Воронина - Феминизм и гендерное равенство

22

неуместных» характеристик и подвергались недопустимому обращению на том же основании. Расовая сегрегация, например, была не просто практикой разделения людей. Это был особый способ выражения и закрепления глубочайшего презрения белых людей к чернокожим; он был направлен на сохранение социальных структур, не позволяющих чернокожим использовать их основные человеческие права. Аналогичная ситуация сложилась и с женщинами. Расизм и сексизм были (и остаются) оскорблением, а не просто нанесением ущерба. Т.Хилл убежден, что такие явления нельзя адекватно оценить и эквивалентно возместить. Проблема оскорбительной практики расизма и сексизма не может быть решена с помощью простой модели компенсации; все зло расизма и сексизма нельзя считать только материальной утратой, которую можно "возместить" (Cahn, 1995: 169-192).

Другие авторы резко выступают против реверсивной дискриминации как несправедливой и не имеющей оправдания. Так, Уильям Нунн пишет, что применение политики компенсации за прошлую несправедливость в отношении членов N-группы даже с самыми благими намерениями сводит к нулю какие-либо преимущества для членов N1-группы. Если прежде вся группа, состоящая из N-лиц, была жертвой дискриминационных действий отдельных индивидуумов N1-группы, то теперь вся N1- группа выбирается в качестве жертвы ради предоставления выгод отдельным лицам из N-группы. И критерием дискриминации является теперь не характеристика N, а N1. Таким образом, в то время, как отдельные N-лица получают компенсацию за прошлые обиды, нанесенные лично им или другим членам N-группы, N1-группа подвергается дискриминации как класс. А это, в свою очередь, означает, что теперь право на возмещение ущерба создается уже внутри N1-группы - не как отдельных индивидуумов, а как целого класса. Но существование этого права влечет за собой то, что называется обратной дискриминацией. Нетрудно понять, куда приведет этот путь, считает Нунн. Он подчеркивает, что теория компенсирующей справедливости в изложении Тейлора несостоятельна, так как включает в себя понятие реверсивной дискриминации. Нунн считает, что лучший способ избегать несправедливостей дискриминации - это избегать, прежде всего, самой дискриминации. При этом Нунн не выдвигает никаких способов ухода от дискриминации – он просто предлагает не обращать на нее внимания (Cahn, 1995: 23-26). Но самое главное в его доводах даже не это. Нунн, говоря о «частных» случаях дискриминации некоторых людей определенной группы некоторыми людьми другой группы, предпочитает не замечать структурного характера расовой и гендерной дискриминации. И поэтому его предложение избегать дискриминации фактически нацелено на сохранение существующего порядка вещей. Лайза Ньютон в эссе «Реверсивная дискриминация как не имеющая оправдания» пытается перевести рассмотрение реверсивной дискриминации из этического (как делали предыдущие авторы) в правовое русло. Ньютон рассуждает в рамках жесткой формальной схемы – любая дискриминация нарушает идеалы общественного равенства и справедливости, а также закон, который их гарантирует. Поэтому, с ее точки зрения, реверсивная дискриминация не должна существовать. Что же касается «прямой дискриминации», то вопрос о способах ее преодоления Ньютон просто не рассматривает. Чувствуя неубедительность таких доводов, она начинает приводить массу других. Ньютон пытается доказать, что невозможно определить объем и способ реверсивной дискриминации, что трудно возместить ущерб ранее дискриминируемой группе и несправедливо сегодня наносить ущерб тем, кто формально относится к дискриминирующей группе. В целом ее рассуждения носят весьма спекулятивный характер (Cahn,1995:115-120).

Сидней Хук и Джон Кикс согласны с программами позитивных действий, но выступают против реверсивной дискриминации как «демонстративно безнравственного нарушения принципа равного обращения в рамках закона. Хукс так же, как и Нунн, переводит обсуждение дискриминации с макросоциального уровня на уровень

23

межличностных отношений и поступков (Cahn, 1995: 145-152). Кикс, используя морально-этический дискурс, довольно прозрачно отстаивает права белого мужского большинства и несправедливость реверсивной дискриминации на основе пола или расы (Cahn, 1995: 193-204). Большинство авторов пришло к выводу, что такие стратегии, как применение в университетах квот и целевой найм на основе пола или расы – это неоправданный радикализм.

