Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
07-12-2012_18-27-51 / сУБКУЛЬТУРА_оМЕЛЬЧЕНКО.docx
Скачиваний:
6
Добавлен:
26.03.2015
Размер:
84.9 Кб
Скачать

Научить - нельзя, научиться - можно"

=============================================

http://www.polit.ru/analytics/2010/05/24/antifa.html

АНТИФА против ФА

Елена Омельченко. Молодежь по разные стороны баррикад,

или размышления о «новых» версиях патриотизма

О терминах и не только

АНТИФА – термин весьма условный, существует много версий возникновения этого нового для России имени для обозначения особой формы групповой идентификации и презентации городской молодежи. Одна версия связывает и имя, и движение/солидарность с западными городскими течениями молодежи конца ХХ – начала ХХI века. Другая – с реакцией на усиление активности скинхедов на всей территории России в начале 2000-х годов. Третья развивает идею двойного противостояния этих молодежных движений: профашистским группам – с одной стороны, и организованным сверху, формальным молодежным объединениям, декларирующим свою антифашистскую направленность, – с другой. Четвертая связывает возникновение и солидарности, и имени с поиском мейнстримной молодежью совокупной отличительной идентичности. Отмечу, что подобный тип диффузной групповой идентичности в целом характерен для постсубкультурных молодежных сцен ХХI века. Последняя идея точнее других выражает особенность антифа-солидарности, фиксируя броуновские движения от и к мейнстриму на фоне привлекательности субкультурных имиджей для обычной молодежи. Симпатии к субкультурным имиджам среди мейнстримной молодежи отмечаются нашими исследованиями не только в этом случае. Молодежные культурные сцены нулевых годов начала ХХI века отмечены появлением и расширением пространств различных солидарностей мейнстримной молодежи, перенимающих отдельные имиджевые черты и практики субкультур[1]. В завершении этого текста будут предложены ключевые идеи – или ценностные векторы, вокруг которых формируются новые молодежные солидарности. Антифа – одна из наиболее заметных молодежных субкультурных сцен российских городов, существующая в режиме он- и оффлайн начала ХХI века.

ФА – этот термин используется здесь исключительно для обозначения групп молодежи, против которых направлена основная активность АНТИФА. Ключевым агентом здесь являются группы наци-скинхедов.

Отмечу, что рассматриваемое противостояние – городское явление, это обусловлено историей групп и спецификой их групповой культурной идентичности, публичных и повседневных практик.

Патриотизм – одно из самых популярных сегодня слов. Для одних – это ядро национальной идеи, механизм (вернее, инструмент) сплочения нации и политика воспитания очередного «нового» человека. Для других – «последнее или первое прибежище негодяев», слово, за которым кроется нечто неприличное и постыдное, задевающее честь и достоинство истинного гражданина[2]. За полемикой, до краев наполненной эмоциями, манифестами и классическими цитатами с одной стороны, программными документами, крупномасштабными телевизионными проектами, уличными шоу с другой, теряется понимание предмета дискуссий.

После распада Советского Союза и резких изменений социально политического климата, дискурсивные практики продвижения патриотических настроений фокусируются на молодежи, которая якобы нуждалась в особых режимах моральной профилактики и «патриотическом образовании». Особенно эти процессы становятся заметны с начала руководства страной В.Путиным, включая новую «пятилетку патриотического воспитания» граждан (Государственная программа «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2006 – 2010»). В ситуации развернувшегося экономического кризиса внимание к этой стороне национального строительства только усилилось. Патриотическое воспитание и образование воплощается в официальных документах, программах и выступлениях политической элиты, ангажированных статьях, новых учебниках по истории. Эти тексты могут служить хорошей базой для исследования того, как государство желает переделать нацию, как население должно воспринимать это понятие или противостоять новым значениям этого слова[3]. Дискурсивные практики, использующие патриотическую риторику и моральные суждения, непосредственно связаны с образцами патриотического воспитания советского времени. Эти образцы укоренены в привычках, стереотипах и навыках говорения и отношения к этим понятиям. Советский человек должен был быть патриотом, это не подвергалась никакому сомнению. Часто подобная идентификация не требовала особых личностных усилий, и была скорее автоматической, по умолчанию. В рамках такого отношения любое суждение с оттенком «не-патриотизма» однозначно оценивалось как антисоветское. Близость понятий патриотизм и национализм даже не обсуждалась. Перестроечное время позволило вернуть дискуссии на эти темы в легитимное пространство. Однако и двадцати перестроечных лет оказалось недостаточно для того, чтобы преодолеть режимы говорения на эти темы вне моральных суждений и представлений об априорном долге гражданина «быть патриотом своей Родины» [4].

Нашим исследовательским центром проводилось несколько серьезных (хотя и локальных, ограниченных отдельными городами) исследований, в той или иной степени затрагивающих различные измерения патриотических настроений современной российской молодежи[5].

Различные версии и смыслы патриотизма лишь отчасти являются основной зоной противостояния АНТИФА и ФА, на этой «территории» происходят смысловые пересечения двух враждующих групп, на чем я позже остановлюсь. Это связано с многозначностью термина и с той средой, в которой он циркулирует. Патриотизм идеологически перегружен позитивной риторикой националистического толка, негативными коннотациями «имперского величия»; термин эмоционально насыщен советской памятью и находится под прессингом националистических настроений и экстремистских практик.

Слово (понятие) живет в разных языках – официально-бюрократических, программных, обыденных, молодежных. Язык патриотизма сложно распознать, что особенно критично для исследования, поскольку приходится интерпретировать прямые и контекстуальные смыслы, которыми индивиды оперируют в рамках этой темы. И если, например, в понимании смыслов политической риторики нам помогает дискурс-анализ, позволяющий проникнуть в интересы и мотивы властного субъекта, говорящегося языком патриотизма (Карпенко 2008), то для понимания повседневных, бытовых контекстов национальных и патриотических чувств требуются другие методы. Существуют специальные исследовательские техники, помогающие вскрывать реальные контексты понятий; одними анкетами или интервью здесь не обойтись. Важно дополнять эти приемы включенным наблюдением, помогающим погрузиться во внутреннюю жизнь компаний и молодежных групп, идентичность которых формируется на базисе патриотически окрашенной идеологии. Проживание пусть и небольшого куска жизни «вместе» позволяет, кроме всего прочего, отделить обязательную риторику от смыслов и значений, которыми наделяется повседневное времяпрепровождение, в максимально возможной степени приблизиться к пониманию культурных выборов, личных мотивов и интересов пребывания в группе, позиций и статусов, которые молодежь завоевывает внутри неформальных сообществ.

Каковы перспективы противостояния (латентного и открыто насильственного) национал-ориентированных групп молодежи (которых причисляют к фашиствующим) и антифа-солидарностей? Какие ценности и чувства лежат в основе скрытой и открытой (вплоть до физических расправ) борьбы молодежных групп по разные стороны баррикад? Какую роль на других культурных молодежных сценах играют патриотические настроения? Какой резонанс получают поиски новой национальной идеи в различных средах как неформальной, так и «обычной» молодежи? Все эти вопросы самым тесным образом связаны между собой. До недавнего времени основным пространством борьбы между молодежными группами, придерживающихся диаметрально противоположных взглядов и отстаивающих разные способы их воплощения в жизнь, оставались Интернет-сети, форумы и чаты. Сегодня все чаще молодые выходят на улицы, все чаще мы слышим о трагических последствиях их разборок[6].

Задача этого текста – обозначить линии противостояния и дать более широкую картину того, как фокусируемые группы – пусть и не напрямую – оказываются вписанными в поиски национальной идеи, как в них отзываются государственные программы «морального излечения» и массовой мобилизации молодежи.

