9. Марина мнишек603

Женщина, в начале XVII века игравшая такую видную, но позорную роль в нашей истории, была жалким орудием той рим­ско-католической пропаганды, которая, находясь в руках иезуитов, не останавливалась ни перед какими средствами для проведения заветной идеи подчинения восточной церкви папскому престолу.

"Марина была одна из нескольких дочерей Юрия Мнишка. Судя по старым портретам и современным описаниям, она была с кра­сивыми чертами лица, черными волосами, небольшого роста. Глаза ее блистали отвагою, а тонкие сжатые губы и узкий подбородок придавали что-то сухое и хитрое всей физиономии. Мнишек свозил Димитрия в Варшаву и взял с последнего запись на очень выгодных для себя условиях. Названный Димитрий, именем св. Троицы, обе­щая жениться на панне Марине, наложил на себя проклятие в случае неисполнения этого обещания; кроме тех сумм, которые он обязывался выдать будущему тестю, он обещал еще, сверх всего, выслать своей невесте из московской казны для ее убранства и для ее обихода разные драгоценности и столовое серебро. Марине, будущей царице, предоставлялись во владение Новгород и Псков с тем, что сам царь не будет уже управлять этими землями, а в случае, если царь не исполнит такого условия в течение года, Марине предоставлял право развестись с ним. Наконец, в этой записи, которою названный царевич так стеснял себя для своей будущей жены, было выразительно сказано и несколько раз по­вторено, также в числе условий брака, что царь будет промышлять всеми способами привести к подчинению римскому престолу свое Московское государство. Таким образом, будущая царица прини­мала в глазах католиков высокое, апостольское призвание⁶⁰⁴.

В ноябре 1605 года дьяк Афанасий Власьев⁶⁰⁵, отправленный по­слом в Польшу, заявил Сигизмунду о намерении своего государя Сочетаться браком с Мариною в благодарность за те великие услуги и усердие, какие оказал ему сендомирский воевода. Во время обручения, 12-го ноября, Власьев, представлявший лицо государя, удивил поляков своим простодушием и своими московскими при­емами.

Благоговение его к будущей своей государыне было так велико, что он не решился надеть, как следовало, обручальное кольцо и прикоснуться обнаженной рукой до руки Марины, После обручения был обед, а потом бал. Марина — говорит один из очевидцев — была дивно хороша и прелестна в этот вечер в короне из драго­ценных камней, расположенных в виде цветов. Московские люди и поляки равно любовались ее стройным станом, быстрыми, изящ­ными движениями и роскошными черными волосами, рассыпанными по белому серебристому платью, усыпанному каменьями и жем­чугом. Посол не танцевал с нею, говоря, что он недостоин при­коснуться к своей государыне. Но после танцев этого посла поразила неприятная для московского человека сцена. Мнишек подвел дочь к королю, приказал кланяться в ноги и благодарить короля за великие его благодеяния, а король проговорил ей поучение о том, чтоб она не забывала, что родилась в Польском королевстве, и любила бы обычаи польские. Власьев тогда же заметил канцлеру Сапеге, что это оскорбительно для достоинства русского государя.

Папа⁶⁰⁶ заботился о том, чтобы сделать Марину своим орудием, и написал ей письмо, в котором, поздравляя с обручением, выра­жался так: «Теперь-то мы ожидаем от твоего величества всего того, чего можно ждать от благородной женщины, согретой ревно­стью к Богу. Ты, вместе с возлюбленным сыном нашим, супругом твоим, должна всеми силами стараться, чтобы богослужение като­лической религии и учение св. апостольской церкви были приняты вашими подданными и водворены в вашем государстве прочно и незыблемо. Вот твое первое и главнейшее дело».

