_{В ЛЕКСИКОНЕ}

психолингвистическое исследование

CD

i

О nosepfiPrf KrfH

f\/ не ш'зн1'ше зазначеного герм!ну.

					I
					•a H

о»

см

ОРОНЕЖ """"■ ЗДАТЕЛЬСТВО У ОРОНЕЖСКОГО ."НИВЕРСИТЕТА 990

Киево-Святошинсъка дру&.

В монографии слово рассматривается как единица лексического компонента речевой способности человека; как средство доступа к единому информационному тезаурусу, формирующемуся через переработку многогранного (не только речевого) опыта индивида; как опорный элемент, обеспечивающий (на разных уровнях осознаваемости) учет многосторонних связей и отношений по линиям когнитивного, эмоционального и языкового контекстов; делается попытка дать объяснение способности человека одновременно учитывать такое многообразие связей в процессах речемысли-тельной деятельности. С опорой на теоретические изыскания и на двадцатилетний опыт анализа материалов психолингвистических экспериментов формулируется гипотеза организации лексикона как функциональной динамической системы.

Монография адресована специалистам в области общего языкознл-ния, психолингвистики, психологии памяти и речи.

Залевская А. А. Слово в лексиконе человека: Психолингвистическое исследование. — Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1990. — 208 с.

Печатается по постановлению

Редакционио-издательского совета

Воронежского университета

Научный редактор — проф. М. М. К о п ы л е н к о

Рецензенты: проф. 3. Д. Попова, проф. И. Н. Горелов (

47-90

4602000000-028 ³ Ml74(03)-90 ISBN 5-7455-0252-5

g) Залевская А. А., 1990

(g) Оформление. Издательство

Воронежского университета, 1990

ПРЕДИСЛОВИЕ НАУЧНОГО РЕДАКТОРА

В последние годы значительно повысился интерес ученых разных стран к проблеме индивидуального лексикона, к выявлению специфики того, что стоит за словом, как слова организованы в памяти человека, как они функционируют в процессах говорения и понимания речи и т. п..

По мнению Г. Придо (Prideaux, 1984), такой «всплеск» внимания к проблеме лексикона связан с вычленением соответствующего компонента порождающей модели языка в работах Н. Хомского (см., например, Chomsky, 1980). Однако ряд фактов свидетельствует об ошибочности подобного утверждения. Во-первых, сторонники трансформационной порождающей грамматики и ранее занимались вопросами лексикона (см., например, Wales and Marshall, 1966; Clark, 1970), хотя в последние годы исследования лексикона в русле этого направления, действительно, приобрели более целенаправленный и системный характер (см., например, диссертацию: Lieber, 1981). Во-вторых, активное разностороннее изучение лексикона человека было начато в разных странах задолго до публикации названных работ Н. Хомского (см., например, обзоры: Залевская, 1978а; Butter-worth, 1980, 1983). Не исключено, что именно успехи подобных исследований и привели к необходимости в очередной раз пересмотреть генеративную модель, узаконив выделение в ней лексикона как самостоятельного компонента (последнее вовсе не означает применимости этой модели к описанию употребления языка).

Думается, что лексикон человека оказался в центре внимания ученых по ряду причин, к числу которых можно, в частности, отнести важность рассмотрения этого вопроса в связи с решением философской проблемы формирования субъективного образа объективного мира, а также при разработке систем искусственного интеллекта, при моделировании процессов коммуникации и т. д. Особую роль стало играть исследование роли лексикона в формировании языковой личности (см. Караулов, 1987). Несомненно, существенным было и осознание того, что имевший место отказ от углубленных исследований слова при концентрации внимания исключительно на связном тексте не оправдывает себя: «Изолирование и идентификация отдельных слов составляют важный этап процесса понимания предложения. Каким бы ни был психологический статус слова в восприятии и понимании, в определенный момент нам приходится изолировать и узнавать слова и искать их значения в нашем ментальном лексиконе» (Flores d'Arcais and Schreuder, 1983, p. 26).

В публикациях 80-х гг. остро ставится задача разработки теории, способной объяснить специфику функционирования слова в индивидуальном сознании; происходит переориентация с формальных моделей описания языка на изучение и моделирование реальных процессов производства и понимания речи; признается, что адекватная лингвистическая теория 3

не может разрабатываться вне учета специфики «жизни слова» как единицы индивидуального лексикона (см., например, Engelkamp, I1I983; Seiler and Wannenmacher, 1983; Stemberger, 1985).

Попытка разработать теоретические основы исследования лексикона человека, раскрыть специфику единиц лексикона и обнаружить принципы их организации было сделана в ряде публикаций А. А. Залевской, оставшихся «в тени» на фоне бурно развивавшейся лингвистики текста. Поскольку в этих работах обсуждаются многие вопросы, ставшие актуальными в настоящий момент, возникла необходимость ознакомить научную общественность с отечественной гипотезой индивидуального лексикона сформировавшейся в 70-е гг. и наиболее полно отраженной в учебном пособии «Проблемы организации внутреннего лексикона человека» (Залев-ская, 1977). Чтобы показать, что ряд положений, ныне «открываемых» другими авторами, уже рассматривался с опарой на обширный экспериментальный материал и на имевшиеся к тому времени теоретические построения и вовсе не навеян популярными идеями сегодняшнего дня, было решено сначала изложить гипотезу лексикона в редакции 1981 г. (т. е. дать сокращенный вариант монографии, которая по ряду причин не была опубликована), а затем показать, как основные результаты этого исследования соотносятся с более поздними работами других авторов. Это определило структуру предлагаемой книги.

Несомненно, обсуждаемая здесь гипотеза индивидуального лексикона не рассматривается как завершенная, она отражает лишь один из этапов работы, позволивший составить определенное представление о специфике единиц лексического компонента речевой способности человека и об основных принципах их организации в рамках тех возможностей, которые обеспечивались исследуемым экспериментальным материалом; применение иных методик в рамках комплексного коллективного подхода к изучению проблемы лексикона составляет задачу дальнейших исследований А. А. Залевской и руководимых ею аспирантов и соискателей.

Доктор филологических наук, профессор М. М. К о п ы л е н к о

ВВЕДЕНИЕ

Речевая способность человека, благодаря которой возможно общение между людьми, представляет одну из величайших загадок природы и все больше привлекает внимание исследователей. Особый интерес представляют специфические характеристики единиц лексического компонента речевой способности (далее — лексикона) и принципы организации этих единиц, позволяющие человеку с удивительной быстротой понимать воспринимаемое им слово и находить в памяти именно то слово, которое наиболее полно соответствует замыслу его высказывания.

О важности .исследования этой проблемы свидетельствует то, что вопросы организации лексикона стали в последние годы обсуждаться в рамках ряда, наук: лингвистики, психологии, психолингвистики, информатики. Знаменательными в этом отношении можно считать появление специальных глав, посвященных лексикону, в руководствах по психолингвистике (см., например, Glucksberg and Danks, 1975; Clark and Clark, 1977) и организацию соответствующих симпозиумов в рамках Международных психологических конгрессов (см. об этом в разд. 1.11). Интенсивно ведется разработка моделей лексикона, сопровождаемая горячими спорами о мере пригодности этих моделей для описания исследуемого объекта (см., например, Denhiere, 1975; Dubois, 1975; Lecocq et Mairyniak, 1975). При этом становится все более очевидным, что организация различных сфер лексикона может основываться на разных принципах (см. результаты исследования в Fillenbaum and Rapoport, 1971), а для эффективной постановки экспериментов и для интерпретации получаемых результатов необходима теория, способная вскрыть специфику лексикона человека и выявить принципы, лежащие в основе его организации (ср.: Carroll, 1972, р. 527— 528).

Возникает вопрос: какая из упомянутых выше наук способна разработать такую теорию? Поскольку речь идет об организации лексических единиц, логично прежде всего обратиться к лингвистике, особенно если учесть, что проблема системности лексики широко и последовательно разрабатывается советскими учеными, ведущими исследования в области лексикологии, семасиологии, лексикографии.

Следует подчеркнуть, что основу для исследования системности лексики" отечественными учеными составляет четкое определение роли и места лексики в языковой системе,5

установление специфики языкового знака и всестороннее рассмотрение проблемы значения слова. Применяя различные методы исследования, советские лингвисты подвергли анализу колоссальный фактический материал, послуживший основой для обсуждения общих и частных проблем лексикологии и семасиологии. Существует необозримое количество публикаций, в которых дается анализ семантической структуры слов и семантических связей в группах слов, делаются попытки построения моделей лексико-семантической системы языка или рассматриваются отдельные виды связей между элементами этой системы, описываются семантические поля и лексико-семантические группы слов, разрабатываются теоретические основы и принципы составления идеографических словарей, обсуждаются вопросы семантической типологии и психолингвистического изучения лексической системности и т. д.

Итак, лингвистами проделана титаническая работа по описанию и классификации лексики. Но в какой мере результаты анализа лексики как одной из составляющих языковой системы позволяют судить о специфике единиц лексического компонента речевой способности человека и о принципах их организации?

В работах А. А. Леонтьева неоднократно отмечается, что порочность позиции классической лингвистики (младограмматической и социологической школ) заключалась в полном отождествлении структуры языковой системы и языковой способности (il969a, с. 104); для современной лингвистики также характерно отождествление того, что есть в речи, в языке, с тем, что наличествует в сознании говорящих (19656, с. 10). Конечно, система связей и взаимосвязей, называемая порождающим механизмом речи, включает в каком-то обобщенном виде и то, что называют системой языка, но упомянутый порождающий механизм организован не как точное подобие модели языка (1969а, с. 105) и заведомо иначе, чем описательная грамматика соответствующего языка (1970, с. 48). Отсюда следует вывод, что необходимо строить специальную модель речевой способности (1969а, с. 106).

