ЛЕКЦИИ
Тема 1.
Предмет спецкурса – повседневная жизнь населения русского города на рубеже 19-20 веков.
Под повседневной жизнью историки понимают обыденную, дюжинную, рутинную жизнь людей, не испытывающую воздействия чрезвычайных и относительно кратковременных событий или катаклизмов (войн, революций, стихийных бедствий). Повседневная жизнь – это череда повторяющихся изо дня в день устойчивых событий и явлений, которые не носят характер исторической случайности или курьёза, а вызваны долговременными социальными процессами и закономерно отражают их.
Например, захват большевиками Зимнего дворца или уличные бои в Москве в ноябре 1917 г. не могут быть отнесены к повседневным событиям, тогда как обыкновенная жизнь простых горожан в Петрограде или Москве в первые годы советской власти (то есть в условиях непрерывных радикальных преобразований) вполне укладывается в рамки понятия «повседневность»: затянувшаяся революция тоже способна стать заурядной рутиной. Аналогичным образом, стремительную штыковую атаку пехоты на позиции противника трудно считать обыденным делом, тогда как быт солдат и офицеров в прифронтовой полосе можно рассматривать как пример типичной повседневности: «солдатские мемуары» свидетельствуют, что именно бытовая сторона войны представляется её участникам наиболее достойной сохраниться в их памяти.
Разумеется, такое определение «повседневности» (как и дефиниция едва ли не каждого термина, которым пользуется историческая наука) уязвимо для критики. Провести строгую границу между событием «повседневным» и «незаурядным, выдающимся, из ряда вон выходящим» не всегда представляется возможным. Однако на эмпирическом уровне различие этих событий и явлений устанавливается достаточно просто, чтобы считать «историю повседневной жизни» самостоятельной областью исследований.
Понятие повседневной жизни сложное и относительно новое для нашей исторической науки. Его границы неизбежно широки и включают едва ли не все стороны человеческого существования. В настоящем спецкурсе «повседневность» будет рассматриваться в двух основных аспектах: как трудовая и бытовая. Такой подход представляется более научным и более историчным по сравнению с теми преимущественно этнографическими работами, в которых «повседневность» понимается прежде всего как календарные праздники, семейно-бытовые традиции, обряды и ритуалы, сопровождающие отдельные события человеческой жизни, и т.п.
В рамках спецкурса будет рассматриваться только повседневная жизнь городского населения, то есть жителей тех населённых пунктов Российской империи, которые официально имели статус города. До 1917 г. верховная власть присваивала его достаточно осторожно, поскольку перевод населённого пункта в статус города означал создание в нём органов муниципального управления, установление и сбор налогов с населения, организацию полицейской службы и т.п. Поэтому до 1917 г. число городов в России росло медленно, а формальный уровень урбанизации страны оставался невысоким по меркам Западной Европы. В 1897 г. в городах проживало чуть более 17 млн. россиян (при общем населении страны, приближавшемся к 130 млн. чел.) К 1914 году горожанами было примерно 15% жителей России, против 56% жителей Германии, 42% граждан США, 40% французов.
Ограничение тематики спецкурса проблемами повседневной жизни именно горожан может вызвать возражение как раз потому, что большинство населения России на рубеже веков проживало в населённых пунктах негородского типа – в деревнях, сёлах, станицах, хуторах и т.п. Перепись 1897 г. показала, что мещанами (то есть жителями городов) назвали себя 13,4 млн. чел., тогда как по данным той же переписи крестьян в России было почти 97 млн. чел. (в 7,5 раза больше). Следуя формальной логике, городской быт с точки зрения простой статистики должен считаться нетипичным для населения России в целом.
