Билеты по литературе 1 ч. 19 века / Bilet_23

Вопрос 1

Первые стихи поэта относятся ко времени начала его обучения в Царскосельском Лицее, а точнее, к 1811 году. Лицей очень сильно повлиял на формирование политических взглядов будущего литературного гения. Пушкина можно смело назвать одним из главных вольнодумцев этого учебного заведения.

Через три года после поступления молодого поэта в Лицей в «Вестнике Европы» было напечатано его стихотворение «К другу стихотворцу». Жанр этого произведения - сатирическое послание. Что касается содержания произведения и его фразеологии, то за образец Пушкин брал сатиры Буало и других замечательных классицистов. Но даже такое стихотворение пронизано собственными переживаниями поэта. Автор утверждает, что стихи должны приносить пользу обществу:

Не тот поэт, кто рифмы плееть умеет 

И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.

Хорошие стихи не так легко писать...

Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов, 

Певцы бессмертные, и честь и слава россов, 

Питают здравый ум и вместе учат нас...

В 1815 году было написано послание «К Лицинию». Пушкин в нем впервые коснулся вопроса российского «политического быта». Несмотря на то что в стихотворении поэт обращается к Риму, все вопросы обращены к русскому человеку:

О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал?

Кто вас поработил и властью оковал?

Квириты гордые под иго преклонились.

Кому ж, о небеса, кому поработились?

Важнейшая тема гражданской поэзии Пушкина - тема самодержавия, ярким образцом которого является ода «Вольность», написанная в 1817 году. Лирический герой выступает против такой формы правления. Он считает, что такая власть несправедлива: «Везде неправедная власть». Герой не хочет писать любовные стихи, он полон решимости посвятить себя гражданской лирике:

Приди, сорви с меня венок,

Разбей изнеженную лиру...

Хочу воспеть свободу миру,

На тронах поразить порок.

Лирический герой убежден, что царь, как и обычный человек, должен жить по принятым законам. Как и многие последующие произведения Пушкина, ода «Вольность» не лишена исторической темы. Поэт говорит о ненавистных им самодержцах: Наполеоне, «мученике ошибок славных», Людовике XVI, «увенчанном злодее», и Павле I. Все стихотворение пропитано призывами и угрозами:

Тираны мира! Трепещите!

А вы мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

Такие обращения к «тиранам» и «рабам» усиливают накал страстей в стихотворении.

Ода «Вольность» написана в основном по классицистическим законам. Это видно и в художественной форме, и в тематике произведения.

Лирический герой искренне верит в то, что мир изменится к лучшему и самодержцы последующих времен будут умнее, чем правители XIX века. Люди, по его мнению, должны жить по законам просвещенного разума:

Склонитесь первые главой 

Под сень надежную закона,

И станут вечной стражей трона

 Народов вольность и покой.

Стихотворение А.С. Пушкина «Деревня», написанное в 1819 году, так же как и ода «Вольность», направлено на восхваление идей Просвещения. Композиция основана на приеме антитезы. Первую часть можно назвать идиллией, а вторую - обличением. В стихотворении противопоставляются два разных образа: с одной стороны, красота природы, с другой - греховность человеческой души.

Пушкин свято верит, что социальное зло можно устранить. Теперь автор выступает не за отмену самодержавия, а за его ограниченность. Любой человек, в том числе и царь, должен подчиняться общим законам. По мнению Пушкина, если ситуация не изменится, то ничто не сможет спасти народ:

Ни наказанья, ни награды,

Ни кров темниц, ни алтари...

Конец произведения несколько противоречив. Лирический герой продолжает надеяться на перемены в поведении правителя-самодержца, но одновременно сомневается в этом:

Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный

 И рабство, падшее по манию царя,

И над Отечеством свободы просвещенной

 Взойдет ли наконец прекрасная заря?

Стихотворение «Стансы» относится к ряду произведений, посвященных прославлению идей Просвещения. Пушкин по-прежнему пишет о своих надеждах на изменение положения монарха.

Произведение посвящено приходу к власти Николая I. Здесь Пушкин следует традициям своего предшественника Ломоносова, который в свое время занимался «поучением» императрицы Елизаветы. В своем стихотворении поэт советует молодому императору брать пример с другого монарха - Петра I. Последние строки посвящены просьбе о помиловании декабристов:

Во всем будь пращуру подобен:

Как он, неутомим и тверд,

И памятью, как он, незлобен.

Еще одно произведение, посвященное теме самодержавия, — «К Чаадаеву» - написано через год после оды:

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья 

Напишут наши имена!

