Отрывок из книги: Ф. Кессиди От мифа к логосу.

ПРОБЛЕМА происхождения ГРЕЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ И ПЕРЕХОД ОТ ОБРАЗА К ПОНЯТИЮ

1. Отношение философского сознания к дофилософскому

Возникновение греческой философии и науки нередко производит впечатление внезапности появления вследствие сложившейся традиции связывать зарождение теоретического мышления с именами Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена и начинать курс греческой философии и науки прямо с них. Казалось бы, так и должно быть: милетские натурфилософы совершают переход от мифа и религии

к философии и науке, вырабатывают новое представление о мире. Ввиду того, что дофилософское миросозерцание обычно остается вне поля зрения историков философии и науки, создается впечатление, что «вначале ничего не было», а потом вдруг, словно из зияющей бездны Гесиода, один за другим на горизонте европейской науки и философии появляются Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Возникает вопрос: явилась ли первая философская школа в Греции принципиально новым взглядом на мир или же рационализацией, рафинированием, переосмыслением господствовавших до того религиозно-мифологических представлений. Вопрос этот приобретает остроту потому, что ответ на него предопределяет решение проблемы сущности философии и ее предмета не только в древности, но и в последующие времена вплоть до наших дней.

В самом деле, каково взаимоотношение философского и дофилософского сознания, объективного знания и субъективной веры, сознательного и бессознательного у первых греческих мыслителей? Являются ли религиозно-мифологические представления (в частности «Теогония» Гесиода) и взгляды ранних греческих натурфилософов двумя формами отражения однотипного взгляда на мир, двумя последовательными стадиями непрерывного процесса в истории мысли? Совпадает ли тема древней философии с темой мифа и религии и какова проблематика ранней греческой философии? Словом, каково происхождение философии, ее родословная? Обратимся к некоторым суждениям, высказанным по этому поводу за последние десятилетия. Авторы «Истории философии» придерживаются той точки зрения, что философия (в особенности материалистическая) возникла из накопившихся знаний, пришедших в конфликт с традиционными верованиями: «Философская мысль, как бы слабо она ни была развита, основывается на знаниях, противопоставляемых слепой вере. Рождение философской мысли — это начало борьбы знания против веры» (История философии. Т. 1. М., 1957. С. 30).

Серьезные доводы в пользу концепции возникновения греческой философии из мифа и религии приводит английский автор Ф. Корнфорд, собравший большой фактический материал. Концепция Ф. Корнфорда (Cornford. 1952. Р . 187-201) сводится к тому, что в основе «Теогонии» Гесиода, космогонии (космологии в том числе) Анаксимандра и ионийских натурфилософов вообще лежит одна и та ж е мысль: а) общее происхождение из первичной смешанной массы; б) выделение или дифференциация противоположностей, которые, в) взаимодействуя, порождают сначала мировой порядок, а затем метеорологические явления и все живые существа. На основании этого Корнфорд делает вывод, что милетская философия возникла из мифа и религии, что она более близка к теогонической поэзии, чем к науке, что милетская натурфилософия совершенно чужда экспериментирования; она не есть также результат наблюдения за явлениями природы и представляет собой рационализацию космогонической мифологии, то есть является выражением в абстрактных терминах концепции мира, выработанной мифом и религией (Корнфорд не делает различия между мифом и религией). По Корнфорду, милетцы изменили лишь терминологию «Теогонии» Гесиода, а содержание оставили тем же. Он считает, что историков философии ввел в заблуждение Аристотель, который, желая видеть в своих предшественниках тех, кто более или менее предвосхитил одну или несколько его «причин» (материальную, формальную, действующую и конечную), предположил, что милетцы ставили своей задачей найти «начала в виде материи», то есть решали вопрос о том, из чего состоят все вещи, тогда как на самом деле они отвечали на вопрос, как возник многообразный мир из первичного (нерасчлененного) состояния. Аналогичной точки зрения придерживаются авторы «Критической истории западной философии» (A Critical History of Western Philosophy. 1964. P. 2 ), которые видят заслугу милетцев в том, что те создали «интеллектуальную атмосферу», отбросили деятельность антропоморфных божеств и заменили божества материальными процессами, а мистические рассуждения — здравым смыслом. Но более верно сказать, что замена божеств материальными процессами, а мистики — «здравым смыслом» означала нечто большее, чем создание «интеллектуальной атмосферы», — она знаменовала собой принципиально новый взгляд на мир. Более того, Анаксимандр покинул почву «здравого смысла», когда выдвинул парадоксальную идею о том, что Земля ни на чем не держится. Прежде всего следует заметить, что те исследователи, которые склонны видеть в религиозно-мифологической вере нечто отрицательное, обычно оспаривают возникновение философии из мифологии и религии, считают, что философия возникла из зачатков научных знаний в противовес религиозно-мифологической вере и в борьбе с ней. Получается, что философия еще в колыбели задушила «гидру» мифа и религии. Те же исследователи, которые рассматривают религиозно-мифологическую веру как положительное явление или, по крайней мере, как исторически оправданную форму общественного сознания, придерживаются точки зрения, согласно которой философия возникла и развилась из религиозно-мифологических образов и связанных с ними чувств и переживаний. Получается, что философия явилась разновидностью мифологии и религии. Словом, первоначальная «настроенность» исследователя нередко предвещает ответ на вопрос и сказывается на подборе и освещении фактов, на оценках и выводах. При таком заинтересованно эмоциональном подходе даже видному ученому не всегда удается избегнуть противоречий. Так, Ф. Корнфорд справедливо настаивает на том, что надо отбросить представление о греческой философии как о «появившейся без матери Афине, как совершенно новой дисциплине, которая возникла ниоткуда и оказалась инородным явлением», и понять, что процесс «рационального осмысления действительности начался значительно раньше, чем появился на свет Фалес» (Cornford. 1952. Р . 187).