Однако именно в городах активно развивались многие социальные процессы, которым предстояло стать важнейшими в жизни страны в наступавшем ХХ веке. В городах складывался рынок рабочей силы и жилья, развивалось просвещение, формировалась современная семья, возникали новые виды досуговой деятельности. Горожане первыми приобщались к достижениям технической революции рубежа двух столетий: в городах появлялся водопровод, электричество, механический транспорт, кинематограф. Иными словами, горожане прокладывали своим соотечественникам путь в новую жизнь, к которой большинство россиян приобщилось уже во второй половине ХХ века, когда процесс урбанизации в нашей стране завершился.
Обращение к теме именно городской повседневности объясняется также состоянием источниковой базы, доступной исследователю. Именно горожане оставили нам наибольший массив мемуаров, а также иных человеческих документов: газетных объявлений, репортажей, дневников, писем.
Есть и иные причины изучать в первую очередь городскую повседневность. Среди них следует назвать относительную простоту исторической реконструкции целого ряда явлений городской жизни рубежа двух столетий. Этот приём тем легче выполнить, что до наших дней сохранилась существенная часть городской предметной среды той эпохи: жилые и общественные здания, исторические интерьеры, предметы быта и т.п. Работать с ними историку-горожанину существенно проще, чем с материальными остатками, отразившими повседневную жизнь сельского населения, которая за прошедшее столетие изменилась несравнено более радикально, чем жизнь горожан.
Хронологические рамки курса охватывают период приблизительно с 1880-х годов до 1914 года. Начальный временной рубеж курса достаточно условен: его выбор вызван необходимостью рассмотреть явления повседневной жизни начала ХХ века в некотором историческом контексте, в сравнении с тем, как шла жизнь в городах на исходе предыдущего столетия. 1914 год, год начала мировой войны, также представляется несколько условной датой, поскольку война далеко не сразу оказала влияние на повседневную жизнь, особенно в городах, расположенных вдали от театра боевых действий.
Территориальные рамки курса определяются кругом доступных автору источников. Их географический охват ограничивается двумя российскими столицами – Петербургом и Москвою – а также некоторыми городами европейской части империи: Одесса, Нижний Новгород, Кострома, Иваново-Вознесенск. Это лишь небольшая часть из почти одной тысячи городов, имевшихся в России к 1914 г. В силу состояния источников в рамках курса не рассматривалась повседневная жизнь в городах Сибири, а также на окраинах страны – в Прибалтике, Польше, Закавказье или Туркестане.
Источниковая база изучения истории повседневности столь же разнообразна, как и сам предмет курса. Весь массив доступных исследователю информационных ресурсов по этой необъятной теме традиционно делят на два типа: текстовые и нетекстовые источники. Отметим в этой связи, что в изучении истории повседневной жизни второй тип источников играет особо важную роль.
К числу текстовых источников можно отнести нормативные документы, акты частного права, материалы делопроизводства государственных и муниципальных учреждений, а также общественных организаций и коммерческих предприятий, периодическую печать и источники личного происхождения. Рассмотрим их более подробно.
Нормативные документы общегосударственных и местных властей регулировали многие аспекты повседневной жизни горожан – от гражданского и административного права до правил уличного движения и розничной торговли или до униформы чинов полиции. Однако при использовании нормативных документов в качестве исторических источников неизбежно возникает вопрос о широте и последовательности применения правовых норм, особенно тех из них, что к началу ХХ века приняли архаический характер и существовали как своего рода юридические курьёзы. Эта оговорка представляется существенной, поскольку органы правоводворения (теоретически значительно более развитые в городах, чем в деревне) не были свободны от коррупции и нередко применяли законы выборочно, в соответствии с частными интересами своих сотрудников. Тем не менее, историку желательно знать основы торгового, строительного, фабричного законодательства, действовавшего в России в ту эпоху, поскольку они в ряде случаев существовенно затрагивали повседневную жизнь горожан.
