Обри ди Грей - Отменить старение

я д е р н ы е м у т а ц и и и п о л н а я п о б е д а н а д р а к о м

311

Не связан ли ЗУТВТ с недооценкой эволюционных возможностей рака?

ЗУТВТ – очень сложная, многогранная проблема, причем, как уже говорилось, ее решения целиком зависит от правильности одного исходного постулата. Наши усилия окажутся напрасными, если раковые клетки найдут способ неограниченно размножаться без удаленных генов. Рассмотрим эту ситуацию поподробнее.

Теоретически клетки могут научиться копировать свои хромосомы без укорочения теломеры, т.е. не нуждаясь в удлиняющем ее ферменте. Гипотетически к этому способны некоторые стволовые клетки. Обычно каждое их деление дает дочернюю стволовую клетку, идентичную материнской, и так называемую амплифицирующуюся клетку, которая начинает дифференцировку, специализируясь на выполнении определенной функции. (Фактически такая картина и вкладывается большинством людей в определение стволовых клеток.) В принципе, хитроумная система контролируемого распределения нитей ДНК между дочерней стволовой и амплифицирующейся клетками могла бы остановить укорочение этой молекулы. Однако такая ситуация не представляет онкогенной опасности, поскольку подразумевает линейный, а не экспоненциальный, как при раке, рост числа клеток. Это значит, что опухоль, если и возникнет, станет достаточно крупной и смертоносной лишь спустя тысячелетия.

Еще один не связный с укорочением теломер способ репликации используют бактерии и наши собственные митохондрии. У них вообще нет теломер! Бактериальная и митохондриальная ДНК кольцевая, так что проблем с копированием ее конца не возникает. Однако, похоже, нашим ядерным хромосомам канцерогенное “кольцевание” не угрожает. Когда теломеры становятся слишком короткими, механизм репарации ДНК путает соответствующие им концы хромосом с участками их разрывов. В результате клетка, нацеленная на устранение таких повреждений, соединяет эти концы, создавая двойные хромосомы. Услуга поистине медвежья, поскольку при следующем клеточном делении контролирующий его механизм разрезает их – в случайном месте, нарушая строение генов и делая их дисфункциональными.

К сожалению, следующая возможность более реальна. Я уже неоднократно упоминал ее: речь идет о раковых клетках, восстанавливающих свои теломеры с помощью не теломеразы, а других ферментов. Они еще не идентифицированы, поэтому такая система называется просто альтернативным удлинением теломер (АУТ). Хорошая новость в том, что используется она достаточно редко: в большинстве тканей почти никогда не наблюдается, а

312	о т м е н и т ь с т а р е н и е

в остальных, очень немногих, встречается не более чем в половине опухолей. Следовательно, для ее активации необходимо как минимум столько же мутаций, сколько и для активации теломеразы, т.е. АУТ, скорее всего, требует включения генов, которые в норме надежно заблокированы, а не просто отключения работающих. Это хорошая новость для программы ЗУТВТ, поскольку (если, конечно, наше предположение верно), она означает, что, идентифицировав необходимый для АУТ ген, мы сможем устранить его, как и ген теломеразы. Естественно, не исключены аналогичные побочные эффекты, но связанные с ними проблемы, как и при избавлении от теломеразы, в принципе решаются с помощью стволовых клеток и других методов регенеративной терапии.

ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ: ЗУТВТ И ФЕРТИЛЬНОСТЬ



Один из потенциальных побочных эффектов устранения теломеразы из всех наших клеток – наступление со временем мужской стерильности. Если деторождение сохранит нынешнюю актуальность в будущем, вечно молодом мире, мужчины смогут заблаговременно замораживать свою сперму. Этот способ уже широко применяется сейчас для нужд ЭКО. Следовательно, единственной репродуктивной проблемой будет отсутствие необходимости в собственно половом акте. На потребности в нем ЗУТВТ не отразится.

Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я



314	о т м е н и т ь с т а р е н и е

13

ОТ СЛОВ К ДЕЛУ: ВОЙНА ПРОТИВ СТАРЕНИЯ



 В нашей книге с максимально возможной доступностью для широкого читателя рассмотрены биологические детали человеческого старения и вполне реалистичные подходы к победе над этим процессом. Однако из всего до сих пор изложенного вы, на первый взгляд, в полном праве сделать всего лишь такой вывод: когда-нибудь появятся терапевтические методы, способные несколько отсрочить старение. Возможно, вы полагаете, что обнадеживающие результаты на мышах ученые получат, действительно, лет через десять, но затем возникнут новые проблемы типа переговоров со сверхосторожным американским Агентством по контролю качества пищевых продуктов, медикаментов и косметических средств (FDA), и противовозрастные испытания на людях начнутся еще не скоро. И если я с 50%-ой вероятностью прогнозирую внедрение широкодоступного лечения возрастной дегенерации уже в ближайшие десятилетия, вы, вероятно, склонны больше доверять срокам, которые будут раза в три дольше. Вы также вправе скептически относиться к масштабам продления жизни, практически достижимым – даже в такой отдаленной перспективе – с использованием описанных в предыдущих семи главах подходов. Конечно, скажете вы, теоретически они принесут огромную пользу, если будут работать безупречно, избавляя наш организм от различных возрастных повреждений, однако

о т с л о в к д е л у ; в о й н а п р о т и в с т а р е н и я

315

всем известно, что никакая терапия не идеальна, особенно на ранней стадии своего применения. Скорее всего, мое заявление о реальной возможности уже для многих живущих сейчас людей отпраздновать свое тысячелетие заставляет вас считать меня в лучшем случае увлекшимся мечтателем. И вы совершенно правы в своих сомнениях. Поэтому ниже я не собираюсь больше углубляться в научные детали, и уделю основное внимание вашим вполне обоснованным тревогам. Я начну с временных рамок широкомасштабного внедрения описанных в этой книге терапевтических подходов.

Один из специфических этапов на пути к безвозрастному будущему я называю “войной против старения”. Речь идет о периоде, который начнется с выхода человечества из нынешнего пораженческого транса и закончится широкой доступностью методов, способных на несколько десятилетий продлить жизнь тех, кто к тому времени достигнет среднего возраста. Сначала я объясню, почему, собственно, использовал термин “война против старения”, а потом – на чем основана моя уверенность, что эта битва продлится всего лишь лет 15-20.

“Провозрастной” настрой современного общества - “рациональная иррациональность” во взглядах на старение, описанию и критике которой посвящена гл.2, капитулирует только тогда, когда ее призывы к здравому смыслу не смогут больше противостоять даже простейшим, понятным большинству людей аргументам. На мой взгляд, для этого ученые должны получить лабораторные результаты (в основном, вероятно, на мышах), которые окажутся достаточно убедительными для основной массы биогеронтологов и заставят их публично признать, что продление человеческой молодости как минимум на несколько десятилетий – всего лишь вопрос времени. Наука очень похожа на религию: вера нескольких энтузиастов – опасная ересь, всеобщий консенсус – священное питание. В данном конкретном случае результат, который я считаю необходимым для превращения первого во второе, должен быть чемнибудь вроде “стойкого мышиного омоложения” (СМО).

Речь идет о стабильном продлении жизни грызунов, отвечающем четко определенным критериям. Именно такой результат сможет заставить научный мир отказаться, наконец, от параноидальной боязни заглядывать в будущее. Главное – не оставить ему лазейки для сомнений. В связи с этим, согласно моему определению, СМО означает следующее:

•минимум 20 домовых мышей (вид Mus musculus)

•из линии со средней естественной продолжительностью жизни не менее трех лет,

•начиная минимум с двухлетнего возраста, получают определенное лечение

•и живут в среднем по пять лет, оставаясь, весь этот период практически здоровыми.

