Великая Отечественная война

Великая Отечественная война

Июнь 1941 года в моей памяти со всеми его подробностями остался на всю оставшуюся жизнь. Помню, был воскресный день, дети гуляли на улице, на скамейках возле домов сидели женщины. Вдруг послышался гул самолетов.Это была немецкая эскадра, она шла со стороны Долгополич, закружилась над Бережками, снизилась на минимальную высоту и открыла огонь из пулеметов по людям, работающим на аэродроме. Там, в основном, работали заключенные. К вечеру привезли в больницу 9 трупов — 8 мужчин и 1 женщину. Поместили их в морг (он находился возле нынешнего здания старой больницы). На второй день войны на Зельву налетели самолёты, взорвали шоссейный мост, сбросили бомбу на здание НКВД ( оно размещалось по ул.17 Сентября в еврейском доме). Помню, из конюшни выбежали две белые, уже обгоревшие, лошади. Вторая бомба упала на жилой дом через улицу. Железнодорожный мост не трогали, по-видимому, немцы считали , что для молниеносного наступления и продвижения своих войск им целесообразно будет его сохранить.

В Зельве началась паника: зельвенцы уже пережили первую мировую войну, когда многие, в том числе и мой отец, снимались с насиженных мест и беженцами эвакуировались на восток. Советские войска, находящиеся здесь, вместе с техникой также направились на восток. Поскольку мосты на шоссейной дороге и напротив больницы были взорваны, отступать было некуда, кроме как по железнодорожному мосту. Тяжёлая техника по шпалам моста не проходила. Танки пошли вброд. Многие прошли через речку, а некоторые застряли. Выше по руслу от мельницы ещё в 1942 году стояли в воде четыре танка и один трактор ХТЗ.

С железнодорожной станции вышел на Слоним эшелон, груженный боеприпасами, но не дойдя до моста, был обстрелян немецкими бомбардировщиками. В одно мгновение эшелон был охвачен пламенем: рвались снаряды, мины, гранаты. С приходом немцев каркасы сгоревших вагонов были сброшены в откос. Ещё многие десятилетия дети рылись на этих откосах и находили патроны, побывали там и мои сыновья, внуки… Ещё до высадки десанта, на другой день войны, загорелись лесозавод и суконная фабрика Бородицкого. Ходили слухи, что это дело рук механика, немца Липарта. Ночью он поджог эти здания и исчез…

Кругом паника, пожары, немцы обстреливают, бомбят. Многие жители начали запрягать лошадей, брать самое необходимое и отправляться в более тихие места. Мой отец пошёл за лошадью, которая паслась за речкой. Его долго не было. Мы с волнением ждали, одолевали разные мысли. Оказалось, что от стрельбы и грохота кобыла сорвалась с привязи и забежала под д.Вороничи. Под утро отец привёл лошадь. Мы собрались ещё до восхода солнца. Выехали из Зельвы в направлении д.Горно. Помню, дорога была напрямую от больницы через автомагистраль по лугу (ныне водохранилище). На лугу по всей пойме реки росли кустарники лозы, ольха. Немецкие самолёты так низко пролетали над кустами, выискивая советские войска, что нам с телеги были видны лица пилотов. Они нас не трогали. Прибыли мы на хутор Янулевича напротив д.Горно.

Военный склад с обмундированием в здании мельницы остался без охраны. Некоторые граждане с риском для жизни проникали на склад, брали сапоги, телогрейки, брюки, простыни и одеяла. Весть о неохраняемом складе быстро распространилась по всей округе. Тащили всё и все, даже жители близлежащих деревень. Моя мать вернулась с хутора и тоже не один раз приносила вязанки этого добра, прятала в погреб, в подпечек. Но к вечеру склад уже полыхал пламенем. Не использовала это добро и наша семья, поскольку дом и строения сгорели… Так как немцы рассчитывали на молниеносную войну, то они тут же, на 3-й день, высадили десант за речкой. Везде с правой стороны по руслу от д.Кошели до железнодорожного моста и водокачки окопались хорошо вооруженные десантники. У них были даже пушки и грузовые машины.