Общественные и исследовательские страхи

Исследователи давно обратили внимание на подвижность грани между аргументацией патриотических чувств и ксенофобными настроениями. Ксенофобные настроения, как социальная и психологическая платформа для доказательства чуждости и опасности ДРУГИХ – «понаехавших», гастарбайтеров из бывших республик СССР, представителей стран, попавших в поле государственного недовольства, «тайных агентов мирового заговора», сексуальных меньшинств, субкультурщиков – могут опираться на доказательства из словаря патриотизма. Стихийный патриотизм может быть спровоцирован многими социальными факторами. Иррациональный страх и ненависть к чужакам, будучи родовыми, тесно связаны с понятиями расизма, антисемитизма, гомофобии, сексизма. Так, например, опыт одного из последних исследований скин-сообщества (наци-скинхедов) показал сложные и неоднозначные переплетения идеологии скинхедов со стереотипами повседневной ксенофобии. Глубокая убежденность в необходимости открытой борьбы с инакомыслием, представителями других национальностей, этнических, религиозных групп переплетена с укорененной в повседневности бытовой ксенофобией, где неприятие/неприязнь чужого вплетено в повседневную культуру. Спровоцировать такие установки могут детский опыт, родительское воспитание, социальные условия взросления. Часто остается в тени гендерное измерение ксенофобии, напрямую связанное с формированием нормативной маскулинности и фемининности. Ксенофобия в патриархатно ориентированной молодежной среде является самым важным (наряду с гомофобией) каналом формирования нормативной маскулинности и поддержания патриархального порядка внутри своей группы[7].

Исследование в конце 90-х «Глядя на Запад…» позволило сделать вывод о том, что массированная медиа-атака, направленная на развенчание советского опыта, советских образцов породила массовый комплекс национальной неполноценности в молодежной среде. Ответом на это стало формирование стихийного патриотизма, опирающегося не на генеральную идею, а на глубокую (детскую) обиду. (Омельченко Е., Пилкингтон Х., 2004). Ксенофобные настроения могут питаться стремлением к самоуважению, они самым тесным образом связаны с родительскими переживаниями. Советская идеология, советская психология, интернациональные по форме и риторике, были глубоко пронизаны ксенфобными проимперскими националистическими идеями. Бедность, низкий уровень жизни, неудовлетворенность, связанные с жизнью семьи в период Перестройки, ситуация лишений, депривация мужской части населения, оказавшейся «на обочине» мужского успеха (женщины быстрее адаптировались и приспособились к изменениям) – все это усиливало ощущение несправедливости. Поводов для социальной гордости и самоуважения становилось все меньше (как человека, как мужчины, как рабочего и т.д.). Вероятно, не случайно, что именно в 90-е годы тысячи мужчин прошли через ряды РНЕ[8].

В качестве замены возникает новая система, позволяющая уважать себя, – я горжусь, потому что я русский. Вместе с этим – и примитивные объяснения, почему и с кем нужно бороться. В основе стихийного патриотизма: недовольство системой, которая игнорирует реальные потребности и нужды молодежных групп; стремление преодолеть комплекс национальной неполноценности (постимперский синдром); отвоевание своей национальной ниши вне имперского центра (комплекс «младшего брата»); право на особую/отличную европейскость; определение новых границ «своих» и « чужих» в ситуации новых межстрановых общностей. Ксенофобные настроения сопровождают разные практики, как повседневные, так и политические, в том числе и экстремистские. Страх чужаков обостряется в моменты кризисов, когда доступ к ресурсам – экономическим, политическим, культурным – становится проблематичным, а обладание ими – все более значимым в конкуренции за власть, статус и популярность[9].

Стоит упомянуть о рисках включения в пространство публичных дискуссий вокруг этой темы. Социологов тоже могут обвинить в излишнем или недостаточном патриотизме, потому что мы изучаем и пытаемся «понять» разные молодежных группы с крайними взглядами. Мы сильно подставляем себя, дистанцируясь от субъектов власти и от агентов гражданского общества. Но мы как исследователи не можем быть ангажированными никаким лагерем, если речь идет об изучении противоборствующих сторон (как наци-скинов/ФА и АНТИФА).

Причем здесь молодежь?

Возникает вопрос – почему именно молодежь попадает в сферу государственного интереса и становится козлом отпущения при разговоре о росте экстремистских, противоправных и опасных для существующего порядка практик? Рост и распространение ксенофобных, национал-патриотических и профашистских настроений – это далеко не молодежная проблема. Как бы ни стремились дети вырваться из объятий системы в лице родителей, учителей, они включены в нее и переживают те же проблемы. Молодежь – это катализатор и конденсатор проблем общества. Рост ксенофобных, национал-патриотических настроений – результат системной ошибки государства.

Молодежь, о которой идет речь, родилась и выросла в конце 80-х – начале 90-х. Она воспитывалась на материале того времени. Социальность молодежи, ее представление о себе и о стране формируется под воздействием разных взрослых. Карательные, запретительные методы и программы «морального» излечения молодежи не решат проблемы, потому что молодежь производит само общество. Взрослым стоит больше рефлексировать по поводу себя и искать/производить/предлагать позитивные примеры и пути взросления для своих детей. Определенная часть молодежи всегда будет протестовать, нарушать правила, стремиться к инаковости, и это надо принять. Поисковики, как бы мы их не называли – субкультуры, альтернатива, солидарности – всегда будет составлять меньшинство в поколении, но в данном случае количество не играет особой роли. И вряд ли открытая борьба с неформалами, причем вне зависимости, о ком собственно речь, как это прописывается в государственных программах и милицейских наводках, – это тот путь, которым взрослые должны вести переговоры с молодежью. [10]

На противостояние национал-патриотов и антинаци пусть и не напрямую, но оказывает влияние противоречивая государственная политика патриотического воспитания, эксперименты топ-политтехнологов с молодежными движениями (такими, как «НАШИ», «Местные», «Мы» и др), и запутанная анти/миграционная политика, и борьба с «лицами кавказкой национальности», и медиа-проекты типа «Имя России».

Исследования нашего центра обращены к молодежной повседневности, ежедневному проживанию юношами и девушками их собственных судеб, относящих или не относящих себя к неформалам или субкультурам, включенным или не включенным в политические игры, продвинутым и обычным, растущим и воспитывающимся в обстоятельствах, полных лишений, или не испытывающих никаких материальных трудностей. Через эту оптику мы пытаемся понять, какое отражение в восприятии молодежью себя и мира находят так называемые патриотические, ксенофобно-националистические или профашистсткие чувства, представления и ценности.

Общество и так называемые субкультуры

Молодежных субкультур в их классическом виде, каком они были в послевоенной Европе и Северной Америке в середине прошлого века, уже практически не существует, хотя само понятие продолжает использоваться. И сегодня есть молодежь, которая продолжает себя называть новыми и старыми субкультурными именами. Молодежные сообщества, идентифицирующие себя с определенной идеологией, культурой и стилем, оппозиционные к мейнстриму, существовали и будут существовать, пока будут сохраняться системы культурного доминирования. Культурное, стилевое разнообразие порождены особыми условиями современности: увеличение свободного времени, расширение зон частичной или полной незанятости (современная система высшего образования тоже сюда относится), развитие демократических свобод, культурный плюрализм, упрощение доступа к глобальным коммуникациям и массовое включение в общее информационное пространство, развитие альтернативных, виртуальных и воображаемых сообществ.

