Литература / 9 - 10

Вопрос 9. В чем состоит принципиальное отличие «Одиссеи» от «Илиады»?

Значительны аргументы, которые касаются расхождений этическо-религиозного характера. Предварительно следует заметить, что, говоря об этическо-религиозных или мировоззренческих различиях между «Илиадой» и «Одиссеей», нельзя забывать двух факторов:

а) «Илиада» и «Одиссея» резко отличаются друг от друга по своему характеру. Если в «Илиаде» основное внимание было уделено экспонированию ахейских и троянских героев на поле битвы, то в «Одиссее» акцент перенесен на возвращение героев и т. н. «домашние» события. Если в «Илиаде» действие каждого героя вытекает из общих интересов или как-то связано с ними, то в «Одиссее» фактически каждый герой принадлежит самому себе и его действия, в основном, исходят из собственных интересов. Следовательно, собственное «я» героя в «Илиаде» несколько ограничено в сравнении с «Одиссеей». В «Илиаде» почти каждый поступок героя становится предметом обсуждения других и в какой-то степени контролируется ими.⁹⁾ Все это обуславливает определенную разницу в этических и религиозных представлениях «Илиады» и «Одиссеи».

В «Илиаде», где действие каждого героя согласуется и управляется одним значительным и всеобщим явлением — Троянской войной, представляющей, со своей стороны, реализацию воли богов, естественно, не может быть уделено внимания тем этическим проблемам, которые встречаются в повседневной домашней жизни и в обыденных взаимоотношениях героев.

Не вызывает удивления и то, что в «Илиаде» дистанция между богами и людьми, между божественными и людскими делами более короткая, чем в «Одиссее». В «Илиаде» боги непосредственно участвуют в делах героев, а герои участвуют в войне, которая непосредственно связана с волей богов. В ней одновременно экспонируется большое число знаменитых героев в необычайно драматических и значительных ситуациях. За каждым из этих героев обычно стоит бог, зачастую его покровитель, который управляет его действием. Но поскольку интересы этих героев часто сталкиваются на поле битвы, то и сами боги нередко сталкиваются друг с другом. В «Одиссее» несколько иное положение. Здесь в основном конфликте участвует лишь один из центральных героев троянского сказания. Этот конфликт по своему значению во многом уступает конфликту «Илиады». Следовательно, по сравнению с «Илиадой» здесь участие богов в людских деяниях куда более ограничено. Фактически из олимпийских божеств лишь одна Афина (и в некоторой степени Посейдон и Гермес) непосредственно связана с действием. Ее участие столь же активно, как и в «Илиаде». Зевс сравнительно отдален от развития действия и это вполне естественно, ибо события, описанные в поэме, не столь значительны, чтобы требовать постоянного вмешательства Зевса. Хотя, как уже отмечалось, и здесь его воля наивысшая.

Взаимоотношения между героями «Одиссеи» более многообразны, так как сами герои представлены в более разнообразных жизненных контекстах. Их интересы связаны лишь с личной жизнью героя и не имеют всеобщего значения. Поэтому в их взаимоотношениях проявляется больше ошибок или погрешностей этического характера, допускаемых по личной инициативе героя, без всякого вмешательства богов.

б) Предполагается, что между двумя поэмами существовала определенная дистанция во времени. Вполне возможно, что за это время в мировоззрении одного поэта могли произойти определенные изменения, которые нашли отражение в его творчестве.

Принимая во внимание сказанное выше, рассмотрим некоторые принципиальные аргументы сторонников разноавторства.

Часть исследователей считает, что, сопоставив XIX.86-88 «Илиады», где Агамемнон снимает с себя вину за оскорбление Ахилла, можно выявить определенное несоответствие, так как представлению «Илиады», что герой субъективно не виновен, боги внушают ему вину. В «Одиссее» противопоставляется мысль, что сами смертные виновны нередко в тех несчастьях, которые причиняют они себе сверх, вопреки предопределению судьбы. Как нам представляется, напротив, эти пассажи выявляют большую близость друг к другу: в данном случае «Одиссея» перекликается с поставленным в «Илиаде» вопросом. В словах Зевса явно чувствуется, что сами смертные взваливают свою вину на богов. Следовательно, позиция смертного здесь ясна: он считает бога причиной своей виновности. Именно такая позиция смертного и представлена в «Илиаде», когда Агамемнон обвиняет богов. Но по «Одиссее», сами смертные являются причиной своих же несчастий. И здесь «Илиада» соответствует «Одиссее». Ведь в первой песни «Илиады» ни слова не сказано о том, что боги помутили разум Агамемнону и заставили его свершить тяжкий проступок. Напротив, Агамемнон сам является причиной всех бед, без всякого божественного вмешательства.

