ХРЕСТОМАТИЯ ПО УЧЕБНОМУ КУРСУ ПСИХОЛОГИИ ТРУДА.

Тексты по вопросам.

1. Психология труда как область знания. Стр. 2-16

2. Психология труда как отрасль науки. Стр. 16-33

3. Психология труда как учебная дисциплина и профессия. Стр. 33-50

4. Эргатическая система, эргатические функции, трудовой пост в организации и его компоненты. Стр. 50-112

5. Субъект труда и его структура. Стр. 113-123

6. Методы психологии труда. Стр. 123-227

7. Трудовая мотивация и удовлетворенность трудом. Стр. 227-240

8. Развитие человека как субъекта труда. Стр. 240-252

9. Индивидуальный стиль трудовой деятельности. Стр. 252-269

10. Психология профессионального самоопределения. Стр. 269-319

11. Профессионально-важные качества личности, общие и специальные способности. Стр.319-344

12. Психологические основы профотбора, расстановки и аттестации кадров. Стр.345-362

13. Психология профессиональной работоспособности. Стр.363-369

14. Психологические аспекты социально-трудовой реабилитации больных и инвалидов. Стр.369-372

15. Профессиональные кон­фликты. Стр. 372-381

16. Психология безопасности в труде. Стр. 382-392

17.История и тенденция развития прикладной психологии в сфере профессионального труда. Стр. 393-406

18.Психологическое профессиоведение. Стр. 406-450

1. Рекомендуемая литература (основная).

1. Е.А. Климов. Введение в психологию труда: Учеб. Для вузов. — М., 2004.

2. Психология труда: Учеб. для вузов. Под ред. проф. А.В. Карпова. — М.: Изд-во ВЛАДОС-ПРЕСС, 2004.

3. Е.А. Климов. Образ мира в разнотипных профессиях. М. МГУ, 1995.

4. Е.А. Климов. Психология профессионала. Москва; Воронеж, 1996.

5. Е.А. Климов. Психология профессионального самоопределения. Ростов н/Д, 2007.

6. Психологическое обеспечение профессиональной деятельности. Под ред. Никифорова Г.С., Спб, 1991.

7. Стили деятельности. В.А. Толочек, М.1992.

8. Психология профессионального здоровья. Под ред. Никифорова Г.С. Изд. Речь., С-Пб. 2006.

2. Рекомендуемая литература (дополнительная).

1. В.Г. Асеев “Психические состояния человека и работоспособность”. — Соц. труд, 1971, № 1.

2. К.М. Гуревич “Профессиональная пригодность и основные свойства нервной системы”. М., 1970.

3. В.П. Зинченко, В.М. Мунипов “Основы эргономики”. Изд.МГУ, 1979.

4. М.А. Котик. Психология и безопасность. Таллин: Валгус, 1989.

5. Психология профессиональной подготовки. Под ред. Г.С. Никифорова. Спб.: 1993.

6. В.Д. Шадриков

. Способности человека. Москва; Воронеж, 1997.

7. М.А. Дмитриева, А.А. Крылов, А.И. Нафтульев “Психология труда и инженерная психология”. Учебное пособие. Изд. ЛГУ, Л-д 1979 г.

8. К.К. Платонов “Вопросы психологии труда”, изд.”Медицина”, М. 1970 г.

Вопрос 1 психология труда как неспециальная область знания

Выражение "психология труда" не стоит в том же ряду, как "психология дошкольника", "психология подростка". Труд не чудище, у которого есть психика. И в нашем случае независимо от сложившихся речевых штампов можно говорить о фактах и закономерностях психики человека, занятого трудом, трудящегося или человека, формирующегося в качестве субъекта труда.

Психо­логия труда есть, прежде всего, система психологических знаний о труде как деятельности и о трудящемся как ее субъекте.

Является ли психологическое знание о труде и трудящемся жизненно важным для людей, т.е. ориентирует ли оно их в чем-то необходимом, или это "тонкости", без которых легко обой­тись?

