Doklady_konf_SIBALEKS-12 / Голев

Н.Д. Голев

Кемеровский государственный университет

Научные и правовые термины в аспекте стихийного функционировании языка: соображения для дискуссии

«Хочу сказать о терминах в наших диссертациях, которых я много прочла и читаю доныне. Часто приходится читать заявления диссертантов: «В нашей работе термин такой-то будет пониматься в таком-то значении…», «это понятие мы будем выражать таким-то термином». Я еще могу понять, если такие заявления делает докторант. Но их сплошь и рядом делают аспиранты, а то и студенты в своих дипломных и курсовых. Это недопустимо. Термины не должны размазываться в смысловом отношении, иначе будет размыто познание языка. Если такой процесс не остановить, то в результате мы будем иметь (и уже имеем) анархию в лингвистике.»

(Из выступления члена диссертационного совета

в «протокольной» дискуссии на защите кандидатской диссертации).

Приведенное высказывание отражает довольно распространенное среди лингвистов мнение о терминотворчестве и терминоупотреблении в научной сфере. Это мнение базируется на глубинных презумпциях, согласно которым, во-первых, терминообразование и функционирование терминов подчиняется иным закономерностям, чем словотворчество и употребление слов в естественных процессах текстопорождения и текстовосприятия; во-вторых, оно предполагает, что процессы создания и употребления терминов и их результаты рукотворны, этими процессами не только можно, но и нужно руководить (регламентировать). За всем этим стоит тезис о том, что «настоящая», или «идеальная», терминология – скорее феномен искусственного, чем естественного (стихийного) языка, и что терминостроительство есть не что иное, как стремление к преодолению несовершенств естественного языка, обусловленных асимметрией плана выражения и содержания языковых единиц, огромной роли субъективного начала в речевых процессах, и как следствие этого - размытость смыслов (бесконечная валентность языкового знака, по А.Ф. Лосеву), непрерывное конструирование в речепорождении не только означающего, но и но и означаемого¹. В-третьих, за этими положениями незримо стоит тезис о существования идеальной модели отдельно термина и терминосистем в целом², восходящий к идеям «правильного» языка, в необходимости каждого терминотворителя и терминоупотребителя следовать этой модели³. Эти представления о несовершенстве естественного языка, как известно, наиболее ярко проявились в трудах философов-рационалистов 16 – 17 вв. - Ф. Бэкона, Р. Декарта, Г. Лейбница и др., что привело к идее создания совершенного (философского) языка. В рамках стремления к ее воплощению многие авторы (и теоретики терминологии, и ее практики) очень часто высказываются на тему о том, каким должен или не должен быть термин, и еще чаще сетуют, что реальное бытие терминов не соответствует их идеальным представлениям и рекомендациям. Впрочем, и в описательных работах, посвященным тем или иным терминосистемам, тезис о их рациональном устройстве, противостоящем стихийному устройству и функционированию языка, как правило, остается незыблемым. В качестве примера приведем типичное высказывание ученого-медика Н.А. Зорина из его статьи в журнале «Биометрика»: «… То, что нормально в обыденной речи, совершенно недопустимо в научных текстах, где слово становится термином, семантическое поле которого в идеале сужено до одного единственного означающего. Чрезвычайно важно заботиться о как можно более точном и единообразном употреблении научной терминологии, так как  расширение семантического поля термина неизбежно приведет к недопустимой  неоднозначности его толкования» (Режим доступа: http://www.biometrica.tomsk.ru/let1.htm).

В наших заметках мы предлагаем взглянуть на процессы терминотворчества и терминоупотребления с иных - отчасти противоположных – позиций, предполагающих что процессы терминотворчества и терминоупотребления неизбежно (а возможно, и необходимо!) включены в естественное функционирование языка, органической частью которого является терминология, и во многом подчинены его закономерностям: термины создаются по законам естественного языка, входят в узус по законам его стихийного функционирования, употребляются и интерпретируются в речемыслительной деятельности так же, как слова в обычном речеупотреблении. Мы не настаиваем на сильном варианте нашей гипотезы, то есть на том, что термин есть только и исключительно стихийный феномен, но утверждаем, что в терминотворчестве и терминоупотреблении неизбежно-необходимо присутствует стихийное начало, причем не на периферии, а в самих основаниях названных процессов. Мы не сомневаемся в том, что стихийность и порождаемые ею центробежные тенденции в процессах создания терминов и их употреблении не могут и не должны быть абсолютизированы, так как бесконечное растекание мысли и слова не может эффективно образовывать прогрессивный вектор развития науки, но и абсолютизация рационально организованного отношения к терминологии вряд ли может однозначно ассоциироваться с прогрессом науки. В слабом варианте этот тезис может звучать как рекомендация учета стихийных начал бытия термина и терминосистем. Для этой рекомендации важна преамбула: тенденция к рационализации онтологии и гносеологии терминов гораздо чаще актуализируется в сознании теоретиков и практиков терминологии, тогда как стихийная тенденция в терминологии обычно остается в тени.

