Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

О теории аффектов

.docx
Скачиваний:
59
Добавлен:
14.04.2015
Размер:
20.77 Кб
Скачать

Теория аффектов (от латинского affectus — душевное волнение, страсть «учение об аффектах», немецкое Affektenlehre) — музыкально-эстетическая концепция, получившая широкое распространение в эпоху барокко и ведущая свое происхождение от классической риторики.

Теория аффектов ведёт начало от античной (Аристотель) и средневековой эстетики («Musica movet affectus» — «Музыка движет страстями», — говорил Блаженный Августин). Важную роль в формировании теории аффектов сыграла философия Р. Декарта — его трактат «Душевные страсти» («Les passions de l’вme», 1649 г.).

Основные установки теории аффектов изложены И. Маттезоном. «Можно превосходно изобразить с помощью простых инструментов благородство души, любовь, ревность. Можно передать все движения души простыми аккордами или их последованиями», — писал он в «Новейшем исследовании зингшпилей» («Die neueste Untersuchung der Singspiele», 1744 г.). Это общее положение конкретизировалось посредством детального определения (нередко нормативного), какими именно выразительными средствами мелодии, ритма, гармонии может быть передано то или иное чувство.

Ещё Дж. Царлино («Istitetioni harmoniche», 1558 г.) писал о связи с определёнными аффектами различных интервалов и мажорного и минорного трезвучий.

А. Веркмейстер (конец семнадцатого века) расширил круг связываемых с теми или иными аффектами музыкальных средств, вводя в него тональность, темп, диссонанс и консонанс, регистр. Исходя из посылки В. Галилеи, в этом плане рассматривались также тембры и исполнительские возможности инструментов.

Во всех подобных трудах классифицировались и сами аффекты; А. Кирхер в 1650 год («Musurgia universalis») насчитывает восемь их видов, а Ф. В. Марпург в 1758 год — уже двадцать семь.

Рассматривался и вопрос о постоянстве и смене аффектов. Большинство сторонников теории аффектов считало, что музыкальное произведение может выразить лишь один аффект, демонстрируя в различных частях композиции его градации и оттенки.

Теория аффектов сложилась отчасти как обобщение тенденций, наметившихся в итальянской, французской и немецкой музыке середины XVIII века, отчасти явилась эстетическим предвосхищением «чувствительного» направления в музыкальном творчестве второй половины XVIII века (Н. Пиччинни, сыновья И. С. Баха, Ж. Ж. Руссо).

Теории аффектов придерживались многие крупные музыканты, философы, эстетики того времени: И. Маттезон, Г. Ф. Телеман, И. Г. Вальтер («Музыкальный лексикон»), Ф. Э. Бах, И. И. Кванц, отчасти Г. Э. Лессинг, аббат Ж. Б. Дюбо, Ж. Ж. Руссо, Д. Дидро («Племянник Рамо»), К. А. Гельвеций («Об уме»), А. Э. М. Гретри («Мемуары»).

Во второй половине XVIII века теория аффектов утрачивает своё влияние.

Защищая принцип естественной и правдивой эмоциональной выразительности музыки, сторонники теории аффектов выступали против узкого техницизма, против ходульности немецкой классицистской школы, против отрешённости от земного, культивировавшейся зачастую в песнопениях католической и евангелической церкви, а также против идеалистической эстетики, отвергавшей теорию подражания и стремившейся доказать «невыразимость» чувств и страстей музыкальными средствами.

Вместе с тем теории аффектов были свойственны ограниченность, механистичность. Сводя содержание музыки к выражению страстей, она умаляла значение в ней интеллектуального элемента. Рассматривая аффекты как единые для всех людей душевные движения, теория аффектов склоняла композиторов к выражению неких обобщённых типов чувств, а не их неповторимо-индивидуальных проявлений. Попытки систематизировать интервалы, тональности, ритмы, темпы по их эмоционально-выразительному эффекту нередко приводили к схематизму и односторонности.