316	о т м е н и т ь с т а р е н и е

Перед тем как обнародовать это определение, я хорошенько его обдумал, и, похоже, оно выдержало проверку временем. Никто не усомнился, что такой результат может быть достигнут только способами, которые убедят самых упорных скептиков в появлении революционного подхода, потенциально применимого и к нашему с вами виду. Требование использовать не менее 20 мышей исключает ошибки, связанные с разбросом в продолжительности жизни и случайными неточностями в записях. Домовую мышь я выбрал потому, что другие подопытные животные исходно долговечнее и хуже “освоены” экспериментаторами. Линия со средней продолжительностью жизни не менее трех лет (необычно много для данного вида) исключает присутствие специфических врожденных проблем, обычно убивающих грызунов еще в молодости. В противном случае наше лечение могло бы попросту облегчать эти патологии, добавляя животным лет, но не влияя собственно на процессы старения. Ну и, наконец, начало его только по истечении двух третей срока, отпущенного мышам природой, означало бы потенциальную ценность наших методов для людей, которые уже читают газеты, платят налоги – и голосуют.

Причины, по которым я называю период, начинающийся с достижения СМО, именно “войной против старения”, связаны с ожидаемой мною исходной, практически немедленной реакцией общества на мою программу противовозрастной терапии. Для характеристики этой реакции надо прежде всего остановиться на одном из побочных эффектов “провозрастной” психологии, который определяет нынешнюю неготовность людей всерьез бороться с собственным старением. Я придумал ему специальное название: треугольный затор (см. Рисунок 1).

Экспериментальная биология, как и любая другая область науки, требует денег – очень больших денег. Она, конечно, не сравнится по затратности с физикой или астрономией, но достаточно дорогостояща, чтобы ученые тратили огромную часть своего времени на выбивание необходимых им средств. Источник подавляющего большинства фондов, выделяемых экспериментальной биологии – госбюджет.

Биогеронтология полностью соответствует такой характеристике, но почти уникальна с одной точки зрения: она крайне популярна у широкой публики. Специалисты в этой области постоянно мелькают на телеэкране – я не преувеличиваю: постоянно! Такую разницу между ней и другими биологическими, в том числе весьма уважаемыми медицинскими дисциплинами, невозможно не заметить: даже начинающий биогеронтолог привлекает больше внимания СМИ, чем мировые авторитеты в прочих областях знаний. Естественно, как только предоставляется возможность, биогеронтологи, как и любые другие ученые, рассказывают о своих планах, которые, очевидно, должны быть такими, чтобы их захотели финансировать.

о т с л о в к д е л у ; в о й н а п р о т и в с т а р е н и я

317

Рисунок 1. Треугольный затор и возможность взорвать его, опираясь на поддержку общественного мнения.

А о чем еще распространяться в СМИ биогеронтологу? Представьте себе, что он говорит о направлении исследований, которое в глазах общественности выглядит явно подозрительным, даже бредовым, например, о победе над старостью. В чем привлекательность таких интервью? Скандальная известность гарантирована, повышенное внимание журналистов тоже. А что дальше? Для чего ученому внимание СМИ? Как уже говорилось, исследователи крайне озабочены такой унизительной проблемой, как поиск средств для своих лабораторий. Каким образом может способствовать – или вредить – этому поднятая СМИ шумиха?

Чтобы вы поняли ответ на этот вопрос, я должен в общих чертах объяснить механизм государственного финансирования науки. Когда ученый хочет провести определенную серию экспериментов, он подробно описывает, для чего это нужно, сколько займет времени, сколько будет стоить, и отсылает свое сочинение, т.е. заявку на грант, компетентному правительственному агентству. Однако вопрос о выделении требуемых средств решается этим агентством не в одиночку. Конечно, распределением грантов занимаются там опытные эксперты, сами бывшие исследователи, однако они не могут быть хорошими специалистами во всех научных областях, финансированием которых заведуют, и далеко не всегда способны отличить пер-

318	о т м е н и т ь с т а р е н и е

спективную идею от сумасбродного прожекта. В результате они обращаются за консультацией к более узким специалистам. Это называется рецензированием заявки и является обязательным этапом на пути к выделению государственного гранта.