Очерченный момент – наличие проявлений стихийности в терминологии - определенно подчеркивает юридическая техника, регулирующая процессы языкового воплощения воли законодателя и процессы толкования действующих законов. Юридическая техника по сути возникла в силу торжества рационалистической концепции, согласно которой нормальный юридический язык должен быть способен преодолевать стихийное начало естественного языка, в частности, субъективно-множественную интерпретацию речевых произведений⁴. Специалисты в области юридического языка уверены в том, что постановка такой задачи является теоретически единственно возможной и что на практике она вполне достижима⁵ Смысл нашей апелляции к концепции юридической техники заключен в том, что теоретики государства и права рассматривают научный язык юриспруденции как сферу естественного языка. Толкование языка закона (в том числе его терминологии), согласно учению теоретиков юридической техники относится к области неофицального толкования, это значит, что при трактовке смысла закона как официального акта его толкования мнение ученых не может быть признано как решающий аргумент. И это понятно. Мнение ученого есть его личное мнение, которое к тому же далеко не единственное, за этим веером научных пониманий термина стоит плюрализм научного творчества, а оно есть бесконечный процесс. Такое понимание юридического языка и терминологии, используемой в текстах законов, в частности, не соответствует пониманию официальной правовой коммуникации⁶.

Что касается теории научной терминологии, то она старательно обходит вопрос о соотношении научного плюрализма, предполагающего неоднозначность содержания и формы терминологии, и требования к однозначности употребления термина, к нежелательности синонимии и прочих проявлений асимметрии языкового знака. Сказав «а», скажем и «б» и поставим вопрос: не стоит ли за борьбой за «правильное» (идеально-однозначное) терминотворчество и терминоупотребление противостояние научному плюрализму? На наш взгляд, такая полемическая постановка вопроса уместна, ибо научный плюрализм не может не базироваться на некоем субъективном отношении к продуктам прежней гносеологической деятельности, зафиксированной в том числе и в терминологии, и даже на относительном отрицании их , а без полседнего не может быть прогресса в науке.

Говоря о прогрессе науки, заметим следующее. Презумпции, на которых базируется современное учение о терминах, во многом базируется на концепциях прошлого: учениях о правильном имени, авторитетности автора имени («слова королей – короли слов»), на принципах античной риторики как правильно организованной речи, рациональной (картезианской) лингвистики, ортологически ориентированной лингвистики. В этом смысле изучение терминотворчества и функционирования терминов и изучение естественного языка развиваются в почти непересекающихся пространствах. Так, идеи современной коммуникативной лингвистики с сильным антропоцентрическим акцентом с трудом пробиваются в сферу терминоведения. Достаточно указать на отсутствие понятия «научная коммуникации» при наличии достаточно разработанных понятий коммуникативистики, к числу которых относятся, например, дидактическая, медийная, рекламная, правовая коммуникация и т.п. Это означает, в частности, что научная коммуникация рассматривается в односубъектном формате, ограничивающемся деятельностью автора-ученого и не предполагающем его коммуникативное взаимодействие с адресатом-потребителем. Терминотворчество понимается в основном как автороцентрическая интеллектуальная деятельность. Создание термина трактуется как деятельность сугубо авторская, вплоть до закрепления за термином авторских прав⁷ - автор фиксирует термином результаты своей познающей (например, классификационно-таксономизирующей) деятельности, и в этой картине познания практически не находит места второй субъект научной коммуникации - потребитель. С учетом потребителя и перлокутивной функции термина реальное его бытие в научном сообществе может быть весьма дистанцированным от авторского замысла, авторских приоритетов, в том числе официально⁸ (а нередко и юридически) закрепленных.