Марина, со множеством сопровождавших ее лиц, переехала границу 8 апреля. Паны ехали не на короткое время и надеялись попировать на славу. Мнишек вез за собой одного венгерского⁶⁰⁷ несколько десятков бочек. Тысячи московских людей устраивали для них мосты и гати. Везде в Московской земле встречали Марину священники с образами, народ с хлебом-солью и дарами. 3-го мая Марина самым пышным образом въехала в столицу. Народ в огромном стечении приветствовал свою будущую государыню. .По­среди множества карет, ехавших впереди и сзади и нагруженных панами и паньями, ехала будущая царица, в красной карете с серебряными накладками и позолоченными колесами, обитой внут­ри красным бархатом, сидя на подушке, унизанной жемчугом, одетая в белое атласное платье, вся осыпанная драгоценными ка­меньями. Звон колоколов, гром пушечных выстрелов, звуки поль­ской музыки, восклицания, раздававшиеся разом и по-великорус­ски, и по-малорусски, и по-польски, сливались между собою. Едва ли еще когда-нибудь Москва принимала такой шумный празднич­ный вид. Молодая царица, въезжая в ворота Кремля, казалось, приносила с собою залог великой и счастливой будущности, мира, прочного союза для взаимной безопасности славянских народов, роскошные надежды славы и побед над врагами христианства и образованности. Но то был день обольщения; ложь была подкладкою всего этого мишурного торжества.

Марина с первого раза не сумела переломить себя настолько, чтобы скрыть неуважение к русским обычаям. Прискорбно ей было, что ее лишали возможности слушать католическую обедню; ее тяготило то, что она должна была жить в схизматическом мона­стыре⁶⁰⁸. Царь угощал у себя родственников невесты, а невеста должна' была из приличия сидеть в монастыре, но чтоб ей не было скучно, царь послал ей для развлечения польских музыкантов и песенников, не обращая внимания, что русские соблазнялись: не­слыханное для них было явление — песни и музыка в святой обители; и Димитрий, и Марина отнеслись к этому с достойным друг друга легкомыслием.

Между тем у духовенства поднялся вопрос: следует ли допустить к бракосочетанию Марину-католичку или необходимо крестить ее в православную веру как нехристианку? Царь, верный своему всегдашнему взгляду, что все христианские религии равны и следует предоставить веру внутренней совести каждого, требовал от своей жены только наружного исполнения обрядов и уважения к церкви^ патриарх Игнатий потакал ему; но поднялся тогда казанский мит-', рополит Гермоген и коломенский епископ Иосиф, оба суровый¹ ревнители православия, оба ненавистники всего иноземного. Ди^а митрий выпроводил Гермогена в его епархию. В четверг, 8 мая, назначен был день свадьбы.

По русскому обычаю не венчались накануне постных дней? правда, это собственно не составляло церковного правила, а только благочестивый обычай: царь не хотел оказывать уважения к обы- чаям.

Совершилось венчание. Потекли веселые дни пиров и праздников. Марина, хотя и являлась в русском платье, когда принимала-поздравления от русских людей, но предпочитала польское, и сам царь одевался по-польски, когда веселился со своими гостями.

Но настало 16-е мая...⁶⁰⁹ Марину, обобранную дочиста, отослали к отцу и приставили стражу. Царь был убит; труп его, выставленный на Красной площади, был до такой степени обезображен, что нельзя было распознать в нем черт человеческого лица, В августе 1606 года Марину с отцом, братом, дядею и племянником Мнишка послали в Ярославль. Там они пребывали под стражею до июня 1608 года.

Между тем совершились важные перевороты. Болотников именем спасшегося в другой раз от смерти Димитрия успел поднять на ноги русский народ; Шуйский едва-едва удержался, но Димитрий, которого все ждали, не явился; народ, утомившись ожиданием, оставил Болотникова; Шуйский, после упорной борьбы, уничтожил его. Но вдруг новый названный Димитрий явился в Стародуб. Об его личности сохранились до крайности противоречивые известия⁶¹⁰. По всему видно, он был только жалким орудием партии польских панов, решившейся во что бы ни стало произвести смуту в Мос­ковском государстве.

Дела нового самозванца пошли успешно. Весть о том, что Димитрий жив, быстро разнеслась по Руси. Поляки с ним двину­лись — и город сдавался за городом. Взяты были Карачев, Брянск, Орел. Выступивши весною из Орла, самозванец со своею шайкою разбил войско Шуйского под Болховым и беспрепятственно дошел до самой Москвы. Первого июля он прибыл к Москве, а на другой день поляки заложили лагерь в восьми верстах от Москвы, в селе

Тушине, между Москвою-рекою и впадавшею в нее рекою Всходнекг⁶¹¹.