Бесспорно, процесс рационального осмысления действительности начался задолго да Фалеса (еще во времена Гомера), но почему это должно означать, что философия и теогонический миф — однотипные взгляды на мир? Верно также, что образы мифологии, переведенные на язык разума, стали для первых греческих натурфилософов стихиями природы (земля, вода, огонь и т. д.), а не богами. Но значит ли это, что тема мифа и философии одна и та же? Ведь первые греческие натурфилософы, переориентировав внимание с богов на природу, сделали темой изучения саму природу, а не религиозно-мифологические сказания о богах. С Аристотелем необязательно во всем соглашаться, однако нельзя полагать, что проводимое им различие между теми, кто впервые занялся философией, и теми, кто жил задолго до Фалеса и впервые занялся «теологией», вводит нас в заблуждение.

Традиционная западно-европейская история философии (Целлер, Т. Гомперц, Бернет, Виндельбанд и др.), рассматривая возникновение античной философии как становление науки, научного знания и понятийного мышления, настаивала на том, что философская мысль при своем зарождении опиралась на повседневные наблюдения и накопленные знания, которые пришли в конфликт с безотчетной религиозно-мифологической верой.

На наш взгляд, каждая из этих точек зрения содержит в себе долю истины. Ибо нельзя полагать, что философия возникла вдруг, наподобие Афины, появившейся на свет из головы Зевса, равно как и нет оснований полагать, что философия явилась лишь осознанием образов религиозно-мифологической веры, переосмыслением мифов о происхождении богов, о «золотом веке» или о загробном мире. Точка зрения, настаивающая на возникновении философии из знания, права в подчеркивании различия между философским (точнее, натурфилософским) взглядом на мир и религиозно-мифологическим представлением о нем. На самом деле, хотя в дофилософском сознании фантастические мифологические образы и рациональное мышление тесно переплетались, тем не менее по своей природе они различны, и потому возникновение философии из мифа и религии означало не рационализирование (хотя отчасти и это имело место) фантастических религиозно-мифологических представлений, а отделение и размежевание с ними, преодоление и критика их, зарождение нового типа мышления и новой ориентации в мире. Ссылка же на первоначально тесное переплетение веры и знания, а также на то, что религиозно-мифологические образы выполняли функцию хранения, использования и передачи знаний, свидетельствует лишь о лоне, духовной атмосфере зарождения философии и науки, а не о философии и науке как об утонченных формах мифа и религии. Представляется спорным предположение, согласно которому философское объяснение мира из него самого и религиозно-мифологическое «объяснение» реального мира через мнимый (то есть через действия богов, демонов и духов) «вовсе не исключают друг друга» (Чанышее. 1970. С. 195), а одно из них как бы дополняет другое (см.: Там же. С. 199). Излишне доказывать, что объяснение мира из него самого и объяснение его с помощью богов совершенно различны. Впрочем, здесь необходимо сделать некоторые уточнения. В Древней Греции естественные науки и философия зародились одновременно (на рубеже VII - VI вв. до н. э.); с момента своего зарождения и примерно до конца V в. до н. э. они были не расчленены, составляли структуру теоретического знания того времени вообще, иначе говоря, то единое целое, которое впоследствии было названо натурфилософией. Сказанное о радикальном отличии натурфилософского объяснения мира от религиозно-мифологического в первую очередь относится к конкретным наукам и научному знанию. Это вполне понятно. Конкретные науки имеют предметом своего исследования отдельное и частное, они обращены к той