Сходную мысль высказывает В. А. Звегинцев (1973, с. 91—92), подчеркивающий важность разграничения между «языком в его состоянии» и «языком в его деятельности» и признающий, что при изучении языка с первой из этих точек зрения, т. е. как замкнутой структуры, его отношение к человеку носит чисто декларативный характер. Человек в таком рассмотрении очень легко элиминируется, и перед исследователем остается лишь автономное и авторитарное образование — язык «в самом себе и для себя». При втором подходе язык рассматривается преимущественно с позиций

6

человека, его потребностей, механизма его оперирования языком, его отношения к нему. Таким образом, это разграничение строится на иных основаниях, чем соссюровское различение языка и речи.

Важно подчеркнуть, что и в тех случаях, когда разграничение между системой языка и речевой способностью эксплицитно не проводится, в публикациях последних лет наблюдается тенденция рассматривать проблему системности лексики с ориентацией на позицию говорящего, который выбирает нужное слово из весьма обширного лексикона. Так, Ю. С. Степанов (1975, с. 52) указывает, что, разыскивая в памяти некоторое слово или понятие, человек движется вдоль пронизывающих систему лексики структурных линий — ассоциативных или логических, учитывая при этом отношение гипонимии (подчинения понятий), позволяющее последовательно уменьшать области неопределенности. П. Н. Денисов (1980, с. 118) отмечает, что при поиске необходимого слова говорящий обращается к подсказанной ситуацией или коммуникативной задачей небольшой части словарного состава (синонимическому ряду, семантическому полю, лексико-семантической группе), а это резко упрощает стратегию поиска. Высказывания такого рада позволяют надеяться, что в недалеком будущем внимание исследователей переключится с анализа абстрактной лексико-семантической системы языка на изучение реальных условий и особенностей функционирования слова.

Заметим также, что последние годы развития лингвистической теории в нашей стране знаменуются осознанием недостаточности упомянутого выше абстрактного понятия языковой системы для всестороннего освещения сущности языка и постановкой задачи объяснения глубинных закономерностей языкового механизма (см., например, Мельничук, Г980, с. 4; Принципы и методы.., 1976, с. 3). Отсюда, в частности, вытекает необходимость последовательного изучения специфики лексикона как компонента речевой способности человека. Будучи нацеленным на выявление и объяснение механизмов функционирования лексикона, такой подход исключит возможность оперирования моделями формального описания языка. Как справедливо указывает ряд авторов, такие модели, эффективные для описания коммуникативных процессов с фиксированным набором содержательных единиц, слишком далеки от задач, стоящих перед психолингвистическим моделированием, они не имеют никакого отношения к реальному процессу коммуникации на естественном языке (см. Копыленко, 1969, с. 101, 102; Мельников, 1978, с. 317. Ср. с указанием Ю. С. Степанова на явную ошибочность истолковывания логического описания синтаксиса как модели, непосредственно отражающей психические процессы, про-7

исходящие в голове человека при порождении речи — Степанов, 1981, с. 35). Следует согласиться и с мнением Д. Дюбуа (Dubois, 1975, р. 36), что точно так же, как не существует лингвистического описания, которое можно было бы прямо принять в качестве модели речевой способности человека, нет возможности использовать с этой целью разработанные в информатике модели в качестве моделей психической деятельности.

Принимая во внимание, что речевая способность представляет собой явление психофизиологическое, а результаты переработки и упорядочения речевого опыта хранятся в памяти человека и используются в его речемыслительной деятельности, мы неизбежно приходим к выводу, что относительная полнота описания специфики лексикона может быть обеспечена только при условии оперирования данными из области физиологии высшей нервной деятельности, психологии памяти, мышления и речи. В то же время для решения проблемы становления лексикона важны наблюдения над развитием детской речи, а исследования речевых ошибок и нарушений речи при афазиях дают ценный материал для выявления таких характеристик лексикона, которые могут остаться незамеченными в условиях нормы речи. Таким образом, становится очевидным, что исследование специфики лексикона человека должно быть междисциплинарным и требует объединения усилий представителей широкого круга наук. Более того, такое исследование должно быть и межъязыковым, без чего не может ставиться задача разграничения универсальных и идиоэтнических тенденций в организации лексикона.

Теоретической основой комплексного подхода к исследованию лексикона должно стать органическое единство фундаментальных положений ленинской теории отражения и разработанной психологами школы Л. С. Выготского теории деятельности при последовательном учете достижений отечественной лингвистической теории. Поскольку обязательным условием успешности выявления специфики единиц лексикона и принципов их организации является установление роли этих единиц в процессах речемыслительной деятельности и учет специфики психологической структуры значения, ведущая роль в комплексном исследовании должна принадлежать психолингвистике, изучающей устройство и функционирование речевых механизмов человека в плане их соотнесенности со структурой языка (Леонтьев А. А., 1976а, с. 5).

Для выявления принципов организации единиц лексикона человека исследователь должен иметь в своем распоряжении убедительный фактический материал, который позволил бы обнаружить существенные для упорядоченности лексикона признаки и связи. Однако специфика рассматри-8

ваемого феномена — лексического компонента речевой спо-" собности человека — состоит в том, что его строение не только недоступно прямому наблюдению, но и не может быть выведено по результатам анализа готовых речевых произведений — текстов (как это делают при исследовании лексико-семантической системы языка). В данном случае необходим фактический материал, свидетельствующий не о результатах речевого процесса, а о его ходе, о промежуточных этапах производства речи. Кроме того, при попытках построения гипотез структуры речевой способности человека на базе сведений, извлекаемых из готовых речевых произведений, исследователь неизбежно оказывается скованным принципами традиционного описания языковой системы, а при всей соотносимое™ этих двух коррелятов каждый из них имеет свою специфику, не допускающую прямого перенесения свойств одного на описание другого. Фактический материал необходимого типа должен, очевидно, быть получен путем обращения к информантам — носителям исследуемой речевой организации. Последние должны быть поставлены в такую экспериментальную ситуацию, которая позволила бы по результатам 'некоторой деятельности испытуемых установить те признаки слов и те связи между словами, которыми оперирует носитель языка при идентификации воспринимаемой речи и при поиске слов в процессах говорения.

Объективные данные о наличии связей между словами в сознании человека могут быть получены с помощью психофизиологических методик (см. обзоры Creelrnan, L966; Лурия и Виноградова, 1971; Ушакова, 1979; Чуприкова, 1957). Методики такого рода позволяют не только обнаруживать сформировавшиеся в прошлом опыте человека системы связей, но и разграничивать «ядро» и «периферию» отдельной системы, измерять степень семантической близости между ее элементами, прослеживать динамику связей внутри исследуемой системы или между элементами двух систем и т. д. Можно полагать, что содержательная интерпретация получаемых таким образом материалов позволит со временем перейти от констатации наличия и силы связи между элементами исследуемых систем к выявлению глубинных оснований для формирования и актуализации обнаруживаемых в экспериментах связей. Однако известные нам психофизиологические методики нацелены на исследование лишь тех связей, которые проявляются при опознании (идентификации) елов и не затрагивают процессов поиска слов в памяти; при этом обнаруживаемые связи могут реализоваться только в рамках предъявленного в эксперименте ряда слов, т. е. границы ассоциативного поля оказываются заданными, а не искомыми. К тому же применение таких методик требует9

использования соответствующей аппаратуры, что делает нереальным обследование значительного числа испытуемых. Для выявления принципов организации лексикона необходима иная экспериментальная методика, не требующая использования специальной аппаратуры, допускающая массовость эксперимента и позволяющая получить информацию, не ограничивающуюся этапом идентификации слов и не скованную рамками заданного ассоциативного поля.

В качестве одной из таких методик может выступать ассоциативный эксперимент, в ходе которого испытуемому предъявляется изолированное слово с заданием реагировать на него либо первым словом, пришедшим в голову в связи с полученным исходным словом (свободный ассоциативный эксперимент), либо словом, вступающим в какую-нибудь заданную экспериментатором связь с исходным словом (направленный ассоциативный зисперимент). Заметим, что такое предъявление исследуемого слова став'ит испытуемого в позицию, сходную с той, в которой находится слушающий (читающий) при восприятии первого слова нового сообщения, не связанного с предшествующим контекстом и не обусловленного ситуацией общения, — в обоих случаях идентификация воспринимаемого слова является обязательным этапом деятельности индивида, предваряющим его последующие действия. В эксперименте этот этап оказывается вычлененным, а полученная от испытуемого ассоциативная реакция позволяет судить о том, какой признак идентифицированного исходного слова оказался для него наиболее актуальным и послужил основанием для включения этого слова в ту или иную систему связей, обнаруживающуюся при сопоставлении исходного слова с полученной на него реакцией. При достаточном числе испытуемых может быть составлена обширная картина признаков и связей, лежащих за исследуемыми словами и направляющих процессы идентификации и поиска слов, а количественная обработка полученных данных позволяет судить как об относительной степени актуальности обнаруженных признаков, так и о силе связей, существенных для организации лексикона. Таким образом, сама техника организации ассоциативного эксперимента и характер получаемой с его помощью информации дают возможность прослеживать тот этап деятельности носителя языка, который в обычных условиях общения остается «за кадром». Это, конечно, не означает, что ассоциативный эксперимент может приравниваться к реальной ситуации общения: он лишь позволяет вычленить для детального анализа одну из составляющих этой ситуации. К тому же условия свободного ассоциативного эксперимента обеспечивают максимально полную картину актуализации не ограниченных ни заданием, ни кругом предъявляемых слов свя-

10

зей между единицами лексикона, а условия направленного ассоциативного эксперимента сужают исследуемое поле связей до определенного сектора, создавая возможность для более глубокого выявления специфики целенаправленной идентификации исходного слова и поиска слов, связанных с ним по заданному параметру (см. сопоставление этих двух методик: Залевская, 1972).