Если справедлива первая часть приведенной альтернативы, то психологические сведения о труде должны были возникать и обслуживать практику уже в незапамятные времена, еще до появле­ния науки как социального института, формы общественного сознания и специальной области приложения сил людей. Имен­но так это и обстоит на самом деле. Достаточно напомнить, что в пословицах и поговорках разных народов (а это форма фиксации полезного опыта и фактор регуляции деятельности и поведения) отражены многие явления и их зависимости, характеризующие именно психологическую сторону труда. "Назначили осла кузне­цом — он первым делом себя подковал" — здесь речь идет отнюдь не о внешней — технологической — стороне дела, а о направлен­ности деятельности и осмыслении ее результатов в рамках альтер­нативы "себе — другим", "я — другие". Идея ценности волевой регуляции труда представлена, например, в такой пословице: "Как ни верти, а дело верши" и др. В пословицах отображается мысль об уровне владения средствами труда, об относительной роли средств труда и самого субъекта деятельности: "Не котел варит, а стряпуха", "И не плотник, да стучать охотник" и т.п.

Идея должных межлюдских отношений в труде также нашла место в народной мудрости: "Берись дружно — не будет грузно", "Кто собою не управит, тот другого на разум не наставит". Не ускользнула от народного ума структура трудового действия — ориентировка и обслуживаемое ею исполнение: "Семь раз от­мерь, один раз отрежь" (кстати, в профессиональном фольклоре хирургов есть к этой пословице еще и добавка "...и если можно, не отрезай"); "Не знавши броду, не суйся в воду". В пословицах отображены существенные явления и зависимости, характери­зующие мотивационную, смыслообразующую сторону труда: "Без охоты не споро у работы", "Страшно дело до зачину", "Горька работа, да хлеб сладок". Зафиксированы подходы к оценке качеств работника: "Не смотри, как рот дерет, а смотри, как дело ведет", идея оценки его качеств по косвенным симпто­мам: "Вялый жевака — к делу зевака", идея индивидуального стиля деятельности: "Всяк мастер на свой лад" и др.

В космогонических мифах, например ветхозаветных (имею­щих, как известно, прототипы в еще более древних повериях Востока), содержатся в своеобразно инвертированной форме, в частности, психологические сведения о труде. А именно, о важ­ной роли замысла, мысли, речи (по одной из версий мир созда­вался "по слову"). О создании целого по некоему "образу и подо­бию", о феномене удовлетворенности содеянным (сотворил и "увидел, что это хорошо"), о некотором режиме смены труда и отдыха (шесть дней работать, на седьмой — отдыхать). Идея важной роли взаимопонимания — в легенде о неудаче строитель­ства "Вавилонского столпа", связанной с утратой общего языка.

Идеи об эмоциональных состояниях, смыслах деятельности вы­ражены, например, в характеристиках "гнева", "благоволения", в требовании трудиться "в поте лица", не служить "мамоне" - богатству, чувственным потребностям и т.п.

Деловая необходимость и социальная функция охарактеризо­ванных выше донаучных форм существования психологических сведений о труде и субъекте труда понятны. Это определенный способ опредмечивания и социальной фиксации полезного опыта, психологических открытий, обобщений, сведений, ори­ентирующих в такой сложной реальности, как труд, трудовые процессы, процессы жизнеобеспечения, деловые качества людей, смысл и организация труда, общение в труде. Это и способ придать психологическим сведениям авторитетность (ссылкой на божество, мудрость народа, предков).