Молодежь не является исключением. Оставаясь довольно продолжительную часть жизни в маргинальной позиции безвластия, неопытности и бесправия, молодые более активно и агрессивно отвоевывают себе независимые от взрослых пространства. Они «убегают» туда, где пока нет родительского и любого наставнического контроля, строят свои иерархии, правила социального и культурного действия, свои кодексы чести, устанавливает свои гендерные режимы на оккупированных «своими» территориях. Поиск «своих» и размежевание с «чужими» – стержень взросления и формирования идентичности подростков и молодежи в любом поколении. Выбор маркеров своих и чужих прямо зависит от социального окружения и дискурсов, которые циркулируют в обществе. Это не значит, что все молодые одинаково восприимчивы к политической или медиа-пропаганде, продвижению тех или иных образцов деления на своих и врагов. Среди молодежи есть более критичные, оппозиционные группы, а есть те, кто подвержен открытым манипуляциям и политическим заигрываниям. В молодежной среде есть пофигисты, романтики и прагматики, причем юношей и девушек, практикующих одинаковые жизненные стратегии можно найти и среди скинхедов, и среди готов, эмо и среди АНИФА. Важно, что культурно-стилевые измерения различных молодежных солидарностей не менее, если не более важны, чем их политические пристрастия. И если идти дальше, то внутри различных молодежных культурных сцен можно обнаружить не только различия в причинах приверженности ксенофобным и национал-патриотическим настроениям, но и много схожего, что при наличии желания, политической воли и ресурсов поддается корректировке, а также предотвращению открытых, агрессивных проявлений.

Мы с коллегами начали использовать понятие «солидарность» для обозначения новых типов молодежных формирований[11]. Это один из новых терминов, используемых для описания молодежной социальности. Термин важен как более адекватный конструкт описания различных типов молодежных сообществ, которые отличаются множеством измерений: гендерным, стилевым, субкультурным. Солидарные формирования могут охватывать различные молодежные группы в офф- и онлайн, быть реальными или воображаемыми, временными и более постоянными, включать в себя различные субкультуры и не иметь к субкультурам отношения. Самым значимым для такого рода групповых идентичностей становится практикуемый жизненный стиль (включая потребление, но к нему не сводящийся), а также солидарное представление о группах – антиподах.

Культурные молодежные сцены – солидарности, союзы и конспиративные квартиры. Случай первый – наци- скинхеды[12]

Несколько слов о скинхедах и тех, кто присваивает (или кому приписывают) это субкультурное имя. Происхождение субкультур – реальных молодежных формирований и их имен – интересовало многих ученых на Западе, поскольку именно послевоенная Европа стала землей обетованной для различных молодежных групп. Ряд теоретиков субкультурного подхода – как из всемирно известной Бирмингемской школы культурных исследований, так и представителей традиций чикагской школы – по-разному объясняли смысл субкультурного противостояния западной молодежи в послевоенное время. (Blackman, S. 2005; Hall, S. and Jefferson, R. (eds) 1993; Cohen, P. 2005). При всех различиях, общим в оценке новых культурных феноменов было следующее: молодежь получила в возрождающейся Европе и Америке новое измерение свободы: досуг, свои деньги (новые рабочие места), расширяющуюся индустрию развлечений (кафе, бары). Это был период стремительного завоевания независимого от взрослого мира культурного пространства со своими правилами, законами и нормативными практиками. Внутри субкультур выстраивались иерархии успеха и статуса, свои правила поведения и стиля, свои имиджи и сленги, и своя (классовая) идеология. Неформальная (немейнстримная) молодежь отказывалась принимать унаследованный от родителей статус, ритуально сопротивляясь навязанным им фактом рождения предписаниям и позициям. Молодежь из рабочего класса выбирала, следуя этому подходу, нисходящую или восходящую стратегию мобильности и сопротивления существующему порядку. Восходящая мобильность – примером были первые Теди Бойз (у нас – стиляги), которые своим досуговым стилем эпатажно «отказывались» от позиции рабочего или мелкого офисного служащего, одеваясь в бархатные длинные пиджаки, узкие укороченные брюки и т.д. Их музыкальные вкусы располагались в рок-н-ролле, их кумир – Элвис Пресли. Покончив со скучной работой, ребята взбивали себе хохолки, девочки надевали короткие юбки, делали яркий макияж и выходили на улицы, вызывая страх и панику среди обывателей[13].

Культурный протест скинхедов первой волны был другим. Эти юноши и девушки, наоборот, и идеологией, и имиджем, подчеркивали свою верность рабочему статусу, являя пример нисходящей мобильности, закрепляющей классовое происхождение и традиции рабочих соседств с их патриархатным гендерным режимом, традиционными нравами, стилем одежды и досуговыми практиками. Первые классические скинхеды не были националистами. По мнению ряда ученых, вплотную занимающихся этой историей, национал-патриотические чувства и настроения были привнесены в эту среду националистически ориентированными политическими партиями Великобритании и были восприняты частью скинхед-сцены лишь к концу 80-х. Тогда появляются наци-скины[14]. Важно, что не существует единого движения скинхедов ни в международном, ни в российском масштабе. Есть разные имена, часть из которых аутентичны, то есть присвоены самими участниками, часть приписаны им СМИ, часть – имена, которыми их называют противники. Особо важно, что скинхеды, вернее, те, кто себя называет теми или другими скин-именами, есть по обе стороны баррикад противостояния, которому посвящен этот текст.

Контекст и основные идеи патриотизма «по-наци-скиновски»

Нам было интересно, как понимаются значимые ресурсы и идеологические якоря субкультурной (групповой) идентичности лидеров компании и их окружения. Такими ресурсами были: особый тип компетентности (обладание неким тайным знанием и способностью его убедительной и авторитетной репрезентации); знакомство с ключевыми работами, которые распространяются через личные контакты и специализированные российские и европейские сайты; степень включенности в нужные социальные сети и сети движения; участие в сборах; поездки в другие города; информированность о движении, его размерах и активностях в России и за рубежом; убежденность или личная харизма. Статус лидера компании определялся знанием ключевых работ (признаваемых культовыми в этой среде) и их умелым цитированием. Среди значимых текстов: В. Истархов «Удар русских богов» (текст, чаще всего цитируемый в беседах с исследователями, а также используемый для просвещения новичков)[15]; работы Яна Стюарта[16], произведения Ф.Ницше, А.Гитлер «Майн кампф», Э. Лимонов «Другая Россия», М.Нестеров «Скины: Русь пробуждается», книга «Награды, знаки отличия III рейха» и др.

Один из лидеров компании переписывался с редакцией журнала «Русская воля» и гордился тем, что его имя упоминается в текстах издания. Неприятие политики государства связано с особым пониманием патриотизма: Россия, по мнению членов группы, – в беде, в кризисе. Скинхеды, по их мнению, – практически единственные, кто понимают всю глубину и причины кризиса российского общества, говорят и пишут об этом открыто, не боясь угроз и преследований. Часто можно было слышать, что на самом деле: «большинство русских думает так же, как мы, просто стесняются в этом признаться. Поэтому поддержка нашей борьбы с черными, это мое мнение, точно, намного шире, чем это вот может показаться или вот думают там... Если что-то по-настоящему начнется, нас точно многие поддержат, вот увидите…» (женщина, 19 лет, наци-скин).

Или вот пример из переписки на скин-сайте одного из информантов:

«Отвечаю: «неприязни во мне нет – ни расовой, ни национальной. Неприязнь – это эмоция, а я человек уравновешенный. Силовой момент (именно момент) является лишь частью нашей идеологии … идея очень эволюционирует и превращается уже не в хаотичное насилие, а в очень организованные формы выживания в этом мире дерьма, лжи и педерастии. Какие пути? – осознанные и действенные, это 100%, но только не политически... Политика вся куплена и продана, поэтому ничего правильного в ней быть не может… Надо будет орать громче всех с трибуны – будем орать, надо будет горло в подворотне перерезать – и это сделаем, нужно будет взять в руки автомат – и на это готовы…Я живу, чтоб изменить мир и ради продолжения рода, чтоб моя кровь была в будущем… Ян Стюарт писал, если человек не знает, ради чего может умереть, то ради чего ему тогда жить?... на самом деле таких, кто против власти, – миллионы, недовольных больше, чем довольных. И чем больше в России недовольных, тем больше скинхедов. Например, в Германии всего 2000 скинов, в России – 15000…Мы (Россия – прим) как сырьевой придаток, нас используют как мясо, кровь, сперму, никто не интересуется развитием машин, того, что требует мозгов» (мужчина, 20, наци-скин).

