Худ.критика Тема 5

Тема V. Пьетро Аретино и развитие художественной критики в XVI в.

В Венеции в эпоху чинквеченто, в XVI в. к художественной критике обратился писатель и публицист Пьетро Аретино — «дитя народа», как писал о нем А<лексей> К<арпович> Дживилегов. Родился Аретино 19 апр. 1492 г. в одном из самых демократических городов Тосканы — Ареццо, который стоял в стороне от больших торговых путей и не разбогател в эпоху бурного развития Италии в XIV—XV вв. как, например, Флоренция, Пиза или Сьена. В то время как во Флоренции расцветала торговля и крепла промышленность, Ареццо оставался городом ремесленников, ему не было знакомо накопление больших капиталов в руках представителей буржуазии. Зато не знал Ареццо и той чудовищной нищеты, которая царила, начиная с XVI в., среди флорентийского и сиенского трудового люда, когда после завоевания Константинополя турками (город пал 29 мая 1453 г. — С. Б.) возникло много неожиданных трудностей в Левантской торговле итальянских купцов, а открытия Америки и новых морских путей в Индию (вокруг Африки. — С. Б.) отдало дело снабжения европейских рынков пряностями в руки португальцев и испанцев.

Сильные и ровные демократические настроения, объединявшие земляков Аретино, способствовали тому, что в Ареццо был особенно силен дух независимости в период, когда буржуазия и капитал повсеместно в Италии уступали феодальной реакции и иноземным завоевателям (юг Италии с Неаполем в этот период становится владением испанской монархии. — С. Б.).

Отец Пьетро Аретино, Лука был сапожником, он не мог дать сыну образование, но способности у мальчика были огромные. Аретино сам научился читать и взялся за книги. Очень быстро он почувствовал себя достаточно вооруженным знаниями и пустился в странствия: сначала в Перуджу, где он провел около 10 лет. В это десятилетие он был переплетчиком, занимался живописью, продолжал свое образование, в частности овладел латынью, правда, как считают исследователи его творчества, без основательности. В 1517 г., когда ему было 25 лет, Аретино в Риме. Здесь он выдвинулся как поэт и памфлетист, автор так называемых «пасквиантов», сатирических стихов, которые приклеивали к постаменту античного торса, установленного у палаццо Кардинала Оливьера Караффа в 1501 г. Пасквианты были оружием политической борьбы, в частности за папский престол. Аретино становится активным участником политической жизни папского Рима. Он своим пером содействовал избранию на папский престол в 1523 г. Джулио Медичи (Климента VII), с которым впоследствии враждовал. Приближенный папы Джиберти даже подослал к Аретино наемных убийц, но смелому памфлетисту удалось бежать. По-настоящему литературный талант Аретино расцвел в Венеции, где он появился 25 марта 1527 г. Венеция в начале XVI в. переживала пору самого пышного блеска. Несмотря на кризисные явления торговли, она единственная среди государств Италии выдерживала борьбу против наступавшей феодальной реакции. Аретино в Венецию привело не только и не столько стремление избежать прямого столкновения с Папой и его двором, и другими врагами, которых так много бывает у авторов политических памфлетов.

Нужно напомнить, что один из основных мировоззренческих принципов Возрождения был индивидуализм. Усилия лучших людей итальянского Ренессанса — Петрарки, Боккаччо, Марсилио Фичино — были направлены к тому, чтобы открыть личности возможность развивать свои внутренние силы. И отчасти эта задача была решена: новая этика освобождала личность от гнета церкви. Однако надо учитывать, что в XV в. Возрождение по существу слилось с гуманизмом, для которого была характерна тяга к античности, и народные начала, питавшие социально-культурное развитие итальянских республик в XIV и XV вв., были отодвинуты на второй план. Руководящим принципом интеллигенции сделался «возврат к античной культуре», непонятной городскому люду. Вследствие этого между ней и народом разверзлась бездна. Отвергнутые народом, гуманисты искали приют при дворах, где они попадали под опеку, не менее тягостную, чем изжитая опека церкви.

Дальнейшая эволюция индивидуализма, таким образом, ставила задачу: разбить опеку дворов над человеческой личностью. Пьетро Аретино, связав свою судьбу с венецианской республикой, сделал попытку добиться этого. В этом его великое значение в истории не только итальянской, но и мировой культуры.

Для нас важно, что расцветший на такой почве талант Аретино направил писателя к художественной критике. Впрочем, в этом не было ничего особенно удивительного. В культуре Венеции с конца XV в. и до начала XVII в. именно изобразительное искусство занимало центральное место. В этот период в Венеции творили Джорджоне, Тициан, Веронезе, Тинторетто, Сансовино и другие художники.