Авторы данного сборника весьма ярко демонстрируют идеи, обсуждаемые в рамках дискуссии об этической справедливости и социальной оправданности политики позитивных действий и обратной (реверсивной) дискриминации. Основной смысл этих идей – перевести вопрос о дискриминации из политической плоскости (власть одних групп населения над другими группами) в этическую. Таким образом, проблема структурной расовой, классовой и гендерной дискриминации трансформируется в ситуацию случайной несправедливости по отношению к отдельным частным лицам. Однако, как считают феминистки, игнорирование структурной дискриминации закрепляет миф о равных (одинаковых) возможностях мужчин и женщин. Переход от негативного восприятия женщин (т.е. дискриминации) к игнорированию гендерных характеристик не гарантирует равенство возможностей для женщин. Формальноправовая одинаковость обращения с людьми, уже имеющими неравные стартовые возможности, не может обеспечить фактическое равенство возможностей. Сущность политики позитивных действий заключается в том, чтобы решать проблему на социальном, а не на индивидуальном уровне и устранять латентные и неосознанные механизмы воспроизводства дискриминации. Защитники позитивных действий считают, что нет большей несправедливости, чем реагировать одинаково на радикально различные ситуации. Именно «одинаковое» обращение (интерпретируемое при этом как равное) вело, по мнению сторонников позитивных действий, к закреплению различных, в том числе гендерных, форм неравенства. Например, отсутствие системы детских садов, программ по защите от сексуальных домогательств на рабочем месте поразному влияют на возможности работников и работниц. Противники позитивных действий, опираясь на абстрактно-универсальное понимание справедливости (чтобы все было поровну и одинаково) и признавая только прошлую несправедливость, оценивают современные позитивные действия как неэтичную «реверсивную несправедливость». Их оппоненты указывают на наличие расовой, этнической, классовой, конфессиональной, гендерной «несправедливости» в настоящем и настаивают на том, что только целенаправленное перераспределение ресурсов может действительно утвердить принцип справедливости.

Поскольку подробный анализ американской политической культуры не входит в задачи моего исследования, я позволю себе выделить только некоторые моменты, интересные с точки зрения рассматриваемого вопроса. Так, например, по мнению известных политологов Верба и Оррена, американцы убеждены, что равенство должно скорее проявляться в политической, чем экономической сфере. Эти представления произрастают из классического либерализма с его ценностями индивидуализма, свободы и независимости. Именно поэтому большинство американцев поддерживают “равенство возможностей”, а не “равенство результатов”, на которые нацелены позитивные действия (Verba and Orren, 1985: 2). Позитивные действия означают заданное равенство результатов, а это - не по-американски. Эта точка зрения вынудила часть сторонников позитивных действий искать компромисс между ними и “равными возможностями” и отказаться от использования квот (Bacchi, 1996:44). Айрис Янг, например, доказывает, что все привилегии, на которые могут рассчитывать граждане Америки – это равное обращение (Young, 1990: ch. 7). Однако многие защитники позитивных действий по-прежнему полагают, что равное обращение с теми, кто неравен, будет лишь способствовать развитию неравенства. Они допускают “неравное” обращение, чтобы “исправить” “невыгодное положение”. Другие

24

исследователи также считают, что “белая американская общественность” склонна поддерживать “политику равенства возможностей” в том случае, если она формулируется как “согласующаяся с господствующими ценностями индивидуализма”. Именно поэтому программы, направленные, например, на то, чтобы «вписать» чернокожих в существующую систему стратификации, будут иметь больший успех, чем те, которые призывают к изменению “самой системы стратификации” (Kluegel and Smith, 1983: 819). Основная причина сопротивления позитивным действиям заключается в убежденности многих американцев в том, что “предпочтительное обращение”, является угрозой “взлелеянным ценностям” индивидуализма и автономии личности (там же : 798; Affirmative Action in Perspective, 1992).

