Китайская литература 1 / Бацзинь - Семья

Ба Цзинь - Семья

1

Дул резкий ветер. Снежные хлопья, похожие на клочья ваты, беспомощно кружились в воздухе и бесцельно опу­скались на землю. У стен по обеим сторонам улицы намело сугробы, и они двумя широкими белыми полосами окаймляли грязную дорогу; здесь можно было встретить пешехода, попадались паланкины, на каждый палан­кин — по двое носильщиков. Люди изо всех сил боролись с метелью, но одолеть ее не могли, и, казалось, поежива­лись от страха. А снег падал и падал, не переставая, все плотнее заволакивая небо белой пеленою. Он падал всюду: на зонты, на крыши паланкинов, на островерхие широкополые шляпы носильщиков, на лица прохожих.

Ветер, играя зонтами, резкими порывами относил их, то в одну, то в другую сторону, а порой вырывал из рук. Его сердитые завывания, сливаясь со скрипом шагов по снегу, образовывали какую-то причудливую мелодию. Эта мелодия назойливо звучала в ушах, словно предупре­ждая прохожих: «Метель может надолго завладеть миром, и никогда больше не вернутся ясные солнечные дни».

Смеркалось. Фонарей на улицах еще не зажигали. По­степенно все вокруг растворилось в темно-пепельных су мерках. Мостовая утопала в потоках воды и грязи. Было холодно. Одно лишь воодушевляло прохожих на борьбу с непогодой, мечта о семье, теплом и светлом доме.

— Третий брат *, идем скорей! А то не успеем к ужину. — Слова эти принадлежали восемнадцатилетнему юноше, который в одной руке нес зонтик, а другой придерживал полу теплого халата; юноша обернулся и по-

37

смотрел назад. Круглое лицо его раскраснелось от холода. На носу блеснули очки в золотой оправе.

Позади, чуть поодаль, шел другой юноша такого же роста и сложения, так же одетый, но немного моложе, лицо его казалось более худым, а глаза необыкновенно ясными.

• Ничего, скоро придем... Сегодня на репетиции ты играл лучше всех. А говоришь по-английски свободно и гладко! Тебе очень подходит роль доктора Лайсевея *, и ты вполне уже освоился с ней,—заговорил он, волнуясь и прибавляя шаг. Жидкая грязь опять забрызгала ему штаны.

• Ничего особенного, просто я стал храбрее. — Цзюе-минь остался доволен похвалой и замедлил шаг, чтобы младший брат Цзюе-хой догнал его. — А ты вот еще трусишь. Черный Пес в твоем исполнении совсем не такой, каким должен быть. Ведь вчера ты прекрасно за­учил эти несколько фраз. А когда вышел на сцену, по­чему-то не мог их прочесть. Не напомни их тебе господин Чжу, ты, наверное, так и не договорил бы до конца, — ласково, без упрека в голосе продолжал старший брат.

Цзюе-хой чувствовал себя неловко и еще больше по­краснел. Немного волнуясь и в то же время оправдываясь, он проговорил:

— Не знаю почему, но стоит мне только выйти на сцену, как я начинаю нервничать. Будто все взгляды устремлены именно на меня. Ведь я стараюсь изо всех сил, мне так хочется произнести все до конца, не пропустив ни слова...

В это время налетел порыв ветра, и зонтик в его руке завертелся. Юноша сразу же умолк, крепко сжав руко­ятку, однако это было почти бесполезно. К счастью, ветер тотчас пронесся дальше. На мостовой лежал не успевший растаять на лету снег, белый-белый, а на нем оставались старые и свежие следы, наслаиваясь друг на друга.

— Как мне хочется заучить весь текст, чтобы не про­пускать ни слова, — возобновил прерванный разговор Цзюе-хой. — Но стоит мне открыть рот, как я сразу все забываю. В этот момент я не могу вспомнить даже те фразы, которые обычно помню лучше всего остального. И лишь когда господин Чжу подскажет мне одно-

два слова, я могу продолжать. И уж если на репетициях так получается, то что же будет, когда придется выступать,

38

Какой стыд, если и тогда ничего не получится. — Тут открытое, почти еще детское лицо Цзюе-хоя стало вдруг серьезным. Юноша ступал мягко, и под его ногами по­скрипывал снег.