Весьма существенно то, что ассоциативный эксперимент обычно проводится в форме группового теста и способен охватывать значительное число участников, которым может быть предъявлен довольно обширный список исходных слов, а опубликованные материалы так называемых ассоциативных норм, полученных в разных странах от носителей различных языков, обеспечивают широкие возможности для межъязыковых сопоставлений, необходимых для выявления универсальных и идиоэтнических тенденций в упорядоченности единиц лексикона.

Термин «ассоциативные нормы» стал широко известным после публикации материалов свободного ассоциативного эксперимента, проведенного психологами-клиницистами Грейс Кент и А. Розановым с 1000 взрослых носителей английского языка для получения «эталона», с которым можно было бы сравнивать ассоциативные реакции больных людей (Kent and Rosanoff, 1910). Следует отметить, что ассоциативный эксперимент как исследовательская и диагностическая процедура с конца прошлого века разрабатывался разными авторами в ряде стран (см. обзор: Палермо, 1966), однако для первого периода истории применения ассоциативных «норм специфичным является использование материалов ассоциативных экспериментов с носителями разных языков (взрослых и детей) преимущественно в целях диагностики в сферах патопсихологии, психиатрии, дифференциальной психологии, психологии эмоций, криминалистики. Начало второго периода можно датировать появлением так называемых Мин-несотских ассоциативных норм (Russell amd Jenkins, 1954), послуживших импульсом для подготовки французских, немецких, итальянских, польских и других ассоциативных норм, использовавшихся (и до сих пор используемых) психологами и психолингвистами для исследования широкого круга проблем в области вербального поведения и вербального научения, познавательных процессов (восприятия, памяти, мышления), формирования речевой способности, а такж,е для рассмотрения и «измерения» психологического значения слова, для обнаружения разных видов связей между словами в сознании индивида и т. д. Сферами применения ассоциативных норм в этот период являются прежде всего психология речи, памяти и мышления, психолингвистика, психология Двуязычия, педагогическая психология. Специфику третьего

11

периода (с начала 70-х гг. по настоящее время) можно усмотреть в обострении интереса к материалам ассоциативных экспериментов со стороны лингвистов. В частности, составление ассоциативных норм русского и других языков в нашей стране осуществляется именно лингвистами и психолингвистами (ранее этим занимались психологи), а экспериментальные материалы используются для исследования лексической системности, для анализа семантической структуры слова, для межкультурных сопоставлений, изучения взаимодействия языков при двуязычии « т. д. (см. работы А. П. Клименко, а также обзоры: Залевокая, 1978а, 1979). К числу сфер применения ассоциативных норм в дополнение к упомянутым выше относятся ныне лексическая семантика, лексикография, лингвострановедение, лингводидактика, этно-психолингвистика, информатика, социальная психология.

Даже простое перечисление сфер применения ассоциативных норм показывает, что не случайно имеющиеся гипотезы организации лексикона человека (см. обзор в гл. 1) в той или иной мере опираются на экспериментальные данные такого рода (заметим, что это делается даже исследователями, остающимися в рамках теории порождающей грамматики!) или непосредственно выводятся из анализа материалов ассоциативных экспериментов, проведенных самими авторами. Однако, хотя эффективность использования ассоциативного эксперимента как источника информации о принципах организации лексикона доказана опытом предшествующих исследований, наша многолетняя практика анализа экспериментальных материалов позволяет .нам утверждать следующее.

1. В каждом исследовании должны быть изложены его теоретические основы, в рамках которых необходимо: а) сформулировать рабочую гипотезу; б) подобрать методику эксперимента. В соответствии с теоретическими предпосылками должны быть далее подвергнуты анализу и интерпретации полученные результаты эксперимента.

2. Исследование принципов организации лексикона человека непременно должно базироваться на межъязыковом сопоставлении экспериментальных данных.Только при этом условии можно надеяться на объективность выводов и избежать поспешных обобщений. Лишь целенаправленное сопоставление ассоциативных реакций носителей разных языков способно наиболее полно выявить существенные для упорядоченности лексикона человека признаки слов и устанавливаемые на базе этих признаков связи (многие из тех и других могут выпасть из поля зрения исследователя при анализе материала одного языка).

3. Далеко не всякое сопоставительное исследование экспериментальных материалов может выявить факты, необхо-

12

димые для обсуждения рассматриваемой проблемы. Ввиду этого требуется тщательная разработка метода исследования, адекватного изучаемому объекту и поставленным целям.

4. Задача наиболее полного обнаружения набора параметров, по которым упорядочивается лексикон, делает важным применение ряда экспериментальных методик с учетом условий владения испытуемыми одним и более языками.

На основе этих требований предпринятое нами исследование специфики единиц лексикона и принципов их организации базировалось на комплексном теоретическом подходе к изучаемому феномену и на сопоставлении ассоциативных реакций носителей пяти славянских (русского, украинского, белорусского, польского, словацкого), трех тюркских (казахского, киргизского, узбекского), двух германских (англий-,ского, немецкого) и одного романского (французского) языка. Нами была разработана методика межъязыкового сопоставления экспериментальных материалов, а реализованная программа исследований наряду с внутриязыковым и межъязыковым сопоставлением свободных и направленных ассоциаций, полученных в условиях владения одним, двумя и тремя языками, включала также многосторонний анализ материалов экспериментов на свободное (немедленное и отсроченное) воспроизведение иноязычных слов и слов родного языка и учет некоторых случаев речевых ошибок. Основными аспектами анализа результатов свободного воспроизведения слов были установление оснований для группировки слов и обнаружение причин ошибочной записи того, что не предъявлялось в эксперименте.

В связи с использованием ассоциативного эксперимента в числе примененных методов исследования представляется необходимым сделать следующие^разъяснения.

В советской и зарубежной научной литературе дается резкая и обоснованная критика классической ассоциативной теории и различных проявлений неоассоциационизма, однако это не исключает признания важности исследования самого явления ассоциации как связи между элементами психики, благодаря которой появление одного элемента в определенных условиях вызывает другой, с ним связанный (Философский словарь, 1975, с. 28). Открытие и объяснение ассоциаций признается одним из самых значительных достижений научной психологии (Бойко, 1969, с. 78). При этом указывается, что нельзя отрицать сам факт ассоциации (Тихомиров, 1969, с. 34) и что никто не снимает значения ассоциаций как способа организации материала в памяти (Грановская, 1974, с. 219), а изучение последних не только вполне правомерно, но и совершенно необходимо (Смирнов А. А.,

13

1966, с. 11), ибо понятие ассоциации отражает бесспорную психологическую реальность (Леонтьев А. Н., 1964, с. 86). Важно также подчеркнуть, что исследование ассоциативных связей предпринято нами ,в качестве средства выявления специфики единиц лексикона человека и принципов организации последнего, т. е. не является самоцелью, в то время как сами эти связи трактуются как продукты длинной цепи процессов, «обеспечивающих сложнейший анализ получаемой информации, всестороннее отражение свойств воспринимаемого предмета, выделение его существенных признаков и включение его в соответствующую систему категорий. Только такой длинный путь, который наряду с активной деятельностью органов чувств включает и активные действия человека, и его прежний опыт, и решающе важное участие языка, хранящего опыт поколений и позволяющего выходить за пределы непосредственно получаемой информации, и составляет процесс активного, творческого восприятия внешней действительности, и является психологической основой процессов создания субъективного образа объективного мира, иначе говоря, психологической основой процесса отражения» (Лурия, 1977, с. 5—6). Именно такой подход к трактовке рассматриваемых связей не только определил направление предпринятой нами разработки теоретических основ исследования лексикона человека, но и послужил платформой для интерпретации экспериментальных материалов.

Глава 1 гипотезы организации лексикона в публикациях до 1982 г.

1. Возможные источники информации о лексиконе человека (15). 1.1. Некоторые предпосылки для разработки гипотез организации лексикона (15). 1.2. Поиск «глубинной структуры» лексикона в работе Дж. Ди-за (17). 1.3. Единая вербально-когнитивная основа структурированности лексикона по исследованию Г. Поллио (21). 1.4. Вопросы описания лексикона с точки зрения теории «семантической компетенции» (22). 1. 5. Учет иерархического и линейного принципов организации лексикона (28). 1.6. Обсуждение шести гипотез организации лексикона в работах Дж. Миллера и Т. В. Ахутиной (32). 1.7. Многообразие принципов организации лексикона по результатам исследования С. Филленбаума и А. Рапопорта (35). 1. 8. Вопросы структурированности лексикона у детей по итогам исследования И. Энглина (36). 1.9. Идея ассоциативной сети и «Ассоциативный тезаурус» Дж. Киша (39). 1.10. Система памяти в трактовке Р. Аткинсона (43). 1.11. Некоторые новые тенденции в исследованиях структуры памяти и субъективного лексикона в конце 70-х гг. (45).