Следует заметить, что в привычных для наших дней формах журнальных и газетных публикаций художественная критика в XVI в. существовать не могла. Прообраз современной газеты только появился в XVI в. как раз в Венеции. Собственно, Gazzetta — это название венецианской монеты, на нее можно было в те времена купить рукописную сводку новостей, в основном коммерческого характера (своего рода прейскурант. — С. Б.). В этом прейскуранте художественная критика, конечно же, не могла найти себе место. Что касается журнала, то первый номер издания этого типа выйдет лишь 5 янв. 1665 г. во Франции («Journal des scavants»).

И тем не менее Пьетро Аретино по праву считается одним из отцов мировой журналистики. Говоря так, учитывают его кипучую деятельность в Риме, как создателя блестящих образцов политической сатиры (пасквиантов), а также так называемых «гуидизи» («giudizii»), своего рода пародий на гороскопы с рисунками. Не меньшее значение для развития мировой журналистики имели и произведения Аретино другого жанра — его письма, относящиеся к венецианскому периоду.

Писателю пришла в голову мысль редактировать и издавать свою обширную переписку с известными людьми, чему способствовало то обстоятельство, что в XVI в. в Венеции расцветает печатное дело. Сборники писем Аретино, посвященных актуальным проблемам современности, отчасти выполняли в Венеции функцию периодической печати. Переписка с художниками в «Письмах Аретино» тоже представлена достаточно широко. В посланиях к представителям тогдашней художественной элиты Пьетро Аретино предстает ловким и небескорыстным посредником, представляющий интересы художников вне сферы искусства. Так, например, миниатюристу Якопо дель Джало, приславшему в подарок Аретино свое произведение, писатель пишет: «Как я отблагодарю вас за ваши милые усилия, раз вы не хотите принимать деньги? Я воздам вам чернилами за краски и по́том за труды. Имя ваше столько же возвеличится репутацией, которую я ему сделаю, сколько удовольствия я получу от работы вами исполненной».

В подарках художников Аретино ценил, конечно же, не одно удовольствие, они служили ему валютой. В удобный момент он подносил их своим высокопоставленным покровителям и друзьям и взамен подарков он получал, золотой кубок, блюдо, цпь, просто деньги. Иногда он брался устроить картину или скульптуру, которой долго не находился покупатель. За это ему дарили рисунок, слепок или еще что-нибудь. Художники от этого ничего не теряли, потому что Аретино находился на короткой ноге с такими людьми, к которым большинство не имело доступа и, конечно, обладал неизмеримо большей практической ловкостью, чем простодушная артистическая богема. А полученные подарки при случае тоже пускались в оборот. Словом, выгода была обоюдная. Даже Тициан, которому не приходилось искать заказчиков и который хорошо умел считать свои дукаты, охотно сваливал на Аретино переговоры о своих картинах.

Посреднический дух, живший в Аретино, был поистине неукротим. Он, например, писал своему доброму знакомому венецианскому скульптору и архитектору Якопо Сансовино, с которым сблизился, как и с Тицианом, сразу по прибытию в Венецию в 1527 г.: «Я смеюсь в душе, когда вы желаете мне правильных доходов. Вы ведь знаете, что если бы даже египетские пирамиды служили мне доходом, я пустил бы их в оборот. Лишь бы нам жить: все остальное пустяки».

Жизнелюбие писателя поистине не знало границ. Он писал: «Живу я свободно, в удовольствие, и могу поэтому считать себя счастливым. Из всех металлов, всяких рисунков выбиваются в честь мою медаль, мой портрет выставляется на фронтонах дворцов». Заметим, Сансовино сделал даже больше. Он поместил маленький бюст-горельеф Аретино рядом с бюстами Тициана и других знаменитостей на чудесных бронзовых дверях сакристии собора Св. Марка так, что Аретино фигурирует в роли Евангелиста.

Умер жизнелюб в 1556 г. в 64 года от апоплексического удара: ему рассказывали про какой-то дебош, учиненный сестрами-проститутками. Аретино так хохотал, что опрокинулся навзничь, ударился головой обо что-то твердое и испустил дух.

Острое, порой своеобразное чувство действительности отличало личность писателя, им отмечена и художественная критика Аретино. В этом отношении он необычайно яркий представитель Возрождения. У него это «чувство действительности» носит своеобразный характер: в нем живет какая-то особенная пластичность.