— Не бойся, — утешил его Цзюе-минь. — Порепети­руй еще два-три раза и все отлично запомнишь. Держись смелее... Откровенно говоря, господин Чжу очень не­ удачно инсценировал «Остров сокровищ»; пьеса, наверное, не будет иметь никакого успеха.

Цзюе-хой промолчал, в душе благодаря брата за дру­жескую поддержку. Он думал, что нужно сделать, чтобы хорошо сыграть свою роль и заслужить одобрение гостей, соучеников и порадовать брата. И вот после долгих раз­мышлений ему вдруг стало казаться, что он переносится в мир чудес. Внезапно все переменилось. Вот прямо перед ним гостиница, которая называется «Адмирал Бенбоу», там живет его старый друг Билл. Он, Черный Пес, много скитавшийся по морям, потерявший два пальца на руке, пройдя через множество испытаний, нападает, наконец, на след Билла. В душе у него переплетаются радость мести и страх. Черный Пес думает о том, как встретится с товарищем, о чем станет говорить с ним, как потребует ответа с Билла за то, что он бросил клад капитана Сильвера, утратил верность морским скитаниям. Заученные английские слова из пьесы всплывали в памяти сами со­бой, без всякого усилия. Будто очнувшись, Цзюе-хой радостно закричал:

• Цзюе-минь! Теперь я понял!

• В чем дело? Чему ты так радуешься? — удивленно уставился на него брат.

• Просто я понял сейчас, в чем состоит секрет актер­ской игры, — молодо и весело улыбнулся Цзюе-хой. — Я представил себе, будто я и есть — Черный Пес, и тогда слова потекли сами собой, мне не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить их.

• Правильно, так и нужно играть, — улыбнулся Цзюе-минь. — Раз ты это понял, тебя ждет удача... Снег, кажется, перестал. Закрой зонтик. Держать его раскры­тым на таком ветру очень трудно.

С этими словами Цзюе-минь стряхнул снег со своего зонта и сложил его. Цзюе-хой последовал примеру брата. Они пошли рядом, положив зонты на плечо, почти касаясь друг друга.

39

Снег перестал валить. Он лежал толстым слоем на сте­нах и крышах домов, искрясь и блестя на пепельно-сером фоне сгущавшихся сумерек. Ветер тоже постепенно утих. Несколько лавок, в которых горели лампы и свечи, словно втиснувшись между богатыми особняками с огромными, покрытыми черным лаком воротами, освещали безмолв­ную улицу и рассеивали свет и тепло в этот холодный зим­ний вечер.

• Брат, ты не замерз? — вдруг заботливо спросил Цзюе-минь.

• Нет, мне тепло. За беседой холода просто не заме­чаешь.

• Отчего же ты дрожишь?

• Я очень взволнован. А когда волнуюсь, всегда дрожу, и сердце бьется часто-часто. Мне представляется спектакль, хочется сейчас же пойти и выступить. Откро­венно говоря, я мечтаю об успехе. Ты не смеешься над подобным мальчишеством? — Цзюе-хой взглянул на Цзюе-миня. Он боялся, что брат станет смеяться над ним.

• Я вовсе не смеюсь, — сочувственно промолвил Цзюе-минь, — я переживаю то же самое. Я сам мечтаю об успехе. Все мы одинаковы, и похвала учителя, пусть даже самая незначительная, радует любого из нас.

• Да, ты прав.

Цзюе-хой еще плотнее прижался к брату. Так они шли, забыв про холод, про метель, про ночь.

— Какой же ты у меня хороший.

Лицо Цзюе-хоя, обращенное к Цзюе-миню озарилось доброй улыбкой. Цзюе-минь посмотрел в сияющие глаза Цзюе-хоя, улыбнулся и медленно проговорил:

— Ты тоже... у меня замечательный, брат... — Затем осмотрелся вокруг, увидел, что они подходят к дому, и добавил:— Пошли скорее, еще поворот — и мы дома.

Цзюе-хой кивнул в ответ, оба прибавили шагу и скоро вышли на еще более тихую улицу.

Уже горели фонари. Свет ламп, заправленных маслом, на холодном ветру казался еще более сиротливым, тени от фонарных столбов слабо вырисовывались на снегу. Изредка попадались прохожие, они шли торопливо и молча исчезали, оставляя на снегу лишь следы. Эти глу­бокие следы устало дремали, не желая даже пошеве-

40

литься, пока на них не наступал кто-нибудь другой, тогда, раздавленные, они издавали слабый вздох, принимали причудливую форму, и вот на длинной белой улице уже не видно было расположенных в строгом порядке дрем­лющих следов, оставались лишь большие и маленькие черные ямки.