Уже на третий день нашего отъезда из Зельвы, мы наблюдали и определяли, что горят мельница (склад) , костёл на горке, больница. Дымела вся Зельва. На хуторе мы просидели больше недели. Хлеб закончился, но мука, молоко были— варили затирку. Потом кто-то из прибывающих сказал, что на дороге на Ружаны разбилась военная машина, груженая сухарями. Мы, пацаны, побежали туда. Действительно, там была машина с сухарями, но все они валялись в песке. Насобирав их, стали сходить с дороги, но вдруг по нас открыли огонь. Пули свистели, мы легли, никто не пострадал. Ползком добрались до хутора. Сухари вымачивали в молоке. Несмотря на то, что песок трещал на зубах, если с аппетитом.

Постепенно стрельба утихала, люди начали вылезать из убежищ. Мы с друзьями побежали на луг. Смотрим, за кустами трое солдат переодеваются в гражданскую одежду. Они бросили своё обмундирование и пошли в сторону д.Горно. Вскоре появились немцы. Отец запряг лошадь, и мы ( трое детей) отправились в Зельву. Очень переживали, жива ли мама. То, что мы видели по дороге, не опишешь. Дома стояли разрушенные, разбиты танки, машины, много трупов. Отец управлял лошадью и старался не наехать колесом на мёртвых.

Въехали в Зельву: кругом руины, стоят крестьянские печи с торчащими к небу дымоходами. Запах гари, дымятся не догоревшие головешки. Особенно жуткая картина по ул. 17 Сентября, ближе к речке. Там лежат трупы солдат, лошадей, коров. На следующий день немцы заставили евреев всё закопать и захоронить. Только в конце нашей улицы от пуль погибло четверо наших соседей, в том числе одна женщина и брат моего отца. Трупы военных хоронили отдельно, в одной яме. На этом месте ставили кол и вешали на нём каску. Трупы военных были и за рекой.

Приехали мы с семьей на своё пожарище. Там ни кола, ни двора. Но были рады, что встретили свою мать.

Фронт удалился на восток. Люди отходили от ужаса и шока, не слыша стрельбы и взрывов. Начали привыкать к новой жизни. В конце нашей улицы, на берегу реки осталось много сгоревших машин, танков. Была также и целая техника (пушки, пулемёты, самоходки…). Посреди реки, чуть выше мельницы, заглохли в воде четыре танка, на углу мельницы в воде стоял еще один. Много техники осталось на откосах железной дороги за мостом. Помню, около одного мостка лежала перевёрнутая машина, груженая медикаментами. Мы, пацаны, набрали тогда много упаковок бинтов, ваты, флакончики с лекарствами, порошков и таблеток. В конце нашей улицы в прицепах и кузовах были бочки с селёдкой, камсой, мешки с мукой и крупой, одежда и прочее добро. Повсюду брошенное оружие: снаряды, мины, гранаты, взрывчатка, патроны, винтовки.

В Зельве в основном проживали крестьяне-земледельцы, но были и ремесленники: сапожники, столяры, портные, жестянщики, стекольщики и др. Всё делали вручную. Жили тяжело, немцы обложили крестьян налогом на землю. Приходилось со всего урожая сдавать налог зерном, которое отвозили на элеватор на железнодорожной станции ( трехэтажное здание). Теперь там находится хлебоприемный пункт.

Выживал, кто как мог. Женщины пряли, терли лен, коноплю, ткали полотно, шили белье, одежду. Но, несмотря на тяжелые времена, молодежь собиралась, чтобы потанцевать. Встречались, влюблялись, создавали семьи. Подростки находили время для занятий спортом— катались на самодельных колясках, коньках, лыжах. Летом мне, как и моим сверстникам, приходилось жать, заготавливать сено, зимой— обмалачивать снопы. В основном с 1942 по 1944 г.г. я пас коров— за это мне платили 5 пудов зерна и 1 центнер картошки за одну голову скота за сезон.

Зимой я учился. Школы при аккупации не было. По нынешней улице Октябрьская ( в конце, под автобусную станцию) в доме Шпаковских жила учительница, которая взялась обучать детей. С Зельвы было около десяти ребят, в т.ч. и я. Учились на польском языке. Но учительница знала и немецкий, поэтому обучала этому языку и нас.