Необходимо подчеркнуть еще одну важную особенность современной американской политической культуры. Дело в том, что она базируется на идеях, разрабатываемых в первой половине ХХ века такими политологами и социологами, как Т. Парсонс и Дж. Дьюи для урегулирования этнических волнений и преодоления экономического кризиса 20-х и 30 -х годов. Структурно-функциональная теория Т. Парсонса опирается на тезис о том, что общество всегда стремится к состоянию динамического равновесия и стабильности, и элементы социальной структуры выполняют функциональную роль по поддержанию стабильности, интеграции и развития всей системы. Социальные конфликты и противоречия оценивались Парсонсом как болезни, а факторы, способствующие возникновению противоречий - как дисфункциональные явления в жизни общества. В рамках своей концепции прагматического инструментализма Дж. Дьюи предложил рассматривать познание как инструмент адаптации человека к противостоящей ему среде, считать мерилом истинности теории ее практическую эффективность, а критерием моральности – практическую целесообразность. Таким образом, нравственность и наука оценивались им как технические средства социального «инженерного искусства». В социологических работах Дьюи отстаивал ценности регулируемой свободы, равных возможностей и индивидуализма. Именно под влиянием идей Дьюи и Парсонса в Америке стали развиваться концепции социальной инженерии и социальной терапии, цели которых заключались в выявлении механизмов поддержания стабильности общества и его элементов. Так сложилось, что общественный консенсус в Соединенных Штатах покоится не на определенных ценностях, а на согласованном методе улаживания ценностных конфликтов. Такое видение американского образа жизни как зависящего от “честных правил игры” стало одним из основных принципов американской “политической культуры” (Ross,1991: 454). Баччи считает, что рассуждения о том, что американцы установили “правильные” правила для понимания каждой отдельной личностью того, что такое “хорошо”, были и остаются одной из центральных тем современной американской социальной философии.

Вследствие вышеуказанных причин теоретики, сочувствующие позитивным действиям, пришли к необходимости их переработки для совместимости с американской “культурой”. Вообще дебаты, проходящие вокруг легитимности позитивных действий, имеют удивительную степень схожести во многих странах. В основном, позитивные действия представляются как стоящие в оппозиции к и несовместимые с равенством возможностей. Это мнение привело их защитников к необходимости переформулировать содержание, смягчая предложения реформирования и заново определяя цели, но теперь уже – как проблемы.

Итак, мы видим, что позитивные действия оцениваются как реформа противоречивая, или, по меньшей мере, реформа, которая требует проведения масштабной дискуссии. Критики характеризуют ее как находящуюся не в ладах с понятиями равенства возможностей и подрывающую осуществление процедур, предназначенных для назначения на ту или иную должность наиболее подходящего

25

лица. Сторонники позитивных действий почти всегда вынуждены доказывать, что форма позитивных действий не подрывает принципа признания заслуг.

Гендерно чувствительная политика

В тех странах, которые имеют репутацию лидеров в области применения различного типа государственных программ для улучшения положения – в США, Канаде, Австралии, Швеции, Нидерландах и Норвегии – гендерно чувствительная политика складывается из нескольких типов программ: позитивных действий (позитивной дискриминации), политики обратной (реверсивной) дискриминации и специального (дифференцированного) обращения в отношении женщин (специальных прав женщин). Первые две программы развивались в США в рамках либеральной концепции (несмотря на некоторые противоречия с ней) и поддерживались либеральным феминизмом равенства. Именно по этой причине я буду рассматривать их в данной главе. Проблема дифференцированного обращения и специальных прав женщин стала развиваться под влиянием идей радикального феминизма с его акцентом на различиях – и поэтому эта тема будет рассмотрена в следующей главе.

Цели большинства программ позитивных действий в отношении женщин на рынке труда состоят в “поощрении” вовлечения их в нетрадиционные сферы занятости, т.е. на те работы, которые раньше выполнялись только мужчинами, а также в расширении доступа женщин к высокооплачиваемым и более статусным позициям. Нередко создавались специальные фонды для получения дополнительной информации, переобучения, трудоустройства и облегчения профессионального продвижения женщин и меньшинств. Однако необходимо подчеркнуть, что все эти меры действуют только на фирмах или в учреждениях, получающих государственное финансирование или имеющих правительственный контракт.