Особняки безмолвно стояли на холодном ветру. Каждый вход стерегли два вечно погруженных в молчание каменных льва. А за воротами, напоминающими огромную пасть сказочного чудовища, зияла чернота. Никто не мог увидеть, что скрывалось там, внутри. Каждый особняк прожил свою долгую жизнь и, быть может, знал на своем веку по нескольку владельцев. У каждого особняка была своя тайна. Стирался черный лак на воротах, их красили заново, но, несмотря на эти перемены, хранимая ими тайна по-прежнему оставалась недоступной для посторон­них.

Пройдя до середины улицы, братья остановились перед особняком с самыми большими воротами. Они вытерли ноги о каменные ступени, отряхнули снег, сняли халаты и прошли внутрь, держа в руках зонтики. Через мгновенье шаги их замерли в темноте. У входа вновь воцарилась тишина. Здесь, как и перед прочими особняками, сидели каменные львы, а под карнизом висело два фонаря, оклеенных красной бумагой. У входа стояло два больших каменных квадратных чана. На наружной стене висели доски с параллельными надписями. На красном лаке четко выделялись восемь черных иероглифов в стиле лишу: * «Государству — великодушия, семье — счастья. Людям — долголетия, году — обилия».

2

Ветер совсем утих. Однако воздух все еще оставался холодным. Наступила ночь, но и она не принесла с собою темноты. Сверху было серое небо, внизу — каменные плиты, запорошенные снегом. Просторный внутренний двор * весь был занесен снегом. Лишь посредине оставался выдававшийся над каменным настилом проход, по обе стороны от него стояли горшки с чашкоцветником; цветы под снегом стали совсем белыми и по красоте не

уступали сказочным яшмовым деревьям.

41

Цзюе-минь шел впереди. Не успел он подняться по каменным ступеням левого флигеля и переступить порог, как слева под окном главного дома раздался девичий голос:

— Второй барин, третий барин. Как хорошо, что вы вернулись! Только что сели ужинать. Идите скорее, там гости.

Это была служанка Мин-фэн, девушка лет шестна­дцати. На затылке у нее свешивалась коса, теплая синяя куртка облегала стройную, гибкую фигуру. Овальное ли­чико было полным и привлекательным; когда она смея­лась, на щеках появлялись ямочки. Поблескивая своими ясными глазами, она просто и непринужденно смотрела на братьев, не испытывая при этом ни страха, ни смущенья. Цзюе-хой, шедший сзади, улыбнулся ей.

• Ладно, — громко ответил Цзюе-минь. — Мы поста­вим зонты и придем. — Не удостоив служанку взглядом, он перешагнул порог и прошел в дом.

• Мин-фэн, а что там за гости? — поинтересовался Цзюе-хой. Он тоже поднялся по ступеням и стоял у по­рога.

• Госпожа Чжан и барышня Цинь. Идите скорей.

С этими словами Мин-фэн повернулась и пошла в сто­рону главного дома. Цзюе-хой улыбнулся, глядя ей вслед. Подождав, пока она скрылась в дверях главного дома, он прошел к себе в комнату.

Навстречу ему уже выходил брат.

• О чем это ты так долго говорил с Мин-фэн? Идем скорее кушать. Еще немного замешкаемся — и они, по­жалуй, все съедят, — торопил Цзюе-минь, направляясь к выходу.

• Ладно, я пойду с тобой, к счастью, я не так сильно промок, можно и не переодеваться. — Цзюе-хой бросил зонтик на пол и пошел за братом.

• Никогда ты не признаешь порядка. Сколько раз я внушал это тебе, а ты не слушаешься. Верно говорят: горы легче переделать, чем характер, — ворчал Цзюе-минь, но без всякого раздражения. Он вернулся, поднял зонтик, раскрыл его и осторожно поставил на пол.

• Что поделаешь, — Цзюе-хой стоял рядом и, улы­баясь, наблюдал за братом. — Уж такой у меня характер. Смешно получается: ты торопил меня, а теперь сам задерживаешься.