Идеи необходимой «чистки России», освобождения от инородцев, обеспечения «светлого будущего детей» – пронизывали все идеологические нарративы наших информантов. Они, пусть и по-разному, доказывали свое отличие от остальных молодых (которых часто называли гопниками) именно тем, что они живут идеей «очистить Россию». Молодая скингерл, например, так объясняла значение 14 слов, составляющих идейное ядро скинхед-идентичности: «что значит 14 (речь шла о тату на шее одного из информантов)? ... аббревиатура такая: 14 слов о том, что мы должны обеспечить светлое будущее белых детей, то есть мы должны сделать все, что от нас зависит, чтобы у наших детей было светлое будущее, чтобы не было вот этих – войны этой, чтобы не было террористов, чтобы не было этих иноземных захватчиков …[17] пускай мы пожертвуем своей жизнью, но Россия будет свободная, великая опять же, какой она была – чистой, именно чистой в плане расы… Акций меньше не стало, как было, так и осталось. Просто мысли появились более серьезные, глобальные, когда раньше думали просто найти и побить, сейчас мы думаем о какой-то организации там, как во власть пролезть там, там газеты напечатать, такое все…нет такого понятия «бывший скинхед», то есть как это так – бывший! Если это у тебя здесь вот (показывает на сердце), ты не можешь уйти...» (женщина, 18, наци-скин)

Близкое общение с компанией показало, что значимым является не поддержание внешнего (популярного) имиджа скинхеда, а разделяемые всеми культурные коды, ценности и значения. Разделяемые вкусы и общие симпатии помогают точнее понимать друг друга, демонстрировать свою включенность в субкультурный контекст. В их среде достаточно распространена была музыка в стиле тяжелого металла с языческими мотивами[18]. Отмечу, что в последнее время влияние языческой идеологии (не только через музыку) становится более заметным[19], «Я люблю музыку, музыка дает мне стимул, вызывает массу энергии, я предпочитаю симфо, атмосферность, блэк … очень люблю паган – для меня, наверное, это одна из причин увлечения боями без правил – надо быть всегда готовым перегрызть кому-нибудь горло, и желательно не одному» (муж., 21,наци-скин).

Значимым компонентом личного капитала каждого члена компании признавалось физически развитое, красивое и ухоженное тело – мускулы, участие в боях и победы, правильные татуировки и пирсинг, боевые раны и шрамы.

Несмотря на очевидное противостояние официальной власти, в кругу компании высоко ценится способность в нужное время «выйти на нужных людей», в частности – администрацию, политиков или милицию, разрешить проблему, используя какие-то социальные связи. В этом смысле наиболее эффективным был один из двух лидеров компании. На момент первого этапа исследования он состоял в партии «Родина», и во время проведения очередных выборов активно агитировал всех в своей среде вступать в партию. Он объяснял свою партийную активность «собственными корыстными интересами», в частности, приобретением нужных связей на будущее, получением права на бесплатное использование зала в спорткомплексе для тренировок. Во время нашего второго пребывания в компании, он уже вышел из партии по причине ее неуспешности и неперспективности, а также, по его словам, потому что почувствовал стремление местных лидеров «Родины» использовать его самого и всю компанию как «активно-агрессивный молодежный ресурс». В компании тесно переплетались межличностные и субкультурные интеракции, дружба и идеология. Источниками формирования ксенофобных настроений, ставших основой для выбора субкультурой идентичности, у многих были авторитетные взрослые – родители, которые не раз выказывали негативное отношение к «нерусским», у других – это друзья, пришедшие в движение раньше. Но были и те, кто сделал выбор с самого начала осознанно в пользу скин-идеологии. Включение в группу с готовой аргументацией – как и зачем жить, к чему стремиться – помогало сформировать объяснительную модель несправедливости в окружающей действительности, представлять мир четко и жестко, разделяя людей на «своих» и «чужих».

Наше участие в повседневной жизни компании помогло увидеть процесс живой коммуникации ее членов между собой и с нами. Здесь важными и значимыми были не столько поддержание и производство ксенофобных (расистских) отношений и чувств, сколько характерные для обычной молодежной жизни практики – дружбы, симпатии, доверия, или – подозрения, отчаяния, ненависти, агрессии: то, что держало их вместе, составляло смысл ежедневных встреч, чем определялись повседневные выборы.

Говорить о формальном режиме компании сложно. Существует свод правил, который задает основную рамку «поведения правильного /настоящего наци-скинхеда» и которым должны регулироваться не только социальные, но и межличностные практики действующей группы[20]. Мы много слышали о формальных правилах – запретах на дружбу с «инородцами», обязанности игнорировать любые попытки контактов с их стороны, необходимости высказывать свою ненависть и презрение, запрет на помощь, утешение и сочувствие в отношение к «чужакам». Скинхед обязан при всяком удобном случае проявлять агрессию. Особое место занимает требование агрессивной реакции в отношении общения «белой» девушки с «нерусскими» (неграми, азиатами, «лицами кавказской национальности»), при этом неосуществление агрессии может свидетельствовать о лени или трусости, что недопустимо и приводит к утрате авторитета. Альтернатива агрессивным действиям принимается только в виде активной деятельности по развитию своей организации и скин-движения в целом – написание листовок, сочинение текстов песен, издание распространение литературы, налаживание контактов с другими скин-организациями (Беликов 2009, 324). Отмечу, что в этой азбуке практически ничего не говорится об особенностях выстраивания внутренней жизни компании.

Чаще мы сталкивались с проявлениями неформального режима, будучи свидетелями различных версий власти, отношений, взаимодействий, общаясь с разными членами группы, которые оценивали и описывали нормы и правила компании со своей точки зрения и позиции (статуса). Неформальный режим опирался на внутренний, характерный для компании «кодекс чести». Когда появляются разночтения, базовые позиции режима начинают признаваться не всеми – возникает конфликт. Единоличная власть, которая необходима для поддержания жесткой иерархии, не устойчива, она требует постоянных доказательств. Кризис идеологии скин-движения не только в России, но и в глобальном мире если не напрямую, но отразился на жизни нашей компании. Кризис был связан с усилением противодействия националистическим экстремистским движениям со стороны силовых структур, с возрастающей дифференциацией российской скин-сцены, ростом напряженности между ее различными группами. Он проявился в численном уменьшении наци-скин-групп по всей России, ослаблении централизованного руководства, закрытии ряда ключевых Интернет сайтов и форумов, в снижении прямой активности – акций прямых действий.

Конфликт

Повседневная жизнь компании на момент последнего наблюдения проходила в основном в подвале, «бурные разборки», драки и другие действия были, по мнению самих информантов, – в прошлом. В этой ситуации существенно выросла роль внутригрупповой коммуникации и негласных правил, закрепляющих границы допустимых и возможных – слов, действий, отношений и чувств. Конфликт между двумя лидерами группы, бывшими самыми близкими друзьями и самыми старыми участниками движения, во многом определил основные векторы анализа. Внешним поводом к драке двух лидеров послужил давно назревавший спор о правилах поведения в подвале и легитимности неформальных практик – вечеринок, совместной выпивки, курения, ночевок, общих отмечаний праздников.