Стихотворение имеет необычную форму построения: одна большая строфа с неодинаковой рифмовкой. Идейное новаторство Пушкина в том, что послание говорит о различении понятий «власть» и «Родина»:

Под гнетом власти роковой 

Нетерпеливою душой

 Отчизны внемлем призыванье.

При первом прочтении послания создается впечатление, что Пушкин обращается с призывом к одному человеку - Чаадаеву, но на самом деле оно адресовано целому кругу единомышленников. Если внимательно посмотреть, Пушкин использует местоимения во множественном числе - «нас», «мы», «наши».

В послании «К Чаадаеву» автор использует большое количество ярких эпитетов: «роковая власть», «святая вольность», «прекрасные порывы»; метафор: «но в нас горит еще желанье», «на обломках самовластья»; а также сравнений:

Мы ждем с томленьем упованья

 Минуты вольности святой,

Как ждет любовник молодой 

Минуты верного свиданья.

Для Пушкина очень важно соединение личной и общественной свободы. Как видно из приведенного отрывка, для поэта любовь к женщине заменена любовью к Родине.

У А.С. Пушкина множество произведений, посвященных гражданской тематике. Он творил в этом ключе до конца жизни. В его лирике отражены не только личные мысли и переживания, но и мнение всего русского общества.

Вопрос 2

Антитеза героя – «идеалиста» и героя «практика» в разных ее вариациях ведущая для романного мира Гончарова. Она организовывает систему образов всех романов писателя – «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Сам Гончаров не раз писал о внутреннем художественном единстве всех трех романов, воспринимая их как «романную трилогию». Ее «сквозная тема» - Россия на переломе двух эпох: патриархально-крепостнической и пореформенно-буржуазной. Прекраснодушный романтизм Александра Адуева, мечтательная лень Обломова, мудрый консерватизм бабушки Татьяны Марковны Бережковой в «Обрыве» - все это разные лики уходящей патриархальности. Им противостоят образы «деловых людей»: Петра Адуева, Штольца, Тушина. Причем во всех трех романах Гончаров изображает смену исторических эпох как процесс принципиально неоднозначный, в котором духовные обретения неизбежно влекут за собой и духовные потери, и наоборот. В каждом укладе Гончаров видит свои плюсы и минусы, всецело не связывая ни с одной из сторон исторический противоборства авторский идеал «нового человека».

«Обыкновенная история»

Уже в первом романе «Обыкновенная история» (1847) замысел всей трилогии получил оригинальное воплощение. Конфликт между дядей и племянником призван отразить весьма характерные явления русской общественной жизни 1840-х годов, нравы и быт той эпохи. Сам Гончаров следующим образом разъяснял свой замысел в критической статье «Лучше поздно, чем никогда» (1879): «В борьбе дяди с племянником отразилась тогдашняя, только что начинавшаяся ломка старых понятий и нравов – сентиментальности, карикатурного преувеличения чувств дружбы и любви, поэзия праздности, семейная и домашняя ложь напускных, в сущности небывалых чувств <…>, пустая трата времени на визиты, на ненужное гостеприимство» и т. д.

По замыслу Гончарова, помещичий уклад, взрастивший Александра Адуева, праздная, без напряженного труда души и тела обстановка помещичьей усадьбы – это и есть социальные причины, обусловившие полную неподготовленность «романтика» Адуева к пониманию действительных потребностей современной общественной жизни.

Эти потребности, до известной степени, воплощены в фигуре дяди Петра Ивановича Адуева. Здоровый карьеризм вполне уживается в его характере с образованностью, с пониманием «тайн» человеческого сердца. Следовательно, по мысли Гончарова, сам по себе наступивший «промышленный век» вовсе не угрожает духовному развитию личности, не превращает ее в бездушную машину, черствую к страданиям других людей. Однако писатель, разумеется, отнюдь не склонен идеализировать нравственный облик представителя новой, победившей «философии дела». Жертвой этой «философии» предстает в эпилоге романа и дядюшка, который потерял любовь и доверие жены и сам очутился на пороге полной душевной опустошенности.

Здесь мы подходим к пониманию существа конфликта в первом романе Гончарова. Типы «романтика» и «человека дела» для писателя – это не только и не столько знаки принадлежности героя к определенному сословию, профессии или даже культурно-бытовой микросреде («провинция» или «столица»). Это прежде всего понятные и трактуемые весьма широко «вечные типы» и даже (в иносказательном плане), «вечные» полюса человеческого духа: возвышенное и низменное, божественное и дьявольское и т.п. Недаром судьбы героев обрастают множеством литературных реминисценций.