42

— Это все твое упрямство. Тебя не переубедить. — Цзюе-минь вышел, делая вид, что сердится.

Братья отлично знали характер друг друга. Поэтому Цзюе-хой не придал значения случившемуся и, все так же улыбаясь, последовал за Цзюе-минем. На мгновенье перед ним возник образ девушки, но тут же исчез. В столовой юноше представилась новая картина.

За квадратным столом сидело шесть человек. Во главе стола — его мачеха — госпожа Чжоу * и тетка гос­пожа Чжан, слева сидела двоюродная сестра Цинь и не­вестка Ли Жуй-цзюе, в конце стола — старший брат Цзюе-синь и сестра Шу-хуа, справа два места пустовали.

Братья поклонились тетке, поздоровались с двоюродной сестрой и заняли свободные места. Горничная тотчас по­дала им по чашке риса.

• Почему вы сегодня так поздно? Если бы к нам не пришла ваша тетушка, мы давно бы отужинали, — ласково спросила госпожа Чжоу, держа в руках чашку.

• После полудня занятий не было, но господин Чжу велел нам репетировать пьесу, вот мы и задержались, — ответил Цзюе-минь.

• Ведь недавно шел сильный снег. И на улице, вероятно, очень холодно. Вы возвращались в палан­кине? — заботливо и вместе с тем учтиво спросила тетка Чжан.

— Нет, мы шли пешком, так как никогда не пользуемся паланкином, — поспешно пояснил Цзюе-хой.

• Третий брат всегда боится, как бы люди не сказали, что он ездит в паланкине. Он ведь у нас гуманист,— насмешливо заметил Цзюе-синь. Все рассмеялись. Цзюе-хой, смутившись и в то же время негодуя, опустил голову и целиком отдался еде.

• На улице не так уж холодно. Ветра почти нет. Мы всю дорогу разговаривали и чувствовали себя пре­красно, — вежливо ответил Цзюе-минь тетке.

— Второй двоюродный брат, когда же состоится вечер самодеятельности вашего колледжа? Вы только что гово­рили о репетициях. Это что, подготовка к выступлению? — обратилась Цинь к Цзюе-миню.

Она была почти ровесницей Цзюе-миня, но на не­сколько месяцев моложе его, потому называла его стар­шим двоюродным братом. Фамилия ее была Чжан, имя Юнь-хуа, а детское имя Цинь, этим именем все и при-

43

выкли называть ее. Среди родственников семьи Гао Цинь была самой красивой, самой веселой девушкой. Она очень рано поступила в женскую школу, а нынче шел уже тре­тий год, как она училась в провинциальном женском педагогическом училище.

• Вечер состоится, наверное, весною будущего года, когда начнется следующий семестр. В этом семестре оста­лось заниматься всего неделю с небольшим. Цинь, а когда у вас в училище каникулы? — в свою очередь спросил Цзюе-минь.

• Нас распустили на прошлой неделе. Говорят, не хва­тает средств, поэтому каникулы начались раньше, — от­ветила Цинь. Она уже поела и отодвинула свою чашку.

• Сейчас средства, ассигнованные на просвещение, идут на покрытие военных расходов. Все учебные заведе­ния одинаково бедны. Но у нас в колледже положение несколько иное. Директор заключил контракт с препода­вателями иностранцами, по которому установлено, что они получают жалование вне зависимости от того, будут ли занятия, поэтому мы оказались в более выгодном поло­жении — занятия у нас продолжаются. Говорят, у дирек­тора есть какие-то связи с дуцзюнем*. Поэтому ему легче достать деньги, — пояснил Цзюе-минь. Он тоже отставил чашку, а Мин-фэн подала ему смоченное в горя­ чей воде полотенце.

• Это и хорошо. Знай себе учись. Ни о чем другом заботиться не надо, — вмешался в разговор Цзюе-синь.

• Я снова забыла, куда они поступили учиться? — спросила вдруг, обращаясь к Цинь, госпожа Чжан.

• У мамы очень плохая память, — засмеялась Цинь. — Они учатся в школе иностранных языков. Ты уже много раз спрашивала об этом.

• Цинь, милая, ты совершенно права. Но я состари­лась, никуда не гожусь, память стала слабой. Сегодня, когда играла в мацзян *, один раз даже прозевала вы­игрыш, — улыбнулась госпожа Чжан.