Просьба оценить перспективность исследований своих коллег – огромная честь и ответственность. Начинающим исследователям такого почти никогда не поручают. Главные рецензенты – маститые, пожилые ученые.

Вы еще не поняли, в чем проблема?

Наука – это формулировка, проверка и уточнение гипотез, становящихся в результате теориями. В принципе, главное достоинство ученого – его способность объективно анализировать и признавать свидетельства, бросающие вызов концепциям, в которые он свято верил долгие годы, если не десятилетия. Однако ученые всего лишь люди. Более того, они прекрасно знают, что их коллегам тоже не чуждо ничто человеческое. В частности, в научном мире всем известно: если публикуются данные, опровергающие устоявшиеся представления, попозже обычно оказывается, что это результат экспериментальной ошибки, а то и подтасовки. Особенно трудно отстаивать правильность своих нетрадиционных взглядов, даже подкрепленных неопровержимыми аргументами, если перед тобой маститый, много повидавший на своем веку профессор. Гениальный физик Макс Планк афористично заметил в 1920-х: “Наука движется не от открытия к открытию, а от похорон к похоронам”. Это не преувеличение. Для признания действительно фундаментальных изменений в сложившихся концепциях ученому миру требуется не менее, а обычно и намного более десятилетия. Показательный пример в биологии – механизм работы митохондрий, клеточных органелл, о которых много говорилось в этой книге 1. А инстинктивное неприятие новых идей старыми учеными неизбежно отражается на их подходе к рецензированию заявок на гранты.

Особой проблемы, как будто, нет. В конце концов, скепсис в отношении новых теорий, возможно, еще не до конца продуманных самими авторами, отнюдь не вреден. Хуже, если ученый мир станет с распростертыми объятиями бросаться навстречу каждой свежей идее, поскольку, как уже говорилось, они слишком часто оказываются пустышками. Однако инерция научного мышления обычно слишком сильна, чтобы гарантировать золотую середину. И, к сожалению, речь идет о влиянии не только сложившихся представлений, но и устоявшихся репутаций. Ученые, которым правительство доверяет рецензирование заявок на гранты – это, по определению, представители академического истеблишмента. Если за один грант конкурируют две направленные на рецензирование заявки одинаковой научной ценности, но одну из них составил бунтарь, известный своими призывами от-

о т с л о в к д е л у ; в о й н а п р о т и в с т а р е н и я

319

казаться от устаревших догм, а другую – конформист, никогда в жизни не бросавший вызов авторитетам, можно быть уверенным: деньги получит последний.

И это еще не все. Рецензенты, естественно, получают ценные указания, относительно того, на какие достоинства и недостатки заявок обращать особое внимание. В этом списке, если не первое, то одно из важнейших мест отводится критерию осуществимости, т.е. вероятности завершения предлагаемой экспериментальной программы в указанные сроки и на запрашиваемые деньги с получением результатов, достойных публикации в солидном научном издании. Звучит вполне логично, не правда ли? Однако на деле речь идет об огромной проблеме, потому что на практике осуществимость исследования далеко не всегда уравновешивается его научной ценностью. Поясняю: работа, которая почти наверняка даст пригодные для публикации результаты, в глазах рецензента выглядит намного предпочтительнее эксперимента с проблематичным исходом, даже если его неудача, не говоря уже о возможном успехе, намного важнее для дальнейшего развития этой области знаний. Иными словами, во всей науке и особенно в биогеронтологии господствует тяга к минимальному риску с мизерным выигрышем и не в чести, так сказать, любители пить шампанское.