Компания на наших глазах переживала кризис сообщества. Видимый спор лидеров по существу касался самых важных, базовых ценностей скинхед-сообщества. На чем держится власть и статус лидера в агрессивно ориентированной, активно противостоящей официальной власти группе? Есть ли в ней место дружбе, доверию и близости, когда понятия «свой» и «чужой» имеют такой ксенофобно националистический оттенок, и являются ключевыми для системы внутренней власти? Какие трансформации эти ценности человеческого общения претерпевают в подобном союзе? Для одного лидера подвал стал в большей степени тусовкой, смысл дружбы и доверия которой выражается через более открытые, близкие к молодому возрасту понятия и повседневные практики: досуг, флирт, приколы, выпивка. Иначе говоря, близкая дружба – гарант доверия. Другой лидер настаивал на том, что фундаментом доверия настоящих скинхедов друг к другу может быть только дисциплина, абсолютное подчинение, соблюдение правил конспирации, поддержание имиджа сильного, всегда готового к драке с врагами России мужчины. Ситуация общего кризиса скинхед-идеологии, тиражирование их субкультурного капитала в том числе и расширением пространства бытовой ксенофобии, использованием их имиджа полукриминальной молодежью, рост популярности «красных» скинов и антифашистского движения в целом, заметно ослабили классическую аргументацию и базу солидарности. В этой ситуации неизбежен поиск других, более человеческих оснований для строительства пространства безопасности и доверия. Этим пространством для многих становится настоящая близость, откровенность и «другая» жизнь.

Конфликт определил векторы развития внутригрупповых отношений в этой компании, осложнив и одновременно высветив значимые моменты внутренней организации компании. Первый – это конфликт лидерства, его основ и ресурсов. Второй – кризис идеи избранности. Два лидера реализовывали разные жизненные стратегии: живая, полная риска и стремления к новому – с одной стороны, и жизнь человека, пусть одинокого, но зато идейно правильного, собственной практикой подтверждающего верность выбранного пути. В обоих случаях предпочтение было отдано не сохранению дружеских отношений, а верности своей жизненной стратегии. Компания распалась, существует ли сейчас скин-движение в этом городе, сказать сложно, однако общение с информантами говорит о том, что общий ксенофобный фон разговоров, интервью, переписки остается. Несмотря на декларируемое членами исследуемой нами компании противостояние политической системе и государственному режиму, было заметно, какое влияние оказывали на них доминирующие в обществе властные и пропагандистские дискурсы. Это находило выражение в том, как менялись образы «чужих» и «врагов», тех, с кем они считали себя призванными бороться в первую очередь. Вместе с обострением внешнеполитических отношений с теми или другими странами, менялись и приоритеты борьбы. Наблюдаемый нами кризис компании, – конечно, частный случай, тем не менее, это вовсе не умаляет значимости наших наблюдений и выводов. Не меньшей подпиткой сохранения подобных агрессивно и националистически ориентированных молодежных сообществ является общий кризис доверия, характерный для нашего общества, который влияет на многие социальные сферы

Помимо этих выводов, наш случай позволяет сделать и ряд более частных комментариев. Наблюдаемый нами конфликт и последовавшее изменение не только режима компании, но и жизненных стратегий ее членов продемонстрировали, как жестко и «не по правилам» совмещаются идеология подавления и насилия с человеческими проявлениями – эмоциями, чувствами, симпатиями. Разделяемое членами группы общее пространство – место тусовок и физической подготовки, будучи очевидным преимуществом компании, стало источником конфликта, кризиса идеи силы и авторитарной дружбы, характерных для жестких, ксенофобски ориентированных молодежных сообществ. Доверие, построенное на страхе, отказе от искренности и права на чувственность, нежизнеспособно или, по крайней мере, недолговечно. Характер взаимоотношений между молодыми мужчинами в компании отчетливо демонстрировал обостренное чувство беззащитности, которое не проговаривалось, проявляясь в языке тела, стремлении к телесной близости, физическим проявлениям дружбы, расположенности и поддержки.

Случай второй – сцена Антифа и ее герои

Антифа-сцена в городе, в котором проходило наше исследование, была представлена самыми различными молодежными субкультурами. Мы общались с юношами и девушками, которые часто имели совершенно противоположные политические, субкультурные, стилевые предпочтения и интересы. АНТИФА – это солидарность (временная или постоянная – покажет время), объединение, возникшее в ответ на рост популярности националистических и профашистских настроений в начале 90-х. Солидарность – новая форма социальности, где субкультурные различия отходят на второй план, а центральным становится образ врага, тех групп, сил или личностей, которым себя противопоставляют, с кем не только идеологически, но и реально борются.

Базовых основ АНТИФА-солидарности – несколько. Одна из них – субкультурная скинхед-идентичность. Антифа-скинхеды открыто противопоставляют себя скинхедам-фашистам, которых они не считают скинхедами, а называют бонхедами («boneheads» – «головы из кости», «костяные головы», или «болваны»), объясняя это тем, что субкультура «настоящих» скинхедов и национализм (расизм, фашизм, нацизм, национал-патриотизм) – несовместимые вещи. Культурная сцена АНТИФА включает разные группы. Это и традиционные скинхеды (TRAD), которые перемешаны с SHARP-скинами (Skinheads Against Rascial Prejudices – «скинхеды против расовых предрассудков»). Эти две группы достаточно далеки от политики. Другие – RASH (Red and Anarchist SkinHeads) – красные и анархо-скины, напротив, очень включены в политическое пространство, это более радикальные группы, которые непосредственно принимают участие в массовых драках с неонацистами[21]. В небольшом количестве представлены и радикально настроенные футбольные хулиганы, которые могут принимать участие в милитари-акциях антифашистов. Другая субкультурная база солидарности – панковская тусовка, которая представлена в основном панками-анархистами, среди которых много антивоенных активистов. Панки – своего рода идеологи антифашистского движения, при необходимости объединяются с радикальными антифа-скинхедами для участия в митингах, маршах, демонстрациях, и уличных драках. Внутри антифа есть группы экологов и зоозащитников, инициаторов акций и пикетов по защите природы и прав животных, например, против вивисекций[22].

Кроме групп с субкультурными интересами, существуют смешанные группы – крю-команды. Термин заимствован из словаря футбольного фаната и использовался для самоназвания круга «близких своих». Количество членов в этих мини-группах не больше 15 человек, скажем, два панка, несколько скинхедов-Шарпов, насколько Рашей, насколько футбольных фанатов. В команде есть также цивилы – те, кто не относят себя к какой-либо субкультуре. В этих группах антифашистская идеология выступает, скорее, общим признаком, связывающим людей с разнообразными политическими и субкультурными взглядами.

Музыкальная АНТИФА-сцена: считается, что это движение вышло из музыки. Она ближе и понятнее, чем политические декларации и лозунги, кроме того, первые стычки между сторонниками АНТИФА и неонацистами возникали как раз после концертов. Одним из ведущих направлений этой музыкальной сцены является хард-корр[23]. На хард-корр вечеринках популярны практики моша – своеобразные танцы толпы возле сцены, движения в которых похожи на акробатические. Существует много вариантов этого стиля. Основа в том, что танцующие становятся в круг, каждый желающий может выйти в центр и продемонстрировать свой собственный набор традиционных мошевских движений. Выглядит это достаточно жестко, агрессивно, хаотично, с одной стороны, но с другой -движения имеют свои собственные названия и правила исполнения. Для участия в танце нужны определенные навыки. Мош считается в этой среде более «интеллектуальным» по сравнению с традиционным слэмом фа-скинов, про которых говорят, что «они просто носятся из стороны в сторону и сталкиваются друг с другом». Этот танец вряд ли можно принять за некое музыкальное воспроизведение драки, как описывают это некоторые журналисты и исследователи. Более значимым здесь является эстетизация солидарности, включая элементы акробатики, рэпа, балета и спорта, что требует от «исполнителей» особых телесных навыков.

Среди антифашистов есть те, кто придерживается идеологии и стилей жизни DIY, веганства и стрейтедж. DIY (от англ. do it yorself – сделай сам) – это, конечно не только молодежные практики, среди современных взрослых тоже много DIY, а в условиях кризиса их будет становиться все больше и больше. Для молодых значима не только сама деятельность, а принцип независимости (от государства, общества, шоу-бизнеса), подразумевающий, например, запись и распространение музыки, проведение концертов, издание фанзинов самостоятельно, без контактов с официальными структурами.