К этому времени все уже поели и поставили свои чашки. Госпожа Чжоу предложила:

— Пойдемте, посидим там.— С этими словами. Она отодвинула стул и встала. За ней поднялись и остальные. Затем все направились в соседнюю комнату.

Цинь шла позади, недалеко от Цзюе-миня. Он подо­шел к ней и тихо сказал:

44

— Сестрица Цинь, в будущем году во время, летних каникул наша школа откроет прием девушек.

Изумленная, она обернулась к нему. Лицо ее светилось радостью, большие красивые глаза, сияя, смотрели на Цзюе-миня, казалось, это известие очень приятно ее поразило.

• Правда? — спросила она с недоверием, подозре­вая, что он шутит с нею.

• Конечно, правда. Разве я когда-нибудь лгал? — Цзюе-минь сказал это с серьезным видом, обернулся я, взглянув на стоявшего в стороне Цзюе-хоя, добавил: — Если не веришь, можешь спросить у Цзюе-хоя.

• Я не говорила, что не верю тебе. Просто эта заме- чательная новость слишком неожиданна. — Цинь были возбуждена.

• Предположение такое есть, но вопрос, будет ли оно осуществлено на деле, — добавил от себя Цзюе-хой. — В сычуаньском обществе еще слишком много людей с консервативными взглядами, отстаивающих старую мо­раль. Их силы еще очень велики. Они непременно высту­пят против. Совместное обучение — ведь такое им и во сне не снилось! — В голосе его звучало возмущение.

• Это не так важно. Если наш директор решил, зна­чит так и будет. — Цзюе-минь хотел успокоить Цинь. — Он сказал, что если не окажется девушек, подавших за­явление, он велит своей жене записаться первой.

• Нет, первой обязательно запишусь я. — Цинь гово­рила горячо и убежденно, словно вдохновляемая великой идеей, глаза ее были мечтательно устремлены вдаль.

— Цинь, милая, почему ты не идешь сюда? — позвала госпожа Чжан. — О чем вы там говорите, стоя в две­рях? — Она хотела казаться строгой, но едва сдерживала улыбку.

— Иди скажи тетушке, что зайдешь к нам поболтать. Я расскажу тебе обо всем подробно, — шепнул Цзюе-минь.

Цинь молча кивнула и, подойдя к матери, шепнула ей на ухо несколько слов. Госпожа Чжан засмеялась:

— Ладно уж, только не задерживайся.

Цинь кивнула, подошла к Цзюе-миню и Цзюе-хою, и они втроем вышли из главного дома. Выходя, она услышала стук игральных костей на столе. Она знала, что мать сыграет в мацзян по меньшей мере четыре партии.

45

3

• В этом семестре мы прочитали «Остров сокровищ», в следующем собираемся заняться «Воскресеньем» Тол­стого,— рассказывал, обращаясь к Цинь, Цзюе-минь. Лицо его светилось довольной улыбкой. Они уже вышли из главного дома и спустились по каменным ступеням во двор. — В следующем семестре на место нашего препо­давателя литературы собираются пригласить У Ю-ли-на * — того самого, который напечатал в «Новой моло­дежи» * статью «Культ людоедства». Вот это действи­тельно приятная новость!

• Какие вы счастливые, — с завистью сказала Цинь, раскрасневшись от волнения. — А у нас преподаватели родной литературы — это все цинские цзюйжэни и сю-цаи *, которые всегда читают что-

нибудь вроде «Гувэнь гуаньчжи» *. А по-английски мы уже несколько лет под­ряд читаем одну и ту же «Английскую хрестоматию ми­стера Чамбера». А потом, говорят, будем читать «Изложе­ние пьес Шекспира». Всегда какое-нибудь старье!.. Я ни­как не могу поверить в то, что в вашу школу скоро будут принимать девушек. Мне так хочется поступить туда!

— «Английская хрестоматия мистера Чамбера» — это тоже полезная книга. Ведь в Китае уже есть перевод ее. Говорят, называется она как-то вроде «Шуточки поэта» и тоже, вышла из-под пера Линь Цинь-наня *, — съязвил шедший позади Цзюе-хой.

Цинь обернулась к нему и обиженно проговорила:

• Ты всегда любишь шутить, когда другие говорят серьезно.

• Ладно. Я больше рта не открою, — улыбнулся Цзюе-хой. — Поговорите вдвоем, — прибавил он и на­ рочно пошел медленнее, а затем остался у входа, дав брату и Цинь уйти в комнату Цзюе-миня.