Например, российское законодательство рубежа 19-20 веков категорически запрещало подданным содержать игорные заведения, а коммерческие карточные игры разрешало лишь в помещениях клубов, доступ в которые был ограничен. Это толкало горожан, одержимых игроманией, в тайные притоны азарта и порождало целый преступный промысел. Суровая рука закона действовала и в таких безобидных на первый взгляд областях жизни горожан, как массовые зрелища: закон ограничивал или вовсе запрещал театральные и цирковые представления в дни великого поста, строго регламентировал ряд вопросов показа кинофильмов и т.п. Даже «Положение о трактирном промысле» издавалось в России в виде акта высшей власти (его последняя дореволюционная редакция вступила в силу с 1 января 1894 г.)
Акты частного права отражают жизнь их субъектов и объектов значительно более точно. За исключением притворных или мнимых сделок, частноправовые акты заключаются по обоюдной воле сторон, с целью закрепить некий юридический факт, а не скрыть его. К сожалению, документов такого рода от изучаемой эпохи сохранилось немного, поскольку значительная часть гражданско-правовых отношений в России того времени обходилась без занесения на бумагу, а тем более – без официальной регистрации. К тому же после 1917 г. такие документы не привлекали внимания архивных работников, ибо отражали правоотношения, официально признанные достойными только полной отмены (договоры найма прислуги, аренды жилых и иных помещений, завещания, акты семейных разделов и т.п.) Для держателей таких документов они после революции также утратили юридическую ценность и нередко были утерянны, а то и умышленно уничтожены. Найти отдельные документы частного права ещё можно в некоторых домашних собраниях, где они хранятся как семейные реликвии.
Нехватку документов частного права в немалой степени восполняют делопроизводственные документы различных учреждений и организаций – государственных, муниципальных и общественных. Для изучения повседневной жизни горожан особую ценность представляют фонды органов полиции и суда, а также церковных консисторий, в которых рассматривались дела о расторжении брака или иные семейные тяжбы. Следует, однако, иметь в виду, что одностороннее увлечение исследователя материалами, отразившими девиантное поведение отдельных лиц, может создать необъективную картину жизни подавляющего большинства законопослушных горожан. Это замечание справедливо и в отношении архивных фондов, образовавшихся в результате деятельности благотоврительных и иных общественных организаций. Постоянно имея дело с социально-проблемными общественными группами (бездомные, безработные, сироты, больные, одинокие старики), эти организации в своих документах неизбежно рисовали одностороннюю картину городской жизни.
Богатейшим источником по истории городской повседневности служит периодическая печать. Рубеж 19-20 веков был временем зарождения в России массовой коммерческой прессы, ориентированной на демократического читателя. Этот читатель всевозможных «листков» не мог пройти мимо городских сплетен и новостей, живо интересовался новинками торговли и премьерами в синематографах, внимательно просматривал газетные объявления. Поэтому разнообразные материалы прессы отразили множество аспектов повседневной жизни, причём делали это день за днём. Пользуясь этим, историк в состоянии проследить изменения на рынке товаров и услуг, доступных горожанам, а также увидеть в развитии многие иные явления повседневной жизни.
При этом, однако, следует помнить о своеобразном подходе репортёров «уличной» прессы к отбору освещаемых ими событий и приёмам журналистского повествования. Нередко газетчики буквально гонялись за скандалами и происшествиями, на потеху обывателю живописали «жареные» факты. Картина городской жизни, нарисованная бульварной печатью, неизбежно грешит односторонностью и требует от исследователя вдумчивой критики.
К материалам периодической печати близок и другой вид источника – ежегодные справочные издания типа адрес-календарей «Вся Москва» или «Весь Петербург»; нередко они и издавались редакцией той или иной городской газеты. Эти адресные книги позволяют увидеть город в профессиональном и территориальном «разрезах», выявить имена и места проживания должностных лиц, предпринимателей, частнопрактикующих врачей и адвокатов, уточнить перечень услуг, востребованных средним классом городского населения, и т.п. Столь же полезным могут быть простые телефонные справочники, которые как раз начали издаваться на рубеже веков.