Коммуникативное же бытие термина предполагает иную модель создания термина¸ его закрепления в научном узусе, его функционирования (в частности, в форме семантизации).

Создание термина обычно трактуется как рациональный процесс: субъект (автор-ученый) стремится образовать и ввести в научный обиход максимально «правильный» термин, т.е. термин, соответствующий представлениям об его априорной правильности, предполагающей прежде всего отдаленность от такого проявления стихийного языка, как асимметрический дуализм составляющих его знаков. Если посмотреть на содержание реплик в Интернете, включающих словосочетания «неправильный термин», «ошибочный термин», то нетрудно убедиться, что среди признаков неправильности наиболее типичный признак связывается с оценкой внутренней формы термина как неправильно ориентирующий, не имеющий денотата, недостаточно (неполно) характеризующий денотат, исторически ошибочный, например: «ошибочный термин «электрический потенциал», который физического смысла не имеет», «сенная лихорадка – это ошибочный термин, поскольку сено / трава не являются причиной возникновения болезни», «патологическая ревность – это ошибочный термин, так как он предполагает, что болезненная ревность является единым синдромом», «производительность труда – неправильный термин, он означает, что надо поставить рядом двух рабочих и дать им задание копать яму». Огромное количество статей, монографий и диссертаций посвящены обзору терминов исследуемой предметной области; значительное место в этих обзорах занимает их оценка как удачных / неудачных, правильных / неправильных, канонических / дивиантных, на основе чего осуществляется их выбор для своей работы самим автором. Нетрудно убедиться, что реальное функционирование терминов не слишком-то считается с такого рода правильностью (по сути недостижимой или достижимой лишь в первом приближении) и что реальная терминология этим обстоятельством «не смущается» (в том смысле, что достаточно эффективно функционирует). Иными словами, она функционирует по законам естественного языка, в котором отвлечение от семантики компонентов внутренней формы более значимо, чем ее актуализация, условность связи признака внутренней формы и актуального значения является нормой, идиоматичность слова представлена более широко, чем выводимость смысла целого из его частей и т.п. Лингвистическая терминология без труда дает возможность иллюстрации сказанного: совершенный вид, предложный падеж, условное наклонение, неопределенная форма, придаточное уступительное и т.п. Реальные термины, сколько бы ни стремились их творцы следовать принципу «симметричного дуализма», широко пронизаны синонимией (условное / сослагательное наклонение, неопределенная форма / инфинитив и т.п.) и многозначностью-омонимией (достаточно открыть любой описательный словарь лингвистических терминов, чтобы убедиться в широчайшей ее представленности, позволяющей говорить о ее едва ли не неизбежности для терминологии гуманитарных наук).

Такого рода неизбежность имеет глубокую субъективно-объективную детерминированность. Научная работа, претендующая на научную новизну, необходимо актуализирует новый аспект, создает новую парадигму, в которой единицы выстраиваются в новые отношения, приобретая новые значимости. Любой прежний термин в новой парадигме имеет новую значимость, которая, по Ф. де Соссюру, важнее значения. При этом это может происходить даже помимо сознания и воли автора. Термин в этой стихии приобретает признаки саморазвития. Такой их синергетический потенциал хорошо раскрывается в феномене «бифуркационного взрыва», в результате которого вокруг актуального термина формируются значительные массы (поля) смыслов. Так, в свое время оброс значениями термин «функция» (А.А. Леонтьев насчитал у него более 50 значений), подобная полисемия наблюдалась позднее у терминов «текст», «дискурс», «концепт», «языковая личность», «речевой жанр». Попытки уклониться от аспектуальной полисемии необходимо приведут к экстенсивному развитию терминологии как кода – насыщению ее массой составных терминов (несколько их примеров из «Словаря лингвистических терминов» О.С. Ахмановой: избыточно-возвратная форма, избыточность стилистическая, излишне дифференцированное описание, излюбленный порядок слов) и терминов, состоящих из одного слова (ср. примеры из того же словаря: предложение - высказывание, основа - корень, «супплетивно» фиксирующих различия аспектуальных смыслов).