Аретино, как было отмечено, был немного живописцем. От ученических опытов в Перудже у него осталось профессиональная осведомленность и кроме того, несмотря на то, что как художник Аретино не сформировался, — художническое устремление духа в нем жило всегда.

Сделавшись писателем, Аретино не только сохранил интерес к искусству — он красной нитью проходит через шесть томов его «Писем», — не только жадную любовь к произведениям искусства, не только влечение, — род недуга, — к деятелям искусства, но в самом существе своего таланта важнейшие элементы искусства: глаз художника, пластичность и живописность. Кроме того, как писал Дживилегов, «Письма» Аретино, являются «незаменимым руководством для изучения истории искусства первой половины XVI века», и они в некоторых отношениях важнее жизнеописаний Вазари, «которому недостает того, что у Аретино бьет через край — критического чутья».

Тому пример письмо писателя к Тициану. Аретино пишет: «Сеньор и кум! Вопреки моим превосходным привычкам, я пообедал сегодня один, или, лучше сказать, в компании с перемежающейся лихорадкой, которая не покидает меня и отбивает у меня вкус ко всем кушаньям. Представляете вы меня, как я встаю из-за стола, сытый тоской и отчаянием, не прикоснувшись почти ни к чему? Скрестив руки, я опираюсь ими на подоконник, грудь и туловище почти наружу. И я любуюсь великолепным зрелищем, милый кум!

Бесконечная вереница лодок, переполненных иностранцами и венецианцами, двигаются по Canal Grande. Вода, вид которой радует тех, кто ее бороздит, как будто радуется сама, что несет на себе необычную толпу. Вот две гондолы, которыми правят известнейшие в городе гребцы, состязаются в быстроте. Множество народу, чтобы полюбоваться состязанием, собралось на мосту Риальто <…> И пока с двух сторон проходила толпа и каждый торопился по своему делу, посылая каналу свой хлопок, я, как человек ставший в тягость самому себе, не знающий что делать со своими мыслями, поднимаю свои глаза к небу. С того дня, как Господь сотворил это небо, оно никогда не было расцвечено такой дивной картиной света и теней. Воздух был такой, каким бы его хотели бы изобразить те, кто Вам завидуют и не могут быть вами. Прежде всего дома, каменные дома, которые кажутся сделанными из какого-то материала, преображенного волшебством. Потом свет — здесь чистый и живой, там рассеянный и потускневшей. А вот, смотрите, другое чудо: облака, которые налиты сгущенным туманом. Они на главном плане почти касаются крыш и наполовину скрываются за домами. Вся правая сторона — теряется из виду целиком и тонет в серо-коричневой мгле. Я дивился различным оттенкам, которые облака являли взору, когда самые близкие так и горели и искрились пламенем солнечного диска, а более отдаленные румянились багрянцем, более мелким. Чудесные мазки, которые окрашивали с одной стороны воздух и заставляли его таять позади дворцов, как это делает Тициан в своих пейзажах! В одном месте показывалась лазурная зелень неба, в другом — зеленая его синева, словно смешанная капризной (bizarre) природой, учительницею учителей. Она тонами светлыми и темными заставляла тонуть и выделяться то, что ей нужно было сгладить или оттенить. Так как я знаю, что ваша кисть — дух от духа природы, то я воскликнул три или четыре аза: “Тициан, Тициан, где вы сейчас? Клянусь, если бы вы изобразили то, что я вам рассказываю, вы повергли бы всех в такое же очарование (stupore) каким был охвачен я, созерцая эту картину”».

Цитируя письмо — яркий образец критики Аретино, критики откровенно, открыто-публицистической, т. е. устремленной в будущее, стремящейся воздействовать на творческий процесс художника и шире, на художественный процесс в целом.

Письмо к Тициану было написано в Венеции в первой половине XVI в., когда Джорджоне, следуя традиции основанной Беллини, дал самостоятельное место пейзажу, и именно эту линию, как мы видим, настойчиво проводит Аретино, критика которого была, без сомнения, прогрессивным явлением его эпохи. Таким образом, на важнейшем этапе самоопределения искусствознания эпохи Возрождения (XIV—XVI вв.), когда вместе с тенденциями гуманизма и реализма складывалось стремление к научному обоснованию искусства и, что для нас особо важно, его, искусства, критического истолкования, писатель и публицист Пьетро Аретино выступил:

1. Как зачинатель художественной критики, обращенной к художнику и зрителю.

2. Используя в своих «Письмах» тон непринужденной беседы, Аретино отстаивал полную ощущения жизни, свободную от канонов живопись, главенство в ней колоризма, т. е. богатства цветовых оттенков, соответствующих богатству материального мира и выражающих настроение картины.