В главном доме и во флигеле напротив ярко горели электрические лампы. Из левой гостиной доносился стук игральных костей. То здесь, то там раздавались голоса. Несмотря на холодную погоду, люди продолжали зани­маться своими делами. Двор, нарядно убранный снежными хлопьями, выглядел таким красивым и чистым! Цзюе-хой осмотрелся. На душе у него было необыкновенно легко. Хотелось громко кричать, смеяться. Он взмахнул рукой, словно желая сказать, что вокруг широкий простор,

46

что он, Цзюе-хой, свободен, ничто не связывает его, не ме­шает ему.

Ему снова вспомнился тот момент, когда Черный Пес, которого он играет в «Острове сокровищ», появляется на сцене: ударив по столу, он громко кричит слуге, чтобы тот принес вина. Воспоминание это внезапно взбудо­ражило его, и, сам того не замечая, он громко крикнул:

— Мин-фэн, принеси три чашки чаю!

Слева из гостиной кто-то отозвался, и через несколько минут из левой комнаты главного дома вышла молодая девушка с двумя чашками в руках.

• Почему только две? Ведь я велел тебе принести три, — все так же громко проговорил Цзюе-хой. Мин-фэн уже была в двух шагах от него. Громкий голос Цзюе-хоя как будто испугал девушку, руки у нее слегка задрожали, чай расплескался. Но в следующий момент она посмотрела на юношу и улыбнулась:

• У меня всего две руки.

• Зато язык у тебя дерзкий. Почему ты не взяла поднос? — Цзюе-хой тоже улыбнулся. — Ладно, подай чай барышне Цинь и второму молодому барину.

Он посторонился, прислонясь к дверному косяку, и дал ей пройти.

Очень скоро Мин-фэн возвратилась. Услышав ее шаги, Цзюе-хой нарочно широко расставил ноги и стал в две­рях, загородив ей дорогу.

Она молча стояла за его спиной.

— Молодой барин, — подождав немного, негром­ким голосом обратилась она к Цзюе-хою, — разрешите мне пройти.

То ли он не расслышал, то ли притворился, что не слы­шит, но позы не переменил и даже не шевельнулся.

Она повторила свою просьбу, добавив при этом, что у госпожи ее ждут дела. Но Цзюе-хой не обращал на нее внимания. Точно каменный, стоял он в дверях.

— Мин-фэн! Мин-фэн! — позвали в главном доме. Это был голос старой хозяйки.

• Пустите меня, госпожа зовет,—взволнованно зашептала за его спиной Мин-фэн. — Если я задержусь, она станет браниться.

• Экая важность, побранят тебя, — все так же улы­баясь, равнодушно заметил Цзюе-хой. — Скажешь госпоже, что была занята здесь, у меня.

47

— Госпожа не поверит и рассердится. А как только разойдутся гости, обязательно отругает меня. — Девушка говорила тихо, чтобы никто не мог услышать се в комна­тах.

В это время девушку снова позвали:

— Мин-фэн, госпожа велела подать табак.

Цзюе-хой по голосу узнал свою младшую сестру Шу-хуа: посторонившись, он дал Мин-фэн пройти, и она тот- час убежала.

Навстречу ей из главного дома вышла Шу-хуа. Она принялась отчитывать девушку:

• Где ты была? Почему не отвечаешь, когда тебя зовут?

• Я носила чай третьему молодому барину, — отве­тила Мин-фэн, потупившись. Но голос у нее был спокой­ный.

• Для того чтобы подать чай, не нужно так много времени. И к тому же ты не немая — почему же никогда не отзываешься, когда тебя зовут?

В нынешнем году Шу-хуа исполнилось всего только четырнадцать лет, но она, подражая взрослым, отчиты­вала служанку и держалась при этом свободно, ничуть не смущаясь.

— Иди скорей. Если госпожа узнает, что ты нарочно не отвечала, тебе снова попадет.

С этими словами Шу-хуа вернулась в главный дом. А Мин-фэн, не проронив ни слова, пошла следом за нею.