В это время Шуйский, после двухлетних недоразумений и спо­ров, заключил с польскими послами перемирие на три года и одиннадцать месяцев. По этому перемирию всех задержанных по­ляков следовало отпустить и дать все нужное до границы. Мнишек как-то успел дать знать в Тушино, что они едут в Польшу, с тем, чтобы их перехватили на дороге. Так как поляки наверно не знали, согласится ли Марина признать обманщика за прежнего мужа, то отправили погоню только для того, чтобы русские повсюду узнали, что царь посылает за женою.

Мнишек нарочно ехал медленно, так что 16-го августа его нагнали под деревнею Любеницами, уже недалеко от границы. Провожатые разбежались. Марина, страшась за неизвестность своей судьбы, отдалась под защиту Яна Сапеги⁶¹², который с 7000 удальцов шел к Тушину; Сапега уверил Марину, что муж ее действительно спасся, и повез ее с собою. Марина не видала трупа названного царя Димитрия, поверила и так была рада, что, едучи в карете, веселилась и пела. Тогда к ней подъехал князь Мосальский и сказал: «Вы, Марина Юрьевна, песенки распеваете, оно бы кстати было, если бы вы в Тушине нашли вашего мужа; на беду, там уже не тот Димитрий, а другой»⁶¹³. Марина стала вопить и плакать.

Марину 1-го сентября привезли против воли в Тушино. Но Мнишек вместе с Рожинским⁶¹⁴ и Зборовским⁶¹⁵ отправился к «во­ру»⁶¹⁶, и тот обещал ему 100 000 руб. и Северскую землю с че­тырнадцатью городами. Мнишек продал свою дочь.

Вор на другой день приехал к Марине. Марина отвернулась от него с омерзением. Паны принуждены были приставить к ней стражу. Но, при помощи нежного родителя, наконец уговорили Марину. К этому присоединились убеждения какого-то иезуита, который уверял, что с ее стороны это будет высокий подвиг в пользу церкви.

На другой день Сапега с распущенными знаменами повез Марину в воровской табор; там посреди многочисленного войска мнимые супруги бросились друг другу в объятья и благодарили Бога за то, что дал им соединиться вновь.

Признание Мариною нового Димитрия своим мужем сильно подняло его сторону. Русские города с землями один за другим признавали его. Южные области, кроме Рязани, уже прежде были за него; после того, как разошлась весть о соединении его с Мариною, сдались ему: Псков, Иван-город, Орешек, Переяславль-Залесский, Суздаль, Углич, Ростов, Ярославль, Тверь, Бежецкий Верх, Юрьев, Кашин, Торжок, Белоозеро, Вологда, Владимир, Шуя, Балахна, Лух, Гороховец, Арзамас, Романов и другие. Нов­город едва держался. Сапега осаждал Троицу, но не мог взять, несмотря ни на какие усилия. В таком положении были дела вора несколько месяцев. Тушинский лагерь беспрестанно наполнялся и поляками, и русскими. В нем было до 18.000 конных и 2000 пеших поляков, более 40 000 разных казаков: и запорожских, и донских, и неопределенное число московских людей. Сами предводители не знали, сколько их было, потому что одни убывали, другие при­бывали. Главная сила вора состояла тогда в казачестве, которое стремилось к ниспровержению прежнего порядка и установлению казачьей вольности.

С наступлением осени начались постройки; для жилья вырыли землянки и в них устроили печи, для лошадей сплели из хвороста с соломою загоны. Те, которые были познатнее и побогаче, ставили себе избы. Особым обозом от военного стояли торговые люди, которых было до трех тысяч. Отовсюду привозили печеный хлеб, масло, гнали быков, баранов, гусей; водки и пива было изобильно. Поляки приказывали русским в окрестностях курить вино⁶¹⁷, варить пиво и доставлять в лагерь.