Информация о специфике единиц лексикона человека и о принципах его организации может быть почерпнута из разных источников. Так, любая классификация ассоциативных связей, даже не сопровождаемая теоретическими построениями, отражает некоторую гипотезу автора о характере единиц, вступающих в такие связи, и об определенных закономерностях, направляющих актуализацию последних. Поскольку довольно подробный критический обзор лингвистических и психологических классификаций ассоциаций как отражения гипотез организации лексикона дается в работе (Залевская, 1978а, с. 4—35), далее будут рассмотрены лишь публикации, специально нацеленные на разработку тех или иных сторон организации ментального лексикона. По причинам, указанным в «Предисловии научного редактора», в этой главе освещаются работы, попавшие в поле зрения автора по 1981 г. включительно. Более поздние публикации обсуждаются в гл. 5. Следует прежде всего указать, что появлению гипотез организации лексикона предшествовал широкий кругработ, в которых было обнаружено многообразие различающихся по силе и по своему характеру связей между словами в памяти человека. Эти исследования велись в разных направлениях ,и с различными целями, но для нас наибольший интерес представляют работы, выполненные при изу-15

чении специфики семантической генерализации или при выявлении оснований для так называемой медиации (опосредования).

Явление семантической генерализации разносторонне исследовалось отечественными учеными (см. обзоры: Чуприкова, 1967; Соколов, 1968; Ушакова, 1979). Основной смысл полученных при этом результатов сводится к тому, что а) явление генерализации имеет место при предъявлении испытуемым близких по значению слов; б) наибольший условнзреф-лекторный эффект наблюдается при предъявлении синонимов; в) степень условнорефлекторного эффекта уменьшается по мере того, как значение обобщающих слов становится более широким; г) слово вызывает целую систему связей; д) для нормального взрослого испытуемого доминирующими являются смысловые связи между словами; е) в условиях патологии умственного развития и при нарушениях речи возрастает роль формальных связей между словами.

Исследования в руоле теории медиации в течение ряда десятилетий проводятся американскими психологами. Одним из вариантов этой теории (согласно которой два вербальных элемента могут ассоциироваться посредством третьего, смежного с ними обоими, элемента) явилось опосредование через цепи промежуточных звеньев (Cofer and Foley, 1942), другим — опосредование через некоторого рода эквивалентность, понимаемую чрезвычайно широко, вплоть до эквивалентности по принадлежности к той или иной части речи (см., например, Jenkins, 1963).

Изучение параметров, по которым устанавливаются эквивалентность или подобие, лежащие в основе организации вербальных элементов, породило огромное количество экспериментальных исследований, на основании которых был сделан ряд выводов, весьма важных для выявления структуры лексикона. Так, выяснилось, что базой для медиации служит значение слов, преимущественно явления синонимии и антонимии (Cofer and Foley, 1942); подобие значений слов (meaning similarity) определяется сходством их сема.нтичес-ких профилей или близостью координат в «семантическом пространстве» (Osgood et al., 1957); испытуемые склонны находить близость значений слов в случаях, когда референты этих слов могут встречаться в одних и тех же условиях места и времени (Flavell and Flavell, 1.969); понятие связанности слов (word relatedness) является более широким, чем понятие .подобия или близости значений, оно лучше объясняет эффект медиации (Bousfield et al., 1958); при этом следует различать общее понятие связанности и специфические виды связи между словами, поскольку два слова могут быть связанными друг с другом по ряду оснований, каждое из которых в определенной мере обусловливает общую меру связанности этих слов (Underwood, 1952). Возникли также попытки разработать количественные методы разграничения степеней связанности слов (Garskof and Houston, 1963; Marshall and Cofer, 1963; Kiss, 1968).

Говоря о близости значений слов, авторы разных исследований фактически имеют в виду различные аспекты семантики слова (ср., например, указание на роль синонимии и антонимии в названной выше работе Ко-

16

ферз с измерением коннотативного значения у Осгуда или с установлением общности значений слов по аналогии употребления их референтов в работе Флейвеллов),. К тому же до сих пор остается не выясненным, какие именно параметры определяют степень связанности слов, хотя в некоторых исследованиях отмечается, что имеется много общего между синонимичностью слов и силой их ассоциативной связи (см., например, Наа-gen, 1949; Cofer, 1957). Тем не менее исследования такого рода наглядно показали, что единицы лексикона человека являются так или иначе связанными друг с другом и что силу этой связи можно измерить.

Более поздние исследования позволили установить роль мысленного образа как медиатора вербальных ассоциаций (Paivio, 1965, 1966; Paivio and Madigan, 1968). Выяснилось также, что связи между словами могут быть опосредованными не только сходством формы и значения слов, но и понятийным сходством (Underwood et al., 1965); при этом была высказана мысль, что сходство значений слов может рассматриваться как частный случай .понятийного сходства (Bourne et al., 1971).

Значительную роль в развитии представлений об упорядоченности лексикона человека сыграли эксперименты на свободное воспроизведение вербального материала. Так, было обнаружено стремление испытуемых группировать воспроизводимые единицы по .принадлежности их к некоторой категории (Bousfield, 1953) или по наличию ассоциативной связи между ними (Jenkins et al., 1958). Более того, оказалось, что даже в случаях, когда экспериментатор намеренно .избегает включения в предъявляемый список каким-либо образом связанных слов, испытуемые все равно находят какие-то основания для группировки .последних, или для их «субъективной организации» (Tulving, L962).

Авторы упомянутых выше исследований не ставили своей задачей разработку гипотез организации лексикона, их интересовали особенности генерализации нервных процессов во второсигнальных системах связей, физиологические механизмы межсловесных нервных связей, особенности актуализации таких связей в условиях патологии, ход познавательных процессов, различные аспекты речевого поведения и овладения речью и т. д., однако полученные ими данные подготовили почву для целенаправленных исследований в рассматриваемой нами области. Можно полагать, что одним из факторов, активизировавших поиски в этом направлении, явилась публикация работ Дж. Диза.

1.2. В предисловии к своей книге «Структура ассоциаций в языке и мысли» (Deese, 1965) Диз отмечает, что в Изучении ассоциаций психологи обычно шли по ложному пути: их интересовало «что следует за чем», в то время как вопрос должен ставиться о том, как ассоциативные ряды отражают структурные модели отношений между понятиями.17

Считая исследуемую им проблему пограничной между эмпирической экспериментальной психологией и формальной лингвистической теорией, Диз делает попытку свести воедино психологический и лингвистический анализ ассоциаций, описывает разработанный им новый метод анализа ассоциативной структуры и завершает книгу ассоциативным словарем, который, по его мнению, представляет собой особый вид когнитивного словаря.

Отметив, что идея ассоциации является почти столь же извечной, как и проблема мышления, Диз особо подчеркивает значимость публикации У. Баусфилда (Bousfield, 1953) для пересмотра традиционной трактовки ассоциаций как отражающих следование элементов в прошлом опыте индивида и для выявления другой существенной особенности ассоциаций — их взаимосвязи, структурированности. Баусфилд обнаружил, что в ходе свободного воспроизведения вербального материала испытуемые перегруппируют его, объединяя элементы, относящиеся к одной категории. Баусфилд объяснил это опосредованием через категорию. Диз полагает, что если продолжить мысль Баусфилда, то сами категории могут оказаться членами некоторой суперсистемы, что это приведет к схеме внутренней организации элементов, имеющей вид разветвляющейся иерархической классификации. Если следовать точке зрения Баусфилда, переход от одной подсистемы к другой может осуществляться не прямо, а через более вы-,сокий (суперординатный) уровень, хотя относящееся к этому уровню понятие может не эксплицироваться. Очень важно, что при ассоциировании одного из элементов некоторой категории с каким-то новым элементом этот новый элемент оказывается в равной мере ассоциированным и с другими членами той же категории, поскольку благодаря первоначально установленной связи он станет одним из координированных членов существующей системы.

Наилучшим средством исследования таких глубинных структур Диз считает свободные ассоциации, ибо они наименее зависимы от контекста и в то же время коренным образсм связаны со значением слова. Однако существуют различные виды значения. Так, эксперимент Баусфилда выявил категориальное значение, а семантический дифференциал Осгуда измеряет коннотатив«ое значение. Одним из видов значений Диз считает ассоциативное значение, извлекаемое из анализа дистрибуции ассоциативных реакций на некоторое слово-стимул. Поскольку в эксперименте участвует целый ряд испытуемых, совокупность их реакций оказывается социально значимой.

При разработке нового метода анализа ассоциаций Диз исходил из необходимости применения такой процедуры, которая обеспечила бы классификацию ассоциаций, вытекающую из специфики самого ассоциативного процесса, а не навязывающую извне какие-то экстраассоциативные принципы организации, как это обычно делается. Поскольку ассоциативное значение некоторого слова-стимула выявляется через дистрибуцию полученных на это слово ассоциатив» ных реакций, общность ассоциативного значения двух слов-стимулов должна определяться посредством установления степени общности дистрибуций реакций и будет зависеть от встречаемости общих элементов в сопоставляемых дистрибуциях. Однако особый интерес представляют не сами пересечения таких дистрибуций, а глубинные модели отношений,

18

которые за ними скрываются. Обнаружить эти базисные структуры отношений внутри групп слов позволяет факторный анализ, применяемый с учетом принадлежности исследуемых слов к определенному грамматическому классу, ведь ассоциативная структура возникает на той же осно;ве, на которой формируется грамматическая структура, а именно — на основе пользования языком. Диз применил процедуру вычисления индекса пересечения дистрибуций ассоциативных реакций и факторный анализ для исследования структурных отношений внутри групп существительных, глаголов, прилагательных и наречий по материалам собственных экспериментов, а также внутри групп вспомогательных глаголов, личных местоимений, предлогов и союзов на базе' данных, полученных ранее Джоунзом и Филленбаумом. Это обеспечило достаточно представительную картину глубинных связей, которая позволила сделать вывод об основополагающей роли отношений противопоставления и группировки и сформулировать два новых закона ассоциации: 1 — элементы являются ассоциативно связанными, когда они могут быть противопоставлены некоторым специфичным образом; II — элементы являются ассоциативно связанными, когда их можно группировать на основании двух или более общих характеристик. Усваивая новые элементы, мы добавляем их к уже существующим группам или определяем их позицию по отношению к некоторому базисному основанию для противопоставления. Новые группы могут формироваться в случаях, когда в опыте и памяти накапливается достаточное количество объектов для установления некоторого нового, специфичного набора признаков (attributes). Слова и понятия могут принадлежать более чем к одной группе и противопоставляться по ряду признаков.