Источники личного происхождения – письма, дневники и мемуары – остаются наиболее доступными для провинциального исследователя. Следует заметить, что специальных изданий писем или дневников горожан (подобных, например, сборникам воспоминаний выпускников отдельных вузов) почти нет. Однако горожанами были, например, все без исключения деятели русской культуры и науки, жившие на рубеже 19-20 веков, чьи личные документы впоследствии были хорошо опубликованы. Понятно, что в своих письмах и дневниках писатели и художники не преследовали цель отражать городскую повседневность, однако это стало «побочным эффектом» всех сколько-нибудь систематических дневниковых записей и переписки.
К категории источников личного происхождения можно отнести и художественные произведения, созданные на рубеже двух столетий. В силу того, что большинство литераторов той эпохи жило, преимущественно, в Петербурге или Москве, русская литература серебряного века неизбежно становилась городской, отражала реалии повседневной жизни первых отечественных мегаполисов. Разумеется, интерсующие современного исследователя сведения на этот счёт нечасто представлены в удобном виде сплошного массива; чаще они рассеяны в ткани повествования. Однако при внимательном чтении проза и даже поэзия того времени способны существенно пополнить картину повседневной жизни русского города, в том числе такими сведениями, которые не сохранились в иных видах текстовых истчоников. Например, только беллетристы могут сообщить нам о типичных городских шумах и запахах, или об особенностях говора отдельных профессиональных групп горожан.
Как уже отмечалось выше, изучение истории повседневности неизбежно требует знакомства с нетекстовыми источниками – материальными остатками былой жизни. Среди них особую ценность представляют изобразительные материалы – в первую очередь фотоснимки. Абсолютное большинство русских фотографических «заведений» работало в городах, а потому именно городские пейзажи уже с середины 19 века стали объектом фотосъёмки. Репродукции исторических фотографий городских ландшафтов достаточно легко доступны современному исследователю – как в виде репринтных изданий, так и на интернет-сайтах музеев, фотогалерей, частных собирателей. Наибольший интерес историка неизбежно вызывают портреты горожан, на которых запечатлена их одежда, аксессуары костюмов, причёски и т.п. Следует, однако, помнить, что павильонные (студийные) фотопортреты конца 19 – начала 20 веков нередко носили приукрашенный характер, поскольку их заказчики стремились быть увековеченными в наиболее репрезентативном облике. Отсюда нередко заметная скованность, неестественность поз и мимики моделей (особенно из числа простонародья), а то и плохо сидящий на них наряд из «дежурного» гардероба фотостудии. Не отличаются правдоподобием и жанровые фотоснимки того времени: сто лет назад фотография ещё не стала подлинно моментальной, и «снимок навскидку» нередко имитировался с помощью постановки костюмированных натурщиков.
К числу нетекстовых источников по истории городской повседневности относятся и все её иные материальные остатки – здания и сооружения (например, мосты), посуда, мебель, украшения, часы, письменные приборы, предметы одежды. Они хранятся как в экспозициях (и запасниках!) краеведческих музеев, так и в частных собраниях. Ряд музеев, например – Эрмитаж, выставил часть своих коллекций в виде снимков, доступных в интернете.
Таким образом, массив источников по истории повседневной городской жизни достаточно велик, чтобы изучать её в самых различных аспектах.
Рассмотрим теперь вопрос о методах, которые для этого применяются.
Наиболее употребимым методом изучения повседневной жизни остаётся описательный. Он сводится к сбору и планомерному изложению фактов, полученных путём анализа источников, по узкой исследовательской теме. Например, описывается только организация торговли продуктами питания на городских рынках: собираются сведения об ассортименте товаров, их хранении, выкладке и подготовке к продаже, о ценах и качестве продуктов, дополнительных услугах, приёмах сбыта товара, применяемых продавцами, а также способах фальсификации «съестных припасов», и так далее. В результате исследователь создаёт картину, которая по своей полноте и систематичности существенно превосходит любой из первичных источников.