Поляки и русские «воры», которых отправлял Рожинский по городам, скоро вооружили против себя русских. Сначала вор обещал тарханные грамоты, освобождавшие русских от всяких податей; жители вскоре увидели, что им придется давать столько, сколько захотят с них брать. Наконец, поляки и русские сами собою составляли шайки, нападали на села и неистовствовали над людьми: для потехи истребляли они достояние русского человека, убивали скот, бросали мясо в воду, насиловали женщин и даже недорослых девочек. Были случаи, что женщины, спасаясь от бесчестия, ре­зались и топились на глазах злодеев, а другие бежали от насилия и замерзали по полям и лесам. Поляки умышленно оказывали пренебрежение к святыне, загоняли в церкви скот, кормили собак в алтарях.

Такие поступки ожесточили народ; уверенность в том, что в Тушине настоящий Димитрий, быстро исчезла. Спустя три месяца после признания Тушинского вора города с землями одни за другими присягали Шуйскому, собирали ополчения; началась народная вой­на; стали убивать, хватать и топить тушинцев. Из Тушина посы­лались для усмирения народа отряды, которые своими злодействами еще более озлобили народ против вора. Между тем, с севера шелСкопин с шведскою помощью, одерживал верх над тушинцами и своими успехами ободрял народное восстание, а с Волги пришло к нему на помощь другое ополчение, Шереметева⁶¹⁸.

Сигизмунд подступил к Смоленску осенью 1609 года и требовал сдачи, прямо заявляя о своем намерении овладеть Московским государством. В ноябре он послал депутатов к войску вора, в Тушино, с тем, чтобы отвлечь поляков от самозванца и привлечь их к своему войску.

Поляки в глаза обзывали самозванца обманщиком и вором и кричали на него так, что он прятался от них. Не приставая пока к королю всем составом войска, находившегося в Тушине, поляки поодиночке переходили на его сторону. Бояре, находившиеся с вором, вместе с митрополитом Филаретом Романовым, которого, взявши в Ростов силою, поневоле держали в Тушине, отрекались разом и от самозванца, и от Шуйского и заявляли желание отдаться Сигизмунду, с тем только, чтобы православная вера была сохранена ненарушимо.

Когда вор увидел, что ему нет надежды и его могут не сегод­ня-завтра лишить свободы,— переоделся в крестьянское платье, бежал из табора в Калугу,

Сначала бегство его произвело большое волнение в таборе. Общее волнение всего лучше утишили бывшие в Тушине московские бояре, объявив, что они желают иметь царем Сигизмундова сына, Владислава. Поляки решили послать к своему королю депутацию с тем, чтобы выторговать побольше выгод, а московские люди послали из своей среды митрополита Филарета и боярина Салтыкова с товарищами, в числе сорока двух человек, просить на царство Владислава.

Бояре уехали к Сигизмунду просить Владислава; депутаты от тушинского войска поехали торговаться со своим королем о воз­награждении; они не забыли Марины, и король обещал ей дать удел в Московском государстве.

Но в тушинском лагере началось полное разложение: вор из Калуги требовал казни Рожинского и других, приказывал доставить в Калугу для казни изменников бояр, обратившихся к польскому королю, убеждал служивших ему поляков ехать в Калугу вместе с Мариною и расточал разные обещания.

Тогда Марина оставила у себя в шатре письмо такого содержания: «Без родителей, без кровных, без друзей и покровителей мне остается спасать себя от последней беды, уготовляемой мне теми, которые должны были бы оказывать защиту и попечение. Менядержат, как пленницу. Негодяи ругаются над моею честью; в своих пьяных беседах приравнивают меня к распутным женщинам, за меня торгуются, замышляют отдать в руки того, кто не имеет ни малейшего права ни на меня, ни на мое государство. Гонимая отовсюду, свидетельствуюсь Богом, что буду вечно стоять за мою честь и достоинство. Бывши раз московскою царицею, повелитель­ницею многих народов, не могу возвратиться в звание польской шляхтинки, никогда не захочу этого. Поручаю честь свою и ох­ранение храброму рыцарству польскому. Надеюсь, оно будет по­мнить свою присягу и те дары, которых от меня ожидают».

Ночью с 16-го на 17-е февраля Марина ускакала из Тушина, переодетая в гусарское платье, с одною служанкою и несколькими казаками. Путь ее лежал в Калугу.