Не работала в годы оккупации и больница. Лечились на дому разными способами. До погрома евреев было два врача этой национальности: из крестьян доктор Веселуха—знаменитый практик и Барвин (не из местных)— молодой, энергичный, откуда приехал—никто не знал. С немцами умел ладить, поговаривали, что он был связан с партизанами. После войны он вскоре покинул наш поселок.

Веселуха был постарше, лечил людей травами, изготавливал настойки, мази. В Зельве жила семья по кличке “Кирсуны”. У них была бабка, которая также изготавливала разные лекарства и люди шли к ней. Если требовалась операция, больного отвозили в Волковыск.

На второй год оккупации о себе заявили сформировавшиеся в районе партизанские отряды, особенно во время вывоза молодежи на принудительные работы в Германию. Многие парни вместо рабства шли в партизаны. В 1944 году забрали и мою 17-летнюю сестру с подругой. Их оставили в Беластоке для обучения работе на станках. Каким-то образом о их местонахождении узнали родители и при содействии поляка-охранника выкрали девушек и привезли их домой, поселив в д. Бородичи.

За годы оккупации партизанские отряды, базирующиеся в прибрежных лесах реки Щара, нанесли большой ущерб врагу. Был обстрелян эшелон фашистов под д. Лебяды, за д. Вороничи был пущен под откос и сожжен немецкий эшелон с техникой. Целую ночь на востоке горело зарево и раздавались взрывы.

За время оккупации партизаны в Зельве никогда не были, хотя и пробовали пробраться. Им противостояла довольно сильная оборона. Во-первых, усиленная жандармерия, во-вторых, охрана из контингента немецких войск железнодорожного и шоссейного мостов. Рота, а может, и батальон, располагались в имении (территория сельхозтехники), а также в здании нынешнего райЦГЭ.

Казнь

С приходом фашистов ужесточилась жизнь евреев. Фашисты заставили их нашить на груди и плечах, слева жёлтые круглые пометки, запретили им ходить по тротуарам. Все распоряжения и указания для евреев издавала фашистская организация “Юденрад”. Для остального населения работали комендатура и комиссар. Евреи испытывали большие трудности с жильем и питанием.Они приспосабливались и делали крыши в оставшихся кирпичных зданиях, использовали под жильё погреба. Лепили там печки, выводили наружу дымоходы.

В Зельве, помимо местных евреев, было много беженцев, изгнанных из Польши. Все они жили очень дружно, большинство были зажиточными, имели спрятанное золото, серебро, драгоценные изделия, шубы, меха, кожи, хорошую обувь и меняли у крестьян на продукты. По своему закону свинину в пищу они не употребляли, поэтому большим спросом пользовались говядина (особенно телятина), баранина, птица, рыба. Любили они халву, мацу, яйца, изделия из пшеничной муки и прочее. Многие нанимались на работу к крестьянам за хлеб: пилили, рубили дрова, научились жать серпом, косить, молотить и т.д. Евреи с крестьянами ладили между собой и все с нетерпением ждали разгрома фашистской Германии.

Летом 1942 года подпольный комитет евреев закупил в д.Холстово 5 коров. Мясо разделили голодающим евреям. Узнав об этом, фашисты арестовали 6 организаторов, построили виселицы и их казнили. Виселицы построили евреи, которых потом заставляли надевать петли на своих собратьев. Место казни было в Почтовом переулке, где-то между теперешними многоэтажками. Казнённые висели три дня. Потом их разрешили снять и предать земле. Жуткое зрелище происходило в день похорон. Казнённых хоронили на еврейском кладбище, со всеми их обычаями и ритуалами. Шума особого не было. Всё своё горе, обиду, злобу люди сжали в своих сердцах. На кладбище всем присутствующим давали на память по кусочку верёвки.

Погром на евреев

2 ноября 1942 года немецкие эсэсовцы блокировали Зельву. Через “Юдендар” евреям объявили, чтобы они собирали все необходимые вещи, запасались продуктами и следовали на железнодорожную станцию. Сказали, что их переселят в другое место. Поверив в это, они бросились в тайники, в огороды, откапывали припрятанное добро, несли вязанки, мешки, везли коляски… Несколько евреев, слабых и больных, которые не могли дойти сами, расстреляли эсэсовцы. На железнодорожной станции у евреев всё отняли, загнали в товарные вагоны. Эшелон направился на запад. В этом эшелоне оказался один еврейский мальчик Энах, который пас вместе с нами коров. Во время погрома он хотел спрятаться, просил у хозяина убежища, но тот струсил. Оставшееся добро эсэсовцы разделили между собой. Местные жители начали переселяться в еврейские дома, наша семья также. В 1945 году, после войны, на зиму мы перешли в свой, ещё недостроенный дом.

