавать». Гениальность — это прежде всего внутреннее Т., самотворчество, превращение себя в человека, способного к любому конкретному виду Т. Только такое первотворчество и есть исток и основа любой творческой деятельности. Т. неотъемлемо присуще человеческой природе, уже ребенок обладает огромными творческими задатками — памятью, воображением, непосредственной яркостью впечатлений. Потом все это уходит, человек «темнеет» и, если ему не удается сохранить в себе это «детское» начало, превращается в обычную заурядную личность.

Не прогресс цивилизации, а сама природа, по В.В. Розанову, заложила в человеке творческое начало, и только это начало отвечает истинно человеческому в нас. Человек лишь тогда и обнаруживает в себе человека, когда начинает творить: прежде всего творить самого себя, творить внешний мир, преобразуя его по человеческим законам. Самотворчество — это превращение себя в произведение искусства, это открытие в человеке его божественной природы, которая является прекрасной.

Прекрасным является гений и прекрасным является святой. Бердяев писал, что для божественных целей гениальность А.С. Пушкина так же нужна, как и святость Серафима Саровского. На уровне индивидуального религиозного опыта, считал П.А. Флоренский, истинными творцами красоты являются иноки — живые свидетели духовного мира. Именно поэтому аскетику святые отцы называли не наукой и даже не нравственной работой, а искусством, художеством, мало того, искусством и художеством по преимуществу. Теоретическое знание — философия — есть любовь к мудрости. Созерцательное ведение, даваемое аскетикой, есть филокалия — любовь к красоте. «...Аскетика создает не «доброго» человека, а прекрасного, и отличительная особенность святых подвижников вовсе не их «доброта», которая бывает и у плотских людей, даже у весьма грешных, а красота духовная, ослепительная красота лучезарной светоносной личности...» (Флоренский). Святой подвижник, реально приобщаясь к жизни в безусловной красоте, фактически еще при жизни преодолевая границу между двумя мирами, выполняет акт теургии, т.е. богоделания. Если понимать Т. только как создание новых ценностей, то возникает непреодолимая трудность в объяснении природы Т., поскольку всякое новое знание не складывается из суммы старых, чтобы прийти к новой идее, новой мысли, надо ее уже каким-то образом знать, иначе неизвестно, куда идти и что искать. Но как можно знать то, что еще предстоит узнать? Новое непредсказуемо по содержанию, но предсказуемо по форме: чтобы открыть новое, нужно измениться самому, научиться удивляться миру, видеть тайны и проблемы там, где другой ничего подобного не видит. Т. — это образ жизни. Увидеть ч.-л. впервые чрезвычайно трудно, потому что знания, образование, привычка сейчас же все объясняют, переводят в привычные штампы. Если у человека никогда не было переживания удивительной новизны, свежести и бездонной неисчерпаемости мира, не было прорыва к этому состоянию, то он остается один на один с собой со скудным набором правил жизни, с постепенно крепнущим убеждением, что жизнь скучна, уныла, однообразна и не имеет никакого внутреннего смысла. Увидеть мир по-новому, не так, как его видели и объясняли раньше, — значит увидеть его вне готовых стереотипов видения и объяснения, которые постоянно оказывают давление на восприятие, «гасят» его. Тень прошлого постоянно висит над человеком. Но в оригинальном видении мир всегда нов, поскольку это живое, непосредственное восприятие, состояние непосредственной актуальности, здесь нет мертвого прошлого, с которым сравнивается настоящее. Здесь новое — не в сравнении со старым, не в тени старого и не на фоне старого.

Подобный подход к сути Т. имеет длительную историческую традицию — от установок буддийской медитации до гуссерлевской теории «оригинального восприятия».

Т. проявляется во всех формах жизни человека: особенно наглядно виден творческий характер морали. В морали всегда есть две стороны: закон и Т. Нравственный человек должен соблюдать закон, но истинное понимание и исполнение закона всегда должно быть не механическим, а творческим. Если совершенство и чистота внутреннего строя души есть общечеловеческая задача, то у каждого человека должно быть свое особенное совершенствование — совершенствование собственной личности. Не послушание, не механическое следование требованиям закона, а Т. есть нравственный долг личности. Каждый человек имеет свою неповторимую индивидуальную задачу, у которой нет ничего общего с механическим исполнением раз и навсегда данной нормы. В противоположность И. Канту подобная этика утверждает, что нельзя поступать так, чтобы это стало максимой поведения для всех и всегда, поступать можно только индивидуально и всякий раз иначе. Ведь в общении каждый всегда видит перед собой живого человека, а не отвлеченное добро. Т., творческое отношение ко всей жизни есть, согласно С.Л. Франку, не право, а обязанность человека. Творческое напряжение есть нравственный императив во всех сферах жизни. Этика Т. преодолевает кошмар конечного, кошмар порядка жизни, из которого никуда нельзя вырваться. Только в ней становится ясно, что злые страсти нельзя победить через отрицательную аскезу, запрет. Их можно победить только через пробуждение положительной творческой духовной силы. Что касается задач, поставленных жизнью, то человек должен постоянно делать нравственные изобретения и открытия. Не просто принимать закон добра, а индивидуально творить его. В каждом неповторимом индивидуальном акте творится новое добро, не существовавшее еще в мире и являющееся изобретением совершающего нравственный акт. Нет статического, застывшего нравственного порядка, подчиненного единому, общеобязательному нравственному закону.

Человеческое Т. вторично в сравнении с Т. Бога, человек не творит новое бытие, он творит только культуру. Человек пытается сравниться с Богом: не просто создавать новые смыслы, но и творить новое бытие, выйти за границы культуры, к сверхкультурному состоянию, ищет возможности теургического Т. Эта теургическая мечта особенно характерна для рус. философии и литературы, разделявшей мысль Ф.М. Достоевского, что «красота спасет мир»: в будущем искусство вырвется за рамки сегодняшней отчужденной, массовой, кризисной культуры к подлинному Т. мира, к его преобразованию на основе божественных принципов добра, любви и красоты. Вся жизнь Л.Н. Толстого была мучительным переходом от Т. совершенных художественных произведений к Т. совершенной жизни. Его драма — попытка разрешить противоречие между искусством и жизнью, попытка найти в себе силы, которые выше искусства и в то же время только с помощью искусства могут стать силами, преображающими мир. Мечта о возможности теургического Т. завершается или в технической объективации, или в эстетическом безумии, но не перестает тревожить душу художника. Без теургического устремления остается непонятной природа человеческого Т., как и сама богоподобная природа человека.