Представители искусства, особенно в те времена, когда само искусство еще не столь четко различало свою специфику и отличие ее от специфики науки, вероятно, "завидовали" определенности словаря науки, стремящейся к однозначному пониманию и использованию своих категориальных средств, терминов, понятий, дефиниций и т.д. Впрочем, эта тенденция наличествует в культуре практически по сей день, пусть и не в столь явной форме. Наиболее заметно дала знать себя эта тенденция в теории музыки, причем с самых ранних этапов ее истории. (Объясняется это, вероятно, тем, что музыка парадоксально, точнее, - диалектически, сочетает в себе эмоциональную непосредственность воздействия с предрасположенностью к формализации своего материала.) Напомним в связи с этим об Аристотеле, других античных мыслителях, отмечавших подробнейшие эмоционально-этические характеристики и оценки используемых в их времена ладов. (Особо отметим, что аналогичное и даже более жесткое стремление к классификации и регламентации музыкальных приемов и средств - судя по всему, независимо от Европы, - существовало в муызкальной эстетике Древнего Востока.) Со своими нюансами, коррективами и добавлениями отстаивала подобную позицию и средневековая европейская музыкальная эстетика. "От этоса к аффекту" - так характеризует последующую динамику целевой ориентированности музыки наш современник В.Шестаков, выпустивший под таким названием специальную книгу (интересно, что в эти же 70-80-ые годы близкая по названию книга "Этос и аффект" была издана венгерским музыковедом Д.Золтаи). Исследователи акцентировали внимание на популярной в XVII-XVIII веках так называемой "теории аффектов", начало которой обычно связывают с позицией Р.Декарта, утверждавшего, что "цель музыки - доставлять нам наслаждение и возбуждать в нас разнообразные аффекты". Очевиден позитивный потенциал этих позиций, - прежде всего, в том, что "теория аффектов", так сказать, "ратифицировала" обращение музыки к человеку, к земному человеку, к страстям земным, не ограничивая ее задачи отрешенным обращением к Богу, сохранившемся в церковной музыке. Была проведена классификация и систематизация аффектов. Положительный момент заключается и в том, что сторонники этой теории не просто утверждали особую содержательность музыки, но и пытались выявить и установить какие-то закономерности, правила в формировании языка этих аффектов. Но со временем стали очевидны и издержки данной теории. Прежде всего, нельзя сводить функции музыки к простому "генератору эмоций" (в ней есть место и глубокому содержанию, мыслям, пусть и несловесно явленным, - не зря же мы пользуемся сегодня таким понятием, как "музыкальное мышление"). И, самое главное, что не могло не войти в противоречие с практикой самой музыки, это стремление наиболее ярых адептов "теории аффектов" канонизировать отмеченные ими соответствия различных аффектов и определенных приемов, средств музыкальной выразительности. И, более того, предлагать их даже в качестве своеобразных "рецептов" для творчества - вне учета их изменчивости от контекста, художественного, стилевого, исторического и т.д. Еще раз вспомним о парадоксе, "друге" теоретиков, уже без всякой диалектики, - "теория аффектов", увы, обернулась своей противоположностью, порождением рассудочности!.. Надо отметить особо и специально - "теория аффектов" возникла, конечно, не самопроизвольно. Напомним, что в методологической основе рождением своим "теория аффектов" обязана торжествующему в ту эпоху сенсуализму и философскому рационализму. Она органично вписывалась в традиции нормативной эстетики, естественного порождения эпохи классицизма, который сам, в свою очередь, отражал "порядок" и "стройность" абсолютизма в обществе. Но вернемся к музыке. После эпохи Возрождения, а точнее в XVI веке, как известно, в музыке торжествуют два лада - мажор и минор, которые характеризовали, в контексте "теории аффектов", два противоположных эмоциональных полюса (таковая их семантика, следует напомнить, сохранилась до сих пор даже в бытовых эпитетах: "мажорное" и "минорное" настроение, и т.п.). Как результат завершившейся к концу XVII века темперации, соответственно, в оборот постепенно входило все возможное многообразие тональностей и, соответственно, наличествующую у человека палитру чувств было предназначено воплощать целой армией - 12 мажорных и 12 минорных - тональностей. И на основе накапливаемого практического опыта их использования, подкрепленного различными теоретическими посылками, появилось, соответственно, множество, заметим, зачастую пересекающихся в опорных моментах друг с другом, табличных соответствий тональностей и аффектов, порою с весьма забавными характеристиками при их конкретизации. Вот так это выглядит, например, у М.А.