Нарративный метод вполне соответствует эмпирическому характеру самого предмета «история повседневности», однако не заменяет иных, более аналитичных методов исследования. Первейший из них – компаративный (сравнительный): исследователь сопоставляет два и более однотипных явления или факта, пытаясь выявить различия между ними и найти тому объяснение. В нашем примере с рыночной торговлей съестными припасами исследователь может сопоставить организацию сбыта продуктов разного происхождения (произведённых в окрестностях города или доставленных издалека) или разного характера (рыба, мясо, овощи), или предназначенных для покупателей различного достатка. Можно также сравнить торговые приёмы и деловую этику продавцов разной этнической принадлежности, или сопоставить организацию торговли на рынке с порядками, принятыми в лавках или в магазинах. Разумеется, объяснение причин таких различий современным исследователем будет носить гипотетический характер, однако это нормальное для любой науки явление.
Для изучения повседневной жизни пригодны и приёмы исторического моделирования (реконструкции). Моделируя поведение покупателя съестных припасов на рынке, исследователь способен предположить, какими способами тот пытался сбить цену или удостовериться в качестве товара, как это поведение зависело от социальной принадлежности покупателя и его профессии, и т.п. Сделав такое предположение, исследователь сможет более целенаправленно вести поиск источников или по-новому прочитать уже имеющиеся у него материалы. Модель явления восполняет лакуны доступных нам документов и связывает в единое целое разрозненные фрагменты исторической картины.
Полезным может оказаться и приём исторической ретроспекции – изучения слабо освещённого в источниках явления прошлого по более близкой к исследователю эпохе. Так, современные приёмы недобросовестной рекламы могут позволить по-новому взглянуть на «ухватки» лавочников былого времени, а фальсификация продуктов питания, практикуемая в наши дни, может на поверку оказаться не столь уж недавней бедою.
Применяя эти приёмы, исследователь должен, естественно, помнить о главных началах научного труда историка. Прежде всего, нельзя нарушать принцип историзма. Изучение городской повседневности способно вызвать у современного исследователя соблазн модернизации прошлого, трактовки или оценки его явлений с позиций нашего времени. Такая модернизация, например, может проявляться в использовании новейшей терминологии для описания ушедшей жизни. Тогда былой Сенной рынок может превратиться в «центр дистрибуции фуража», а Гостиный двор – в «гипермаркет, локализованный на городском шопинг-моле». Более опасно, когда забывший о необходимости быть историчным исследователь приписывает людям прошлого мотивы поведения своих современников или судит их по моральным нормам нашего дня. Тогда обращённый к продавцу призыв покупателя «Побойся Бога!» можно объявить проявлением клерикального фундаментализма, а барыня, нанявшая мальчика-носильщика для переноски корзины с продуктами, будет названа эксплуататором детского труда.
Весьма опасно также строить далеко идущие гипотезы, когда для этого явно недостаёт материалов источников. Восполнять пробелы за счёт фантазии, предполагая наличие в прошлом явлений, идентичных современным, будет нарушением принципа научности. Например, если механизм ценообразования на городском базаре нам неизвестен, то его не следует «реконструировать», скажем, на основании неких «вечных законов рынка»: дошедшие до нас источники рисуют картину, явно отличную от скрытого соглашения о ценах нынешних торговцев.
При изучении городской повседневности следует обращать внимание на типологическую принадлежность каждого населённого пункта. Города дореволюционной России можно поделить на несколько типов в зависимости от рода занятий их жителей.