В «Одиссее» герои наказываются не только потому, что их смерть предопределена судьбой, но и за преступности, вытекающие из них самих, сверх предопределений судьбы (участи). Следовательно, события, которые по традиционным сказаниям должны представлять собой определенную цепочку заранее установленных и предопределенных божественной волей явлений, интерпретируются здесь совершенно по-новому. Не бог является причиной обрушившихся на человека несчастий, а сами люди являются причиной божественной кары. Именно в этом, по предположению некоторых исследователей, принципиальное различие поэм.

Даже при наличии подобных расхождений их можно было бы объяснить изменениями, которые произошли в мировоззрении одного поэта. Но, как нам представляется, в данном случае между поэмами не должно быть существенных различий.

В «Илиаде» фактически не произошло ничего принципиального, так как везде, где создавалась такая опасность, активно вмешивались боги. Но уже тот факт, что боги боятся, как бы ничего не произошло, указывает на то, что им известны такие случаи. Если бы само собой разумелось, что никогда ничего не может произойти, тогда не было бы основания для возникновения подобного понятия, тогда были бы непонятны опасения богов, как бы ничего не произошло «сверх судьбы». С другой стороны, «Илиада» свидетельствует, что всегда, когда боги желают избежать нарушения предопределенного судьбой хода явлений, они активно вмешиваются в дела людей. Боги, правда, не могут изменить того, что предопределено судьбой, но могут не допустить нарушения ее предрешений.

Логично было бы допустить — сверх судьбы может произойти что-либо лишь тогда, когда это не мешает выполнению божьей воли и сам бог кровно не заинтересован в этом. Но если все же произойдет что-либо сверх судьбы, это означает, что герой нарушил предопределенный ход событий и, чтобы восстановить равновесие, боги посылают кару виновному. Особенно строго наказывается проступок, который герой совершает вопреки предупреждению богов.

Сопоставим, с учетом сказанного, данные «Илиады» и «Одиссеи». Все основные события «Илиады» — ход Троянской войны, конфликт, вызванный гневом Ахилла — являются реализацией воли Зевса. Следовательно, всеми явлениями управляет Зевс, и он не допустит свершения чего-либо сверх судьбы, что может сорвать осуществление его планов. Именно поэтому, в каждый принципиальный момент поэмы вмешивается бог и направляет действие по намеченному руслу.

Что же касается «Одиссеи», то здесь в отношении Эгиста Зевс нигде не говорит, что Агамемнон избежал бы смерти, не вступи Эгист в связь с Клитемнестрой и не убей его. В данном случае касается не смерти Агамемнона, а связи Эгиста с супругой Атрида и его убийства. Судьбой было предопределено, что Эгист не должен наследовать престол Агамемнона. Боги предупреждают его не связывать свою судьбу с Клитемнестрой, не убивать Агамемнона, в противном случае он будет отомщен вернувшимся на родину сыном Агамемнона. Эгист не послушался бога, сверх судьбы вступил в связь с Клитемнестрой и совершил убийство. Но ему не суждено быть наследником престола. Он наказан за свою преступность. Однако это не означает, что смерть Агамемнона и участие Клитемнестры. В противном случае, поэт устами Зевса предупредил бы и Клитемнестру отказаться от решения (она, как и Эгист, могла не послушаться), или же подал бы знак самому Агамемнону (который, со своей стороны, мог тоже не прислушаться к предупреждению Зевса). Словом, если бы поэт «Одиссеи» считал известную по преданию трагическую историю Агамемнона свершившейся, то он еще более подчеркнул бы гуманность Зевса. С другой стороны, в данном случае поведение Эгиста не противоречит исполнению какого-либо конкретного божественного плана. Его поступок индивидуален и исходит из личных интересов героя. Поэтому предупреждение Зевса обусловлено не необходимостью выполнения божьей воли, а заботой о благополучии самого Эгиста. Эгист погиб, ибо он не вник в суть божественного призыва. Именно подобные индивидуальные поступки, вызванные недальнозоркостью людей, навлекают на них «сверх судьбы» всякие беды. Обобщение таких фактов и дает богам причину для беспокойства — люди что-то могут свершить «сверх судьбы». И если подобная опасность может сорвать планы богов, то они, как это имеет место в «Илиаде», вмешиваются в дело активно. Следовательно, по нашему мнению, в «Илиаде» и «Одиссее» мы имеем дело не с различным пониманием, а с увязыванием данного понятия с контекстами двух резко отличающихся друг от друга по своему характеру поэм.

В какой из поэм очевиднее героическое самосознание?