Цзюе-хой очень отчетливо слышал этот разговор. Каждое слово будто плетью хлестало его по голове. Лицо юноши вспыхнуло. Ему было стыдно. Он знал, что де­вушку отругали из-за него. А поведение сестры вызывало у Цзюе-хоя неприязнь. Ему очень хотелось' пойти засту­питься за Мин-фэн, но что-то удерживало его, и он молча стоял в темноте, словно все случившееся его вовсе не касалось.

Когда Цзюе-хой остался один, перед ним снова всплыло лицо Мин-фэн. Это красивое лицо всегда выра­жало покорность, на нем нельзя было прочесть ни обиды, ни жалобы. Оно, подобно океану, все принимало, все поглощало, ничего не возвращая назад.

В это время из комнаты донесся женский голос, и перед Цзюе-хоем возникло лицо другой девушки. Тоже краси-вое, но совсем иное: протестующее, страстное, решитель-

48

ное, не терпящее никаких обид. В этих лицах отражались две жизни, они говорили о двух судьбах. Цзюе-хой сопо­ставил их, и непонятно почему, но ему казалось, что он больше сочувствует первой, что она ему нравится больше, хотя вторая полна и светом и счастьем.

В этот момент лицо первой девушки обозначилось еще отчетливее — послушное, умоляющее, оно показалось ему еще более привлекательным. Юноше захотелось уте­шить ее, наградить чем-нибудь. Но он не знал, что может сделать для нее. Неожиданно для себя самого он заду­мался о ее жизни. Он понимал, что судьба Мин-фэн определена с того самого момента, как она появилась на свет, — такая же судьба, как у многих, похожих на нее, девушек. Она одна, конечно, не может быть исключением. Думая об этом, он чувствовал, что не может остаться рав­нодушным к ее судьбе. Он хотел бороться с ней, хотел изменить ее. Вдруг в его мозгу мелькнула странная мысль. Но уже через мгновенье он беззвучно рассмеялся.

— Этого не может случиться, это неосуществимо, — сказал он самому себе. — А если это действительно про­изойдет? — спросил он себя, потом представил возмож­ные последствия, и мужество в нем тотчас пропало. Онопять улыбнулся: — Это мечта. Только мечта.

Но такая мечта способна завладеть человеком, он, ка­залось, совсем не хотел расстаться с ней сразу. С наде­ждой в сердце он опять задал себе вопрос:

• Если бы она принадлежала к тому же кругу, что и Цинь?

• Тогда не было бы никаких сомнений, — реши­тельно ответил он на свой вопрос. Он тут же представил себе, что она принадлежит к тому же кругу, что и Цинь: тогда все решится очень просто.

Но через некоторое время он опять рассмеялся. Он смеялся над самим собой:

— И откуда только появляются такие нелепые фан­тазии. .. В данном случае просто бесполезно говорите о любви, это только шутки.

Через некоторое время лицо с выражением покорности постепенно исчезло, его сменило другое — страстное, про­тестующее. Но и оно скоро пропало.

«Пока не уничтожены гунны, можно ли обзаво-диться семьей?» * — Обычно эта истрепанная фраза не нравилась ему, но сейчас Цзюе-хою казалось, что в ней

49

заключен лучший способ решения всех проблем. Поэтому он произнес ее громко, голосом, исполненным волнения и пафоса. Говоря о гуннах, он вовсе не имел в виду ино­странцев и не собирался выходить на поле боя с оружием, чтобы бить их. Просто он чувствовал себя мужчиной, спо­собным уйти из родного дома и совершить нечто необык-новенное. А что это будет за подвиг, он представлял себе очень смутно. С этими словами Цзюе-хой вошел в дом.

— Посмотри, третий брат опять сходит с ума, — про­изнес Цзюе-минь. Он стоял у письменного стола и разго­варивал с Цинь, сидевшей в плетеном кресле. Услышав голос Цзюе-хоя, он поднял голову, взглянул на него, а по­том улыбнулся девушке.

Цинь тоже подняла голову и посмотрела на Цзюе-хоя.

• Неужели ты не знаешь, что он герой? — насмеш­ливо заметила она, обращаясь к Цзюе-миню.

• Ах да, ведь это же Черный Пес, а Черный Пес — герой!—усмехнулся Цзюе-минь. Цинь рассмеялась.

Их смех рассердил Цзюе-хоя, он бросил им раздра­женно:

— Что бы там ни было, а Черный Пес все-таки лучше доктора Лайсевея. Доктор Лайсевей — это всего-навсего шеньши*.