Например, в России встречались города, сочетавшие роль экономического центра с административной функцией. Это были некоторые столицы губерний (Москва, Киев, Харьков, Нижний Новгоро, Тула) или уездов (Шуя, Покров). В иных городах экономика преобладала над управленческой функцией, как это наблюдалось в безуездном Иваново-Вознесенске. Ещё чаще встречалось обратное сочетание: город играл роль администартивной столицы, например – губернии, но не отличался индустриальным потенциалом (Владимир, Орёл, Псков). Как редкий тип отметим безуездные («заштатные») непромышленные города (Плёс), где образ жизни населения мало отличался от сельского. Были и обратные примеры: «фабричные сёла» с высоким уровнем развитием промышленности или ремесла, но так и не получившие статус города (Бонячки, Южа, Середа); однако они не стали предметом этого курса. В любом случае, не следует забывать пословицу: «Что город, то норов».
Исследователь повседневной жизни русского города не должен также забывать о существенных различиях между отдельными группами горожан – имущественных, сословных, культурных, этнических. Например, образ жизни двух семей примерно равного достатка – крупного чиновника и средней руки коммерсанта – мог существенно различаться. Если же семья чиновника принадлежала, скажем, к протестантской общине и имела немецкие корни, а семью коммерсанта составляли выходцы из мира русского старообрядчества, то различия в образе их жизни становились бы ещё более заметными.
Интерес исследователей к истории повседневности можно объяснить рядом соображений.
Прежде всего, отечественная историческая наука в ХХ веке слишком увлеклась изучением таких неординарных событий, как революции и войны. В результате созданное ею «историческое полотно» оказалось населённым почти исключительно вождями и полководцами, великими людьми в необычных обстоятельствах. Такой подход отводил рядовому россиянину скромную роль «маленького человека», статиста в большой исторической массовке, которому предписывалось думать и действовать по законам, якобы установленным «марксизмом-ленинизмом». Дегуманизация истории, поиск в ней лишь выигрышных эпизодов, пригодных для «идейно-политического воспитания подрастающего поколения», очевидно противоречил самой сути исторической науки – науки, изучающей прошлое всего народа, а не его (зачастую никем не избранных) вождей и руководителей. Реакцией на «историю без простого человека» и стало на рубеже 1980-х – 1990-х гг. обращение части учёных к истории повседневной жизни простых соотечественников, от которых наука ранее отмахивалась, называя их мещанами и обывателями.
Другая причина интереса учёных к истории повседневности заключается в стремительных переменах, которые начались в жизни российского общества с конца 1980-х гг. «Потребительская революция» пост-советской эпохи, стремительное внедрение в быт миллионов людей новейших технических достижений, невиданные по масштабам миграционные потоки – всё это вызвало интерес к «уходящей натуре» - остаткам былой жизни, на смену которой на глазах нынешнего поколения приходит новый быт постиндустриального общества.
Обращение отечественных учёных к истории повседневности, наметившееся в годы перстройки, не в последнюю очередь стало следствием знакомства с достижениями зарубежной историографии, в частности – с трудами французских историков послевоенного времени.
Исследования по истории повседневной жизни находятся на стыке ряда обществоведческих дисциплин: собственно истории, а также этнологии и социальной психологии. Изучение повседневности требует широкой эрудиции в таких вопросах, как история костюма и моды, мундироведение, история прикладного искусства, история театра, цирка, кинематографа, история экономики, социальная история и т.д. Таким образом, история повседневности может служить дисциплиной, которая интегрирует достижения широкого круга узко-исторических и смежных с ними общественных наук.
Изучение истории повседневной жизни имеет определённую научную и общественную актуальность. Как уже отмечалось, в повседневной жизни простых людей постоянно проявляется действие закономерностей макроистории. Работы по истории повседневной жизни могут оказаться полезными для работников музеев, особенно – историко-этнографических, а также для широкой аудитории – от школьников до создателей исторических фильмов и спектаклей. Не случайно автор одного из первых отечественных трудов по предметно-бытовому миру обыденной жизни – Я.Н. Ривош – долгое время работал консультантом ведущих киностудий и театров страны по вопросам исторической достоверности.