В местечке Деречин фашисты поступили с евреями по-другому. Об этом я знаю уже только по рассказам. Там учинили настоящий погром на месте. Выкопали большую яму, согнали к ней и расстреливали в упор. По рассказам очевидцев, там творилось нечто ужасное…

Граница

Уже к осени 1942 или в 1943 году (точно не помню) немцы обосновали в нашем районе так называемую границу. Она проходила по р.Зельвянка. Жителям Зельвы было известно, что граница проходила от Ружан, на Мосты, а дальше, как говорили, по Нёману и до Балтики. Территорию по левую сторону Зельвянки немцы относили к Восточной Пруссии, правая оставалась белорусскою. В Зельве стали ходить марки, рубли уничтожались. Был открыт магазинчик, где можно было купить мыло, спички, нитки, что-то из трикотажа, были там и продукты. Хлеб люди пекли сами. По ту сторону речки (границы) жизнь людей была хуже. Из ближайших деревень— Бережек, Лавринович, Воронич, Кривич, Золотеево люди разными способами проникали в Зельву, приносили масло, яйца, кур и др. продукты и обменивали на соль, керосин, мыло, лезвия, лекарства и прочее.

Охрана границы

Для охраны границы прибыл определённый контингент войск ( она была практически на всём протяжении Зельвянки). В Самаровичах и Александровщине в зданиях школ базировались подразделения охраны. За 1942—1943 гг. для усиления контроля на границе немцы построили два здания для пограничников (ныне – здание милиции и здание около шоссейного моста (бывший горгаз). В них жили немцы. Те, которые располагались в здании при шоссейной дороге, охраняли мост и осуществляли контроль за всеми видами транспорта, который проезжал через него. Был построен шлагбаум.

Крестьяне, у которых земли, сенокос, пастбища находились за речкой, шли в комендатуру и просили комиссара принять какие-нибудь меры. Местная власть совместно с руководством охраны на время сенокоса выдавали крестьянам временные справки с подписью солтыса. Если этот вопрос как-то решался, то с выпасом скота были проблемы. Особенные трудности с пастбищем были у жителей нашей улицы, живущих при речке. Но выход нашли: когда охраны не было, мы перегоняли коров на другую сторону речки, а когда приходило время гнать скот домой, ждали условного знака с улицы, что патрулей нет. Некоторые немцы знали об этой хитрости и входили в наше положение.

Однажды, только перегнав коров через реку, мы увидели, что с кладбища спускается рыжий немец Штулер, очень злой и вредный. Он поставил велосипед и направился прямо к нам. Оглядев нас, взял кнут и давай стегать, а потом прогнал домой.

И позже с пастбищем возникали проблемы. Люди искали выход. Однажды собрались несколько женщин и пошли к шоссейной дороге в здание штаба с просьбой. Там находился главный—шеф, местные называли его “зелёный”. Пришли не с пустыми руками, а с корзинами яиц, масла, сала, мяса, мёда. Шеф раздобрился и разрешил пастушкам перегонять коров через речку. Когда фашисты всё это съедали, “зелёный” опять начинал ставить свои условия. Довольно часто приходилось женщинам собирать ему подачки, после чего пастухам выдавали пропуска. С ними мы чувствовали себя более уверенно. Однажды, выгнав коров, мы, трое подростков, рискнули пойти в лес за грибами. Шёл 1943 год. Леса около пчеловодства не было (он был посажен в 1954 году). Тогда лес начинался за автодорогой Зельва— Деречин, между нынешним лесным озером и шоссе Зельва—Слоним. Особенно много грибов было вокруг окопов, ям и котлованов. Насобирав грибов, мы отправились к нашим коровкам (там осталось двое пастушков). Только уселись, видим, как с шоссейного моста идет к нам немец. Мы догадались, что за нами. Дело в том, что в 1943 году партизанское движение достигло особого размаха и гражданским лицам запрещалось ходить по лесам— немцы в каждом подозревали партизана. Подойдя к нам, немец стал что-то кричать, размахивать руками и вместе с нашими торбами доставил в будку караульного, которая стояла перед мостом. Наряд охраны забрал у нас грибы, а нас заводили по очереди в будку (там висел целый набор нагаек—выбирай по вкусу) и после лупцовки отпускали.

