731 / Ольга Анцыферова_ТРИ ИНТЕРВЬЮ ГЕНРИ ДЖЕЙМСА

В таких условиях оказывается необычайно сложно не только выразить свои мысли, но, порой, и просто примириться с ними. Война девальвировала слова; они утратили свою энергию, они сдулись, как автомобильные покрышки. Как и миллионы других вещей, слово потеряло свою силу от частого употребления, лишилось своей первозданной связи с реальностью, причем за последние шесть месяцев этот процесс развивается с большей стремительностью, чем за все прошедшие века. Мы столкнулись сейчас с тем, что все наши привычные понятия вызывают резкое отторжение, иначе говоря, мы оказались лицом к лицу с истощением выразительного потенциала слова, с его своеобразной немощью, и остается только гадать, что за безликие призраки останутся блуждать после всего этого.²⁵

    Джеймс с поразительной ясностью предвидит сдвиги в средствах художественной репрезентации, к которым приведет Первая Мировая война. Этот пассаж весьма показателен также в плане особого понимания Джеймсом природы языка: слова все менее оказываются лишь зеркальным отражением тех вещей, которые они призваны обозначить. Слова ведут свое автономное существование, они точно так же реальны и подвержены изменениям, как, скажем, автомобильные покрышки. Взаимоотношения между означающим и означаемым всегда представлялись Джеймсу достаточно проблематичными, и, конечно, не война открыла для него это: вся его жизнь была посвящена поискам новых выразительных ресурсов слова. Произвольный характер связи между знаком и референтом всегда был для него вполне очевиден. Но война полностью подорвала существовавшую систему культурных, гуманистических ценностей, превратила слова в пустые оболочки утерянных смыслов. И это, по предчувствию Джеймса, должно было поставить послевоенных художников перед лицом абсолютно новой лингвистической реальности и обусловить поиски новых типов взаимосвязи между словом и миром.      Задуманное исключительно как повод для разговора об участии США в Первой Мировой войне, интервью 1915 года стало, кроме всего прочего, поводом сделать то, что Джеймс категорически отказывался делать в жанре интервью: ухватиться за возможность высказаться касательно того, что относится к проблеме слов и их ценности. Хорошо продуманная кода интервью представляет собой деловой адрес, искусно вплетенный в усложненную стилистическую ткань типично джеймсовского текста.      Неисправимый интервьюер, сознавая, что совсем скоро он потеряет свой последний шанс, рискнул и сделал попытку вырвать пару слов о творческих планах мистера Джеймса. Но рука поднялась в жесте доброжелательного протеста, и в мягком голосе зазвучали нотки нетерпения:

Прошу простить мое нежелание затрагивать в нашем разговоре подобного рода неуместные вещи. Все, чего я хочу,это самым беззастенчивым образом привлечь внимание публики к нашему делу и заставить принять в нем участие; этому может также способствовать сообщение о том, что наш банковский счет открыт у Браун Бразерс энд Кампани, 59 Уолл Стрит, Нью Йорк, и чеки следует адресовать Американскому добровольческому отряду механизированной скорой помощи.²⁶

    В этом интервью Джеймсу удается достичь некоего шаткого паритета в своем противостоянии чрезмерно активному интересу прессе к его персоне. Ему удается настоять на первостепенной важности предмета, ради которого он согласился на интервью, не поступиться собственным убеждением, что этот жанр абсолютно непригоден для самовыражения писателя и, вместе с тем, проговорить в нем ряд важных, чисто профессиональных проблем.      Итак, в ряду двух других, скажем так, менее удачных попыток диалога современной прессы с Джеймсом, это последнее интервью отличается тем, что слово писателя обретает здесь гораздо более саморефлективный характер. Дело здесь не только в том, что ряд высказываний писателя напрямую относятся к проблеме онтологии слова. На наших глазах привычная для журналистского дискурса смысловая однозначность подрывается изнутри, обнажается диалогическая (в бахтинском смысле) природа слова, выражающего в конечном итоге не только интенции журналиста, но и пропитывающегося размышлениями самого Джеймса об этом интервью. Фактически писатель заставляет читателя осознать, что дискурс публичности, представленный жанром интервью, функционирует, в сущности, как метаязык, способный сообщить любому голосу нужное звучание и приспособить его к собственной системе значений²⁷.      Последнее интервью Генри Джеймса знаменательно не только тем, что в нем мы наконец слышим узнаваемый голос самого писателя. Оно весьма наглядно демонстрирует случайную, произвольную природу имиджа, создаваемого прессой, заставляет задуматься о проблеме множественности языковых саморепрезентаций. Все это выводит интервью за рамки просто непринужденной беседы. Оно становится полем непрерывного взаимодействие конкурирующих культурных кодовдискурса литературы и метадискурса публичности. Идя на уступки всепроникающему натиску публичности, искусство не желает сдаваться и продолжает отстаивать право на свою особую, только ему принадлежащую сферу существования.