Позитивные действия в отношении женщин носят еще более спорный характер, чем позитивные действия для других групп. Феминистки подчеркивают, что при обсуждении позитивных действий в Соединенных Штатах женщины как категория и целевая группа либо игнорируются, либо растворяются в других группах (чернокожие, латиноамериканцы, лица с ограниченными физическими возможностями и т.д.), потому что женщины часто определяются как менее “нуждающиеся”, чем другие группы истцов. Это иллюстрируется как теорией, так и практикой позитивных действий в Соединенных Штатах (Bacchi, 1996: 57). Анализ основных теоретических работ, где рассматривались позитивные действия в Соединенных Штатах, показывает, что женщин часто «отправляют в сноску». С одной стороны, женщин как группу считают менее заслуживающими позитивных действий потому, что они входят в состав всех других дискриминируемых групп. С другой стороны, доводы в защиту позитивных действий обычно связаны с признанием дискриминирующих действий в прошлом. Классическая и наиболее часто используемая в США аргументация связана с обращением к опыту рабства, а затем расовой дискриминации и сегрегации. Многие традиционные политологи доказывают, что если женщины и сталкивались с историческим положением лишенных преимуществ, то это связано лишь с распространении социальных установок, которые изображают женщин неподходящими для выполнения ответственной работы (Rosenfeld, 1991: 201). Некоторые авторы убеждены, что из-за этих установок женщины сами «не хотят» заниматься определенными видами работ или выбирают такие работы, которые можно сочетать с домашними обязанностями. Например, в отчете о политике позитивных действий для Комиссии Карнеги по высшему образованию утверждалось, что число женщин, имеющих высшие академические степени, ниже числа мужчин с аналогичными

26

степенями потому, что женский профессорско-преподавательский состав посвящает меньше времени и усилий профессиональному развитию, чем мужчины и больше – домашним обязанностям (Bacchi, 1996: 94). Иными словами, считается, что если действительно женщины зарабатывают меньше, чем мужчины, или в недостаточной степени представлены во властных структурах, либо же сосредоточены в низкооплачиваемых сферах занятости, это происходит вследствие того, что они сами выбирают такое положение дел, чтобы иметь возможность заниматься также и “своими” домашними делами. Поэтому в условиях ограниченности ресурсов более необходимым и рациональным считается применение позитивных действий для преодоления последствий расовой дискриминации, а гендерное неравенство оценивается как некоторыми политиками и политологами как менее острый и неотложный вопрос (Edwards, 1987: 201; Fullinwider, 1980). Как видим, “невыгодное положение” женщин объясняется “их” домашними обязанностями. Заняв такую позицию, очень просто сделать вывод, что неуместно рассматривать позитивные действия для женщин как компенсацию за прошлую несправедливость. Наоборот, несправедливо налагать бремя обязательств по выполнению таких действий на работодателей, потому что на них лежит не больше ответственности за распространение гендерных стереотипов, чем на ком-либо другом. Возможны и оправданы лишь добровольные позитивные действия (Rosenfeld, 1991: 204). “Проблема” домашних обязанностей оказывается одной из причин, из-за которой позитивные действия для женщин встречают большее сопротивление, чем другие виды таких действий. Пересмотр системы гендерных ролей подрывает разделение публичного/частного, которое позволяет многим мужчинам оставлять домашние обязанности женщинам. Таким образом, “женские отличия” используются для объяснения их “невыгодного положения”, и в то же время сохраняется мнение о том, что они “отличаются”. И это самое “отличие” используется для делегитимизации позитивных действий для женщин.

Политика «обратной дискриминации» (reverse discrimination) является более радикальной по сравнению с позитивной дискриминацией. При проведении политики обратной/реверсивной дискриминации представители целевых групп имеют преимущество, например, при приеме на работу даже при меньшей квалификации. Справедливым представляется мнение, что реверсивная дискриминация значительно нарушает принципы равного обращения. По мнению некоторых политологов, «предпочтение должно отдаваться действиям, не противоречащим принципу равенства» (Docksey, 1987: 17).

Как уже отмечалось, большинство споров ведется из-за того, является ли подобное “содействие” этически и социально оправданным и справедливым. Нередко даже сторонники позитивных действий понимают их как предпочтительное обращение. Баччи подчеркивает, что такое понимание придает очень важный нюанс оценке этой политики. Хотя понятие “предпочитать” само по себе не несет никакого суждения относительно заслуженности и означает лишь “выбирать или оценивать выше другого” (Webster’s Seventh New Collegiate Dictionary, 1967: 670), скрытый смысл политики “предпочтительного” найма и продвижения состоит в том, что выбранному кандидату отдано предпочтение перед теми, кто имеет более высокую квалификацию. При подобном понимании защитники позитивных действий вынуждены оправдываться и обсуждать, какие формы “предпочтительного” обращения являются приемлемыми, а какие - нет. И, что более важно, при таком подходе не анализируются причины появления таких политических практик, которые исключают женщин, чернокожих и некоторые другие группы из позиций влияния и власти.