Заслуживающая внимания психологическая информация о труде представлена в разного рода памятниках письменности, литературы. Поскольку речь идет, в частности, об исторических периодах, когда психология как наука не существовала, можно было бы назвать такую информацию "донаучной", или "вненаучной". Но оба эти слова несут для современного читателя некий оттенок недоброкачественности, что не соответствовало бы дей­ствительности. Дело обстоит так, что необходимость вынуждала людей во все времена выделять истинное и полезное знание, ори­ентирующее их, в частности, и в явлениях психической регуля­ции жизненно важной деятельности. Поэтому и искать это пси­хологическое по своей сути знание нужно в документах, связан­ных с такой деятельностью, а не обязательно только в тех, где оно номинально декларируется (т.е. не только в трактатах "о душе"). Вот почему даже с появлением "официальной" психоло­гии как науки (в девятнадцатом, как принято считать, веке) наиболее интересное и продуктивное психологическое знание о труде могло содержаться в работах отнюдь не психологов. Произ­водителями и носителями такого знания были работники, кото­рые подолгу своей службы были озабочены человеческими фак­торами сферы труда, производства. А соответственно в "истории психологии" также оказалась долго не замеченной область порож­дения и существования психологического знания о труде и трудя­щемся (подробнее об этом см.: [163], [173—175], [264—267]). Это знание о труде и субъекте труда порождается и существует не "просто так", а в связи с обслуживанием важных событий техни­ческого и социального прогресса. Оно возникает, образно гово­ря, в "часы пик" истории. Соответственно этому и искать его нужно у тех авторов, которые служили своему времени, хотя и не обязательно называли себя психологами, психотехниками или иными терминами, указывающими на душу, психику.

Особое явление в связи со сказанным представляет М.В. Ломо­носов. У него нет специального трактата о душе, но в его работах по химии, физике, горному делу, географии, в его проектах переустройства отечественной науки неизбежно нашло отображе­ние истинное психологическое знание о труде.

Материалы сочинений М.В. Ломоносова (XVIII в.), дающие основание реконструировать его представления, относящиеся ныне к области, именуемой "психология труда", можно упоря­дочить, прежде всего, в виде совокупности следующих тем.

Построение эмоционально насыщенных образов целей и, следовательно, "смыслов" труда, а также вопросы его стимуля­ции. Система "смыслов" труда включает при этом такие компо­ненты — "умножение счастья человеческого рода", "слава и польза отечества", "вечное удовольствие отечества", преодоле­ние тягостных состояний — "умаление скуки" за счет использова­ния, в частности, технических средств — "махин", а также "об­легчение работ", "отвращение препятствий", удобство и без­опасность труда, экономическая выгода, удовольствие — "увесе­ление" — от нахождения истины (это отмечено у тех, "которые сокровенными астрономическими правдами увеселяться обыкли"), страсть "насыщать свой дух приятностию самого дела" и многое другое.

Вот пример, характеризующий смыслотворческую функцию М.В. Ломоносова в отношении труда: "Рассуждая о благополучии жития человеческого... не нахожу того совершеннее, как ежели кто приятными и беспорочными трудами пользу приносит. Ничто на земли смертному выше и благороднее дано быть не может, как упражнение (здесь в значении — занятие, работа, труд. — Е.К.), в котором красота и важность, отнимая чувствие тягостного труда, некоторою сладостию ободряет, которое, ни­кого не оскорбляя, увеселяет неповинное сердце и, умножая других удовольствие, благодарностию оных возбуждает совер­шенную радость" (228. Т. II. С. 350).

Вопросы волевой саморегуляции труда. М.В. Ломоносов, опи­сывая труд рудоискателей, отмечает: "При искании жил не надле­жит скоро от дела отставать, когда кто нескоро до руд дойдет..." Он рассматривает трудящегося — будь то академик, плотник, рудокоп — как человека, которому нечто обязательно оставляется в труде на его собственное "произволение", "рассуждение".

Вопросы проектирования средств и условий труда с учетом психологических особенностей людей. Сочинения М.В. Ломоно­сова изобилуют предложениями, проектами разного рода технических средств труда, причем очень часто эти предложения обо­сновываются ссылками на явления, особенности психики чело­века. Важное значение с точки зрения психологии труда как науки имеет проект "особливого самопишущего компаса", кото­рый можно рассматривать не только как идею усовершенствован­ного навигационного прибора, но и как первый известный нам в истории замысел самопишущего прибора для психологических исследований трудовой деятельности — деятельности рулевого ("правящего") на судне. Приведем фрагменты текста: "Между тем, чтобы все погрешности, которые от оплошностей правяще­го бывают, знать корабельщику, должен он иметь особливый компас самопишущий, который следующим образом сделать можно..." Далее следует техническое описание, сопровождаемое рисунками. "...Присоединенными сим образом часами к компасу станет обращаться вал, и с него бумага на другой свиваться; карандаш, легко к ней прикасаясь, начертит линею, которая покажет стоящего управления прошибки и оплошность, что во­обще видеть и весом исчислить можно будет. Сим, как думаю, можно познать и уничтожить все погрешности, которые часто случаются от оплошности того, кто на корме правит" [228. Т. IV. С. 151, 152]. Это есть идея экспериментально-психологического изучения труда судоводителя. Ведь изучение "оплошностей" — классическая область психологии труда.