Стрейтедж – (от англ. straight edge (SXE)) – философское ответвление панк-культуры, основой которого является идея самоконтроля над собой и своими действиями. Стрейтеджи отказываются от употребления наркотиков, алкоголя, считаются неприемлемыми и беспорядочные половые связи, приветствуется веганство – крайне строгое вегетарианство: жесткий режим питания, требующий отказа не только от мясных продуктов, птицы, рыбы, но и производных – молочных продуктов, яиц, а также одежды из кожи, меха. Это не просто диета – это активная политическая и социальная позиция отрицания насилия и убийств животных[24].

«И:… если говорить про антифа-движение, можно выделить какие-то разные направления?

Н: Ну, вот, надо выделять в первую очередь, наверное, панков, скинхедов и хардкорщиков. Ну, и… Ну, не знаю. Где-то половина аполитичны, т.е., например, шарпы, вот. Они в политику вообще не лезут. Вот. Ну, понятное дело, социалисты тоже, например, они тоже поддерживают антифашистские инициативы. Вот. Хардкорщики, да, они почти все против транснациональной корпорации, т.е. политика собственно. Ну, да, и борьба политическая у них у всех разная, конечно. Хардкорщики, им больше по душе, не знаю, дымовую шашку кинуть в Макдоналдсе, что-нибудь такое сделать. Вот. И, там, не знаю, какие-то правозащитные акции, против вивисекций и, там, что-нибудь. Да, а анархисты, там, акцию против ментовского беспредела, ну, и всё такое…» (мужчина, 21 год, RASH)

Молодежные антифа-группы – это вынужденные формирования, образовавшиеся в начале 90-х в ответ на растущую активность гопников, в среде которых все чаще звучали фашистские лозунги. На этот же период приходится активация скин-движения в России и расширение (в том числе и разделяющейся по разным субкультурным «комнатам») скин-сцены, открывается доступ к литературе про- и открыто фашистского толка, кино- и видеопродукция, так или иначе играющая с этой темой, попсовые эксперименты с фа-стилем в шоу-индустрии. Следующий отрывок из интервью демонстрирует довольно характерную субкультурную картину активиста АНТИФА: «И: помнишь, как ты пришел в скин-движение? Р: О, тогда, ну наверное это была мода, гопники эти все, потому что у нас все были скинхедами, но тогда еще никто не слышал про разделение наций, все были просто скинхедами, ходили, кричали, как мы будем сейчас бить всех черных, все прочее, но это еще в школе было. Ну и вот с тех пор втянулся …. Как-то сначала я был как бы с нацами по идее, как я сейчас понимаю. Тогда я этого не понимал просто, просто тогда я считал, что скинхедов есть один вид, которые в черной бомбе, в черных этих ботах, а потом уже, почитал, понял…и сейчас я антифа» (мужчина, 18 лет).

Для сторонников этого движения характерна постоянно подчеркиваемая оппозиция к политическим заигрываниям государственных структур с российской молодежью. Антифашисты крайне негативно воспринимают навязываемые сверху проекты молодежной мобилизации. Так, например, резко высмеиваются декларации официального молодежного движения «Наши»[25], которое продвигается в качестве антифашистского.

«Все поголовно признают то, что «Наши» – прокремлёвская организация. Все признают то, что там особо головой никто не думает, и идут туда исключительно ради халявы… я знаю двух парней, которые раньше были в «Наших» и шли туда исключительно ради халявы. И как-то им на политику, вообще, наплевать. вообще на всё наплевать. Ну, им там голову промыли, то, что, типа там, Газпром – это хорошо, там, город должен развиваться, то, что Путин хороший, вот, милиционеры хорошие, и всё хорошо. Вот. И страна поднимается, и жить стала намного лучше. Вот. И они всему этому очень радуются, а, и правда! Вот. На самом деле, если их там поят и кормят на халяву, возят, там, куда-нибудь отдыхать, тогда им, конечно, да, лучше всё и, не медля, радуются. Но у нас почти все группы, которые причисляют себя к антифа, они, да…их очень, очень не любят…» (мужчина, 17 лет).

Отмечу, что существует определенное непонимание между субкультурными антифашистскими группами и открытыми (не конспиративными) антифашистскими общественными молодежными организациями, такими, например, как МПД («Молодежное Правозащитное Движение»). Активность последних не воспринимается как реально антифашистская. Этот момент интересен демонстрацией активистов АНТИФА своей «особости и отличности», но и говорит о серьезном кризисе доверия в молодежной среде не только к государственным, но и к структурам гражданского общества.

Практики активности АНИФА довольно разнообразны: среди них – акции прямого и опосредованного действия. Сразу отмечу, что за последнее время было много популярных описаний различных видов активностей АНТИФА в журналах, в ТВ-проектах, поэтому здесь будут отмечены в основном те, о которых говорили сами информанты, акцент в анализе будет сделан на существующих противоречиях и кризисных моментах солидарности, насколько это было нами понято.

ФНБ (аббревиатура FOOD NOT BOMBS – еда вместо бомб) – акция, на которой активисты движения кормят бездомных. Смысл, как нам объясняли в интервью, заключается в демонстрации несостоятельности государства, предпочитающего тратить средства на вооружение вместо того, чтобы обратить внимание на социальные проблемы общества. Группы молодых антифашистов самостоятельно собирают деньги на закупку веганских продуктов и одноразовой посуды, несколько человек готовят пищу дома, затем перевозят к месту акции. В основном – это места у вокзалов, где традиционно обитают нищие и бомжи. Часто здесь же раздаются листовки с информацией о том, где будет проходить следующая акция. Отмечу, что эта активность – прямая калька с западных образцов, что нашло выражение и в имени акции. Она достаточно популярна особенно в больших российских городах и столицах, здесь также участвуют и волонтеры, например, студенты, обучающиеся по специальности «социальная работа», которые могут и не иметь никакого отношения к антифа-сцене.

Граффити-акции – это широко распространенная городская практика, которой пользуются и другие неформалы. В этой активности специфика именно АНТИФА заключается в целенаправленном закрашивании фашистских лозунгов и символики в подъездах, на заборах и стенах домов, вдоль железнодорожных путей. Рисуется и своя символика с помощью собственных трафаретов. Образцы трафаретов выложены в Интернет и доступны каждому. Стикер-акции (мини-граффити) проводятся АНТИФА в публичных местах (метро, общественный транспорт). Стикеры можно найти и в Интернете, также практически у каждого активиста есть свой архив изображений и трафаретов. На акции ходят небольшими группами (по 3-4 человека), клеить стараются на уже размещенные рекламные материалы, чтобы не портить салоны общественного транспорта. Граффити и стикер-акции – заимствованные практики из более ранних городских культур, прежде всего, так называемых постспортсубкультур, как, например – хип-хоперы, скейтбордисты, роллеры, BMX-велосипедисты, трейсереры (паркур) и другие.

Милитари-акции – так информанты называют целенаправленные, запланированные радикальные действия по атаке на наци-скинхедов или по предотвращению их активностей. Это может быть скаутинг – организация своеобразных патрулей. Схема такая: собираются, чаще всего, у метро, следят за перемещениями людских потоков и «вычислив» наци-скинхеда или группу наци-скинхедов, нападают, улучив момент – «прыгают» на неонацистов. Прыжком называют силовую акцию, которая может перерасти в драку. В драках участвуют в основном, антифа-скинхеды и хулсы, девушки привлекаются к таким акциям только в качестве скаутов, которые высматривают наци-скинхедов или предупреждают о появлении милиции.