В заключение можно констатировать, что прогрессивный потенциал позитивных действий был разрушен столкновением политических понятий. Отношение к позитивным действиям как к легализации дискриминации (хоть и «обратной»)

27

наложило серьезные ограничения на способы их использования и препятствовало даже скромным попыткам изменений. Баччи приводит пример Австралии, где в 1992 году женские службы здоровья подверглись атаке за «дискриминацию» мужчин (Bacchi, 1996: ch. 5). Проходившая в 90-е гг. ХХ века в США кампания против так называемой “обратной дискриминации” ярко иллюстрирует, как подобное понимание позитивных действий привело к сокращению практики их применения. Реальные изменения, которые могли бы сопутствовать целевому найму и продвижению, потеряли легитимность как не соответствующие принципу равенства. В связи с тем, что женщины как целевая группа играют небольшую роль в реальной политике позитивных действий, их эффективность оценивается многими феминистками весьма невысоко.

В 90-е годы ХХ века политика позитивных действий все шире стала заменяться концепцией культурного разнообразия. Р. Рузвельт Томас, духовный наставник концепции “управления разнообразием” в Соединенных Штатах, рассматривает такой подход как шаг вперед. По его мнению, необходимость проведения позитивных действий заставляет компании набирать новичков и подгонять их под свои стандарты; кроме того, такая политика создает ментальность “мы-они”, является причиной конфликтов и снижает производительность труда (Bacchi, 1996: 93). Цель обучения “управлению разнообразием” состоит в определении деятельности организации как игры, в которой “все работники могут получить выгоду от увеличения производительности труда тех, кто в настоящее время трудится не в полную силу”. Основная идея этой «производственной философии» заключается в том, чтобы создать условия для получения “удовлетворительных показателей” от новой разнородной рабочей силы. Томас выражается прямо: “Это означает получение от работников, вопервых, всего, что мы имеем право ожидать и, во-вторых, если мы сделаем это хорошо, всего, что они могут дать” (цит. по Bacchi, 1996: 94). Как видим, основой программ управления разнообразием выступает язык и логика экономического рационализма. Одним из доводов, например, является представление, что снижение регулирования состава работников (с точки зрения расовых, этнических, гендерных и прочих характеристик) повышает среди них конкуренцию, что, в свою очередь, создает коммерческие стимулы “награждать за заслуги независимо от других факторов”. Основная предпосылка, как говорит Томас, это то, что “предубеждение практически исчезает”. Производительность - это первичная забота работодателя и, следовательно, он быстро воспримет логику “создания окружающей обстановки на работе, связанной с восходящей мобильностью разных людей, включая белых мужчин” (выделено мною - О.В.).Термин “управление разнообразием” используется для описания “нового” режима саморегуляции. Конструируется сценарий, в котором на работодателях лежит ответственность за определение того, что означают позитивные действия, и как они применяются. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что нескрываемое сопротивление работодателей позитивным действиям превратилось в сдержанные похвалы, поскольку существующее законодательство о позитивных действиях не подорвало, как того боялись, преимущественных прав управленцев.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ ПОЛИТИЧЕСКИХ СТРАТЕГИЙ ЛИБЕРАЛЬНОГО ФЕМИНИЗМА

Либеральный феминизм как исторически первое течение движения женщин за эмансипацию заложил фундамент борьбы за равноправие. Равные права, полученные западными женщинами благодаря политическим акциям и требованиям либеральных феминисток, «предоставляют, по меньшей мере, стартовые позиции для будущей борьбы» (Брайсон, 2000: 188).