Недолго оставался вор с Мариною в Калуге, живя сначала в монастыре, а потом в построенном для него дворце. Скопина не стало. Польский гетман Жолкевский⁶¹⁹ разбил наголову войско Шуйского. Народ явно не терпел своего царя. Как только весть об этом дошла в Калугу, вор с Мариною быстро двинулся к Москве. Сапега предводительствовал его полчищами. Вор взял Боровск. Кашира и Коломна сдались добровольно. Полчище подошло к Москве. Марина поместилась в монастыре Николая на Угреше⁶²⁰, а самозванец 11-го июня расположился в селе Коломенском. Это было в то время, когда с другой стороны шел к столице победитель войск Шуйского, Жолкевский.

Василий был сведен с престола. Гетман Жолкевский располо­жился с войском на Девичьем поле, на стороне⁶²¹, противоположной той, где стоял вор.

Бояре московские стали умолять Жолкевского, чтобы он вместе с московскими людьми расправился окончательно с вором. Жол­кевский обогнул Москву и шел на битву. Сапега вывел против него свое войско. Вор ушел к жене в Угрешский монастырь. Но прежде, чем дошло до битвы между Жолкевским и Сапегою, оба предводителя съехались между собою в виду двух войск. Жолкев­ский успел склонить Сапегу обещаниями удовлетворить служивших у вора поляков, и Сапега дал слово отступить от самозванца и Марины, но с тем, однако, чтобы называвший себя Димитрием был обеспечен. Вожди разъехались, и вечером, в тот же день, Жолкевский послал Сапеге письменное условие, в котором обещал именем короля дать самозванцу и Марине в удел Самбор или Гродно.

Когда представили вору и Марине условия, предложенные Жол­кевским, Марина сказала польским депутатам: «Пусть король Си-гизмунд даст царю Краков, а царь из милости уступит ему Вар­шаву». Вор прибавил: «Лучше я буду служить где-нибудь у мужика и добывать трудом кусок хлеба, чем смотреть из рук его польского величества».

Когда такой ответ передан был Жолкевскому, гетман, с дозво­ления бояр, двинулся с войском через Москву, с тем, чтобы за­хватить вора и Марину в монастыре. Но какой-то изменник москвич сообщил об этом вору заранее. Вор с Мариною и ее женской прислугою, не успевши ничего захватить с собою, убежал в Калугу в сопровождении отряда донцов под начальством атамана Заруцкого. К концу 1610 года взаимные недоразумения между поляками и русскими возросли уже до сильной степени. Во многих городах не хотели признавать королевича и признавали Димитрия не потому, чтобы в самом деле верили в последнего, а потому, чтобы иметь какой-нибудь значок против поляков⁶²². Но в декабре с вором случилось трагическое событие. Касимовский царь Ураз-Махмет⁶²³ пристал к вору еще в Тушине, а когда вор убежал из Тушина, он приехал служить Жолкевскому, но его сын и бабка поехали за вором в Калугу. Касимовскому царю понравилось у поляков, и он, поживши несколько недель под Смоленском, отправился в Калугу с намерением отвлечь сына от вора. Вор пригласил каси­мовского царя на охоту и в присутствии двух приверженцев своих убил его собственноручно. Тело было брошено в Оку. Вор после этого кричал, что касимовский царь хотел убить его. Но за каси­мовского царя явился мстителем его друг, крещеный татарин Петр Урусов⁶²⁴. Он упрекнул вора убийством касимовского царя. Вор посадил Урусова в тюрьму и держал шесть недель, а в начале декабря 1610 г. по просьбе Марины простил, обласкал и приблизил к себе. 10-го декабря вор вместе с Урусовым и несколькими русскими и татарами отправился на прогулку за Москву-реку. Некогда трез­вый, в это время вор страшно пьянствовал и, едучи в санях, беспрестанно кричал, чтобы ему подавали вино. Урусов, следовав­ший за ним верхом, ударил его саблею, а меньшой брат Урусова отсек ему голову. Тело раздели и бросили на снегу. Урусовы с татарами убежали. Русские, провожавшие вора, прискакали в Ка­лугу и известили Марину.