«…вот, акции эти все, допустим, зоозащитная акция «Антимех», или против Макдоналдса там, скажем – это чисто акции прямого действия, скажем, или идти там против нацистов, какой-нибудь банер вывесить, листовки, наклейки расклеить, какие-то концерты там, ну, любые инициативы, какие-то квартирники, конференции, все время же там, то кинофестиваль, все время что-то есть… Это все радикальные акции, потому что если ты что-то делаешь физически, что-то наклеиваешь, вывешиваешь, кому-то бьешь по морде – это все акции прямого действия. Их видно. Антифашисткие акции, в которых ты идешь накрывать нацистов, – ты ж не идешь махать белым платком … если я знаю, что по городу пойдут несколько сотен нацистов, или в каком-то дворе сидит группа нацистов, либо они готовятся нападать или просто сидят, то их же можно реально накрыть. У них же тоже информация идет активно, так же, как и у нас, там, избили кого-то… Если мы будем активно прессовать кого-то, есть вероятность, что молодые бонхеды, они отпадут, останутся только взрослые. Ну, по крайней мере, гораздо легче, мне кажется, будет. Я считаю, что если парень пришел в националисты только из-за того, что там есть деньги, и он просто пришел от незнания, а таких 80%. Если он, например, футбольный хулиган, пришел только ради драк, и ему хорошенько набить морду, или если видит, что антифашистов реально больше … большая часть антифашистов – это не с рынка работники, а в принципе лица такой же внешности и национальности, как и они, которые считают фашизм заразой, то многие меняют свою точку зрения… я считаю, что это параллельные процессы, такие вот стикер-акции для того, чтобы люди что-то поняли, акции прямого действия, акции против государства, тоже с этой точки зрения, и они все к одному ведут только разными путями» (мужчина. 21, панк-антифа).

К акциям опосредованного действия относится Интернет-активность. Этот канал используется как самый простой способ противостояния организациям правого толка: взлом неофашистких сайтов, отслеживание наци-скинхедов на форумах и в чатах с помощью провокационных заявлений против фашистов или, наоборот, обращений явно фашисткой направленности, когда ловят, что называется, «на живца». Митинги и пикеты также относятся к опосредованному действию, поскольку не известен резонанс. Они организуются в основном на площадях или в местах больших скоплений народа.

Перспективы молодежных антифа-групп: поиски и противоречия

Два года назад, на момент проведения исследования, мы застали сообщество АНТИФА в состоянии активного поиска ключевой идеи, которая могла бы стать опорой солидарностей и смыслом коллективных активностей. Актуальным было стремление выйти за рамки локального противостояния наци-скинхедам, освоить публичные сцены, чтобы преодолеть обывательское восприятие АНТИФА, как чего-то, ничем не отличающегося от ФА, найти новых «истинных» молодых, способных отстаивать и развивать идеи антифашизма, а также сохранить границы сообщества и уже существующие традиции, нормы и правила, не допустить включения «случайных людей».

«Объяснять всем – чего толку? Вот сейчас, допустим, проходит программа, там, толерантность против ксенофобии там, расизма, там все дела… ну и что толку, эту наглядную агитацию, как бы ее там каждый день видят там десятки тысяч людей, там на улицах эти плакаты там «N – город без расизма», там, да это никого не волнует в принципе. Мы вот, допустим, когда делали граффити-акцию, то есть ездили, рисовали, то как бы получилась такая тема, что я в одной арке как бы пишу «Скинхеды против расизма» по-русски, вот, в арку заруливает тетка такая, ну лет сорока, так, такого ну типично рыночного уклада, вот как бы которая начинает на меня дико верещать, там что вот вы типа сами хуже скинхедов, типа валите отсюда, пока я милицию не позвала. Таким людям как бы можно дать там 500 газет, там 1000 листовок, 700 раз там по телевизору прокрутить как бы одно и тоже там выступление со словами там расизм – это плохо или фашизм – это плохо, им плевать, как бы, они озабочены только собой»… (м., 18 л. RASH).

Современная антифа-сцена противоречива – это и неоднородность, подвижность и прозрачность границ солидарности, использование ксенофобной и националисткой аргументации, экстремисткой активности, противоправные действия, а также культивирование конспиративных методов, отсутствие четких перспектив движения в целом. Например, эти особенности прослеживаются в субкультурном миксе антифашистских крю-команд, которые могут включать нескольких представителей из разных субкультур и разнонаправленных политических предпочтений. Так, среди антифа есть либералы, социал-демократы, коммунисты, анархисты, а также люди, которым чужды любые политические убеждения, те, кто сознательно отрицают политику.

Этнический состав антифа-сцены достаточно однороден – в основном, это русские юноши и девушки, в молодых крю-командах встречались также метисы, корейцы, татары, киргизы, украинцы и другие. В ходе исследования были обнаружены внутренние различия, связанные не столько с возрастом, сколько с поколенческим составом сцены. Внутри движения существует два поколения антифашистов. Первое, где самому старшему было 35 лет, – это сообщество субкультурных групп: панки, скинхеды, футбольные хулиганы, реперы, рейверы и другие. Найти стилевое единство среди них было практически невозможно. Их идентичность сформировалась в противовес группе идеологических «противников» – фашиствующих скинхедов («бонхедов»), это было своего рода анти-наци-скинхед-сообщество. В этой среде солидарность строилась исключительно на базе антифашистской идеологии, разница между отдельными группами проявлялась через степень принятия радикальных способов борьбы с наци-скинхедами.

Второе поколение отличалось от первого. Самые молодые антифа-активисты пытались осмыслить идею антифашизма по-новому, обсуждая разные трактовки фашизма, нацизма, расширяя свою активность до противодействия любым видам дискриминационных практик. К ним могли относиться не только расизм, нацизм, антисемитизм, капитализм, но и вообще все, что ограничивает свободу, любые виды дискриминации не только в отношении человека, личности, но и животных. Основой второго поколения являлись крю-группы, небольшие, мобильные, легко объединяющиеся в большую толпу (моб). Для представителей первого поколения важна была их изначальная субкультурная принадлежность. Во втором поколении складывается специфическая антифашистская солидарность, можно не принадлежать ни к одной из субкультур, не участвовать в культурной и музыкальной тусовке, но быть при этом АНТИФА. Однако антифашистская идеология могла ими пониматься по-разному. Например, могли декларироваться принципы терпимого отношения к мигрантам, бомжам, женщинам, но неоднозначно восприниматься представители так называемых сексуальных меньшинств, в первую очередь – геи (особенно это распространено среди скин-групп и групп футбольных фанатов). Спорным оставался, например, вопрос о приоритетных активностях. Так, например, некоторые рассматривали уличные драки и насилие в качестве метода, который уравнивает АНТИФА с ФА. Большие споры велись и вокруг необходимости строгой конспирации, мешающей расширению антифа-движения, затрудняющей выход на публичные сцены, формирующей негативный имидж у населения. Излишняя конспиративность порой напоминала игры «в войнушку». Не стоит отрицать важность конспирации. Известно, что самые активные члены выслеживаются наци-скинхедами, становятся своего рода приманкой для нападений на всю тусовку, в случае их обнаружения. Кроме того, лидеры и активисты АНТИФА могут находиться под следствием, что требует от групп особой осторожности. Это становится особой проблемой, поскольку антифа считают для себя неприменимыми любые совместные действия с органами правопорядка, продолжая существовать в пространстве нелегальности и правонарушений. Многие информанты рассказывали, что даже просто пирсинг в носу или туннели в ушах могут стать для милиции поводом для проверки документов. Информанты настойчиво говорили нам о том, что в рядах милиции много наци-скинхедов (бывших или настоящих), что, по их мнению, исключает какую бы то ни было возможность коммуникации[26]. Было понятно из бесед с информантами, что внутри групп не существует четкого представления относительно перспектив как отдельных команд, так и движения в целом. Разнородность и подвижность субкультурных границ, разные векторы солидарностей, постоянные и временные соединения антифа-групп – все это создавало предпосылки для распадения сцены на разные тусовки. Последнее, конечно, не могло не волновать как лидеров, так и рядовых членов движения.