1. The Complete Notebooks of Henry James Ed. Leon Edel and Lyall H.Powers. New York: Oxford UP, 1987. P. 40.

2. James, Henry. Criticism. In: Literary Opinion in America. Ed. By Morton D.Zabel. New York: Harper and Brothers, 1937. P. 47.

3. Henry James in the Serene Sixties: A Chat with the American Novelist. Henry James on Culture: Collected Essays on Politics and the American Social Scene. Ed. Pierre A.Walker. Lincoln and London: University of Nebraska press, 1999. P. 35-41.

4. HawthorneN. The Snow Image and Other Twice-Told Tales. New York: T.Y.Crowell & Co, 1899. P. iv.

5. Henry James in the Serene Sixties. P. 37.

6. Ibid.

7. ТолстойЛ.Н. Письмо Н.Н.Страхову. 23 и 26 апреля 1876 г./ /ТолстойЛ.Н. Полн. собр. соч. М., 1953. Т. 62. С. 268-269.

8. Henry James in the Serene Sixties. P. 37.

9. Ibid. P. 39.

10. JamesH. The Question of Opportunities. In: JamesH. Literary Criticism. Ed. Leon Edel. New York: Library of America, 1984. Vol. 1. P. 653-654.

11. Henry James in the Serene Sixties. P. 38-39.

12. Один из самых комичных примеров тому мы находим в портрете Генри Джеймса, который набрасывает журналистское перо Флоренс Брук. Исходя из распространенного штампа, что художники подобны детям, она пытается найти что-либо детское в облике писателя и обнаруживает это в его... нижней губе: В его глазах нет ничего детского, но взгляд их в то же время не назовешь ни проницательным ни цепким: эти глаза скорее сосредоточены на том, что повидали, чем на том, что видят сейчас. Его нос массивен и хорошей формы, крупный рот говорит скорее о мягкости, а детскость, которую проявляют все художники в той или иной своей черте, потому что каждый из них является в чем-то ребенком, можно обнаружить в особенностях нижней части его лица, отмеченной юношеской незащищенностью,в его нижней губе.(Henry James in His Serene Sixties. P. 36).

13. Salmon, Richard. Henry James and the Culture of Publicity. Cambridge: Cambridge UP, 1997. P. 190.

14. Bynner, Witter. A Word or Two with Henry James. The Critic and Literary World (New York), 46 (2), 1905. P. 148.

15. See: SalmonR. Op. cit. P. 192.

16. Ibid. P. 193.

17. The Complete Notebooks of Henry James. P. 412.

18. Seltzer, Mark. Bodies and Machines. New York; London: Routledge, 1992. P. 195.

19. См.: Walker, PierreA. Introduction. Henry James on Culture. P. xxvi.

20. Henry James's First Interview. Henry James on Culture. P. 138--139.

21. Ibid. P. 141.

22. Ibid.

23. Ibid. P. 142.

24. James, Henry. The Author of Beltraffio. In: The Figure in the Carpet and Other Stories. Ed. with intro and notes by Frank Kermode. Penguin Books, 1986. P. 57.

25. Henry James's First Interview. P. 144-145.

26. Ibid. P. 145.

27. Salmon R. Henry James and the Culture of Publicity. P. 194.

http://www.prof.msu.ru/publ/book5/c5_2_2.htm