А

2*

нализируя теорию Диза, Ч. Кофер(Cofer, 1971, р. 883—885) отмечает, что используемая Дизом процедура исследования ассоциативной структуры действительно проводит четкую границу между словами, с одной стороны, и словами, отличающимися от них, с другой. Эта процедура наглядно выявляет некоторую глубинную упорядоченность ассоциатов, общих для ряда слов. Разработанный Дизом метод исследования получил-также высокую оценку в работе С. Эрвин-Трипп и Д. Слобина (Ervin-Тпрр and Slobin, 1966, p. 452), указавших, что факторный анализ позволяет обнаружить подклассы существительных, во многом сходные с теми, которые вычленяются лингвистами с помощью семантических маркеров. В то же время факторная структура прилагательных, включая случаи полярных шкал (факты антонимии), градаций континуума (типа tiny, small, large, huge), дискретных пар (типа former — latter) и наборов слов типа цветообозначений, оказывается тесно связанной с частотностью исследуемых слов, с их сочетаемостными возможностями и с их денотативными параметрами. Отсюда Эрвин-Трипп и Слобин делают вывод, что анализ ассоциативной структуры может оказаться одним из путей исследования референционального значения. Тот факт, что выделенные методом Диза факторы легко интерпретируются содержательно как семантические компоненты слов, неоднократно приводится А. А. Леонтьевым в=

19)

качестве одного из доказательств принципиального единства психологической природы семантических и ассоциативных характеристик слова (см., например, Леонтьев А. А., 19696, с. 268).

К числу несомненных заслуг Диза относятся не только новый взгляд на ассоциативную связь как на индикатор глубинной структуры лексикона и разработка метода исследования, способного вскрыть эту структуру, но и весьма тонкий анализ фактического материала и попытка объяснить формирование внутренней системы отношений с учетом влияния речевого опыта индивида и специфики принадлежности слова к тому или иному лексико-грамматическому классу. При этом необходимо подчеркнуть, что Диз считает ассоциативную структуру лишь одной из составляющих группы высокоорганизованных процессов, обеспечивающих познавательную деятельность человека, а также допускает вероятность того, что для языков, сильно отличающихся от английского, может быть обнаружен иной структурный тип ассоциативных отношений (Deese, 1966, р. 176, 177). Последнее замечание особенно важно потому, что некоторые из положений, установленные Дизом по результатам анализа ассоциативных реакций на базе английского языка (например, его выводы о соотношении парадигматических и синтагматических реакций на исходные слова, принадлежащие к разным лексико-грамматическим классам), были без должной .проверки на материале других языков восприняты как характеризующие ассоциативный процесс независимо от специфики языка испытуемых.

Следует в то же время отметить, что несмотря на стремление сочетать психологический и лингвистический подходы к анализу ассоциативных связей, на признание многогранности ассоциативной структуры существительных и разграничение ряда типов значения слова, Диз не уделил достаточного внимания специфике семантической связи внутри групп слов. Это привело к тому, что в его «Ассоциативном словаре» оказались объединенными в группу «слав того же типа, что и слово-стимул», лексические единицы, отражающие различные виды семантических связей с исходным словом. Так, в группе CAT — animal, dog (КОШКА — животное, собака)* первый ассоциат является суперординатой к исходному слову, а второй координирован с ним; сопоставив авгл. MOTHER — father, daddy (МАТЬ — отец, папа), русск. МАТЬ — дочь, мачеха, казахск. ШЕШЕ — ana, ане (МАТЬ — мать при обращении, мать) мы увидим, что в

*Здесь и далее использовавшиеся в ассоциативных экспериментахисходные слова (стимулы) даются прописными буквами, полученные на них ассоциаты (реакции) — строчными полужирными буквами, а перевод тех и других приводится в скобках.

английском и русском языках наряду с группировкой по одному из признаков имеет место противопоставление по различным дифференциальным признакам, в то время как казахские ассоциаты оказываются синонимичными исходному слову. Таким образом, принадлежность исходного слова и ассо-циатов к одной и той же группе по классификации Диза может базироваться на разных видах отношений между компонентами ассоциативных пар.

Сопоставление взглядов Диза с более поздними исследованиями показывает, что в рассмотренной книге были заложены основы развития многих современных гипотез организации семантической памяти.

1.3. Основной задачей исследования Г. Поллио (Pollio, 1966) было выявление природы и специфики той семантической структуры, которая, по его предположению, обеспечивает базу ассоциативного поведения взрослого человека.

В качестве двух источников, определивших направление работы, Поллио называет публикации Диза и Осгуда. Согласно Дизу, вызванная некоторым словом-стимулом иерархия ассоциативных реакций оказывается организованной в виде ряда подструктур или групп (clusters), при этом внутригрупповые связи между ассоциатами являются более тесными, чем межгрупповые связи. Однако ассоциативная реакция может быть либо прямо связанной с исходным словом, либо опосредованной внутренним, скрытым ответом (Osgood, 1953), а имплицитные медиаторы такого рода, отражающие коннотативное значение слова, по гипотезе Осгуда, тащже должны быть организованы в группы. Для выявления специфических групп медиаторов была разработана методика семантического дифференциала — СД (Osgood et al., 1957). Если признать, что слово вызывает оба вида реакций — как вербальную, так и опосредованную имплицитным медиатором, то, по мнению Поллио, можно представить себе некоторую единую вербально-когнитивную структуру, в которой базисные точки отсчета формируются на основе скрытых реакций. Вербальные группы занимают соответствующие места в этой общей структуре; отсюда следует, что слово-стимул и те слова, которые входят в круг его ассоциатов, должны иметь нечто общее в плане медиации. Эта гипотеза опирается на ряд экспериментов, в которых была получена высокая корреляция между оценкой слова и его ассоциатов по методике СД (Staats and Staats, 1959; Pollio, 1964).

Экспериментальное исследование было предпринято Поллио для проверки следующих рабочих гипотез: 1) степень абстрактности слова-стимула и его коннотативное значение должны оказывать влияние на размер иерархии ассоциативных реакций; 2) полученные от отдельных индивидов продолженные ассоциативные реакции позволяют обнаружить периоды быстро продуцируемых свободных ассоциаций, перемежающиеся с периодами более медленного их продуцирования; 3) семантическое расстояние между некоторым количеством единиц, полученных за период быстрого продуцирования реакций, будет меньше семантического расстояния между таким же количеством единиц, полученным

21

за более продолжительный промежуток времени; 4) существует более тесная внутрмгруштовая связь между единицами некоторой последовательности реакций с короткими латентными периодами, чем между единицами такой же по размеру последовательности реакций, латентный период которых длиннее (Op. cit., p. 30).

Анализ экспериментального материала показал, что очевидные изменения в скорости продуцирования продолженных свободных ассоциативных реакций соотносятся с границами ассоциативных групп; эти группы имеют разные характеристики в зависимости от скорости, с которой они продуцировались. Была обнаружена увеличивающаяся положительная прямая зависимость между степенью связанности ассоциативных групп и скоростью их продуцирования. Обратная зависимость была установлена между средним семантическим расстоянием внутри отдельной группы и скоростью продуцирования этой группы.

Поллио интерпретирует полученные данные как доказательство гипотезы, согласно которой общая организация словаря взрослого носителя языка может быть описана в терминах пространства коннотативного значения, где располагаются ассоциативные группы, внутригрупповые связи которых сильнее, чем межгрупловые.

Таким образом, Поллио фактически продолжает развивать идею структурированности лексикона, сформулированную Дизом. Однако в поисках семантической основы такой структурированности о.н не учитывает, что значение слова многогранно, что оно не сводимо к коннотативному значению, измеряемому методом СД. В этом отношении более последовательным был Диз, специально обсуждавший различия между отдельными аспектами значения. Что касается результатов проведенного Поллио исследования, то его вывод об опосредованное™ внутригрупповых связей коннота-тивными медиаторами вызывает возражение: тесные связи между словами могут формироваться на ocHOiBe разных аспектов значения слова, каждый из которых (а не только коннотативное значение) находит проявление в материалах ассоциативного эксперимента (см. примеры в 4.3).

1.4. В работе Р. Уэлса и Дж. Маршалла (Wales " and Marshall, 1966) субъективный лексикон рассматривается в качестве отдельного блока модели языковой компетенции и трактуется в рамках генеративной теории Н. Хамского с опорой на представления о строении семантического компонента порождающей модели, высказанные Дж. Катцем и Дж. Фодором.