Вопросы проектирования больших систем с учетом психоло­гических особенностей людей (имеются в виду проекты М.В. Ло­моносова об "исправлении" Императорской Академии наук и об освоении "Сибирского океана" — Северного морского пути). Интересно, что первый параграф нового "Регламента" Академии он начинает с оперирования понятиями, которые в современной науке давно и прочно отнесены к разделу психологического профессиоведения, а именно: «§1. Прежде установления и распоря­жения (расположения по "ряду", порядку. — Е.К.) академичес­ких членов (членов Императорской Академии наук, ее работни­ков. — Е.К.) должно определить первейших персон сего общест­ва требуемые качества, дабы оных достоинством, знанием и ра­чением вся академическая система в добром и порядочном движе­нии обращалася" [228. Т. X. С. 138, 139].

Выражаясь современным научным языком, речь идет об опре­делении требований к личным качествам ведущих работников "сего общества". Вслед за этим М.В. Ломоносов приводит пара­графы, содержащие то, что мы теперь бы назвали краткими профессиограммами или профессионально-квалификационными ха­рактеристиками. "Требуемые качества" "первейших персон" вы­водятся из функций, которые предписываются проектом каждому работнику. При этом указываются и общие для всех или некото­рых работников, и специфические для определенных трудовых постов требования.

С точки зрения методологии проектирования больших сис­тем, неизбежно включающих человеческий фактор, особый ин­терес представляет то, что М.В. Ломоносов уделяет специальное внимание общим основаниям, принципам проектирования: "Для всякого предприемлемого важного дела должно полагать наперед непоколебимые основания и предписывать неложные правила, дабы в произведении оных (имеются в виду "предприемлемые" дела. — Е.К.) не подвергнуться каким преткновениям, не про­смотреть ничего нужного и не употребить бесполезного». И далее, например, в связи с "исправлением" Академии формули­руется семь таких правил, которые в наши дни назвали бы прави­лами системотехники [228. Т. X. С. 14].

Вопросы оптимизации межлюдских отношений в труде. Не только сочинения и разработки, но даже деловые заметки "для себя" пропитаны у М.В. Ломоносова темой взаимоподдержки людей, помощи их друг другу. Например, в таких заметках чита­ем: "Игнат... Сперва помогать Гришке, после Кирюшке" [228. Т. X. С. 426], "помогать Колотошину" [228. Т. X. С. 432] и др. Ограничимся одной иллюстрацией из проекта освоения Северно­го морского пути: "Если, боже сохрани, судно повредится..." и т.д., он излагает предписания по устройству зимовья, организа­ции поведения ("всячески быть в движении"), борьбе с цингой. И наряду с этим такие, чисто психологические: "...ограждаясь великодушием, терпением и взаимным друг друга утешением и ободрением, помогая единодушием и трудами, как брат брату, и всегда представляя, что для пользы отечества все понести должно и что сему их подвигу воспоследствует монаршеская щедрота, от всея России благодарность и вечная в свете слава "[228. Т. VI.С. 532].