Вместе с тем очевидно, что ограниченность либеральной концепции не позволила феминисткам этого направления понять природу и источники гендерного

28

неравенства и разработать эффективные стратегии его преодоления. Либеральный феминизм долгое время строил свою собственную теорию на аристотелевском понимании равенства как подобия, пытаясь доказать сходство/тождественность женщин и мужчин на том основании, что они обладают равной/одинаковой рациональностью. Такое понимание равенства закономерно приводит либералок к убеждению, что любые отличия женщин препятствуют достижению ими равенства

С мужчинами. Не найдя должного ответа на вопрос, возможно ли равенство между мужчинами и отличающимися от них женщинами, либеральный феминизм стал отрицать различия между ними во имя достижения социального равенства. В тех ситуациях, когда некоторые различия все же оказались очевидными, либералки настаивали на изменении способов социализации и приобщении женщин к мужским стандартам поведения. Трактовка равенства как подобия подверглась решительной критике со стороны феминисток других направлений. Так, Джин Эльштайн отмечала, что либеральный феминизм имеет три основных недостатка: веру в то, что женщины могут стать похожими на мужчин; убежденность, что все женщины хотят этого или, по крайней мере, им следует хотеть этого; уверенность в том, что женщины должны следовать мужским ценностям и стандартам поведения (Elshtain, 1981: 252).

Именно поэтому основной политической стратегией классического либерального феминизма стала борьба за формально-правовое равенство женщин с мужчинами. Однако «безразличное к полу» законодательство игнорирует социальные реалии гендерно сконструированного общества - в частности, женскую репродуктивную роль, которая ставит женщин в невыгодное положение на рынке труда. Позиция формального равенства привела либеральных феминисток к тому, что они не выступали в защиту прав женщин-матерей. Как отмечает Валери Брайсон, имея

ввиду США, в результате этого «двадцать лет феминистской деятельности привели к созданию общества с наихудшей на Западе социальной защитой материнства и детства,

вкотором женщины, занятые карьерой, сталкивались с огромными трудностями, если хотели завести детей…» (Брайсон, 2001: 175)15. Она пишет, что либеральный феминизм постигла неудача даже в рамках его собственных понятий, поскольку «…женщины потерпели явное поражение в борьбе за фактическое равенство с мужчинами в сферах работы и политики» (там же: 171). Не достигнуто даже полное юридическое равенство, потому что Поправка о равных правах так и не была принята.

По-видимому, неудачи либерального феминизма связаны с тем, что он не принял концепции структурного гендерного неравенства. Опираясь на идеи

справедливости, вытекающие из представлений о рациональности человека, либеральные феминистки полагали, что достаточно указать на дискриминацию женщин, чтобы общество, все его структуры и отдельные персоны осознали ее несправедливость и стали ее искоренять. Эти классические представления, характерные для эпохи модернизма и просвещения, высказывались либералками вплоть до недавнего времени16.

Описанные выше взгляды развивались в русле классического, или либертарианского либерализма. К концу ХХ века стал формироваться и вэлферовский либеральный феминизм. Например, Бетти Фридан, выступавшая в «Мистике женственности» с позиций классической либералки, в книге «Второй этап» (Friedan, 1982), написанной четверть века спустя, приближается к позициям велфэровских

15Однако, на мой взгляд, винить в этом только либеральный феминизм было бы не совсем справедливо. Как мы увидим далее, позиция радикальных феминисток также не способствовала привлечению внимания и средств государства для социальной защиты материнства и детства.

16Здесь следует обратить особое внимание на работу Сьюзен Окин «Справедливость, гендер и семья» (Okin,1990), в которой она пытается с философских позиций обосновать справедливость преодоления дискриминации женщин.

29

феминисток. Снова обсуждая трудности сочетания брака и карьеры, она утверждает, что если женщины в 1960-х годах были жертвами "мистики женственности", то в 80-х они стали жертвами "мистики феминизма", которая требовала от них стать суперженщинами или отказаться от материнства. А это, по мнению Фридан, тоже плохо. В книге "Второй этап" она пишет о том, что существующие на пособия одинокие матери, вдовые домохозяйки и разведенные женщины не могут сказать, что они имеют такие же возможности, как женщины, которые полностью поддерживаются мужчинами. Если равные возможности являются целью общества, считает Фридан, тогда правительство должно обеспечивать одиноких матерей, вдовых или разведенных домохозяек адекватными субсидиями. Очевидно, что Фридан перешла с позиций защиты гендерно нейтрального законодательства, которые она занимала в 60-е, к идее гендерно чувствительного закононодательства. В 1986 г. она присоединилась к коалиции, поддерживающей калифорнийский закон, обязывающий нанимателей предоставлять женщинам четырехмесячный неоплачиваемый отпуск по беременности и родам. Заняв эту позицию, она отпугнула от Национальной организации женщин тех,