Уэлс и Маршалл прежде всего уточняют, что, говоря о связях между словами, они имеют в виду не фонологическую или графемную репре-

22

зентацию слова, а отраженное в нем понятие (Op. cit., p. 58—59). Они полагают, что некоторые аспекты семантической компетенции человека могут быть представлены ассоциативной сетью, имеющей вид одноуровневой системы, в которой слова являются атомарными элементами; взаимосвязанность между ними проявляется через ассоциативные связи. В этом случае весь «словарь в голове» может принять вид обширной сети взаимосвязей с пометами направленности таких связей или без каких-либо помет. Однако носитель языка знает не только то, что слова связаны друг с другом, ему также известна природа этой связи в каждом отдельном случае (имеет ли место синонимия или антонимия, связаны ли слова концептуально, противопоставляются ли обозначения конкретных объектов абстрактным понятиям, являются ли два предложения парафразами одно другого, соответствует ли содержание предложения действительности или противоречит ей и т. д.). Отсюда следует, что метатеория для описания семантического компонента должна располагать средствами учета таких знаний. По мнению Уэлса и Маршалла, такие средства обеспечивает форма репрезентации лексической информации, предложенная Катцем и Фодором (Katz and Fodor, 1963): каждая лексическая единица должна получать характеристику через определенные наборы синтаксических и семантических маркеров, сопровождаемые ограничениями выбора, которые исключают возможность формирования семантически неприемлемых сочетаний. При этом о порядке расположения маркеров, отражающих сложную концептуальную структуру слова, известно лишь то, что между ними имеется отношение включения, т. е. категория, обозначаемая одним семантическим маркером, является субкатегорией для другого маркера.

Уэлс и Маршалл полагают, что семантическая теория такого рода позволяет объяснить многие виды ассоциативных связей, поскольку в их основе может лежать концептуальное подобие (например, в случаях синонимичности исходного слова и ассоциата) или различие по одному семантическому маркеру (в случаях их антонимичности), в то время как направленность эффекта генерализации может определяться иерархической структурой некоторых лексических единиц (ср. генерализацию ОРЕЛ — птица, но не наоборот). Они признают также, что в рамках рассматриваемой теории не описываются отношения типа МОЛОКО — белое, базирующиеся на возможных качествах референта стимула.

На ту же семантическую теорию опирается Г. Кларк (Clark, 1970).

Исходя из признания психологической реальности глубинной структуры в трактовке Н. Хомского, Кларк рассматривает механизмы актуализации ассоциативных связей, различая при этом три стадии ассоциативного процесса: 1) понимание исходного слова, 2) оперирование значением этого слова и 3) продуцирование реакции. На второй стадии применяются снизила ассоциирования», посредством которых «механизм ассоцииро-ваЙийТопределяет выбор реакции.

Далее Кларк раздельно анализирует парадигматически и синтагматически связанные ассоциативные пары слов, понимая под первыми из них случаи, когда ассоциат относится к той же синтаксической категории, что и стимул, а под вторыми — когда компоненты ассоциативной пары принадлежат к разным категориям. При этом он ссылается на предисловие, написанное Дж. Лайонзом (Lyons, 1970, р. 16), в котором (в свою оче-Рвдь со ссылкой на Ф. де Соссюра) уточняется, что в парадигматических отношениях находятся элементы, взаимозаменяемые в определенном контексте, в то время как элементы, в комбинации составляющие единицу

23

более высокого порядка, считаются связанными синтагматически. За основу для интерпретации парадигматических ассоциативных правил Кларк берет идею семантических признаков (features) и правил субкатегоризации (Chomsky, 1965), синтагматические же ассоциативные правила рассматриваются с точки зрения селективных признаков, ограничивающих сочетаемость элементов. С этих позиций трехступенчатый ассоциативный процесс выглядит следующим образом. На первой ступени понимание исходного слова, например, MAN (мужчина), заключается в установлении набора признаков, который полностью характеризует содержание единицы «поверхностного уровня», в этом случае: [+Noun, +Det—, -{-Count, +Animate, -fHuman, -{-Adult, -fMale].

На второй ступени применяется некоторое правило ассоциирования, например, «измени знак последнего признака» (тогда механизм ассоциирования изменит [+Ма1е] на [—Male]). На третьей ступени этот измененный набор признаков находит поверхностную реализацию (здесь — в слове woman (женщина). См.; Clark, 1970, р. 274).

Опираясь на высказывание Д. Макнейла (McNeill, 1966) о том, что для прилагательных, а возможно и для существительных, наиболее частый парадигматический ассоциат имеет тенденцию содержать максимальное число общих со словом-стимулом признаков, Кларк формулирует первое парадигматическое правило ассоциирования — «правило минимального контраста», которое гласит: «измени знак только одного признака» (см. приведенный выше пример). При этом самые частые ассоциативные реакции являются результатом изменения знака не любого, а самого последнего в иерархии признака. Так, реакция boy (мальчик) на исходное слово MAN оказывается более редкой, чем реакция woman, потому что она требует изменения знака предпоследнего в иерархии признака. Еще более редкой является реакция girl (девочка), так как для ее появления требуется .изменить знаки сразу двух признаков: [—Adult, — Male] (Clark, 1970, p. 276).

■Второе парадигматическое правило ассоциирования — «правило отмеченности» — навеяно замечаниями Гринберга о том, что в материалах ассоциативных экспериментов наблюдается более сильная тенденция направленности от маркированных единиц к немаркированным, чем наоборот. Рассматривая это правило как частный случай правила минимального контраста, Кларк (вслед за Гринбергом) распространяет его не только на случаи переходов от множественного числа к единственному, от сравнительной степени к положительной и т. п., но и на примеры типа MAN — woman, НЕ — she, (он — она) где первое слово трактуется как немаркированное по отношению ко .второму.

Следующее правило связано либо с опущением, либо с добавлением признака в конце списка. Опущение признака обычно приводит к суперординатной реакции, ср.: APPLE — fruit (ЯБЛОКО — фрукт), а добавление — к субординатной: FRUIT — apple (ФРУКТ — яблоко). В качестве другого

24

цримера приводится опущение признака [+Cause] в парах ттипа KILL — die (УБИВАТЬ — умирать). Реализацией этого же правила Кларк объясняет появление «частичных синонимов».

Поскольку применение правил минимального контраста и опущения или добавления признака может дать семантическую репрезентацию, не имеющую реализации на поверхностном уровне, эти правила применяются повторно к вышестоящим в иерархии признакам; однако они не должны затрагивать самых базисных признаков. Это приводит к формулированию общего правила «сохранения категории», которое, по мнению Кларка, отражает общеизвестный факт, что исходные слова вызывают преимущественно парадигматические реакции. При этом Кларк полагает, что все эти правила можно свести в наиболее общему правилу «простоты продуцирования», которое гласит: «сделай наименьшее изменение в самом нижнем в иерархии признаке при условии, что результат даст английское слово» (Op. cit., p. 280). В качестве «наименьшего изменения» рассматривается изменение знака признака, более трудным считается опущение признака, после чего названо добавление признака.

Что касается синтагматических правил ассоциирования, то Кларк признает трудность их выявления, но делает попытку охарактеризовать два из них, объясняющих, по его мнению, появление большей части синтагматических реакций. Исходным в этом случае является представление о том, что .в число признаков слова обычно входят и такие, которые частично специфицируют значение его потенциальных контекстов. Первое синтагматическое правило так и названо: «правило реализации селективного признака». Если селективный признак допускает только одну реализацию, это правило конкретизируется в «правило завершения идиомы». Кларк отмечает, что второе из этих правил объясняет такие (на первый взгляд — парадигматические) реакции, как BREAD — butter; NEEDLE — thread (ХЛЕБ — масло;. ИГЛА — нитка), которые скорее всего являются завершениями идиом. Хотя под влиянием обычного порядка продуцирования предложения правило завершения идиом действует слева направо, а не наоборот, синтагматические ассоциации, по мнению Кларка, не являются просто фрагментами речи, как считают некоторые: реакции такого рода имеют к речи только абстрактное отношение. В качестве аргумента указывается, в частности, на то, что в парах BREAD — butter; ON — table (НА — стол) отсутствуют функциональные слов.з, необходимые в позиции между стимулом и реакцией (ср.: bread and butter; on the table).

Считая возможным рассматривать и синтагматические ^пРавила как отдельные «операции» в рамках наиболее об-

25

щего правила «простоты продуцирования», Кларк ссылается на исследование Л. Морана с сотрудниками (Moran et al., 1964), где описываются три категории испытуемых, принимавших участие в ассоциативном эксперименте. Первые из них реагировали на исходные слова очень быстро и давали преимущественно контрастные и координированные реакции, соответствующие в терминологии Кларка правилу минимального контраста. Вторые отвечали не так быстро и давали синонимы и суперординаты, т. е. использовали правила опущения или добавления признака, а третьи, отвечавшие медленнее всех, давали преимущественно синтагматические реакции.

•Ссылка на эксперимент Морана для подтверждения правомерности гипотезы Кларка о различиях в степени сложности сформулированных им правил ассоциирования представляется малоубедительной, поскольку различия во времени реакции на разные исходные слова определяются комплексом факторов, а не одной только стратегией поиска аесо-циата. К тому же в наших экспериментах с русскими испытуемыми время реакции при продуцировании частых синтагматических реакций в среднем ,не отличалось от времени, затрачивавшегося на продуцирование частых парадигмати_: ческих реакций.

Возражения вызывают и ссылки Кларка на результаты ассоциативных экспериментов с детьми. Кларк приводит мнение Д. Макнейла о том, что преобладание синтагматических реакций у американских детей объясняется несфор-мированностью у них полного набора признаков слов. Вследствие этого попытка ребенка найти минимальный контраст заканчивается противопоставлением синтаксического, а не семантического (как у взрослых) признака. В отличие от Макнейла Кларк полагает, что у детей вообще не имеется правила минимального контраста до тех пор, пока не появятся те (ниже в иерархии) бинарные признаки, к которым это правило приложило. Обе эти точки зрения не выдерживают критики. Во-лервых, соотношение парадигматических и синтагматических реакций по-разному изменяется с возрастом у носителей различных языков, ср. динамику соответствующих показателей по материалам русского (Уфимцева Н. В., 1981), русского и белорусского (Николаенко, 1975), словацкого (Marsalova, 1974) и японского (Kashu, 1972) языков. Во-вторых, для одной и той же возрастной группы испытуемых-детей, как и для взрослых, характерны значительные расхождения в соотношении парадигматических и синтагматических реакций на исходные слова, принадлежащие к разным частям речи. В-третьих, преобладание синтагматических реакций у взрослых испытуемых, говорящих на славянских языках — русском (Залевская, 19716), белорус-

26

ском (Титова А. И., 1976), польском (Залевская, 1971в)" было бы наивно объяснять несформированностью у них полного набора признаков или отсутствием правила минимального контраста.