Обсуждая вопросы физики, химии, горного дела, мореплава­ния, М.В. Ломоносов часто делает экскурсы в соответствующие области практического труда, обнаруживая очень дотошное зна­ние подробностей. Описание области труда, например "горных людей", даваемое им, оказывается подчас поразительно скрупу­лезным и многоохватным. Он принимает в расчет и внутреннюю, психологическую сторону практического труда, и внешние сред­ства, инструменты, производственные условия, включая тонко­сти обеспечения безопасности, удобства работы и даже специфи­ческие особенности одежды работающих. Можно подумать, что он читал современные нам работы по эргономике, в которых провозглашается комплексный подход к анализу системы "чело-век — средства труда — производственная среда" (несколько под­робнее поповоду психологического знания в сочинениях М.В. Ломоносова см. в [160]).

Памятники отечественной письменности, литературы, мате­риалы, характеризующие устное народное творчество, а также памятники материальной культуры еще ждут своего исследовате­ля, который призван достаточно полно реконструировать обсуж­даемый здесь пласт истинных и полезных психологических зна­ний о труде и трудящемся. Ограничимся здесь отдельными иллю­страциями. В древнейшем летописном своде "Повесть времен­ных лет" (первая половина XI в., как полагают специалисты) встречаются, в частности, и психологические интерпретации, характеристики субъекта деятельности и процесса труда, его от­дельных сторон. Например: "И бяше около града лесъ и боръ великъ, и бяху ловяща зверь, бяху мужи мудри и смыслени..." Штрих, характеризующий мотивационную сторону деятельности и некоторые явления межлюдских отношений: "...и възлюби место и сруби градокъ малъ, и хотяше сести с родом своим, и не даша ему ту близь живущии..." [386: 4, 5]. В этом же источнике, например, хорошо отрефлексирован процесс принятия государ­ственного решения с включением в него своеобразного — в две серии — экспериментально-психологического исследования лич­ности военачальника.

Так, из описания войны Святослава с греками узнаем следую­щее. Когда "одоле Святослав и бежаша грьци", царь их, соглас­но тексту летописи, созвал к себе в палату своих бояр и сказал им: "Что створимъ, яко не можемъ противу ему стати?" Бояре посоветовали "искусить" Святослава, послав ему золото, доро­гие ткани, — проверить, склонен ли он к драгоценностям ("Лю безнивъ ли есть к злату, ли паволокамъ?"). И послали к Свято­славу "мужа мудра", наказав ему: "Глядай взора и лица его и смысла его". Когда принесли ценности Святославу, выясни­лось, что он оказался к ним сравнительно равнодушен, не глянув на них, велел убрать ("не возре на ня, и повеле схоронити"). Тогда эксперимент по изучению личности Святослава был про­должен, и один из бояр посоветовал: "Искуси и еще, посли ему оружье". Когда принесли Святославу оружие, он взял его с удо­вольствием ("Онъ же приимъ, нача хвалити, и любити и целова-ти царя"). ("Целовати" здесь означает приветствовать. — Е.К.) Здесь "экспериментаторы" приходят к заключению, то этот "муж" таков, что лучше с ним не воевать, а платить ему любую дань: "Лють се мужь хощетъ быти, яко же именья не брежеть, а оружье емлеть; имися по дань". И тогда царь направил Святосла­ву послание: "Не ходи къ граду, возми дань еже хощеши". Существовали ли в действительности события, описываемые в летопи­си, — это вопрос гражданской истории. С историко-психологической точки зрения здесь важно совсем другое: для автора "По­вести временных лет" существует неслучайная зависимость между свойствами личности и деятельностью человека (в модельных, кстати, т.е. психодиагностически существенных ситуациях). Если угодно — идея единства личности и деятельности. Для него существуют также и некоторые экспериментальные, как теперь бы сказали, и неэкспериментальные приемы ее изучения. И зна­ние о личности позволяет прогнозировать события настолько важные, что принимается ответственное и нелегкое решение пла­тить дань "еже хощеши" — какую хочешь [386: 15].