Лето 1944 года

Всё больше ощущали фашисты своё поражение на восточном фронте. Все чаще шли эшелоны с военной техникой на запад, по шоссейной дороге увеличилось движение войск, в небе стали появляться советские самолёты, но обстрелов и бомбёжек не было. По-видимому, это была наша разведка. Фронт приближался. Население насторожилось.

Мой отец взял повозку, необходимые вещи и мы направились в сторону Татаришек. Остановились на хуторе Малиновских (урочище Рогачево). Место тихое, далеко от шоссе, два домика, колодец, небольшое болотце, где можно пасти корову и лошадь. Собралось где-то четыре семьи. А на следующий день в этот лесок прибыло несколько немецких грузовых машин с солдатами. Немцы расположились недалеко от нас, расставили палатки на отдых, о чем-то говорили, кричали. Нас не трогали. К полудню в небе появился советский самолёт. Сделав круг, снизился и прострочил из пулемёта березняк, не причинив никому вреда. Люди всполошились и стали собираться уходить, потому, что рядом с фашистами было опасно оставаться. Двинулись мы в сторону д. Калиновка. Проехав, примерно, 2 км, остановились на хуторе. На пригорке, открытый всем ветрам, одиношенько стоял небольшой домик. Поместиться в нем нескольким семьям было невозможно. Спать пришлось кому на возу, кому под ним, кому в сарае. Утром мы проснулись от свиста пуль. Фашисты отступали. Группа немцев прибыла на хутор. К полудню загорелся дом и потушить пожар нам не удалось. За домом были глубокие ямы, в которые крестьяне сыпали картошку, в них мы и спрятались. Вдруг сквозь дет-ский плач слышим русскую речь: “Граждане, выходите и направляйтесь в тыл, здесь будет бой”. К счастью, перестрелка утихла и мы отправились в сторону Зельвы. Когда подошли к поселку, теперь примерно ул. Кутузова, при дороге стояла батарея “Катюш”. Возле установок бегали солдаты, подносили снаряды, что-то говорили. Мне показалось, что снаряды были очень большие, до метра и больше.

Только мы подошли поближе—раздался оглушительный взрыв. Пронеслась громада снарядов, оставив за собой огненный шлейф. Стреляли в сторону Волковыска. Возле и в самой Зельве было много солдат и техники Красной Армии. Военные были уставшие.

Отступая, фашисты особо не сопротивлялись. Взорвали только железнодорожный и шоссейный мосты. По мере удаления фронта на запад сапёрами быстро сооружались временные переправы для войск и поездов через Зельвянку. И только после войны мосты капитально восстанавливались.

Вернувшись в Зельву с хутора, мы жили в еврейском доме, как и при немцах, только в более стесненных условиях,—подселили семью, у которой сгорел дом.

С уходом немцев сразу же установилась Советская власть. Райисполком разместился в здании по ул. Советская, где находился суд, военкомат—возле теперешнего магазина “Галантерея”, народный комиссариат государственной безопасности и милиция —в нынешнем здании милиции, другие учреждения государственной власти — в еврейских зданиях. Жизнь налаживалась, хотя война продолжалась ещё год. Света в Зельве на улицах ещё не было, вечером— темнота и тишина. Всюду были развалины, оставшиеся после 1941 года, торчали трубы, дымоходы, кричали совы (их развелось много). На второй или третий день началась мобилизация. В армию призывали мужчин в возрасте до 45 лет, уходили сыновья вместе с отцами. Из зельвян, в то время ушедших в армию, погибло двое. Моего отца не призвали—не подходил по возрасту. Прожил он мало, в январе 1950 года умер.

Аэродром

Линия фронта уходила на запад. С приходом Красной Армии на недостроенный до войны аэродром стали приземляться самолёты. Тяжёлых бомбардировщиков не было, только истребители. Быстрыми темпами сделали взлётно-посадочную полосу, рулевые дорожки. Личный и технический состав размещался в палатках, шалашах, землянках. Военные командующего состава жили на квартирах в Зельве. Несколько наших девушек вышли замуж за лётчиков.