Похоже, я достаточно гневно обличил ретроградство и близорукость академического истеблишмента, но надеюсь, предыдущие параграфы убедили вас также, что проблема не только в поросших мохом рецензентах. Во многом виноваты те, кто им платит, т.е. государственные агентства, ведающие финансированием науки, читай – правительство. Рецензенты, как правило, тоже подают заявки на гранты (и, естественно, не сами их рассматривают). Следовательно, если государственные агентства дают понять – прямо, путем писаных инструкций, или косвенно, всеми своими действиями и замечаниями “не для печати” – что предпочитают финансировать исследователей, следующих проторенной колеей и гарантирующих скромные, но надежные результаты, а отнюдь не авантюристов, обещающих нечто неслыханное, но, возможно, недостижимое, по крайней мере, в ближайшем будущем, мнение рецензентов становится легко предсказуемым. Конечно, чисто теоретически ученые мужи должны бы игнорировать любые “ЦУ” свыше, но бесполезно требовать от них слишком многого.

А вообще-то,… и правительство тут не при чем. Во всем виноваты вы, дорогие читатели. Вряд ли для вас секрет, что в конечном итоге главная цель властей во всех демократических странах – переизбрание. А это проблематично, если, по мнению широкой общественности, правительство пускает деньги налогоплательщиков на ветер, в частности – на весьма сомнительные в смысле практических результатов исследования. Если бы избирате-

320	о т м е н и т ь с т а р е н и е

ли были достаточно научно зрелыми и понимали, что такая экономия здорово тормозит дальнейший прогресс человечества, их представители во властных структурах проявили бы не меньшую проницательность и дали бы соответствующие указания рецензентам. Однако большинство обывателей плохо понимают, как развивается наука, поэтому картина прямо противоположная. (Аналогичная, даже более серьезная ситуация складывается в медицине, но на ней я остановлюсь несколько ниже.) Причина понятна: оценить, насколько правдоподобна гипотеза или, скажем, приведет ли эксперимент к существенному расширению наших знаний, а значит, и будущих возможностей, в принципе очень трудно, даже для хорошего специалиста.

Однако в биогеронтологии потенциально существует выход из этого тупика, и здесь я возвращаясь к тому, с чего начал, т.е. к ее важному отличию от всех других областей науки – огромному интересу, который она вызывает у широкой общественности. Нам не обязательно растолковывать обывателю достоинства самых фантастических наших экспериментов: как правило, достаточно просто сказать, что они очень важны для развития биогеронтологии. В случае большинства наук это вряд ли сработало бы, но когда речь идет о продлении молодости и здоровья каждого человека, дополнительных аргументов обычно не требуется. Тогда почему же, когда журналисты просят биогеронтологов поделиться своими планами, они так скромны в своих запросах? Об этом только что говорилось. Мы не хотим приобрести репутацию безответственных прожектеров, поскольку иначе рискуем лишиться средств на проведение даже самых многообещающих исследований.

Результат – пресловутый треугольный затор. Биогеронтологи перестраховываются в публичных выступлениях, чтобы не лишиться грантов, выдаваемых правительством. То в свою очередь перестраховывается, выбирая, кого и что финансировать, поскольку боится лишиться поддержки избирателей. А те даже не знают, какие планы вынашивают биогеронтологи, слишком острожные в своих публичных выступлениях.

Я считаю, что для скорейшей победы над возрастом необходимо, прежде всего, взорвать этот треугольный затор. Как это сделать?

С тех пор как я занимаюсь биогеронтологией, я изо всех сил стараюсь сломать одну из вершин этого треугольника – настроение своих коллег, особенно маститых. Ученые, как уже говорилось, чутко прислушиваются к политикам, однако в своей массе они люди искренние и честные. Более того, и это очень важно, вряд ли хоть одному из биогеронтологов свойственна “провозрастная” психология. Все они прекрасно понимают, как ужасно старение, и почти единодушно – не меньше, чем я – мечтают с ним покончить. Далее, нас не так уж много: легко поддерживать личные контакты. Я уже не-