В той же летописи мы находим описания событий, из кото­рых явствует, что автору ее понятны роль информации в приня­тии решений и некоторые механизмы психологического ("реф­лексивного", как ныне иногда говорят) управления людьми. Так, в сказании о "белгородском киселе" печенеги большим чис­лом обложили город, когда князь с войском был в отлучке, в походе. И стал в городе "гладь великъ". Жители уже готовы были сдать город, но один из них нашел чисто психологический выход. Собрали по горсти остатки овса, пшеницы или отрубей и сделали "цежь", раствор, из которого варят кисель, залили его в бочку и поместили в колодец. Аналогичным образом поступили с остатками меда, поместив медовую "сыту" в другой колодец. Затем, дав печенегам своих заложников, пригласили десятерых из них — "лучьшие мужа" — для переговоров. И осажденные им сказали: какой смысл осаждать город, если в нем сколько угодно пищи из земли? ("почто губите себе? коли можете престояти насъ аще стоите за 10 леть, что можете створити намъ? имеем бо кормлю отъ земле; аще ли не веруете, да узрите своима очима"). Послы увидели колодцы, попробовали пищу. Им даже дали взять ее с собой, чтобы показали своим князьям ("Людье же нальяша корчагу цежа и сыты отъ колодязя и вдаша печене­гом..."). В результате те "подивишася" и "всташа от града, въсвояси идоша" [386: 19, 20].

Обратимся к материалам следующего, XII в. В "Слове о полку Игореве" содержится хорошо известная "психограмма" де­ятельности сказителя Бояна: "Аще кому хотяше песнь творити, то растекашася мыслию по древу, серым вълкомъ по земли, ши-зымъ орломъ подъ облакы". Столь же образной является и психо­грамма воинов, которых "буй тур Всеволод" характеризует не перечнем названий их личных качеств, а указанием либо на их проявление, либо на происхождение: "А мои ти куряни сведоми къмети (къметь — воин. — Е.К): подъ трубами повита, подъшеломы възлелеяни, конець копия въскърмлени; пути имъ ведо-ми, яруги (овраги, яры. —Е.К.) имь знаеми, луци у нихъ напряжени, тули (колчаны. — Е.К.) отворени, сабли изъострени; сами скачуть, аки серыи вълци въ поле, ищучи себе чти (чести. — Е.К), а князю славе". По тексту "Слова" рассыпаны разнообразные психологические характеристики людей в основном в связи с ратным трудом: "Игорь мислию поля мерить оть великаго Дону до малого Донца", "храбрая сердца в жестоцемъ харалузе (харалуз — булат, имеется, вероятно, в виду бой. — Е.К.) скована, а въ буести закалена" — имеется в виду военная деятельность как фактор воспитания храбрости, черт характера; "Храбрая мысль носить вашъ умъ на дело!"; об Игоре сказано, что он стянул, напряг ("истягну") "умъ крепостию своею и поостри сердца свое­го мужествомъ, наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую" — своего рода характеристика психологической преднастройки к деятельности, к ратному труду. Много красочных характеристик психических состояний горя, печали, тоски, "туги" в связи с военным пора­жением и вместе с тем картина тех мотивов, которые должны отвратить князей от междоусобиц и объединить перед лицом про­тивника. Мотивы при этом индивидуально дифференцируются в зависимости от того, о каком человеке идет речь. Эта информа­ция вложена в уста великого князя Святослава, который произ­нес "злато слово, съ слезами смешено". Одному он напоминает о его победах, другому — об "обидах", третьего укоряет, что он, имея силы, не направляет их на Кончака и т. д. [386:58—71].

"Послание Данила Заточенаго к великому князю Ярославу Всеволодовичю" — этот литературный памятник, известный под названием "Моление Даниила Заточника", возник, полагают, в первой четверти XIII в. Едва ли это личная челобитная. Скорее всего его можно рассматривать как своего рода "рекомендации" руководителю, основанные на психологическом знании и при­званные внести коррекцию в стиль его правления и в складываю­щееся в княжестве (как организационной системе) конкретное положение дел, т.е. организационное консультирование, как ска­зали бы в наши дни. При этом очень многие рекомендации отно­сятся к области межличностного восприятия, "подбору кадров", как теперь бы сказали. "Моление" построено очень умно с точки зрения его названной выше цели. Вначале дан своеобразный краткий общий гимн разуму, мудрости, призыв к добрым помыс­лам и обещание сообщить в форме притч нечто важное для буду­щего. При этом авторское "Я" как здесь, так и на протяжении всего моления скорее собирательное. Это скорее всего "мы, мыс­лящие скромные люди". "Я" диктуется скорее конкретной логикой примеров, притч, которые нельзя чисто формально отнести сразу к многим людям. "Я" — это оконкреченное "Мы". Итак, вернемся к началу "Моления": "Вострубим убо, братие, аки в златокованную трубу, въ разумъ ума своего... да восплачются в нас душеполезныя помыслы... Да развергну въ притчах гадания моя и провещаю во языцех (в народах. — Е.К.) славу мою..."