Концентрация внимания исключительно на идее иерархии признаков мешает Кларку допустить возможность существования каких-либо иных факторов, важных для организации лексикона человека, а также более широко использовать преимущества признания им психологической реальности глубинного уровня лексикона. Так, отсутствие функционального слова в паре ON — table следует, очевидно, отнести к тому, что Дж. Миллер (Miller, 1969b) квалифицирует как «детали поверхностного уровня», на которые не стоит обращать внимание.

Детальный критический анализ исходных позиций рассматриваемых работ Уэлса и Маршалла, Кларка — семантической теории Катца и Фодора — дается в ряде публикаций (см., например, Уфимцева А. А., 1968, с. 31—34; Медни-кова, 1974, с. 16—36), поэтому здесь можно ограничиться кратким заключением. В принципе, конечно, необходимо искать пути для наиболее детального описания семантической структуры слова, для максимально полного отображения увязываемых со словом энциклопедических и языковых знаний человека, для выявления механизмов и процессов оперирования словом. Однако нельзя делать это путем механического сочетания формальной семантической теории с результатами отдельных, случайно попавших в поле зрения того или иного автора, экспериментальных исследований, к тому же без глубокого анализа причин, по которым эти результаты могли быть получены. Тем более недопустимо делать категорические выводы о тех или иных тенденциях в направлениях ассоциативного процесса, если экспериментальные данные получены от носителей одного языка и не подкреплены широкими межъязыковыми сопоставлениями. Вместо поисков экспериментальных показателей, удачно (но тем не менее случайно) иллюстрирующих некоторые теоретические построения, необходима реализация целенаправленной программы экспериментов, способной выявить исследуемые механизмы и процессы.

В более поздней публикации Кларк излагает те же «правила ассоциирования», но пользуется иным — пропозициональным —способом репрезентации значения слова (Clark and Clark, 1977, p. 477—482). Он подчеркивает, что изучение ассоциаций ценно потому, что оно проливает свет на процессы оперирования значением: первая ступень ассоциативного Процесса протекает так же, как понимание слова при восприятии речи, а третья — как поиск слова при говорении в Нормальных условиях общения. Анализ процессов, имеющих

27

место на второй ступени, представляет особый интерес; результаты такого анализа, по мнению Кларка, убедительно показывают, что выбор слов осуществляется на основании их семантических .признаков (ср. с трактовкой слова как его поиска на основе как семантико-а-ссоциативных, так и акус-тико-артикуляционных признаков в работе: Леонтьев А А 19696, с. 204, 222).

1.5. В центре внимания ряда исследователей оказалась также иерархическая организация элементов лексикона, зачастую сочетающаяся с линейной связью. Так, в исследованиях киевских психологов (Старинец и др., 1968 а, 19686) с опорой на ассоциативные эксперименты различных видов было установлено, что между любыми двумя словами (понятиями) может быть реализована ассоциативная связь через малое число (в среднем три) ассоциативных шагов-переходов, каждый из которых представляет собой прямую ассоциативную связь и может осуществляться с помощью набора стратегий — таких, как переход от одного .понятия к другому через верхние или низшие уровни иерархии, переход в пределах совпадающих уровней, с постепенным спуском или подъемом для несовпадающих по уровню понятий или скачкообразно. Будучи связанными друг с другом, слова обладают различной ассоциативной силой. Максимальное число связей имеют слова, представляющие особое значение для человека как личности. Они обозначают самые емкие понятия, связь с которыми имеет максимальную вероятность воспроизведения. Слава с максимальной ассоциативной силой составляют незначительную .часть от общего числа слов, они объединены в связную сеть, элементы которой отдают до 20—40% своих связей на узлы этой же сети, тем самым внутри общей ассоциативной структуры вычленяется «ядро», вокруг которого надстраиваются другие ассоциации. В ассоциативной сети выделяются также замкнутые контуры и незамкнутые цепи — «лучи». Подчеркивая, что степень общности упорядочиваемых элементов является одним из существенных факторов при организации семантического, (точнее — ассоциативного) поля, авторы предлагают математические модели таких полей (Мейтус и Старинец, 1968). С учетом опыта разбиения словаря естественного языка на классы (имеется в виду тезаурус Роже) разграничиваются два вида сетей, одна из которых объединяет все множество классов, включающих синонимичные и связанные по смыслу слова, а вторая объединяет слова внутри классов, являясь разверткой сети первого вида. (Развертка может быть сколь угодно глубокой, т. е. элементы сети второго вида могут иметь свою развертку и т. д. (Старинец, 1966). Сходным образом построена модель лексикона, пред-

28

лоэкенная Дж. Мэндлером (Mandler G., 1968) с учетом выделенных Дж. Миллером ограничений в отношении возможностей переработки информации памятью человека (Miller, 1956). Обсуждая структуру категориального типа как одну из возможных моделей структуры ментальной организации, Мэндлер говорит о системе иерархий: на нижнем уровне каждый блок содержит пять единиц, объединенных некоторой категорией; на втором уровне имеется набор из пяти категорий, объединяемых категорией более высокого уровня, и т. д. Мэндлер допускает, что одна и та же единица может входить более чем в одну иерархию (это относится к полисемантичным словам).

Единицами рассматриваемой системы Мэндлер считает эквиваленты -ейов типа тех, которые Дж. Мортон (Morton, 1964) называет «логогена-„ии». Мэндлер специально оговаривает, что «словарь логогенов» предполагает модель памяти, значительно отличающуюся от моделей, основывающихся на понятии различительных признаков. Он полагает, что число единиц, организуемых на базе различительных признаков, будет не намного Меньшим, чем число эквивалентов слов. К тому же, по его убеждению, Проблема состоит не в том, чтобы найти как можно меньший набор хранимых в памяти единиц, а в том, чтобы выявить оптимальную систему поиска в памяти. Соглашаясь с Мортоном, что для такой системы нужны единицы более высокого порядка («идиогены» в терминах Мортона), Мэндлер полагает, что таковыми в его модели служат категории вышестоящих уровней.

Для подтверждения правомерности обсуждаемой модели Мэндлер -ссылается на ряд экспериментальных исследований, согласно которым воспроизведение слов происходит по группам, отражающим категориальную упорядоченность ограниченного числа единиц. При этом Мэндлер высказывает мысль, что иерархическая система организации характерна для хранения единиц в долговременной памяти; она складывается под непо-■средственным влиянием принципа частотности, в соответствии с которым ■опорными категориями иерархии становятся категории чаще всего используемые, в то время как редко функционирующие категории могут выпа-Дйть из памяти, что ведет к перераспределению единиц, объединявшихся ими, между более устойчивыми категориями. Последнее свидетельствует о постоянном реконструировании лексикона, о непрерывной реорганизации «ментальной организации» (Op. cit., p. Ill —114).

Мэндлер полагает также, что с точки зрения рассматриваемой им модели, две единицы оказываются синонимичными, если они занимают смежные или идентичные позиции в организационной структуре, а значение ■слова может быть определено как его место в иерархии, хотя отсюда вов-.<* не следует, что понятие значения таким образом полностью описывается. Установлению места слова в иерархии способствует контекст, набавляющий программу поиска, благодаря тому что общее семантическое Пространство, к которому относится слово, оказывается очерченным. От-Летив, что под семантическим пространством понимается то же, что у Поллио (см. выше 1.3), Мэндлер подчеркивает, что он не считает нужным разграничивать асссциатлвные связи слов и связи опосредствующих значений, поскольку группировка тех и других — проявление одной и той же ]^1Тегориалы:ой системы. Сказать, что два слова принадлежат к одному участку категориальной иерархии, равнозначно указанию на то, что эти 'Иа категоризованы в соответствии с некоторым критерием, известным

неизвестным экспериментатору. На этом же основании Мэндлер воз-

29

ражает против разграничения понятий ассоциативной и категориальной группировок.

Что касается ассоциативных процессов, то, по мнению Мэндлера, они могут использоваться как «индексы или симптомы глубинной структуры» (Op. cit., p. 111). Исследование ассоциаций помогает выявлению места в некоторой организационной структуре и установлению связей (или путей), которые ведут от одной единицы к другой. Высокий показатель вероятности того, что А вызовет Б в качестве ассоциата, свидетельствует о том, что эти две единицы расположены близко друг к другу в организационной иерархии. Чем больше расстояние между двумя единицами, тем ниже вероятность установления ассоциативной связи между ними и тем больше времени уйдет на реакцию, если связь будет установлена, поскольку для этого понадобится переход (или ряд переходов) через категории вышестоящих уровней. Не трудно заметить сходство этих рассуждений с выводами Диза по результатам исследования Баусфилда (см. выше 1.2).