кто полагал, что равное обращение с мужчинами и женщинами на уровне законодательства означает одинаковое обращение. Однако, по мнению Фридан, такое понимание равенства означает, что закон обращается с женщинами как с клонами мужчин (male clones). Она утверждала, что сегодня нужна "концепция равенства, которая бы принимала во внимание, что женщины - это те, кто имеет детей". Как видим, Б. Фридан отказалась от позиций равенства как подобия женщин мужчинам и стала требовать учета «женских отличий» в законодательстве о равенстве. Если "Мистика" побуждала женщин стать подобными мужчинам, то "Второй этап" побуждал общество признать различия между полами до тех пор, пока женщины и мужчины не станут андрогинами. Эта позиция встречала возражения со стороны классических либертарианских феминисток. Одна из них, Розалинд Розенберг, писала: "Если женщинам как группе позволены специальные льготы, это открывает данной группе специальные возможности, которые превосходят возможности других групп. Но если отрицать все различия (между женщинами и мужчинами – О.В.), как это часто делал феминизм, трудно объяснить провал женщин на рынке труда" (цит. по Bacchi, 1990 : 84). Мне кажется более огорчительным в позиции Б.Фридан другое. Она, к сожалению, не пошла дальше поисков выхода из довольно банальной альтернативы – либо женщины должны минимизировать свою материнскую роль, либо настаивать на ее учете с социальной точки зрения. Но ведь материнство – это гендерная роль, в принципе симметричная отцовству. Иными словами, общество в данном случае должно учитывать не «женские отличия» в виде материнства, а семейные обязанности работников обоего пола. И тогда вопрос о «специальном» обращении только с женщинами утратит свой неразрешимый статус.

Гендерно нейтральное законодательство, за которое выступают классические либералки, может обеспечить лишь формальное равенство прав и возможностей,

устранив некоторые социальные барьеры для женщин, да и то не для всех. Дело в том, что либералки принимают современное иерархизированное общество как данность, добиваясь равенства женщин в его рамках. Именно поэтому они не учитывают в своей концепции существующего неравенства между женщинами, принадлежащими к разным социальным слоям - и это также является следствием понимания равенства как подобия. На практике эта универсальная и абстрактная стратегия означает создание

равенства возможностей для мужчин и женщин внутри каждой страты,

существующей сегодня. Сказав, что либеральные феминистки скорее ищут равенства возможностей, а не равенства условий, следует также отметить, что фактически они поддерживают неравное общество и просто хотят продвинуть женщин внутри его структур. Если быть более откровенными, они хотят продвинуть женщин к тому, что конвенционально считается равенством с мужчинами внутри различных иерархически

30

организованных (упорядоченных) групп. Это, на взгляд американской исследовательницы Дж. Эванс, истинная характеристика школы классических либералок (Evans, 1995: 58).

Примечания

Брайсон В. Политическая теория феминизма (1992). Пер. с англ. под научной редакцией Т.Гурко. – М.: Идея-Пресс, 2001.

Воронина О.А. Идеология феминистского движения в США // США: экономика, политика, идеология. – М., 1980. – № 9.

Клингер К. Либерализм-марксизм-постмодернизм. Феминизм и его счастливый или несчастный «брак» с различными теоретическими течениями 20-го столетия // Гендерные исследования. – Харьков, 1998. – №1.

Локк Дж. Сочинения в 3-х томах. – М.: Мысль, 1985.

Мельвиль А.Ю. Социальная философия современного американского консерватизма. – М.: Политиздат, 1980.

Обеспечение равенства полов: политика стран Западной Европы. Под ред. Фр. Гардинер. Перевод с англ. под ред. Е.Б.Мезенцевой. – М.: Идея-Пресс, 2001.

Общая теория прав человека. Под ред. Е.А.Лукашевой. – М.: Норма, 1996.

Попкова Л. Социально-правовой статус женщин США: история ХХ века// Женщина, гендер, культура. Под ред З.А.Хоткиной и др. – М.: МЦГИ, 1999.

Попкова Л.Н. Политика равных прав и равных возможностей (на примере США)//Теория и методология гендерных исследований. Под ред. О.А.Ворониной и др.

– М.: МЦГИ-МВШСЭН, 2001.

Руткевич А. Что такое консерватизм? – М.-СПб.: Университетская книга, 1999.