Смысл «демонической» позиции Петра Ивановича заключается в том, что человеческая личность для него – всего лишь механический слепок своего «Века». Любовь он объявляет «сумасшествием»; «болезнью» на том основании, что она-де только мешает карьере. А потому он не признает власти сердечных влечений, считая человеческие страсти «ошибками, уродливыми отступлениями от действительности». Так же он относится к «дружбе», «долгу» и «верности». Все это дозволяется современному человеку, но в границах «приличий», принятых в обществе. Само существо «Века» он, следовательно, неправомерно сводит только к чиновничье-бюрократической карьере , сужая масштабы «дела». Недаром пропорциональность , правильность, мера во всем становятся доминантными характеристиками и его поведения и его наружности. Гончаров не приемлет в своем герое не апологию «дела» как таковую, а крайние формы отрицания мечты и романтики, их благотворной роли в становлении человеческой личности вообще.

Ближе к финалу яснее проступает и жанровая структура первого романа Гончарова, ориентированная на сюжетные каноны «романа воспитания». Воспитание жизнью понимается в романе прежде всего как воспитание чувств героя. «Уроки любви» и становятся для александра истинной школой жизни. Одним из уроков жизненной мудрости стало для Александра открытие благотворной, возвышающей силы страданий и заблуждений: они «очищают душу», делают человека «причастным всей полноте жизни». Тот, кто в свое время не был «неизлечимым романтиком», не «чудачил» и не «сумасбродствовал», никогда не станет и хорошим «реалистом».

Не потому ли в финале Петр Иванович так жестоко расплачивается за свою деловитость, что он слишком быстро поспешил принять «правду» «Века» и так легко и равнодушно расстался и с «желтыми цветами» и с «ленточкой», украденной из комода возлюбленной, и с иной «романтической чепухой», которая все же наличествовала в его жизни? А Александр? Превращение Александра-«романтика» в «реалиста» тем и отличается от аналогичного дядюшкиного превращения, что «трезвый взгляд» на жизнь он принимает, предварительно пройдя все ступеньки романтической школы жизни, «с полным осознанием ее истинных наслаждений и гречи». А потому выстраданное «реалистическое» мировосприятие для Александра вовсе не есть «необходимое зло» «Века», в угоду которому нудно непременно задавить в себе все поэтическое. Нет, герой постепенно проникается своеобразной «романтикой дела». Его «душа и тело просили деятельности», - замечает автор. И на этом пути вектор духовной эволюции Адуева-младшего предвещал появление будущего героя Гончарова, такого де увлеченного «романтикой дела» - Андрея Штольца..

Роман «Обломов» как центральная часть романной трилогии

По свидетельству самого Гончарова, план «Обломова» был готов еще в 1847 году, то есть, практически сразу после публикации «Обыкновенной истории». Такова уж особенность творческой психологии Гончарова, что все его романы как бы одновременно вырастали из одного общего художественного ядра, являясь вариантами тех же коллизий, сходной системы персонажей, одной характерологии..

Система образов романа организованно по классическому принципу антитезы. Возлежащему барину и прожектеру-мечтателю Илье Ильичу Обломову автор устраивает своеобразные «очные ставки». Словно на театральных подмостках, последовательно сменяют друг друга персонажи, призванные продемонстрировать Обломову преимущества альтернативного – деятельного образа жизни.

Гончаров подчеркивает важнейший смысл «обломовщины» как родовой составляющей характера русского человека вообще. Это фатальный замкнутый круг, за пределы которого не выйти ни самому Обломову, ни его оппонентам. Но вот в конце первой части появляется Андрей Штольц. Гончаров старательно отделяет «героя дела» от остальных «деятельных Обломовых». Штольц относится к работе бескорыстно. Он любит ее не за конкретное содержание, и не за материальную выгоду, а за то наслаждение, которое он получает от самого процесса труда. Штольц и Обломов неисправимые идеалисты, различна только форма, в которую они облекают свой идеализм.

Из знаменитого «Сна Обломова» становится ясна психология Обломова-барина: «труд как наказание» и привычка жить за счет других. Жизнь обломовцев протекает в ограниченном уголке, не имеющем никаких связей с остальным миром. Замкнутость пространства неминуемо стирает и все временные границы: времена года сменяют друг друга в точно положенный срок, делая природное бытие обломовцев стабильным и предсказуемым. Одно поколение сменяет другое, повторяя одни и те же фазисы жизни: рождение, взросление, женитьба и смерть. По этим вехам, собственно, и отсчитывалось обломовцами время, календарей у них, естественно, не было. Конфликт между «отцами» и «детьми» в Обломовке был исключен. Без всяких поправок перенося крепостнический уклад Обломова в современную Россию, охваченную духом предпринимательства и деловой инициативы, заглавный герой романа , не мыслящий без «трехсот Захаров», смотрится порою комически, а порою – трагически на пороге нового, промышленного века.