Шарпантье (в отношении мажорных тональностей, обозначаемых как известно, знаком "dur"): C-dur - веселый и воинственный, D-dur - радостный и очень воинственный, E-dur - сварливый и раздражительный, Es-dur - жестокий и суровый, F-dur - неистовый и вспыльчивый, G-dur - нежный, радостный, A-dur - радостный и пасторальный, B-dur - величественный и радостный, H-dur - суровый и жалостный. Проблема выявления назначения, смысла или, по нынешней терминологии, семантики тональностей стала, с позволения сказать, излюбленным поводом для теоретических турниров в просвещенном XVIII веке, хотя многим уже тогда было ясно, что не ими одними, тональностями, определяется "аффектное" содержание музыки. Предпринимались аналогичные попытки искать закономерности "аффектной" оценки определенных тембров, темпов, мелодических оборотов, подчеркивалась и контекстуальная взаимозависимость этих оценок. Но задача искать семантику, значение, смысл тональности привлекала своей очевидной простотой, наглядностью и, главное, здесь "провоцировало" любого исследователя наличие системы в их многообразии и, вместе с тем, конечность этого многообразия (12х2=24). Существует много версий объяснения разнополярности эмоциональной оценки мажора и минора, а также разнообразия характеристик самих конкретных тональностей. Одни считают, что это просто следование традициям (в какой-то мере даже случайным), сложившимся в начале формирования мажоро-минорной системы, другие акцентируют внимание на теоретических или инструментально-исполнительских сложностях "оперирования" разными тональностями (вплоть до возможной подсознательно-эмоциональной реакции на нюансы нотной записи, например, на количество альтерационных знаков в обозначении тональностей, на количество черных и белых клавиш в соответствующих звукорядах, ссылаясь даже на физиологические особенности уха, обладающего предрасположенностью к восприятию определенных тонов, что и детерминирует будто бы различное эмоциональное отношение к разным тональностям в зависимости от частоты использования в их звукорядах этих тонов, и т.д.). Популярно объяснение, данное известным композитором Р.Шуманом в специальной работе, так и называемой, - "Характеристика тональностей". Он считает, что при особом, через квинту, расположении тональностей по кругу, можно заметить некую определенность в переходе от "простых" (С-dur) к более "сложным" диезным тональностям (с вершиной в Fis-dur), после чего, по замыкающемуся кругу снова происходит возвращение, уже через бемольные тональности, к "безыскусному" С-dur. На большее он не претендует, отмечая лишь то, что "различие мажора и минора нужно констатировать с самого начала. Первое - это творческий, мужественный принцип, второй - страдательный, женственный", а в отношении самих тональностей он решается лишь на такой вывод: "Простейшие чувства требуют более простых тональностей, более сложные отыскивают более редкие, менее привычные для слуха". Претендовать на большую конкретность он и другим не советует, насмехаясь над наивными "нормативными декларациями" одного из своих восторженных современников, называвшего, например, ми-минор "девушкой в белом платье с бантом на груди", а в соль-миноре находившего "неудовольствие, неприятное ощущение", и, - что особенно умиляет, - "угрюмое покусывание губ". Но тут же возникает вопрос - неужели представители "теории аффектов" были совсем неправы, и в семантике тональностей, в их пользовании царит абсолютный произвол? Шуман деликатно намекает на то, что "истина, как всегда, посередине", исходно полагая при этом, что "процесс, приводящий композитора к выбору той или иной основной тональности для выражения своих впечатлений, так же необъясним, как и самое творчество гения, который вместе с мыслью создает и форму - сосуд, ее заключающий". Вместе с тем, замечает Шуман, хотя и "нельзя сказать и того, что то или иное чувство, если оно должно быть точно выражено, требует перевода в музыку посредством именно этой и никакой другой тональности", но и нельзя и согласиться с тем, считает он, "что в каждой тональности можно выразить все". Практически этой версии придерживается большинство музыкантов, в том числе и современных (как показал наш анкетный опрос), хотя и констатируя зачастую наличие своих, порою довольно устойчивых, личных предпочтений, сложившихся в ходе воспитания, творчества, в поле действия определенной школы, эпохи, любимых учителей и других, порою, самых ножиданных и не очевидных для явного фиксирования детерминант. И наличие подобных предпочтений, т.е. личных систем семантики тональностей (своей индивидуальной, с позволения сказать, "теории аффектов") - при явном отсутствии всеобщности, общезначимости - отнюдь не является "плюсом" или "минусом", и мы должны принимать это просто как факт, как одно из проявлений онтологического статуса субъективности, каковая обязательна для искусства, создаваемого субъектом для субъекта. Гениально сказал об этом А.С.Пушкин, утверждавший, что судить поэта нужно по законам, которые он сам себе устанавливает!.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]