Сочетание иерархической организации лексикона с линейной разверткой прослеживается также в работах Л. Са-лаи с сотрудниками (Szalay and Brent, 1967; Szalay and Bry-son, 1973; Szalay and Maday, 1973). Анализ ассоциативных реакций используется этими авторами как средство картирования «когнитивной организации» с целью установления сходства и различий в «субъективной культуре» носителей разных языков или различных социальных групп носителей одного и того же языка. Когнитивная организация трактуется как система, представляющая собой сложную взаимосвязь тем, которые варьируются по значению, важности и взаимосвязанности. Наиболее тесно связанные темы могут группироваться в сегменты более высокого порядка — доминанты. Иерархия доминант отражает вертикальную организацию системы, а основным параметром ее горизонтальной организации является близость, детерминированная сходством психологических значений слов, которая описывается другими автора-ми через группировку, связанность, взаимо-связаннссть, подобие или категоризацию когнитивных единиц.

Салаи считает психологическое значение слова многокомпонентным. Так, например, в обиходе слово drug (лекарство) для того или иного субъекта включает элементы зрительных образов (белый порошок, тчб"?тка), ситуации использования референта этого слова (головная боль), аффективные реакции (горький вкус, неприязнь), знание цели использования соответствующего объекта (восстановление хорошего самочувствия). При этом уровень актуальности образных, когнитивных и оценочных элементов для разных субъектов варьируется. В ходе анализа субъективной культуры в центре внимания находится специфичное для той или иной группы людей соотношение таких элементов с характерным для этой группы распределением уровней актуальности отдельных элементов значения.

При исследовании организации психологических значений Салаи исходит из мнения Дж. Миллера (Miller, 1967, р. 43) о том, что лексикой, составленный для целей лингвистического описания, и психологический лексикон в голове человека, или его «когнитивная организация», базируют-

ся на фундаментально различных принципах упорядочения. g отличие от искусственно созданных словарей, где слова

обычно располагаются в алфавитном порядке, единицы когнитивной организации формируют сети, в основе которых лежит общность психологических значений слов, варьирующихся для разных групп людей. Так, для одного человека (например, для священника) слова drug (не только лекар-

.ство, но и наркотик) и hell (ад) могут иметь общее психологическое значение и поэтому они окажутся тесно связанными, в то время как для другого (например, для наркомана) наиболее тесно связанными будут слова drug и heaven (небеса) (ср.: НАРКОТИК — ад; НАРКОТИК — рай). Связи такого рода определяют группировку элементарных значений в семантические доминанты и регулируют связи между последними, а выявление связей между значимыми элементами ведет к картированию когнитивной организации.

В целях такого картирования используется разработанный Салаи метод анализа ассоциативных реакций, полученных в ходе продолженного ассоциативного эксперимента (чтобы избежать цепочки ассоциаций, испытуемым предлагается в течение одной минуты записать в прочерках после многократно повторенного исходного слова все возможные реакции, которые всплывают в памяти в связи со словом-стимулом). Опираясь на представление о том, что появление вербальных ассоциаций опосредуется де-.додированием значения исходного слова или некоторой имплицитной реакцией, Салаи далее, группирует ассоциаты по общности элементарных значений, обусловивших их связь со словом-стимулом. Результаты качествен-нош и количественного анализа таких групп получают отображение через семантографы, позволяющие прослеживать факты сходства и расхождений в степени рельефности тех или иных элементарных значений для :исследуемых групп испытуемых.

Следует отметить, что принцип иерархической организации единиц лексикона (системы в целом или репрезентирующих значение слова семантических составляющих) в той или „иной мере учитывается авторами всех известных нам кон-щепций. Высказывается мнение о том, что память человека ■(в том числе лексическая, вербальная память) должна быть организована по иерархическому принципу, чтобы имелась возможность вписывать новую информацию в соответствующие места имеющейся системы (см., например, Kurcz, 1978, ф. 49). Иерархически построенные кодовые деревья приняты в моделях восприятия и памяти (см., например, Грановская, 1974). Г. А. Аминев на основе изучения вероятностных характеристик некоторых психофизиологических функций, связанных с центральными механизмами речи, разрабатывает гипотезу иерархической организации межсловесных связей. ■Согласно этой гипотезе, словесные центры соединяются при Помощи нейронов связи первого порядка, которые в свою ■очередь могут быть синтезированы посредством нейронов <Ьязи второго порядка и т. д., вследствие чего иерархическая система нейронов связи представляет собой линейную

30

31

многоэтажную систему (Аминев, 1972, с. 136). Однако Ами-нев признает, что для объяснения сложных процессов речи категория иерархических ассоциативных связей не является достаточной.

Основаниями для критики иерархической модели организации памяти служат результаты некоторых экспериментальных исследований. Так, Л. Рипс с соавторами (Rips et al., 1973) установили, что категории «высшего» и «низшего» порядка чаще всего находятся в отношениях типа семантической близости, чем иерархического подчинения. По данным С. Филленбаума и А. Рапопорта (Fillenbaum and Rapoport, 1971), иерархическому описанию поддаются не все области лексикона. К этому можно добавить, что иерархия предполагает наличие единой вершины, под которую последовательно подводятся подструктуры нижележащих уровней. Как показало наше исследование, общая структура лексикона скорее может быть описана как гетерархия, или некоторое множество иерархий, вершины которых входят в наиболее активную часть лексикона — его «ядро» (ом. обсуждение проблемы ядра лексикона в 4.4).

1.6. Развитие интереса ученых к проблеме организации лексикона и разнообразие подходов к ее исследованию хорошо прослеживаются благодаря обобщающей работе Дж. Миллера (Miller, 1969b).

В связи с рассмотрением проблемы организации лексической памяти Миллер анализирует шесть самостоятельных, но не взаимоисключающих гипотез, которые могут, по его мнению, оказаться попросту разными аспектами очень сложного процесса или даже разными стратегиями, используемыми испытуемыми для облегчения задачи запоминания нового материала. Каждая из этих гипотез обсуждается Миллером с точки зрения того, насколько она способна объяснить установленное экспериментами явление направленности свободных ассоциаций, их асимметрию. Например, исходное слово BLACK (ЧЕРНЫЙ) чаще вызывает ассоциат white (белый), чем наоборот. Разбор каждой очередной гипотезы ведется сначала в связи с отношением включения в класс, затем — с отношением «часть — целое», при этом считается аксиомой, что каждое из этих отношений составляет в равной мере обязательную часть лексической информации, которую любой носитель языка должен знать (например, частью значения слова collie является знание того, что колли —собаки, а собаки — животные, и т. д.).

Согласно первой из рассматриваемых Миллером гипотез, сила ассоциативной связи определяется исключительно частотой совместной встречаемости исходного слова и ассоциата. Вторая гипотеза предполагает, что установление ассоциативной связи между словами опосредуется общ-32

bfo референта, для обозначения которого эти слова используются. По гипотезе слово-стимул вызывает мысленный образ, который всег-.еказывается определенным, специфичным. Четвертая гипотеза отражает £олее структурный подход, она размещает слова на ветвях обширного так-(бЙвдйического дерева. Если признать, что носитель языка усваивает такую •древовидную структуру, то по меньшей мере часть понимания слова оп-|йдёляется знанием его местонахождения в таксономии. Структура лексикона' может также быть охарактеризована с помощью семантических маркеров; с этой точки зрения пятая гипотеза рассматривает каждую единицу лексикона как включающую ряд абстрактных семантических признаков, которые отграничивают ее значение от значений других единиц. Маркёры некоторых слов составляют граф, подобный таксономическому дереву, однако на ветвях гипотетического дерева располагают слова, а маркеры представляют собой абстрактные понятия; креме того семантические, цризнаки не обязательно должны увязываться в ветвящуюся структуру. Шестая гипотеза исходит из того факта, что исходное слово и ассо-1Й*ат "обычно могут быть объединены через простое предикативное отношение (например, A COLLIE is a dog (КОЛЛИ — собака); A DOG is an animal (СОБАКА — животное), в таком случае is а оказывается связкой, которая ассоциативно объединяет эти слова).

С позиций этих шести гипотез лексическая память выглядит как: 1) хранилище реакций — слов и клише, упорядоченных на основании экологической смежности; 2) перечень ассоциативных пар — ассоциаций между референтами и их именами, в основе своей независимых, но связанных благодаря тому, что один и тот же объект может получать несколько названий; 3) картинная галерея мысленных образов, сопровождаемых ассоциируемыми с ними именами и организованных по принципу сходства представлений; 4) таксономическое дерево с определенным местом для каждого слова; 5) детальный каталог с пересекающимися отсылками, содержащий абстрактные семантические понятия, определенные'наборы которых репрезентируются словами; 6) часть устройства для порождения предложений. Рассмотрев каждую из этих гипотез в связи с проблемой асимметрии ассоциаций, Миллер приходит к выводу, что только предикатная гшютеза объясняет направленность ассоциаций в обоих ис-едедовавшихся случаях — при наличии отношений в'ключе-явя'.в класс и «часть — целое», откуда вытекает, что лексическая память организована так, чтобы способствовать построению конструкций типа X is a Y; X has a Z.

Неоднократно подчеркивая, что лексикон человека должен быть упо-рйДочен в целях коммуникации, Миллер полагает, что лексическая память включает по меньшей мере два вида единиц: единицы, способные обозна-хемы высказываний, и единицы, предназначенные для использования j||pjra предикатов.. При этом следует допустить, что предикаты предоп-■ некоторую организацию имен так же, как is а предполагает от-ииё включения, a has а — отношение «целое — часть». Завершает ■ Миллера высказывание о том, что, по его личному убеждению, ^объяснения организации лексикона требуется некоторое сочетание ги-Щ -.семантических маркеров с предикатной гипотезой. В то же время ер не исключает вероятности функционирования и других принципов ядоченности единиц лексикона, признавая тем самым возможность