«Обрыв» как заключительная часть романной трилогии Гончарова.

«Обрыв» (1869) неизменно осознавался Гончаровым в качестве заключительной части романной трилогии, поскольку «писан одним и тем же умом, воображением и перм». Действительно, в «Обрыве» без труда обнаружим знакомые по другим романам типы «мечтателя» и «практика» (Райский – Тушин); патриархальный уклад Малиновки живо напоминает идиллию Обломовки. В отраженном, как бы предварительно пропущенном сквозь призму художественного здания «Обломова» свете явлены в последнем романе автора знакомые мотивы и образы «Обыкновенной истории». Начинается роман по сути с того, чем заканчивается «Обыкновенная история» - с возвращения романтика в родовое гнездо, к своим культурнум и нравственным корням.

В отличии от «Обломова», «Обрыв» уже не является «монографическим» романом. Невозможно сказать, кто является его главным героем: Райский или Марк Волохов, бабушка или Вера. Первоначально в центре романа был Райский - дилетант, свободный служитель искусства, а сам роман назывался «Художник». И в окончательном варианте Райскому уделено много внимания. Он в значительной степени определяет не только композицию, но и стиль произведения. Райский, увлекающийся не только живописью, но и литературой, собирает материал для своего будущего романа. Таким образом, «Обрыв» становится в известной степени «романом о .романе». Нередко лица и события рисуются Гончаровым как бы через восприятие этого героя, автор на многое смотрит его глазами, и тогда возникает романтическая стилистика повествования, естественная для романтика Райского, но не свойственная реалисту Гончарову (такой напряженный, напыщенный стиль он сам высмеивал некогда в «Обыкновенной истории»). Собирание Райским материалов для своего романа оправдывает появление на страницах «Обрыва» различных картин жизни столицы и русского провинциального захолустья, внешне случайных и разрозненных, но служащих в конечном счете фоном, на котором развертывается история главных действующих лиц произведения. Ведущей проблемой, которая отразилась во всем творчестве Гончарова, было соотношение «нового» и «старого» в историческом развитии. Писатель стремился уяснить как положительное, так и отрицательное и в старом, патриархальном укладе, и в новом, который идет ему на смену. В «Обрыве» конфликт старых и новых начал на одном из переломных этапов русской жизни был центральным. Наиболее остро он отражен в образе Веры. Вере уже становится тесно и неловко в старых формах жизни. Это глубоко самобытная натура с пытливым умом, жаждой личной свободы и независимости.

Райский – либерал, противник крепостного права, человек высокой культуры - не в состоянии все же раскрыть перед ней новые перспективы (если не считать его попыток внушить ей свое учение «о страсти»). Не принимает она и «новой правды» Марка Волохова, потому что его теории разрушают те нравственные устои, вековые традиции, которые остаются для нее незыблемыми. Увлечение Волоховым привело Веру к обрыву, падению, а затем глубокому раскаянию, пониманию бесперспективности этого пути. Марк Волохов представлен в романе как материалист, атеист, ниспровергатель утвержденных веками бытовых и нравственных норм. У Гончарова ранее таких героев не было. Волохов вносит живую струю в затхлую жизнь провинциального общества. Но писатель создает в значительной степени сниженный, отчасти даже карикатурный образ демократа. И не случайно передовая критика (М. Е. Салтыков-Щедрин и др.), отрицательно оценивая роман Гончарова, упрекала писателя за попытку представить Волохова с его цинизмом, проповедью «любви на срок» и тому подобным в качестве типического представителя молодого поколения. Райскому и Волохову в «Обрыве» противопоставлен Тушин - заволжский помещик и одновременно предприниматель. Однако здесь Гончарова постигла творческая неудача. Честность, деликатность, доброта этого героя лишь декларируются писателем, а не раскрыты в действии. Он еще более схематичен, чем Штольц. Идеализация Тушина была прямым отступлением от жизненной правды. Зато живой и правдивой получилась у Гончарова бабушка, которая в сознании Райского превращается в символ всей России.

Романная трилогия Гончарова, поднявшись в заключительном романе на новый, качественно более высокий уровень художественного обобщения, все равно заканчивается открытым финалом.