Далее идет текст, как бы улещивающий читателя и распола­гающий его к чтению (ведь обращаются к власть имущему — "клиенту оргконсультанта", так сказать). Такого рода фрагменты текста, которые должны способствовать установлению контакта со специфическим читателем, поддерживать этот контакт, сти­мулировать, мотивировать читателя, отводить некоторые его воз­можные сомнения и возражения, встречаются периодически на протяжении всего текста. Так, вначале автор называет читателя благоразумным, расположенным к людям: "Ведыи (зная. — Е.К), господине, твое благоразумие и притекохъ (прибег. —Е.К.) к обычнеи твоеи любви". Через некоторое время автор подчеркнет свою верноподданость князю и то, что князь — глава людям своим. В конце автор как бы извиняется за многословие, прибе­гает к самоуничижению и завершает моление отнюдь не "личной просьбой", а некоей здравицей князю. Все это только обрамле­ние самого главного, основное, о чем говорит автор, состоит в следующем: князю (будем полагать, руководителю некоторой ор­ганизации) нужно за внешностью, богатством и даже возрастом видеть внутреннее, психологическое содержание человека, его ум или глупость и окружать себя умными людьми: "...Не возри на внешняя моя, но вонми внутренняя моя. Аз бо есмь одеяниемъ скуденъ, но разумом обилен; юнъ возраст имыи, но стар смыслъ вложихъ вонь (в него. — Е.К)". Это не самооценка автора-юнца, но указание князю о том, что видеть в людях: "Не лиши хлеба нища мудра, не возноси до облакъ богата несмыслена..." Далее указывается некоторая характерологическая тонкость, как бы разделяющая храбрых и мудрых (ведь князь, возможно, ценит в других только храбрость): "Умен муж не велми бывает на рати храбръ, но крепокъ в замыслех". И князю советуют собирать и храбрых, и умных. Далее князя призывают проявлять щедрость по отношению к неимущим, раскрывают ему глаза на некоторые кажущиеся явления верности и праведности. Некоторые верны Дружбе, пока их кормят, а "при напасти" становятся врагами; монахи и монахини — "ангелский имея на себе образъ, а блудной нравъ". Князю еще и еще раз советуют по существу разбираться в "человеческом факторе", как теперь иногда говорят: "Прилепляяся премудрымъ, премудръ будешь. Мужа лукава бегаи и уче­ния его не слушаи". Выражаясь современными языковыми штампами, в "Молении" мы видим буквально призывный вопль к научному управлению большой социальной группой [386: 138— 145].

Сходную функцию выполняет, например, "Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича" (конец XIV — начало XV в.). Этот документ изобилует психологическими ха­рактеристиками и является своего рода нормативной психограм-мой "руководителя", его "квалификационной характеристикой". Автор даже не преминул указать: "Да се слышаще, цари и князи, научитеся тако творити". Из текста реконструируется идея о том, что особенности личности, субъекта деятельности неслучайным образом определяются ходом возрастного развития человека, его воспитания: "Воспитан же бысть въ благочестии и въ славе во всяцеми наказании духовными и отъ самехъ пеленъ бога възлю-би". При этом развитие, воспитание происходит в определенно­го рода деятельности и при самостоятельной активности: "Еще же младъ сый възрастомъ, и о духовныхъ прилежа делесехъ (делах. — Е.К.), и пустошныхъ беседъ не творяше, и срамныхъ глаголь не любляше, злонравныхъ человекъ отвращашеся, а съ благыми всегда беседовавше..." и т.д. Характеристика личности дается здесь в основном через ее проявления в деятельности: "Вельмо-жамъ своимъ тихоуветливъ въ наряде (в распоряжениях. — Е.К.) бываше, никого же не оскорбляше, но всех равно любляше...", "...стражбу земли Руськыя мужествомъ своимъ держаше..., а умомъ свершенъ всегда бываше..." [386: 179—187].