Марина, ходившая тогда на последних днях беременности, при­везла на санях тело вора и ночью, с факелом в руке, бегала по улицам, рвала на себе волосы и одежду, с плачем молила о мщении. Калужане не слишком чувствительно отнеслись к ней. Она обра­тилась тогда к донцам. Ими начальствовал Заруцкий: он воодушевил казаков; они напали на татар и перебили до 200 человек. Через несколько дней Марина родила сына, которого назвали Иваном. Она требовала ему присяги как законному наследнику русского престола.

Смерть вора лишила многие города знамени, под которыми они сопротивлялись полякам, и это послужило к возрождению нравст­венной силы народа. Прокопий Ляпунов взывал к русскому народу во имя спасения отечества уже без всякого обмана, и русские люди присягали стоять за православную веру и Московское государство с тем, чтобы впоследствии, очистивши свою землю от поляков и литовцев, служить тому царю, кого, по Божьему соизволению, изберут всею землею. Но предводитель восстания принимал к себе всех без исключения, лишь бы только было побольше ратной силы; поэтому он не отказал и Заруцкому, и Трубецкому, когда они изъявили согласие служить русскому делу. Заруцкий, выехавши из Калуги с Мариною, оставил Марину в Туле, а сам прибыл в Рязань, где условился с Ляпуновым, возвратился в Тулу и стал собирать казаков. Ляпунов был руководителем всего дела, и ни Заруцкий, ни Марина не смели заикнуться о присяге малолетнему сыну Марины. Заруцкий не терпел Ляпунова и вооружал против него казаков. Еще более не терпела его Марина. 25-го июля Ляпунов был убит казаками.

С тех пор Марина смело уже могла заявлять о правах своего сына. Заруцкий и Трубецкой провозгласили этого младенца на­следником престола, присягнули ему, требовали от русских людей ему верности и именем его бились с поляками. Они со своим полчищем стояли под Москвою; Марину поместили в Коломне. Казацкие шайки свирепствовали .по Русской земле. Между тем в Астрахани убийца Тушинского вора Урусов еще подставил какого-то Димитрия, а в Иван-городе провозгласил себя Димитрием вор Сидорка, бывший московский дьякон, был признан в Пскове и утвердился в этом городе.

В октябре 1612 года Москва была освобождена от поляков. В фев­рале 1613 года съехавшиеся в Москву для избрания царя выборные люди прежде всего заявили единодушно, чтобы отнюдь не выбирать законопреступного сына Марины. На престол был избран Михаил Федорович Романов; Заруцкий и Марина между тем рассылали грамоты, требуя присяги малолетнему сыну Марины Ивану Ди-митриевичу. Новый царь назначил против Заруцкого главным во­еводою князя Ивана Никитича Одоевского⁶²⁵. Одоевский двинулся против него с войском. Под Воронежем в конце 1613 года произошла кровопролитная битва, продолжавшаяся два дня. Воровское полчище было разбито, потеряло весь свой обоз и знамена.

Заруцкий с Мариною убежали в Астрахань; там нашли они последний притон. Они убили астраханского воеводу Хворостини-на⁶²⁶, склонили на свою сторону нагайских татар и затевали широкое дело: вооружить против Руси персидского шаха Аббаса⁶²⁷, втянуть в войну и Турцию, поднять волжских казаков, возбудить всех удальцов на Руси, привыкших к смутам и потому недовольных восстановлявшимся порядком.

В марте снаряжено было большое войско под начальством того же князя Одоевского, а в товарищи ему придан был окольничий Семен Головин, шурин и сподвижник Михаила Скопина-Шуйского⁶²⁸.

Стрельцы осадили воров. Казаки не ожидали гостей, не вступили в битву со стрельцами, связали Заруцкого и Марину и выдали с сыном, Марину везли связанною. В таком виде прибыла Марина в Москву, куда восемь лет тому назад въезжала с таким велико­лепием, надеясь там царствовать.

Четырехлетнего сына Марины повесили всенародно за Серпу­ховскими воротами; Заруцкого посадили на кол. Марина умерла в Москве⁶²⁹, в тюрьме, от болезни и «с тоски по своей воле».