Характерная особенность развитого героического эпоса — соотнесенность с каким-либо важным историческим событием далекого прошлого, с которым ассоциируются социальные отношения того времени, когда эпическая поэма оформляется как художественное целое. Для гомеровских поэм такой исторической основой является Троянская война, и воспоминания о микенской эпохе находят отражение в многочисленных деталях военного и мирного быта. К их числу относятся, например, описания бронзового оружия героев, художественной мебели, посуды и конской сбруи, как и самое употребление боевых колесниц. Преобладающее положение Агамемнона среди греческих вождей напоминает микенскую эпоху с ее относительно централизованной властью, а из упоминаемых в каталоге кораблей 164 географических названий почти девять десятых могут быть соотнесены с городами и поселениями микенской Греции. Во II тыс. до н. э. уводит также сходство многих мотивов в гомеровском эпосе и ближневосточном фольклоре: отношения между Ахиллом и Патроклом отчасти сходны с дружбой побратимов Гильгамеша и Энкиду в аккадских (вавилонских) сказаниях, для повествования о странствиях Одиссея находится прототип в древнеегипетском рассказе «Потерпевший кораблекрушение».

Наряду с этим в обработке древнего сказания видно стремление устранить сказочные черты, присущие ранним стадиям богатырского эпоса: такие его характерные признаки, как чудесное рождение и столь же чудесное детство героя, проявляющего уже в младенческие годы незаурядную силу, а также его магическая неуязвимость и помощь волшебных животных, особенно чудесного коня, в гомеровских поэмах почти совершенно отсутствуют. Описание одежды и причесок, отдельных деталей вооружения героев, обычай сжигать трупы и многие другие подробности характерны не для микенской культуры, а для Ионии VIII в., т. е. для эпохи, отделенной от Троянской войны примерно четырьмя-пятью столетиями. Еще важнее, что к этому же времени относится основная масса содержащихся в поэмах сведений социально-экономического характера, в первую очередь преобладающее положение родовой знати и выделение аристократической верхушки. Знатным вождям принадлежат лучшие и наиболее обширные земельные участки, многочисленные стада и отборные пастбища; при разделе завоеванной добычи они получают бо́льшую и лучшую долю. Обращает на себя внимание также известная независимость гомеровских вождей, не находящая

Вопрос 10. Какое отношение к жизни и миру предполагает героическое самосознание гомеровского героя?

Почти каждый гомеровский герой — это необычайно сильная натура, с железным характером и совершенным бесстрашием перед любыми опасностями и катастрофами. Эти герои могут весьма сильно любить и весьма сильно ненавидеть, у них все — большое, сильное, свободное. Они даже едят не так, как простые смертные. В «Илиаде» эти герои то и дело зажаривают по 100 быков или баранов для жертвоприношения, но значительная часть этого мяса съедается ими самими и запивается целыми ведрами вина. Роскошь и обилие вообще характеризуют собою всю гомеровскую жизнь.

Когда говорят о монументальном характере гомеровского героя, имеется в виду не какая-нибудь их высокая мораль, их благочестие, скромность, смирение и прочие христианские добродетели. Гомеровские герои — это сильные, крепкие, красивые люди; и монументальность их характера заключается в их огромной силе, физической и психической, соединенной с красотой, благородством и независимостью ее проявления. Гомеровская монументальность — это величие и сила большого человека, всецело земного и всецело преданного земным, хотя и весьма значительным интересам.

Большое развитие отдельной личности и в то же самое время сохранение ею своей коренной связи с родом и племенем приводили к тому, что эта зародившаяся личность очень долгое время была носителем всей социальной мощи ее коллектива. Она понималась как символ самой этой общины, находясь в полном — и внутреннем и внешнем — единстве с нею и олицетворяя собою все ее общественно-исторические возможности. Такая личность становилась героической, такой зародившийся в родовой общине субъект был героем.

Он был личностью в смысле частной инициативы, в смысле распоряжения своими индивидуальными возможностями. Но в нем еще не было ничего узко-личного, эгоистически-ограниченного и чего-нибудь изолированного от общественно-исторической жизни его коллектива. В таком герое обязательно воплощались все рассмотренные выше принципы художественного стиля, т. е. в нем господствовал примат общего над индивидуальным; он был абсолютно объективен, прост и наивен; он не углублялся в свои узко-личные интересы, он был благороден, всегда храбр и отважен, он всегда был на страже интересов своей родины, он был возвышен душою и далек от всяких мелочей быта.

Это безусловное единство личности и родо-племенного коллектива, создающее героизм, нужно выдвигать на первый план в определении гомеровского героизма. Герой обычно очень силен, весьма мужествен и отважен. Но не это есть специфика гомеровского героизма. Героями считаются у Гомера вестники, певцы и даже свинопасы. Герой обыкновенно является победителем и стихийных сил природы, олицетворенных в каких-нибудь чудовищах, и своих врагов, представителей чужого племени. Но это тоже не является спецификой гомеровского героизма.