Феминизм: перспективы социального знания. Под ред. О.А.Ворониной. – М.: ИНИОН-

ИФРАН, 1992.

Феминизм: проза, мемуары, письма. Пер. с англ. – М.: Прогресс, 1992. Фурман Д.Е. Религия и социальные конфликты в США. – М.: Наука, 1980.

Эллиот П., Менделл Н. Теории феминизма. Пер. с англ. // Гендерные исследования: феминистская методология в социальных науках. Под ред. И. Жеребкиной. – Харьков:

ХЦГИ, 1998.

Affirmative Action Debate. Ed. St. M. Cahn. – New York : Routledge, 1995.

Affirmative Action in Perspective. Eds. Blanchard F.A. and Crosby F.J. – New York: Springer Verlag, 1992.

Bacchi C.L. Same Difference: Feminism and Sexual Difference. – Sydney ect.: Allen & Unwin, 1990.

Bacchi C.L. The Politics of Affirmative Action: “Women”, Equality & Category Politics. – London etc.: Sage Publications, 1996.

Bem S. Beyond Androgyny: Some Presumptuous for a Liberated Gender // The Psychology of Women: Future Directions in Research. Eds. by J.A. Scherman & F.L. Denmark. – New York: Psychological Dimensions, 1978.

31

Bluestone N.H. Women and the Ideal Society: Plato’s Republic and Modern Myths of Gender”. – Oxford: Berg, 1987.

Discovering Reality. Feminist Perspectives on Epistemology, Methaphysics, Methodology and Philosophy. Eds. S. Harding and M. Hintikka. – Dordrecht, Boston, London: Reidel, 1983.

Docksey Ch. The European Community and the Promotion of Equality//Women, Employment and European Equality Law. – London: Eclipse Public, 1987.

Edwards J. Positive Discrimination, Social Justice and Social Policy: Moral Scrutiny of a Policy Practice. – London: Tavistock, 1987.

Elshtain J.B. Public Man, Private Woman. – Princeton, N.J.: Princeton Univ. Press, 1981.

ERA: Facts and Action Guide. Ed. by R. Eisler and A. C. Hixson. – National Women’s Conference Center, 1986.

Evans J. Feminist Theory Today: an Introduction to Second-Wave Feminism. – London etc.: Sage Publications, 1995.

Feminist Papers: From Adams to de Beauvoir. Ed. by A. Rossi. – N.Y.: Columbia Univ. Press, 1973.

Friedan B. The Feminine Mystique. – New York: Dell, 1963. Friedan B. The Second Stage. – New York: Summit Books, 1981.

Fullinwider R. The Reverse Discrimination Controversy: a Moral and Legal Analysis. – New Jersey: Rowman and Littlefield, 1980.

Goldman A. Affirmative Action // Philosophy and Public Affairs. – 1976 – # 3. Jaggar A. Feminist Politics and Human Nature. – Brighton: Harvester, 1983.

Johnson R.A. Affirmative Action Policy in the United States: its Impact on Women// Policy and Politics. – 1990 – # 18.

Kluegel J. and Smith E. Affirmative Action Attitudes: Effects on Self-Interest, Racial Effect and Stratification Beliefs on Whites Views// Social Forces – 1983 – # 61.

Okin S. Justice, Gender and the Family. – New York: Basic Books, 1990.

Okin S. Women in Western Political Thought. – Princeton: Princeton Univ. Press, 1980.

Pateman C. The Disorder of Women: Democracy, Feminism and Political Theory. – Stanford (Calif.): Stanford Univ. Press, 1986

Philon. Question and Answers on Exodus, I, sec.8. // Philo. Loeb Classical Library, 1967, vol.11.

Radin M. Affirmative Action Rhetoric // Social Philosophy and Policy. – 1991 – #8.

ReThinking Weber: the Business Response to Affirmative Action // Harward Law Review –- 1989 – # 102.

Richards J.R. The Sceptical Feminism. – London: Routledge, 1980.

Robertson D. A Dictionary of Modern Politics. 2nd Edition. – London: Europa Publications Limited, 1993.

Rosenfeld M. Affirmative Action and Justice: a Philosophical and Constitutional Inquiry. – New Haven: Yale Univ. Press, 1991.

Ross D. The Origins of American Social Science. – Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1991.