У Нила Сорского (конец XV — начало XVI в.) находим своего рода "трудотерапевтическую" рекомендацию: "твори что-либо ру­коделия, сим бо лукавые помыслы отгоняются" [279:99]. У него также есть некоторое учение о преодолении нежелательных пси­хических состояний, "страстей". В рекомендациях по устройст­ву домашнего быта ("Домострой", XVI в.) находим идею сообра­зовывать выбор направления трудового обучения с личными ка­чествами подрастающего человека: "...учити рукоделию матери дщери, а отцу сынове, кто чего достоин, каков кому просуг (способность. — Е.К.) бог даст" [386: 273]. А вот своего рода нормативная профессиограмма, формулирующая требования к крестьянину, выбираемому на годичный срок в качестве мирско­го старосты. Полагается выбирать "человека добра, душею пряма... не вора, и не бражника, и не миропродавца, кому бы мочно в государевых делах и денежных сборах вериги" — из дело­вой грамоты крестьян Восточной Сибири (XVII в.) [16].

В книге А.Н. Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву" (XVIII в.) акцентирована идея уважения ко всякому труду. Опи­сан феномен социогенной непригодности человека к профессии.

Человек должен был оставить службу, так как, будучи честным, не мог совместиться с сослуживцами, практиковавшими "безза­конное очищение злодейства" и "обвинение невинности" [322: 89—101]. В этой же книге в главе "Любань" приведен поучитель­ный образец определенным образом структурированной беседы как метода выявления мотивов труда (подробнее обсуждение этого вопроса см.: [159: 17 — 19], а о психологии труда в России XVIII в. -[174] и [175]).

В романе Н.Г. Чернышевского "Что делать?" (XIX в.) выра­жена, в частности, идея проектирования рабочего места труже­ника сельского хозяйства в целях гуманизации его труда, как теперь, быть может, сказали бы: "...день зноен, но им, конечно, ничего: над тою часть нивы, где они работают, раскинут огром­ный полог; как продвигается их работа, продвигается и он — как устроили они себе прохладу!" Есть и идея нетрадиционного рас­пределения функций между человеком и техникой: "Почти все делают за них машины", а люди "почти только ходят, ездят, управляют машинами" [397: 281]. Ценна идея о том, что трудя­щиеся сами создают себе комфортные условия труда.

Психологические понятия занимают существенное место в юридических, государственных документах о труде и трудящемся. Можете сами избрать соответствующие материалы для анализа. Вы сможете при этом подметить, что положения нормативных доку­ментов (например, о поощрениях, взысканиях) строятся на не­которых подразумеваемых психологических моделях трудящего­ся. Например, система поощрений и взысканий предполагает определенные представления о мотивации, ценностных пред­ставлениях, потребностях трудящегося. Сообразно этому и вве­дены, скажем, такие поощрения, как объявление благодарнос­ти, выдача премии и т.п. То, что в основе подобных норматив­ных положений лежит психологическая модель работника, стано­вится совершенно ясным, если взять для сопоставления другие нормы: "А про всяку вину по уху, ни по видению не бити; ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть... А плетью с наказанием бережно бити" ("Домострой", XVI в.).

Многие понятия, являющиеся теоретическими объектами психологии, находят отображение в тексте Конституции страны, в уставах общественных и государственных организаций. Попро­буйте в порядке упражнения выделить психологические понятия из таких документов.

Множество порождаемых и используемых в обществе психо­логических знаний о труде и трудящемся можно обозначить как область "неизвестной" психологии труда [174: 73—75]. Общий признак этого рода знаний — их включенность в контекст практической психологии.