Вернемся к мыслям, сформулированных в эпиграфе, и зададимся вопросом: на пользу ли науке пойдут ограничения в терминотворчестве - как ономасиологическом, так и семасиологическом - для всех участников научного творчества? В полном соответствии с заявленными для данной статьи тезисами, выскажем мнение о необходимости весьма осторожного отношения к требованиям такого ограничения.

Особый аспект многозначности терминов связан с субъективностью процесса интерпретации и вытекающей из нее множественности интерпретационных результатов. Старая «инструменталистская» модель понимания представляла его (понимание) упрощенно – информация, предлагаемая автором-отправителем, «завертывается» в языковую оболочку, которую получатель разворачивает и получает именно ту информацию, которую ему отправил автор речевого произведения. После Гумбольдта и Потебни адресат в лингвистических штудиях наделяется самостоятельной субъектностью – он не получает от автора готовые смыслы, а интерпретирует полученное сообщение в соответствии со своими собственными презумпциями, своим интеллектом, опытом, знаниями и т.п. Современная теории терминологии не соотносит функционирование термина с этой антропоцентрической концепцией понимания. Она касается не только интерпретации терминов участниками научной коммуникации, где напрямую связана с научным плюрализмом, но и интерпретации терминов обычными потребителями, например, в учебной коммуникации. В соответствии с рационалистическими представлениями о содержании терминов и инструментальной трактовкой языка студенты хранят термины в сознании с тем содержанием, которое им дали преподаватели или которое они извлекли из учебников. Эта гипотеза нуждается в конкретно-исследовательском обосновании. Наше первичное исследование этого вопроса⁹ показало несомненное влияние на содержание терминов той концепции, которую развивал в курсе преподаватель (например, термин «фонема» в разных вузах студентам первого курса трактуется по-разному, и это находит отражение в их более поздних дефинициях), одновременно это исследование показало широкий диапазон в сознании студентов «остаточного содержания» по его глубине и широте. Последнее позволяет поставить вопрос: возможно ли на этой основе осуществлять научную коммуникацию без коммуникативных сбоев?

Продолжая синергетическую линию в терминологии, остановимся на процессе узуализации, то есть закреплении определенных терминов в широком научном употреблении. Ранее автор настоящего раздела монографии рассматривал этот процесс относительно нетерминологических номинаций в статье [Голев, 2001]. В ней показано, что главный механизм узуализации – конкуренция номинативных вариантов. В статье была отмечена, в частности, высокая степень независимости результатов узуализации от «онтологических» свойств имени, в том числе и от «правильности» его внутренней формы. В сфере узуализации более эффективно действуют другие факторы, прежде всего внешние (например, авторитетность создателя термина или тех, кто его употребляет). Закрепление терминов в научном языке ничем по сути не отличается от закрепления «простых» слов. История терминологии показывает, что многие термины с трудом пробивали себе дорогу в сферу большой науки, обретая статус широкоупотребительных, канонических, наконец официально закрепленных (в последнем случае мы имеем в виду их фиксирование словарями, академическими изданиями, учебниками и т.п.). Многие из терминов в ходе узуализации потеряли признак «авторства» и «прецедентности» и воспринимаются потребителями как самовозникшие в языке науки. Впрочем, как отмечено выше, некоторые из терминов долго сохраняют ореол первоисточника. К сожалению, этот аспект создания (или возникновения?) терминов практически не изучен – сам термин «узуализация» малоупотребителен, особенно по отношению к терминам. Наверняка почти каждый термин имеет свою траекторию узуализации, которая иногда оказывается драматичной и остросюжетной. Особенно ярко это проявляется на фоне терминов, не получивших статуса узуальных и оставшихся только в ведении историков лингвистики. Разумеется, можно найти и примеры «отложенной узуализации», как в случае с термином М. Бахтина «речевой жанр».

Таким образом, и в области плана содержания, и в области плана выражения терминов мы имеем дело с вариативностью, которая точно так же, как в естественном языке, представляет собой некоторую помеху для коммуникации, но одновременно именно вариативность (конкуренция вариантов) является основным механизмом саморазвития любой терминосистемы. Импульсы такого саморазвития лежат во внешней для терминосистем среде, но они постепенно интериоризируются этими системами и могут быть описаны как закономерности их внутреннего развития. Полноценное моделирование процессов генезиса и функционирования любой терминосистемы и ее элементов, на наш взгляд, невозможно без учета этой – собственно языковой - стороны.