Военная часть базировалась в Зельве недолго. С удалением фронта на запад всё затихло. После войны о строительстве аэродрома не думали (до войны сюда навозили много камней, которые собирали крестьяне, обязательно отработав день в неделю), позже плиты разбирались, применялись на новых стройках.

Ещё одно подразделение советских войск базировалось в Зельве—батарея зенитчиков. Она располагалась на горке, недалеко от железнодорожного моста за теперешней баней. Потом её убрали.

В посёлке налаживалась мирная жизнь. В домах появилось электричество. Больницу разместили в здании около шоссейной дороги (бывший горгаз), в которой было несколько палат, работали главврач и обслуживающий персонал. Примерно в 1948г. стали восстанавливать здание больницы, строить ветлечебницу, “Хозмаг” (теперешний магазин “Мясо-молоко”). Был открыт “райпромкомбинат” (быткомбинат), где расположились сапожная, швейная мастерская, парикмахерская. За шоссейной дорогой (ныне водохранилище) восстановили предприятие Сальмана. Заработали паровая машина, два станка пилорамы, построили цеха расчёса шерсти, маслобойки, открыли столярный цех.

Школа

Местные органы особое внимание уделяли образованию. Пришедшие в упадок два здания еврейской школы до начала нового учебного года отремонтировали. С 1 сентября 1944 г. начала работать десятилетняя школа. Учиться было нелегко: не было учебников, приходилось использовать сохранившиеся старые. Много конспектировали, заучивали выдержки, примеры, тексты. Писать также не было на чём. Применяли всё, что могли: бланки от разных документов с чистой стороной листа, делали тетради их мешков из-под цемента, применяли оберточную бумагу. У многих учеников ручки были самодельные. В классах наспех сделанные парты были длинными— для шести и более человек. Дети были бедно одетые, некоторые приходили в лаптях.

Уже в 1945 г. проблем с тетрадями и ручками не возникало. Появились учебники, хотя их и не хватало. После войны в Зельве начали строить новое здание школы, которую открыли в 1952 году.

В переулке перед старой школой, ныне за кино-театром “Мир”, сохранился деревянный еврейский дом. Там разместились редакция районной газеты и типография с примитивным оборудованием. Как рассказывал мой друг, работавший в типографии, ему с напарником приходилось обслуживать печатный станок, который крутили вручную.

Со временем в Зельве по ул.17 Сентября построили новое здание районной газеты и типографии—ныне находятся некоторые службы РОВД.

После окончания войны по железной дороге с запада все чаще проезжали поезда с оборудованием, станками, материалами. А по шоссейной дороге на восток гнали табуны коров черно-белой окраски из Германии. Перегоняли также табуны больших и сильных лошадей— старики называли их “бельгийскими”.

Повсюду осталось много оружия, боеприпасов. По инициативе местных властей их свозили в развалины сгоревшего костёла (остались только стены) на старом католическом кладбище и взрывали. Отзвуки военного лихолетья слышались не один день —от храма ничего не осталось, только груда камней.

Перезахоронения останков военных

В местечке и его окрестностях в разных местах было много захоронений военных. Местные жители подсказывали и показывали эти могилы. Там бугорок, где-то посажен цветок, где-то сделана оградка, а где стоит кол, на котором висит каска.

Местная власть решила увековечить память погибших. Раскопали все захоронения и свезли останки в одно место. Памятник установили на старом православном кладбище. Пришлось и мне принять участие в этом мероприятии. Вместе с депутатом и еще одним жителем поселка мы поехали к железнодорожному мосту. Слева, по теперешней улице Карла Маркса, была небольшая насыпь с оградой из жердей, где лежала каска. У солдат в брюках, справа под ремнём, имелся карманчик, вроде как на часы, и у многих мы находили пластиковые тюбики, в которых была записка с указанием фамилии, имени, отчества, номера части…

Потом останки с православного кладбища ещё раз были перевезены и перезахоронены у мемориального комплекса, ныне существующего памятника погибшим воинам и партизанам. А сколько захоронений не выявлено, сколько без вести пропавших лежат в нашей земле—никто не знает.