Особенности солидарностей и противостояний

Итак, АНТИФА против ФА? Только на первый взгляд кажется очевидным смысл и содержание противостояния. Однако кто именно стоит за этим, какие контексты скрываются? В центре идейной и идеологической борьбы оказываются различные представления о фашизме. Уместно было бы обратиться к научным исследованиям современных ликов фашизма, однако мы сталкиваемся с множеством интерпретаций национализма, экстремизма, шовинизма, ксенофобии. Если мы говорим о молодежно-субкультурном измерении этих понятий, то вынуждены на время оставить в стороне чисто политические (спекулятивные), философские представления с одной стороны, и обывательские, общие места – с другой. И при этом нужно избегать даже намека на оправдание молодых людей, практики которых движимы национал-шовинистсткими и расистскими настроениями и чувствами.

Молодежными субкультурами интересуются и занимаются не только социологи; в зависимости от предметной оптики, подходы к предмету могут значимо отличаться. Так, например, для групп, занимающихся профилактикой правонарушений в молодежной среде, подход к субкультурам определяется мерой вреда, который они могут реально или потенциально принести (Козлов А., Канаян В. (ред) 2008). Методы здесь также специфические[27]. Сотрудники правоохранительных органов, прежде всего, обеспокоены предотвращением беспорядков и насилия, хотя могут иметь и специфические интересы в этом поле. Для медиков и психиатров первоначальный интерес был связан с доминированием дискурса наркотизации субкультурных молодежных групп. Замечу, что этот подход имел реальные основания. Различные субкультуры в «классический» период в большей или меньшей степени идентифицировались с различными наркотическими веществами: хиппи – ЛСД, панки и гранж – героин, мажоры и яппи – кокаин, уличные культуры и рэп – трава. Вместе с расширением клубного пространства и возникновением мультикультурных молодежных групп, формированием диффузных солидарностей, происходит нормализация (обытовление) наркотических практик, которые получают широкое распространение вне зависимости от субкультурных или других барьеров в молодежной среде[28]. Сегодня доминирует дискурс суицидальности субкультурной среды, особенно в отношении так называемых черных романтиков – готов и эмо. В сферу государственного внимания субкультуры по-прежнему попадают исключительно в контексте «заботы о нравственности и морали», а также в аспекте демографической политики, если речь идет о «нетрадиционных» семейных и партнерских практиках или специфических гендерных режимах субкультур (например, гей- и лесби-сцены). При этом особого интереса к смыслу реальных или символических разборок между оппозиционными группами не наблюдается. Самым важным остается практика пресечения столкновений и демонстраций, при этом, кого забирают и за что, не всегда важно[29]. Необдуманно было бы отрицать реальные опасности, которые кроются за отдельными формами молодежной активности, особенно экстремистки направленной. Однако сводить все многообразие молодежных культурных идентичностей и презентаций только к этому не просто неверно, но и опасно[30].

Исследование новых молодежных солидарностей продолжается. В случае исследования и анализа других субкультурных или солидарных молодежных групп столь жесткой привязки к реальности не требовалось бы. Однако в этом случае, когда кроме символических битв и разборок мы сталкиваемся пусть и с локальными, но войнами, надо быть особенно осторожными. На этапе анализа приходится дистанцироваться от дискурсов, доминирующих в разных предметных средах, от включенных в дискуссию агентов, интересы которых могут значимо отличаться (силовые структуры, политические лидеры, правозащитники, журналисты, исследователи и сама молодежь, включенная в сообщества).

Попытаемся найти идейные линии, ценностно-идеологические измерения, вдоль которых цементируется противоборство АНТИФА- и ФА-групп (наци-скинхедов). Чтобы начертить эти линии, придется в мозаике декларируемых идей (на страницах специализированных сайтов сообществ, в комментариях к новостям, в публичных текстах – листовках, граффити, стикерах, а также нарративах информантов) выбрать отдельные понятия. Они весьма отдаленно могут соотноситься с их точными дефинициями, используемыми в рамках философской и политической традиций. Но при всей условности, их использование не лишено, на мой взгляд, смысла, поскольку помогает определению смыслового континуума пространства идейной и идеологической борьбы между описываемыми здесь молодежными группами.

1) Анархизм vs порядок

При всем упрощении, можно сказать, что идеи анархизма (как отказа от всякого принуждения – государством, властью, порядком) – один из идейных якорей антифа-сцены. В то же время для наци-скинов и национал-патриотов таким якорем является порядок (государственность, сильная власть). Причем и те, и другие находятся (по факту) в оппозиции к существующей в России государственной власти.

Не все антифа-группы можно отнести к прямым сторонникам анархизма (за исключением леворадикальных RASHей). Скорее можно говорить о своеобразной разновидности романтического анархизма панковского толка. В его основе – отказ, символический протест против принуждения вообще. Право на независимость, свободу от формального принуждения системы (у эко- и зоозащитников, стрейтеджей) может не распространяться на независимость приватной сферы. Это сказывается, например, на различиях в интерпретации гендерной и сексуальной нормативности, на отношении к миграционной политике, на допустимости бытовой ксенофобии и гомофобии пусть не на уровне действия, но риторики. Эти различия во многом определяются мультикультурностью антифа-сцены.

Неоднозначен конструкт правильного порядка у наци-скинхедов. С одной стороны, они критически относятся к национальной и миграционной российской политике, с другой достаточно быстро реагируют на изменения патриотических интонаций[31], воспроизводя и поддерживая не только в своей риторике, но и практически наиболее крайние меры «наведения порядка». Особые противоречия возникают с представлением о назначении государственного порядка в сфере моральных суждений и дискурсивных практик. В частности их идеология несовместима с принятием православия (или другой монорелигии, особенно ислама) в качестве одной из базовых единиц консолидации общества. Вопрос религиозных и духовных поисков – один из сложнейших в понимании ключевых ценностей борющихся групп, и скорее всего это вопрос для дальнейшего исследования. Наци-скин-сцена все заметнее дрейфует в сторону наци-ориентированного крыла неоязычества, а различные группы антифа-солидарности также по-разному позиционируются в этом измерении, но, скорее всего, ближе к романтикам-атеистам.

2) Прозападники и русофилы

Наци-скины считают последователей антифа исключительно западным продуктом. В определенном смысле, антифа действительно можно назвать прозападниками, поскольку большая часть практик ориентирована на уже существующие «западные» образцы подобных солидарностей и движений. Основной тезис, обсуждаемый в Интернете наци-ориентированными корреспондентами, – это то, что все антифашисты – русофобы, держатся исключительно за счет западных фондов и грантов[32]. В то же время, в самопозиционировании наци-скинов так же есть существенное противоречие. Трудно отрицать то, что скинхеды – это субкультура, рожденная в Европе, и что самые последовательные наци-скинхеды – это молодежь европейских стран бывшего Третьего Рейха. Борьба наци-скинов с «врагами России» и за «чистоту русской крови» становится доказательством их русофильства, несмотря на то, что это противоречит антиславянской направленности идеологии европейских наци-скинов[33]. Вопрос об аутентичности российских вариантов западных субкультур выходит за рамки этого анализа. Отмечу, что здесь он разворачивается в новом направлении: мы видим, как локальное самопозиционирование (на уровне риторики и практики) приходит в противоречие с историей и опытом движений в глобальном измерении, когда их «западное/европейское» происхождение прочитывается и интерпретируется в прямо противоположных направлениях. Противоречие усиливается таким образом: на антифа-сцене на уровне риторики поддерживается не столько интернационалистская, сколько космополитическая идеология, что в немалой степени связано с мозаичностью субкультурной представленности, разностью субкультурных карьер участников сцены. Наци-скин- сцена в этом смысле более однородна, групповая идентичность определяется только в рамках скин-идентичности, которая поддерживается их принадлежностью к «этническому большинству» локальной территории. Однако противоречие с историей групповых идентичностей остается. В этом еще одна предпосылка выхода/перехода части наци-скинхедов на другие национал-ориентированные секторы менее одиозных сцен, например – неоязычников, реконструкторов, игровиков. В отношении антифа-сцены это противоречие сказывается на поколенческих и субкультурных конфликтах внутри солидарности.