или иной области действительности, на тот или иной ее фрагмент. С момента своего зарождения наука стала на путь объективного метода познания природы. В этом одна из ее особенностей. В отличие от конкретных наук, философия с момента своего зарождения была обращена к миру как единому целому. При этом философия ставила в качестве одной из своих центральных задач определение места и назначения человека в мире. Это место и назначение греческая философия (ранняя в особенности) определяла преимущественно по аналогии с местом и назначением человека в обществе (полисе). Ранней греческой философии был свойствен социоморфизм, а также гилозоизм и пантеизм. Не удивительно, что противоположность философского понимания мира и религиозно-мифологического представления о нем не была столь радикальной, как противоположность научного объяснения явлений природы их религиозно-мифологическому объяснению. Если к тому же иметь в виду, что олимпийские боги олицетворяли явления и силы природы, то из этого, казалось бы, нетрудно заключить, что переосмысление фантастических образов мифа и религии, например, образа «отца богов и людей» (Зевса), привело к возникновению философского представления о мировом порядке, о господстве в мире объективной необходимости и безличной закономерности. То же можно сказать относительно идеи судьбы (рока), которая в философии была поднята «до уровня разумной необходимости, логоса» (Чанышев. 1970. С. 86). Тем не менее, приведенное толкование отношения философии к мифу и религии будет верным лишь отчасти. Оно не учитывает того обстоятельства, что возникновение философии и реализация образов мифа и религии предполагали замену религиозно-мифологической веры философским убеждением в том, что «этот космос не создан никем из богов и никем из людей...», убеждением в том, что в мире господствует логос, разумный и гармоничный порядок, и, наконец, уверенностью в том, что человеческий разум является единственно разумным орудием познания мира, единственным «авторитетом» в решении всех и всяких проблем. Эта замена ознаменовалась постановкой проблемы о первоначале всего сущего и об отношении этого первоначала к многообразию

вещей. Она не могла произойти в результате простой рационализации религиозно-мифологических образов и сказаний. Дело в том, что религиозно-мифологическая вера, будучи безотчетной, не нуждается как в постановке проблем, так и в попытках их разрешения.

В мифе и религии истина есть своего рода мистерия, то есть драматическое повествование и волнующий рассказ, например, о происхождении богов, о смене их поколений и т. д . , а не проблема, требующая разрешения. В религиозно-мифологических сказаниях унаследованная от традиции «истина» сообщается («рассказывается»), а не раскрывается; передается, а не познается. Будучи изречением и откровением, она не нуждается в обсуждении и обосновании, в аргументации и доказательстве. Переход от религиозно-мифологических представлений о мире к философскому его пониманию, или, что то же, переход от мифа к логосу означал замену произвольного (фантастического, вымышленного) «рассказа» обоснованной аргументацией, разумно-логическими соображениями, то есть тем, что греками было обозначено термином «логос» (в отличие от термина «мифос»).

Постановка и формулировка проблем, установка на человеческий разум как средство познания, ориентация на поиски причин всего происходящего в самом мире, а не вне его — вот то, что существенно отличает философский подход к миру от религиозно-мифологических воззрений на действительность. Это фундаментальное нововведение явилось независимым от мифологии результатом развития общественно-исторической практики древнегреческих полисов, самостоятельным продуктом их интеллектуальной жизни.