Литература

Голев Н.Д. Лингвистические тупики юридической техники // Юрислингвистика-8: русский язык и современное российское право: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н.Д. Голева. – Кемерово; Барнаул, 2007. – С. 92-104.

Голев Н.Д. Стихийная узуализация номинативных единиц // Известия Уральского государственного университета. 2001, №21. Проблемы образования, науки и культуры. Вып. 11. – С. 94-102.

Зорин Н.А. Отдел информатики и системных исследований МНИИ психиатрии МЗ РФ. О неправильном употреблении термина "достоверность" в  российских научных психиатрических и  общемедицинских статьях (Режим доступа: http://www.biometrica.tomsk.ru/let1.htm).

1 Вопросы стихийного функционирования языка освещает Лосев А.Ф. в кн. «Знак. Символ. Миф» (М. Изд-во МГУ. 1982. - С. 68 – 125) в разделах: «О бесконечной смысловой валентности языкового знака», «Аксиоматика теории специфического языкового знака (Стихийность знака и ее отражение в сознании)»; «Специфика языкового знака в связи с пониманием языка как непосредственной действительности мысли».

2 Особенно сильно проявляется идея долженствующей «правильности» и искусственности терминологии в стремлении создавать формализованные семиотические коды и тезаурусов на их основе, в которых каждый термин выводится из другого по законам формальной логики. Упорядоченность – еще одно свойство идеальных терминосистем, к которому призывают сторонники правильности научного языка уже на уровне не отдельного термина, а на уровне их комплексов (систем). Мы не имеем компетенции для оценки эффективности таких терминосистем в области естественных наук и говорим лишь о науках общественных и гуманитарных.

3 Впрочем этот тезис проникает и в «строительство» естественного языка. Бесконечные разговоры о порче языка и необходимости его чистки – все это отражение представлений о наличия идеальной модели языка и наших несомненных возможностях ее достичь (достигать).

4 Ср., например, выдержку из статьи «Правовая коммуникация», помещенной в «Википедии»: «Важнейшим свойством правовой коммуникации, безусловно, является ее упорядоченность. Данное свойство должно выражаться в одинаковом понимании правовой информации всеми участника акта правовой коммуникации. Для адресанта и адресата текст сообщения должен иметь абсолютно одинаковый смысл. Именно обеспечение идентичности понимания правовой информации законодателем и правоприменителем является, в частности, наиважнейшей функцией лингвистической экспертизы проектов правовых актов» (Режим доступа: (http://ru.wikipedia.org/wiki/%CF%F0%E0%E2%EE%E2%E0%FF_%EA%EE%EC%EC%F3%ED%E8%EA%E0%F6%E8%FF).

5 Сомнения в таком понимании возможностей юридической техники высказаны нами в статье [Голев 2008].

6 Мы не касаемся здесь интересного и важного вопроса о соотношении языка (и терминологии) науки о праве и языка (терминологии) закона. Они, конечно, не простые: язык науки – один из важнейших источников для языка закона, но не единственный. Достаточно часто, например, именно термины из языка закона, проникшие в нем из общенародного языка, являются стимулом для их научного осмысления и, нередко, терминологизации уже как научных терминов. Таковы например, до сих продолжающиеся попытки терминологизировать термины оскорбление, неприличная форма, честь, достоинство, моральный вред, сведение и мнение, порочащий и позорящий, секта, тоталитарная секта, социальная группа, разжигание, терроризм , экстремизм, при их широком использовании в текстах закона.

7 Многие термины еще долго тянут за собой авторский шлейф; так, например, во многих диссертациях употребление термина «фрейм» предполагает упоминание имени М. Минского, «лингвокультурный типаж» - В.И. Карасика, «естественная письменная речь» - Н.Б. Лебедевой и т.п.

8 В гуманитарных науках официальное закрепление обычно отождествлено с публикацией в официально утвержденном печатном органе.

9 Результаты данных исследований представлены в нашем разделе «Метаязыковое сознание студентов и научный плюрализм», являющемся фрагментом коллективной монографии «Обыденное метаязыковое сознание: онтологические и гносеологические аспекты», часть 4 (Кемерово, 2012).